— Да. Я сам смотрел.
Я поворачиваюсь и тоже бегу по мостику.
— Рахиля, ты куда? Ты же хотела целоваться?
— Нет! Я хочу звезды из колодца смотреть.
— Стой! Потом вместе пойдем. Сам тебе покажу.
Лазарь догоняет меня. Берет за плечи.
Подожди. Это же я придумал, значит, звезды мои. Я буду тебе их дарить. По одной штуке в минуту. По одной звездочке, Маленькой серебряной звездочке. Он наклоняется ко мне. Я вижу близко-близко его синие глаза, краешек неба…
— Давай ляжем на мостик!
— Давай.
Теплые деревянные дощечки. Теплые руки Лазаря.
— У тебя волосы горячие.
— Нагрелись от солнца. Ты смотришь в небо?
— Нет, на тебя.
— Посмотри в небо. Кажется, мы летим.
— Когда я с тобой, мне все время кажется, что я лечу.
Мостик легонько раскачивается. Где-то далеко-далеко шумит горная река. Она хочет победить камни. Нет! Мы не с ней. Мы с небом. Нам не нужно никого побеждать. Война в прошлом. Все в прошлом. Нам осталось только небо. Огромное, прозрачное, вечное.
— Рахиля…
— Что?
— Рахиля… Я уезжаю в Израиль.
— Как?
— Насовсем. Навсегда. Я буду там жить. Я буду строить новое государство. Едут еще несколько моих фронтовых друзей.
Боже! Как безумно хочется расшатать мостик до головокружения и не удержать, не удержать равновесия. Слететь с деревянных дощечек. Вниз, в горный поток, в ледяные струи, в камни, в солнечные брызги.
— А как же я? Зямочка!
— Если бы вы поехали со мной, я был бы самым счастливым человеком в мире. Ты же знаешь.
Тонкий железный трос режет ладони. Я вижу боль. Я вижу мою боль в его глазах.
— Ты… Ты позвал меня сюда прощаться навсегда! Ты молчал всю неделю! Нет! Это невозможно! Я не хочу! Я не могу без тебя жить!
Меня трясет. Или трясет мостик. Землю. Горы. Небо. Падаю на деревянные дощечки.
— Рахиля! Родная, я прошу тебя, успокойся. Я не могу видеть твои слезы.
— Нет! Нет! Ты не поедешь!
— Я поеду.
Какой сильный голос. Мужественный. Твердый. Наверное, таким голосом он отдает приказы своим солдатам. Я никогда не слышала такого Лазаря.
— Я поеду через две недели.
Стена. Огромная каменная стена. Ее невозможно разрушить. Взорвать. Уничтожить.
— Я не могу так больше жить. Ждать! Ждать! Ждать.
Восемь лет! Все. Всему есть предел.
Вот откуда эта стена. Это предел. Да. Хватит врать ему, себе. Я сделала свой выбор три года назад, когда закопала, похоронила его письма. Я никогда не смогу бросить Гришу. Значит… Значит, все кончено. Нет! Я чувствую ледяные камни чудовищной стены. Лбом. Ладонями. Это магнит. Огромный великанский магнит. Нужно оторваться от него. Развернуться и идти. Превозмогая боль из последних сил… Идти… Идти… Идти…
Это дышат розы. Ночные розы. Словно фантастический джин разорвал огромную стеклянную бутыль и вырвался в черное небо. Опьянил, закружил, заворожил, осыпал свистом цикад и, утомленный, обессиленный, распластался на прохладной каменной крыше маленького вокзала.
Адлер. Полусонные цыганские мальчишки. Я вижу, светятся в темноте их черные глаза. Лазарь целует мои волосы, плечи.
— Лазарь! Они смотрят на нас.
— Кто?
— Мальчишки.
Неужели никто никогда не увидит больше, как он целует мои волосы… Бесконечный железный поезд. Где-то там, глубоко в темноте, есть последний вагон. Это мой вагон. Мой вагон. Мы идем, идем, идем. Дальше. Дальше. Жуткий ледяной свист рассекает перрон на две части. Я вижу эту гигантскую зияющую трещину. Мы стоим на дне ее. На железной подножке вагона. Лазарь прижимает меня к себе. Крепко-крепко. Шепчет тихо. Оглушительно:
— Будь молодцом.
Спрыгивает на перрон. Уходит в темноту. Нет! Он не обернется! Он никогда не оборачивается. Поезд трогается. Медленно. Медленно. Быстрее. Еще быстрее. Железные колеса стучат в моих висках:
— Будь молодцом.
Будь молодцом.
Будь молодцом.
Это было во сне, но это было наяву. В горах Тянь-Шаня. Мой Зямочка. Я видела его в последний раз. Над снежной пропастью. Сначала далеко-далеко. Потом ближе. Ближе. Глаза. Добрые, синие, грустные. В них не было страха. «Мамочка, прости меня». Снег. Снег. Снег. Белый. Ослепительный. Огромный, как айсберг. Много месяцев я ничего не помнила, кроме этого белого снега, телеграммы и Зямочкиных синих глаз. Гриша рассказывал мне. Я просила его: «Расскажи». И он рассказывал. Как мы поехали туда, на место катастрофы. Как пионеры назвали именем Зямочки свой отряд, как плакали сильные мужественные парни, Зямочкины друзья, которых он спас от снежной лавины. Как я рвала, рвала на лоскутки черный Танечкин платок. Как я кричала: «Это ты, ты во всем виновата! Ты отпустила его в горы. Ты не уберегла. Не уговорила! Ты никогда не любила его!»
Я не знала, что она беременна. Ася, я не знала про тебя. Ничего не знала. И Зямочка не знал. Много месяцев я ничего не знала и не помнила. Только белый снег, белую телеграмму и синие глаза. И потом я опять увидела их. Веселые, с длинными черными ресницами, как девочки. И Гриша сказал мне: