- Что-то припоминаю... Но это три года назад было.
- А что изменилось?
Он вздохнул.
- Многое... Может, все же выпьешь чаю?
- Спасибо. - Я встал.
- Куда же ты уходишь? Мы же еще не поговорили.
- Меня ждут...
- Ты все такой же нетерпеливый, - улыбнулся он, - посидели бы, поговорили, чаю попили, рассказал бы о своих успехах...
- В другой раз...
- Вообще-то мне нужен второй дом. Дети уже подросли. И Вагиф из Баку каждое лето приезжает. - Он имел в виду младшего брата-поэта, жившего в Баку. - Но ситуация изменилась...
- Ты ясней можешь говорить? Денег у тебя мало?
- Да как тебе сказать...
- Так и скажи.
- А ты бы уступил в цене?
Теперь все стало ясно: поняв, что деньги мне очень нужны, он решил сбить цену.
- А сколько ты можешь наскрести? - спросил я, давая усмешкой понять, что хитрость его разгадана.
- Я не знаю... Ну... - он замялся, - тысяч пять.
- Согласен.
Он знал, что дом стоит дороже, и так был уверен, что я буду торговаться, что, услышав мое согласие, просто ушам не поверил.
- Согласен? За пять тысяч?!
- Да.
- Дом вместе с двором? И сарай? Все вместе?
- Да, все вместе. Только деньги мне нужны срочно.
- Когда?
- Чем раньше, тем лучше...
- Надо же все оформить.
- Ну, у тебя, я думаю, это быстро получится. Я напишу расписку, если хочешь.
- Да, так будет лучше, - согласился он. - Завтра вечером тебя устроит?
- Устроит.
- Всё, договорились! - Он крепко пожал мне руку и ласково улыбнулся, не в силах скрыть радость по поводу удачной сделки. - Только не надо пока никому говорить об этом, - попросил он у калитки. Чего-то он боялся; впрочем, он всегда всего боялся. На этот раз его опасливость меня вполне устраивала.
В Москве еще было не так поздно, десять минут двенадцатого, здесь же разница во времени создавала полное ощущение глубокой ночи. Сонная телефонистка, вяло отбиваясь от мух, довольно быстро соединилась с Москвой. Предстоящий разговор был сложен тем, что единственный математик, которого я знал в Москве, был другом Олега Владимирского, и конечно же после всего, что произошло, обращаться к нему с просьбой, даже если он ничего не знает о случившемся, было малоприятно. Но ведь другого способа выкрутиться с тетрадью вундеркинда не было!
Стрижов (в их кругу было принято обращаться друг к другу по фамилии) не выразил удивления, будто я тем и занимался, что звонил ему по ночам из разных концов страны. То ли он действительно был таким бесстрастным человеком, то ли старательно изображал такового многие годы, но сколько я его знал, он никогда ничему не удивлялся и мало чему радовался. Даже когда ему, довольно неожиданно, учитывая молодой возраст, дали Госпремию, он умудрился проворчать что-то по поводу того, что теперь придется дырявить пиджак из-за медали.
- Стрижов, - сказал я ему, - привет, это Эдик... - Он не спросил, какой Эдик, но я все же объяснял: мало ли у него может быть знакомых Эдиков, и неизвестно, как он к ним относился. - Приятель Владимирских.
- Здравствуй.
- Я из Сангачаура. - Впрочем, откуда он мог знать, что такое Сангачаур? Очень далеко от Москвы... Как дела? - Не мог я сразу перейти к делу, хотя и понимал бессмысленность своего вопроса; кроме того, кабина обладала удивительной герметичностью, и количество кислорода в ней стремительно сокращалось.
- Нормально.
- Стрижов, у меня к тебе просьба... Тут один мальчик, школьник, очень способный, у меня его тетрадь, вся исписанная формулами... Дифференциальными уравнениями и все такое. Нельзя как-нибудь помочь?..
- А что надо? - спросил Стрижов, немного помолчав.
- Он в МГУ хочет поступать... Но главное - оценить его способности. Очень сложные формулы, страница за страницей исписаны. Как ты думаешь, если парень в седьмом классе такие формулы шпарит, значит, есть способности?
- Неизвестно.
- Но не каждый же в седьмом классе может такое.
- Не каждый, - согласился он.
- И что? Что делать, говорю? Может, я пришлю тебе эту тетрадь?
- Пришли.
- А через несколько дней я позвоню.
- Звони.
- Ну, привет...
- Привет...
Дыша, как марафонец, я выскочил на улицу, очень довольный собой. Вечер удался.