Было слишком больно сидеть. У меня не осталось ничего, чтобы появились слезы. Поэтому я сжалась на боку и стонала в изгибы своих скованных рук.
Говард все предусмотрел. Мало того, что он запер меня в этой чёртовой печи, он не только отключил все коммуникации и заварил кондиционер, но и дал мне паек, предназначенный для обезвоживания моей системы. Он сделал все, что мог, чтобы убить меня, а я…
Я не знала, могла ли как-то остановить его.
На передней части ведра были рисунки. Я увидела их, когда повернулась, чтобы одна сторона меня могла остыть. На рисунках была изображена веснушчатая фигурка, сидящая на корточках над квадратом. В пустом пространстве над ее головой плавали и другие вещи — грубые интерпретации того, что случилось с ведром около десяти минут назад.
Это было шуткой для Говарда. Мои страдания и возможная смерть были шуткой. Он, наверное, смеялся, когда рисовал фигурку Шарли и маленькие какашки, танцующие вокруг ее головы. Он смеялся, потому что думал, что я была шуткой, и думал, что будет смешно, когда я умру.
Я не думала, что это было смешно. И одно только представление о том, как Ховард смеется надо мной, меня просто убивало.
Я забыла о том, что мне было жарко. Я забыла об усталости. Я забыла о том, что я только что сделала с тем ведром. Мой разум был сосредоточен на одном, и это наполняло меня, как холодный стакан воды: я должна была победить его. Я должна была убедиться, что Говард знал, что он проиграл.
Как мне использовать пару ремней, чтобы открыть металлическую дверь?
Я снова провела пальцами по следам сварки. Открывающаяся сторона была полностью закрыта, но верхняя, нижняя и шарнирная стороны оставались нетронутыми. Ремни были слишком толстыми, чтобы поместиться в зазоры, поэтому о том, чтобы продеть их, не было и речи. Остались только петли.
Они были слишком крепкими, чтобы сломаться. Я ткнула головку ремешка в боковую часть средней петли, надеясь, что она поддастся. Но не вышло.
— Что-то должно быть, — сказала я, обводя петли онемевшими кончиками пальцев. — Ты должна что-то придумать — нельзя позволить Говарду победить.
Хотела бы я, чтобы Ральф был здесь: он сообразил бы за восемь секунд. Он бы разобрал все это на части и заставил делать то, что он…
Боже — вот оно.
Я была дурой.
Посередине петель проходили штифты. Штифты удерживали дверь на раме и позволяли ей открываться. Я знала это, потому что однажды мне пришлось заменить дверь Ральфа, когда я случайно подожгла ее.
Я взяла одну из овальных головок и вдавила ее сбоку, чтобы получилась буква С. Затем я вставила открытую вершину буквы С между штифтом и петлей. Я присела и быстро встала, используя силу, чтобы высвободить штифт. После этого его было легко вытащить.
Я сделала это три раза. Мне понадобилось около минуты, чтобы вытащить все штифты из петель. Отверстие было все еще заварено, но дверь была достаточно тонкой, чтобы она могла поддаться. Я приподняла шарнирную сторону, чтобы продеть за нее ремешок. Затем я откинулась и крепко впилась.
Дверь открылась так легко, что я упала на бок. Но мне было все равно. Я даже не могла обрадоваться, потому что я просто злилась. Я злилась на Говарда за то, что он протащил меня через ад, и злилась на себя за то, что не сообразила это быстрее.
Щелчок переключателя. Я включила кондиционер и тяжело села. Я прислонилась спиной к стене и закрыла глаза, когда прохладный воздух подул из вентиляционных отверстий в потолке — и тут же решила, что больше не буду паниковать. Что бы ни случилось, я буду спокойна.
Я больше не собиралась быть одной из подданных Говарда.
ГЛАВА 10
Я решила не рассказывать шерифу Кляйн об инциденте с броненосцем.
Я сказала ей, что там было чертовски жарко, что я чуть не умерла, и что еда дала мне причину никогда больше не хотеть есть — и все это было правдой. Чего я ей не сказала, так это того, что верила, что Говард все подстроил, чтобы убить меня.
Если я вернусь в Даллас живой, Говард узнает, что я знаю. Так что не было смысла давать ему шанс подготовиться заранее.
Найдя меня, сжавшуюся калачиком на полу в пропотевшем нижнем белье, Кляйн решила предоставить мне полный контроль над кондиционером. К счастью для меня, полиция также дала запасное белье, ботинки, еще один черно-белый комбинезон — запасное ведро, потому что Кляйн отдала приказ вывезти прошлое из лагеря и закопать где-нибудь, где оно не погубит дикую природу.
Здесь были какие-то странно звучащие существа. Хотя я не знала, как они выглядели. Я могла только слышать их. Прошло два дня, а я так и не увидела Ничто. Полиция выпускала меня только ночью, примерно через час после захода солнца. Мне разрешали пройти три круга по лагерю, чтобы улучшить кровообращение, прежде чем меня запихнут обратно в «броненосец».
— Пошли, Смит.
Два офицера грубо схватили меня под руки и потянули к трапу. Я не могла опустить ноги. Они нарочно держали меня низко, так что у меня не было другого выбора, кроме как позволить своим голеням вгрызаться в пол.
Кляйн ждала меня у подножия рампы. Она единственная во всем лагере была не в шлеме и бронежилете: только форма и плащ. Ее глаза были прикованы к моему лицу, пока полицейские тащили меня вниз. Они казались почти отражающими в бледном свете фонаря.
В фонарях были маленькие компактные батареи — они предназначены для сбора солнечной энергии в течение дня и отдачи ее в течение ночи. Свет фонарей резко контрастировал с окружающей темнотой. Я видела изгиб каждой травинки внутри лагеря и абсолютно ничего за ним.
Кляйн держала фонарь в одной руке. Другая прижималась к револьверу — вероятно, по привычке, чем по какой-либо другой причине. Пистолет не мог заряжаться без солнечного света. Но она всегда могла бы забить меня рукояткой до смерти, если бы ей было нужно.
— Спасибо, офицеры. Дальше я сама.
— Да, шериф.
Они бросили меня на землю и ушли, чтобы присоединиться к остальным.
Лагерь был разделен на пять групп по четыре человека: у каждой группы был свой ящик с едой, бочка с водой и фонарь. Я не видела никаких постельных принадлежностей, но предполагала, что они свернули их где-то в своих грузовиках. Офицеры проводили ночь в назначенных им группах — ужинали и делали то, что полиция делает в свободное время. Наверное, это включало в себя пустые взгляды и протокольные разговоры.
Кляйн наклонилась, чтобы пристегнуть что-то к моему комбинезону.
— Это твое новое удостоверение личности. Он понадобится тебе, как только мы доберемся до Объекта. Ты готова идти?
Теперь, когда мы остались одни, ее голос смягчился. Ее глаза все еще были холодны, а рука все еще крепко сжимала револьвер. Но, по крайней мере, она была достаточно порядочна, чтобы не кричать на меня.
— Да, я готова, — я застонала, поднимаясь на ноги. Офицеры бросили меня на небольшую груду камней. Они, наверное, все еще злились из-за необходимости опорожнять мое ведро. — Куда?
Кляйн указала, и я пошла.
По всему лагерю стояли короткие полки из камня. Они стояли на разной высоте: одни доходили мне до колен, а другие были ниже пояса. Они тянулись по прямой и поворачивали под углом девяносто градусов.
Я была почти уверена, что полки раньше были стенами. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это, но как только я представила их немного выше, это обрело смысл. Квадраты, на которых теперь расположились лагеря офицеров, были комнатами. Впереди была брешь, огромная дыра в полках, на которую мне указала Кляйн. Должно быть, это была входная дверь.
А примерно в пяти шагах от устья пропасти была груда кредитов высотой по пояс. Те, что внизу, были зацементированы внутри грязи. Некоторые разнесло по углам комнаты. Сверху лежал набор свежих кредитов, каждая карта стоила пятьдесят.
В этой куче должны быть тысячи кредитов — достаточно, чтобы купить хороший дом в Опале. Просто оставить их в пустыне казалось пустой тратой времени. Но это делала полиция. И они сделали это в последнем лагере тоже.
— Потому что это протокол, — коротко ответила Кляйн, когда я спросила. — Ты знаешь, что я не могу обсуждать протокол с гражданами.
— Но я больше не гражданка. Я преступница.
Она поджала губы.
— Да. Мне вообще не следует с тобой разговаривать.
— Тогда почему вы говорите?