Весь грузовик содрогнулся, когда с обода отвалилась резина. Билл яростно вилял, мотаясь взад-вперед по желтым полосам, будто змеиный хвост. Я с трудом могла удержаться. Мои ботинки были зацеплены за выступ внизу, и я обеими руками обхватила стальной прут.
Примерно две с половиной секунды я была в порядке. Но затем резина выскочила из обода с такой силой, что мои ботинки вылетели из-под выступа.
Я рухнула всем весом на сгибы рук.
Внутри сгибов была вена. У меня столько раз оттуда брали кровь, что вокруг остались крошечные клыкастые шрамы. Вены достаточно сильно пощипывало, когда лаборант протыкал их иглой. Поэтому, когда все сто двадцать пудов моего тела упали на это место, это тут же стало агонией.
Я не знала, как это обработать. Мои руки онемели, вместо того чтобы попытаться объяснить голове, какую ужасную боль они испытывали. Машина все еще виляла, и от качки сгибы рук вонзались в стальной прут. Мои ноги болтались в пустоте. Затем голый обод попал на дорогу.
Он выбросил волну искр на мои голени — искры были настолько насыщенные кислородом со скоростью двадцать пять миль в час, что они прожгли мой комбинезон. Я закричала от боли. Я инстинктивно потянулась к ним. А через миг я уже ехала по асфальту.
Я не помнила, как ударилась о землю. Не помнила, как ударилась об асфальт. Я не помнила, как порвались локти комбинезона, и я не помнила, сколько раз мир перевернулся, прежде чем он, наконец, остановился.
Я не была без сознания — скорее, мое тело ударило таким гейзером адреналина, что он полностью затуманил мою память. Когда я закрыла глаза и попыталась думать об этом, все двигалось слишком быстро, чтобы я могла сосредоточиться.
Что я знала, так это то, как чертовски повезло, что я была жива.
Да, я потеряла половину кожи на ладонях, а голова пульсировала, будто кто-то только что хлопнул по обоим ушам одновременно. Да, я скатилась в канаву, а поездка по асфальту обожгла меня от промежности до подбородка — и да, я рухнула на чёртов огненный муравейник в конце.
Но… я была жива.
— Боже.
Я поднялась на ноги и сильно моргала, когда мир еще раз яростно закружился. Я топала ногами по земле, чтобы стряхнуть с себя муравьев, что заняло секунду, потому что они были так же взбешены всей этой ситуацией, как и я. Когда у меня прояснилась голова, и я избавилась от муравьев, я посмотрела на дорогу.
Билл уже уехал. Его запасное колесо, должно быть, упало примерно через полсекунды после того, как он выкинул меня. Теперь он ехал к Выходу, будто ничего не произошло. Просто прямолинейный мусоровоз на своей полосе.
Хотела бы я знать ужасное слово, чтобы назвать машину, которая только что пыталась меня убить. Машина, которую я считала своим другом, не иначе. Но я не могла думать ни о чем достаточно плохом, чтобы мне стало лучше, поэтому я поберегла дыхание.
Предмет, на который наехал Билл, находился в паре сотен ярдов позади меня. Ему потребуется еще несколько минут, чтобы добраться до полицейского управления, и в этот момент кто-нибудь, вероятно, заметит, что я не на его спине, и шериф Кляйн, вероятно, выйдет за мной. Но до тех пор у меня было несколько с трудом заработанных минут.
И все, что я хотела сделать, это найти то, из-за чего лопнуло колесо, чем бы оно ни было, и дать ему хороший пинок.
Я сначала не поверила. Я была почти уверена, что знала, что это за предмет, но только когда я встала прямо перед ним, мой разум согласился зарегистрировать тот факт, что Билл наехал на кислородный баллон.
Кислородный баллон, закрепленный на тележке.
Кислородный баллон с изношенной вентилируемой маской, все еще прикрепленной к нему пластиковой трубкой.
— Ральф? — в первый раз, когда я произнесла его имя, я была довольно спокойна. Но к шестому разу я завизжала. — Ральф! Ральф!
Без ответа. Ничего — только нерешительная трель каких-то ближайших цикад.
«Успокойся, Шарли, — подумала я. Я знала, что у меня была истерика. Я чувствовала, что вот-вот превращусь в паническую, рыдающую кашу. — Успокойся. Бак пустой, ясно? Ральф, вероятно, бросил его задолго до того, как по баку попали».
— Ладно.
«И ты видишь кровь?».
— Нет.
«Если бы Билл сбил его, была бы кровь, верно?».
— Верно. Ладно…
Я сделала глубокий вдох — это не совсем ослабило мою панику, но дало мне достаточно воздуха, чтобы сосредоточиться. Ральфа не было рядом с кислородным баллоном. Его не было ни в канаве, ни на дороге, ни впереди. Может, он добрался до штаб-квартиры полиции.
Я собиралась уйти, когда заметила огромную канаву в сорняках. Она находилась на той стороне дороги, которая была ближе всего к стене. Я подбежала к ней и поняла, что яма на самом деле представляла собой тропу, проложенную кем-то, кто пробирался к стене.
Тем, кто теперь сгорбился в траве, тряся плечами и обхватив голову руками.
— Ральф?
Он посмотрел на меня, и белки его глаз были такими же красными, как его метка. У него все лицо было влажным, и вряд ли от пота.
— Уходи, Шарли, — хрипло сказал он. Когда он снова заговорил, его слова звучали прерывистым шипением. — Пожалуйста… просто оставь меня.
Я не собиралась этого делать. Он должен был знать, что я не собиралась оставлять его, потому что он не выглядел удивленным, когда я плюхнулась рядом с ним на колени.
— Ральф… какого черта ты здесь делаешь?
— Ничего.
— Я думала, ты уехал в Опал?
— Должен был. Я собрал чемодан и вышел ждать, пока за мной приедет машина. Это произошло только ближе к закату, а когда это произошло… — Ральф вырвал пучок сорняков и отбросил их в сторону, — когда показалась та машина, мистер Блэкстоун опустил окно, и он… он смеялся надо мной. Потом он просто уехал и бросил меня.
— Ну да, Говард — задница, — яростно сказала я. — Просто забудь о нем.
— Я не могу забыть это, — простонал Ральф. Он потянулся к еще пучку сорняков, и я могла сосчитать каждую выемку на гребне его позвоночника. — Это был первый раз… это был первый раз за всю мою жизнь, когда я подумал, что могу выбраться отсюда. Я никогда еще нигде не был, Шарли.
— Я знаю.
Когда Ральф родился, он выглядел дефективно. Из-за крошечного, хрупкого тела и отметины на лице он даже не выходил из парадных дверей Лаборатории. У него никогда не было семьи, он никогда не садился обедать за кухонный стол. Он никогда не знал, каково это — лежать на ковре с чистым листом бумаги и коробкой красок и рисовать, глядя телевизор.
Ральфа взяли из метро и поместили в лабораторию. Впервые он вышел, когда мы переехали в Страшную гряду.
— Некоторое время ты жила в Далласе, но я никогда не знал ничего другого. Никогда ничего другого не делал. Я никогда раньше даже не видел травы, — он крутил сорняки между руками, прерывисто дыша. — А после того, как мистер Блэкстоун уехал, я… я просто хотел это увидеть, понимаешь? Я просто хотел иметь это. Так что я пошел. Теперь я не хочу останавливаться.
Часть меня — маленькая эгоистичная часть — была рада, что Ральф вернулся в Гранит. Есть немного большая часть меня, которая была очень зла, хотела извинений. Она хотела, чтобы он сожалел о том, что бросил меня. Она хотела, чтобы он признал, что был ужасным другом, и поклялся, что никогда больше не бросит меня.
Но последняя часть меня говорила громче всех. Самая большая часть. Остальная часть меня. И когда она услышала всю боль в голосе Ральфа, мое сердце сжалось так, будто я тонула в Баке.
Неважно, насколько я была эгоистична или зла, боль Ральфа убивала меня.
— Я не хочу останавливаться, — снова сказал он с умоляющим взглядом. — Я просто хочу гулять. Я хочу ходить, пока не смогу уже ходить.