И Зямочка тоже пытается оторвать свой рукав:
— Меня тоже пришей.
Бегу к соседской бабушке Варваре, прошу козьего пуха, чтобы связать Лазарю носки и рукавицы. И вяжу, вяжу пушистую нежную пряжу. Я так загадала, если успею связать за три дня, успею до его отъезда, не ранят его больше. И вяжу, вяжу, как заколдованная принцесса рубашки из крапивы одиннадцати братьям-лебедям.
Золоченый свадебный шатер на палочках. Гриша склоняется ко мне:
— Рахиль, посмотри на самого счастливого в мире человека!
— Нет! Нет! Это я — самая счастливая в мире.
Раввин разбивает хрустальный фужер. Осколки… Осколки… Осколки. Гриша опускается на пол, пытается собрать, сложить.
— Гриша! Что ты делаешь? Это же символ! Воспоминание о разрушенном Храме.
Все исчезают. Никого нет. Ни отца, ни мамы, ни братьев, ни раввина. Только я и Гриша.
— Гриша! Ты не соберешь их. Они разлетелись! Маленькие, невидимые. Ты не склеишь, никто не может вернуть разрушенный Храм.
— Это наш Храм, Рахиль. Наш с тобой и Зямочкин.
Помоги мне! Помоги. Я не смогу один.
Опускаюсь на колени. Белое платье пачкается о грязный пол. Фата застилает глаза. Ничего не вижу. Только окровавленные Гришины руки, израненные стеклами.
Открываю глаза… Провожу ладонью по своим мокрым щекам, по черным Зямочкиным кудрям. Это сон.
Сон.
— Господи! Что я наделала! Гриша! Прости меня. Прости. Где ты, Гришенька?
Мне страшно. Я смотрю на Зямочкин подбородок с ямочкой. Лазарь. Лазарь. Лазарь.
Лазарь вошел в мою жизнь, как буйный весенний ветер, сметающий на своем пути все преграды. Распахнул настежь окна, закружил в пьянящем восторге.
«Сегодня май, и ты моя!» — я держу в руках диковинную немецкую открытку. Два малыша с крылышками и букеты фиалок. «Поцелуй Зямочку в родинку на плече. Я Кавалер Ордена Красной Звезды. Рахиля! Я кавалер. А ты моя Дама сердца. Здесь, в Германии, такая жара, настоящее лето. Все цветет. Я не могу надевать твои пуховые носки, но, чтобы уберечься от пуль, ношу их в карманах. Честное слово! Я командую полком и носки ношу тайком! Рахиля, родная, каждую ночь я глажу во сне твои шелковые волосы. У нас в полку есть один парень, он учился до войны в университете. Психолог. Он говорит, что если Зямочка боится темноты — это очень хорошо. Значит, у него развито воображение. Наш творческая личность. Он будет писателем или художником. Не заставляй его засыпать в темноте. Это идет само. Как я хочу увидеть его! Он высокий, да? Выше всех мальчиков его возраста. Хорошо, что бабушка Варвара учит Зямочку русскому языку. Скоро-скоро и я буду учить моего сыночка чему-нибудь…»
…Какой прозрачный воздух. В Польше тоже сейчас тепло. Все цветет. Фиалки… Гриша дарил мне фиалки. Я украшала цветами волосы, а он прижимался щекой к моему животу:
— Пусть мой Зямочка постучит мне кулачком.
Я иду по площади Ленина, смотрю на каменную руку, протянутую в прозрачное весеннее небо. «Я назначаю тебе свидание каждую субботу!» Где ты, Гриша?
Просыпаюсь от гула. Что-то шумит. Грохочет. Сталкивается. Разлетается. Открываю створки. Нежный едва уловимый запах сирени врывается в комнату вместе с I этим странным, непонятным гулом. Что это? Выбегаю из дома. Ледоход! Огромные неуклюжие льдины. Добрые, как белые медвежата. Совсем живые.
— Зямочка! Одевайся! Бежим скорее смотреть ледоход.
Несемся по обрыву вниз к реке, перегоняем друг друга.
— Мама, я хочу на льдину! Я хочу поплыть вместе сними!
— Я тоже хочу, Зямочка.
Он берет палку, останавливает один маленький айсберг около берега.
— Это будет наш плотик. Залезай скорей. Только не поворачивайся. Смотри на реку. Правда ведь, похоже, что мы плывем вместе с ними?
Да. Очень похоже. Очень. Одна льдина зацепилась за нашу и тоже остановилась, обнажила свой прозрачный неровный край с черными прожилками прошлогодней земли.
— Мамочка, смотри! Смотри — стрекоза! Стрекоза на льдине! Она живая, правда? Живая. У нее крылышки, как тонкие льдинки и глаза голубые. Она смотрит на нас!
— Рахиль! Рахиль!
Бабушка Варвара что-то кричит мне с обрыва. Машет, машет.
— Рахиль!
Я ничего не слышу из-за грохота льдин, Зямочкиного счастливого смеха.
— Рахиль!
Бабушка Варвара бежит с обрыва к нам, к берегу. Запинается.
— Рахиль! Война кончилась! Война кончилась! Победа! Рахиля! Победа.
— Бабушка Варвара, посмотри скорее, стрекоза на льдине! Живая, настоящая! Посмотри!
— Она не живая, Зямочка.
— Живая! У нее крылышки дрожат, и глаза, как у мамы, голубые.
Я смотрю, как Зямочка пытается отколоть краешек льдины. Война кончилась! Значит… Значит, все позади и больше никогда не повторится? Никогда! А что впереди? Какая она, новая жизнь? Мирная. Без войны… Зямочка поднимает стрекозу на льдине высоко-высоко над головой. Мне кажется, что стрекоза действительно взлетит сейчас. Оттолкнется тонкими беззащитными лапками от ледяного края, взмахнет прозрачными крылышками и летит, полетит навстречу жарким солнечным лучам, нежному, ласковому ветру… Свободная. Легкая. Счастливая.
Запотевшее окно трамвая. Зямочка рисует на стекле. Я вижу сквозь прозрачные линии белые бесшумные хлопья снега. Мне тоже хочется рисовать на мокром стекле. За окном сыро, зябко. В вагоне тепло, уютно…
Мы бредем по парку. Пахнет первым снегом, прелыми] листьями, осенней сыростью.
— Мамочка, когда вернется наш папа?
— Скоро, Зямочка.
— Но ведь война кончилась еще весной.
— Солдаты помогают строить разрушенные города.
— Мы бы тоже помогали папе строить разрушенные города, если бы он разрешил приехать к нему.