Моей сестре Луизе Ванаен де Ворингем: — ее голубой чепец, повернутый к Северному морю. — За утонувших.
Моей сестра Леонии Обуа д'Асби. Бay — летняя трава, гудящая и вонючая. — За лихорадку матерей и детей.
Лулу, — демону, который сохранил вкус к ораториям времени Друзей и своего неоконченного воспитания. За людей! — Госпоже ***.
Подростку, которым я был. Этому святому старцу, скит и миссия.
Духу бедных. И очень высокому духовенству.
Также всякому культу в таком месте памятного культа и среди таких обстоятельств, что надо предать себя, следуя внушениям момента или даже нашему собственному серьезному пороку.
В этот вечер, в Сирсето высоких льдов, жирной, как рыба, и разрумяненной, как десять месяцев красной ночи — (его сердце янтарь и яспис). — за мою единственную молитву, немую, как области ночи, и предшествующую мужествам, более жестоким, чем полярный хаос.
Во что бы то ни стало и как бы то ни было, даже в метафизические путешествия. — Но уже не «тогда».