Цена вздоха - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11

Глава 11 — Слабое место

Старый город, давно уже забывший первые лета своей истории, живет привычным шумом. На окраине женщины, не уставая шуметь и звонко смеяться, несут по улице полные ведра холодной воды, сгибающие усталое коромысло, вокруг бегают дети, мелкие дворняги, несколько мужиков пытаются вытащить застрявшую в луже телегу с бочками, и уже на окраине города шум проглатывает любого путника городским ритмом.

Все здесь одеты в простые наряды. На женщинах броские сарафаны, на некоторых фартуки, но почти у всех дырки или заплатки на одежде. Мужчины и вовсе все почти, как один. На всех широкие штаны, заправленные в измазанные грязью сапоги, каждый почти в опоясанной рубахе и телогрейке. У некоторых на головах шапки, и легко понять по одному взгляду, что кругом одни бедняки.

Утро принесло уже на улицы шум. Прохожие, заметив лежащего на обочине здоровяка, тычут пальцами, смеясь, как вдруг появляется старая, очень злая женщина. Подойдя к спящему в грязи мужику, она вдруг начинает шумно ругаться, бить его ногой, а затем, разбудив, расталкивает из стороны в сторону, пытаясь утянуть домой.

— Рвань ты подзаборная! — Ругается женщина. — Да за что мне горе-то такое?!

Прохожие и знакомые, соседи и те, кто случайно оказался рядом, все тычут пальцами и смеются, не замедляя шага, но уделяя зрелищу много внимания. И женщина этим пользуется.

— Ты погляди, у, позорище! Чего люди-то скажут?!

И так она и продолжает ругаться и медленно тянет мужика в сторону дома, пиная и волоча его по земле, роняя в грязь и этим порождая новые волны громового хохота.

В это же время, пока все смеются над пьяницей и его старушкой-женой, на улице появляется странная женщина, одетая в черное платье, в черных сапогах и с примятой к макушке широкополой шляпой.

За ней плетется мальчик лет тринадцати или четырнадцати на вид. Выглядит он ужасно. В старой одежде с заплатками и дырками, в грязных лаптях, с перепачканным лицом и разбитыми от мозолей, шрамов и царапин руками. И даже сейчас, когда все смеются над пьяным мужичком, которого стареющая жена, ругаясь, валяет в грязи, колдунью все равно замечают и оглядываются на нее с подозрением.

— Живей иди. Ты чего застрял? — Поворачивается Айва.

Алеша тут же переводит на нее растерянный взгляд, но колдунья успевает заметить, с каким интересом он глядит на окружающих. Впервые оказавшись среди людей, мальчик тут же находит, куда употребить свой интерес, и если бы не колдунья, Алеша так и таращился бы на прохожих. Айва понимает, что нужно быстрее скрыться с глаз и уводит мальчика в ближайший переулок.

В одном дворе развешено мокрое белье, которое треплет ветер, а за соседним забором женщина рубит курице голову, и мальчик тут же сглатывает слюну, а чуть дальше низенький старичок ударяет по бревну топором, раскалывая его надвое, и Алеша сам не замечает, как уже снова отвлекся.

— Эй! — Наклонившись, дергает его за рукав колдунья. — Сюда слушай, дурень. Идем, пока нас не схватили. Да быстрее же! Насмотришься еще.

Алеша подчиняется. А дальше, приходится весь день прятаться в какой-то подворотне, но даже отсюда удается подсматривать за городскими жителями, так что мальчик не жалуется, хотя день проходит скучно, и ничего почти не происходит.

Один раз удается снова полюбоваться магическим знаком, нарисованным колдуньей в воздухе, но уже к вечеру, а вскоре после, когда темнеет, сам собой прилетает целый пирог и удается перекусить, но на этом все приключения заканчиваются.

Наступает тьма, ночь опускается на землю, но город все еще не спит. Мужики, разгружавшие телегу, только сейчас бросают ее в луже, утащив куда-то бочки, по улицам еще ходят с факелами редкие прохожие, и город засыпает гораздо позже, чем мог бы подумать Алеша.

О ночлеге мальчик и вовсе не задумывается до тех пор, пока его не начинает клонить в сон, но вот странный взгляд колдуньи он замечает еще днем.

— Чего? — Вдруг спрашивает Алеша, заметив в тусклом свете молодой луны, что Айва вновь на него смотрит.

— Ничего. — Спокойно отворачивается колдунья.

Алеша вдруг чувствует, как в уме быстро накипает злоба и удерживается лишь потому, что вспоминает слова волшебника, говорившего не поддаваться эмоциям.

— Чего я, не вижу что ли? — Говорит мальчик сердито, но сдержанно.

Айва тут же поворачивается к Алеше всем корпусом, на миг оставив мысли о ночлеге, которые ее занимали.

— Видишь что? — Прищуривается она.

— Как смотришь весь день! — Вспылив, повышает мальчик голос, но от строгого взгляда Айвы, и все еще помня наказ старика, он насилу заставляет себя успокоиться. — Как на… как на….

Подобрать сравнение Алеша долго не может, как ни пытается, ведь в его доме, когда еще были живы сестры и родители, все смотрели с теплом лишь друг на друга, а весь оставшийся мир представлялся угрозой, с которой ежедневно приходилось сражаться, чтобы выжить.

— Как на дохлую курицу! — Вспоминает мальчик взгляд одной из сестер, заметив в лице Айвы отголоски этого выражения, но голос его теперь становится больше виноватым, чем злым. — Чего я сделал-то?

Айва не злится, даже улыбается и хлопает мальчика по голове, вручая оставшуюся часть пирога.

— Странный ты, вот и смотрю. — Отвечает колдунья. — Мы когда спустились, то ты молча за мной пошел, даже ничего не сказал, будто бы так и должно быть.

— Когда это? — Недоумевает Алеша.

— Когда? Ну ты даешь, мальчишка. Ты летел, понимаешь?! Летел! — Не сдерживает Айва удивления, но тоже быстро успокаивается. — А только встал на землю, даже не… странно это.

Колдунья, задумавшись, опять начинает разглядывать Алешу, и он даже в ночи это замечает, хотя теперь, сам не зная, почему, не сердится, а вместо этого чувствует смущение.

— А чего надо было делать?

— Да ничего. — Отвечает колдунья, отворачивается и замолкает ненадолго.

Какое-то время она сидит молча, раз взмахнув ладонью и больше ничего не делая, а как только Алеша доедает пирог, Айва поднимается с земли, приглашая его за собой.

— Ну, идем. — Легким взмахом она отряхивает платье, но от ее ладони по одежде бьет такой сильный ветер, что даже мальчик прищуривается.

Приходится следовать за колдуньей, но больше все равно делать нечего. Алеша молчит, успевает забыть свою злость и возобладать над чувствами. Да и уже клонит в сон, мальчик не привык оставаться на ногах в такое позднее время, и начинает спотыкаться на ходу.

Один раз Алеша даже падает, но Айва только велит ему не шуметь и живее подниматься и ведет дальше. Скоро она приводит мальчика в переулок, где стоит разваленный, старый, дырявый сарай.

Легко сломав пару досок и отодвинув их в сторону, Айва заглядывает внутрь, но там почти ничего не оказывается. Старые инструменты, сломленные черенки, грязные мешки, непонятно с чем, куча пыли и собачья вонь — вот и все, что отыскивается в заброшенном сарае.

— Фу. — Отворачивается колдунья, вдохнув плотный, душный, наполнившийся закружившей пылью воздух.

Только она высовывает голову, как в стороне медленно, с опаской, боязливо выбирается из сарая маленькая собачка. Выбравшись наружу с поджатым хвостом, собачка тут же начинает скулить, не дожидаясь, пока ее хотя бы заметят и с лаем уносится куда-то прочь, напрасно испугав своим внезапным появлением.

— Шавка проклятая. — Сдержано ругается Айва, но тут же это перестает заботить колдунью и она подвигает мальчика рукой. — Ну-ка, отойди.

Айва взмахивает ладонью, и внутри поднимается шум. Даже ночью, в свете молодой луны, едва освещающей город, можно заметить, как через щель между сломанных Айвой досок вылетает плотное облако пыли. По воздуху, на улицу выбирается вся грязь, вся пыль, вылетают мешки, начинают ударяться друг о друга с глухим звуком и мигом влетают обратно. Затем, Айва снова раздвигает сломанные доски, проходит вперед, а миг спустя высовывает голову и смотрит на застывшего на месте Алешу.

— Заходи, чего стоишь? — Велит она сердито, берет мальчика за руку и затягивает в сарай.

Внутри оказывается уже не так грязно. Скоро Айва опять рисует магический знак, а через какое-то время в сарай прилетает целый стог сена, охапками растянувшийся в целый караван и пролетев так аж через несколько домов. Здесь стог укладывается на землю, на него сразу ложатся сами собой пустые, уже чистые от пыли мешки, а сверху падает Айва, с удовольствием растягиваясь на приготовленной кровати.

Сделав глубокий вдох, колдунья тут же встает.

— Вот же шавка вонючая. — Тихо ругается она, снова рисуя магический знак. — Дышать невозможно.

Мешки тут же отправляются в угол сарая, а им на смену прилетают чистые простыни, и теперь уже Айва, растянувшись на соломенной куче, вытягивает ноги и ерзает, устраиваясь поудобнее.

— Иди сюда, ложись. — Хлопает Айва ладонью по соломе, укрытой простыней и хитро улыбается. — Или боишься?

— Ничего я не боюсь. — Обижается мальчик и укладывается рядом.

Алеша ложится спиной к колдунье, она тоже отворачивается и велит засыпать, и только мальчик закрывает глаза, как тут же проваливается в черноту забытого сна.

Просыпается Алеша так же внезапно, как уснул. Где-то неподалеку кричат петухи, мимо пробегает свора городских собак, с улицы доносится шум, скрипит проезжающая телега, переговариваются мужики, а где-то вдали звонко смеются женщины. Весь этот непривычный шум сразу вырывает Алешу из сна, но только открыв глаза, мальчик тут же застывает.

Айва дышит прямо мальчику в ухо, и ее горячее дыхание парализует Алешу, пробуждая неизвестные ему чувства. Алеша на миг даже перестает дышать, хотя сам этого не замечает. Он медленно опускает глаза, стараясь не шевелить головой, еще только начинает чувствовать остальное тело, руку колдуньи на своей груди и ощущает, что нога Айвы лежит у него на правом бедре и упирается в левое колено.

Не успевает мальчик ничего сделать, как Айва вдруг шевелится, постанывает, когда сон отпускает ее ум проснуться, сжимается, проводит ладонью по груди, и Алеша, вздрогнув, застывает, будто к его горлу приставили нож.

Колдунья открывает глаза. Заметив мальчика, она прищуривается с легким недоумением, поднимает голову, оглядывается, но только через миг понимает, что случилось, улыбается и кладет голову обратно на плечо Алеши.

— Повезло тебе, сопляк. — Шепчет она ласковым голосом прямо в ухо, заставляя мальчика снова вздрогнуть. — Надеюсь, ты успел насладиться мгновением.

И после Айва спокойно поднимается, непринужденным взмахом поправляет задравшийся почти до самых колен подол и встает с соломенной кровати, оставив оцепеневшего мальчишку дальше заливаться краской, лежа на простынях.

Вдруг, колдунья тоже застывает.

— Тихо. — Шипит она, не поворачиваясь к мальчику.

И хотя Алеша и так не двигался и ничего не молчал, он все равно застывает.

Где-то рядом звучат женские голоса, но Алеша их только замечает, даже удивляясь, как не услышал раньше. Женщины должны быть совсем рядом, можно даже услышать, о чем они говорят, но ничего интересного в беседе для мальчика, да и для колдуньи все равно нет, хотя Айва все равно прислушивается и выглядывает из щели на улицу.

Заметив, что несколько женщин развешивают белье, колдунья сразу присматривается. Три соседки болтают и смеются, доставая из плетеных корзин тряпки, и Айва угадывает, что непременно получит возможность что-нибудь стащить.

Первыми для сушки отправляются разные портки, детское белье, простыни, не интересные Айве, так что ей приходится терпеливо дожидаться, когда женщины, наговорившись, закончат развешивать прямо на заборах стиранную одежду.

— А ты чего делаешь?

— Да тихо ты! — Тут же рявкает на мальчика Айва, но оборачивается, взглядывает на него и смягчается. — Тряпки какие-нибудь хочу стащить.

Алеша молчит какое-то время, но снова не сдерживается.

— А зачем тебе? — Шепчет он.

Колдунья поворачивается и глядит недовольно, потом отворачивается и вздыхает.

— Тихо не можешь посидеть? — Шепчет Айва в ответ. — Мне что, ветром звук твоей болтовни разгонять? Одеть мне нужно что-то, чтобы днем на улицу выйти, сам не видишь, как я выгляжу?

Алеша выслушивает, но вместо того, чтобы потерять интерес, наоборот, отыскивает для него уже новый повод.

— Ветром? Звук? — Поднимается он с соломы. — А ты и такое можешь.

Айва вздыхает, но и ее сердитого вздоха достаточно, чтобы мальчик, наконец, прекратил разговаривать. Усевшись на стоге, он оглядывается, не находит себе занятия, падает обратно на простыни и дожидается, когда Айва сама захочет проявить к нему интерес.

Ждать приходится долго. Айва и сама устает прятаться в сарае, выжидая удобный момент, но приходится слушать болтовню женщин, развешивающих белье.

— Ха-ха! — Смеется одна из них. — У меня аж в груди кололо, когда бедная его по улице гнала!

— Эт кого ж? Ваську что ли?

— Ну а кого ж еще-то? Всего в грязи вымазала!

Нетерпеливый ветер вдруг срывает с забора большую тряпку, но не успевает ее унести, и одна из женщин хватает и вешает ее обратно.

— Ах! — Вздыхает одна из них, заметив, как серая накидка слетает с забора. — Ох! Ты ж погляди, что делается-то! Чуть грязью вся не обляпалась!

Соседки переглядываются, улыбаясь.

— Да и бросила бы уж эту тряпку! — Говорит одна из них. — Ты глянь, дырявая ж вся!

— Ишь, умная. — Отмахивается женщина. — Чего я, зря ее что ль выстирывала, а? Руки морозила себе!

— Ой, да ну тебя. — С улыбкой отмахивается соседка, естественно и непринужденно уводя разговор в сторону. — Да и чего там эти тряпки! Слыхали? Баба Марфа давеча, говорят, нечистую видела.

— Ой, врешь! — Тут же хватается одна из соседок за грудь.

А вторая, повесив тряпку обратно на забор, подходит ближе, тоже обретая удивленное выражение.

— Чего воду баламутишь-то? — Ругается она тихо. — Придумала она, небось.

— Да придумаешь такое! — Возражает женщина. — Говорит, вышла на крыльцо, нечистую почуяла, а токмо за порог ступить решила, так свеча погасла. Она только зажжет, а свечка тухнет тут же!

— Ох, да ветер же!

— Да погоди ты! Она, говорит, в третий раз свечу зажгла, шагнуть не успела, а та как выскочит! Да как начнет по порогу, как мышь, шнырять! И туды, и сюды! И так и бросалась сама собой по сторонам, как ужаленная!

— Кто?! — Удивляется одна из женщин. — Баб Марфа?!

— Тьфу на тебя, ухо ты дырявое! Какая баба Марфа?! Говорю же, свеча! Как выскочит, да как начнет….

— А ты и поверила! — Упирает другая руки в бока. — Старая уж баба Марфа! Ежели и не выдумала, так привиделось ей!

— И ничего она не выдумала!

— Да откуда ж тебе знать-то?!

— А оттуда! Она ж утром-то вещи стирать не пошла, ну так я зашла к ней. А вдруг случилось чего? А она дома заперлась, не открою, говорит! Ну да, как меня узнала, открыла, но пускать не стала. А я все равно все увидела! Что она, что сын ее, сидят оба дома, белые, как мертвецы! Вот ты сходи, погляди на них сама, а там и говори потом, что выдумывает!

— Хех! Кто? Васька-то?! Дома сидит? Ну, удивила! Небось, ленится, как всегда. Вымахал, лоб, а ума так и не набрался!

— Да ну тебя! — Взмахивает женщина ладонью, не сдерживая улыбку.

На миг беседа заканчивается, и у женщин появляется время оглядеться.

— Ах! Ой! — Вздыхает одна из них, оглянувшись, но не сумев отыскать старую, дырявую накидку, которую только что повесила сушиться на заборе. — Ох, чур меня! Накидки-то и нет! Да вы гляньте! Отвернулась, а и нет ее уж нигде! Вот же чертовщина творится! Видать, правду баб Марфа сказала! Теперь и до нас добралось! Ой, что ж делать-то теперь!

Другие две переглядываются, замирают и вдруг звонко рассмеиваются.

— Ахаха! — Смеется одна из них. — Видать, из самой тьмы нечистая пришла! Ахаха! За тряпками-то твоими! Ахаха!

Вторая сгибается пополам, держась одновременно за живот, разболевшийся от смеха, и за спину, ноющую от усталости, и все равно не удерживаясь от шутки.

— Ой! Ха-ха! Портки… портки держи! Ха-ха! А то… ха-ха… нечистая растащит!

И соседки еще сильнее заливаются смехом, чуть ни падая на землю. А женщина, поглядев на них с сердитой обидой, возвращается к делам.

— Тьфу! — Бросает она голову вниз, после чего достает из корзины белье и молча продолжает развешивать.

И еще долго продолжает кругом разливаться звонкий смех, но уже скоро Айва с мальчиком перестают его слышать. Колдунья, укутавшись в серую тряпку, сильно горбясь и притворяясь старухой, быстро уводит мальчика подальше в город.

— Ну вот. — Говорит колдунья по пути, стараясь шептать мальчику на ухо, чтобы прохожие не услышали. — Найдем постоялый двор, возьмем там комнату, и…. Кстати, а деньги-то у тебя есть?

Айва останавливается и поворачивает мальчика лицом к себе, но даже отвечать Алеше не приходится.

— Да откуда у тебя деньги? — Тут же отпускает его Айва и продолжает рассуждать вслух.

Мальчик замедляет шаг.

— А…, то, что женщины там говорили….

— О чем?

— Ну, что свеча прыгала… это ты была, да?

— И когда бы я успела? — Отвечает Айва с недовольством в голосе. — Нет. Это была другая колдунья. Глупостью зовется.

Алеша не сводит с Айвы глаз.

— Ну чего еще? — Замечает она его взгляд.

— Колдунья? — Удивляется мальчик. — А ты, разве, не волшебница?

Айва улыбается по-доброму, ласково, но эту редкую улыбку все равно не видно за серой тканью.

— Запомни, мальчишка, — шепчет она на ухо, приблизившись, — каждая женщина волшебница, если только захочет. А теперь идем.

Держа мальчика за плечо, Айва так и уводит его вглубь города, к торговой улице, где уже вовсю шумят торговцы, рабочие, купцы и слуги. Притворяясь старухой, она подталкивает Алешу вперед, а сама идет следом, держа мальчика за плечо, и внимательно осматривается, ища глазами постоялый двор, среди домов.

Трактиры, лавки и другие городские постройки почти все расположились дальше, за торговой улицей, заставленной палатками. Не доходя до палаток и торговцев, где уже толпится люд, Айве удается заметить только захудалую конюшню и полуразваленный двор, огражденный небольшим деревянным забором из массивных палок. Зато, сразу удается понять, что именно здесь и принимают гостей, предлагая ночлег и дешевые харчи всем, кто способен за них заплатить.

«Еда и ночлег» — гласит непритязательная, деревянная табличка, согнутая дождями и временем, и Айва сразу подталкивает Алешу в сторону постоялого двора.

— Иди, найди внутри хозяина и узнай, сколько он берет за ночлег. — Велит она мальчику.

Алеша не спорит, кивает, оборачивается назад к постоялому двору и идет вперед уверенно, без волнения и страха, которые должен бы испытывать четырнадцатилетний мальчишка, готовясь впервые самостоятельно заговорить с посторонними людьми.

Айва только наблюдает. Она хмурится, глядит на то, как вдруг начинают дрожать черные отростки на спине мальчика, но не сдвигается с места. Колдунья легким взмахом руки отправляет ветер подслушивать, а сама остается ждать, предоставляя Алеше возможность самому разобраться с нетрудной задачей.

Внутри мальчика встречают голые, деревянные полы и стены, широкая деревянная полка, за которой стоит мужчина в жирном фартуке, четыре стола и десяток стульев. От одного взгляда на постоялый двор изнутри уже достаточно, чтобы понять, что дела у хозяина идут плохо, и только Алеша из всех, кто бы мог сюда забрести, осматривается так, будто попал в княжеские хоромы. Хотя, его удивление и интерес не по-детски быстро исчезают, а хозяин, оглядев бедно одетого мальчика, сердито хмурит брови, поднимаясь с деревянного стула.

— Пшел отсюда, попрошайка! Еды не дам. — Сердится мужчина.

Алеша игнорирует его слова и шагает навстречу.

— Сколько берешь за ночлег? — Повторяет он ровно то, что потребовала колдунья, не добавив от себя ни слова.

— Чего? — Улыбается хозяин.

Мальчик спокойно повторяет свою просьбу, но трактирщик снова взглядывает сердито.

— Cтолько, что тебе не по карману, оборванец. А теперь пшел вон отсюда!

Алеша спокойно взглядывает на свою одежду, не выказывает обиды, не сердится, а лишь разворачивается к выходу и почти успевает выйти за порог, но останавливается. Встав в дверном проеме, он поднимает глаза и видит колдунью, прикинувшуюся старушкой, а после взгляда на нее разворачивается и на пару шагов подступает к хозяину двора.

— Не понял меня, что ли?! — Тут же грубо возмущается мужчина в грязном фартуке.

Алеша снова не обращает на него внимания.

— Мне велено узнать, сколько берешь за ночлег. — Говорит мальчик спокойным голосом.

Он смотрит уверенно, без страха, говорит без волнения, и это даже заставляет хозяина двора насторожиться.

— Велено? — Переспрашивает мужчина уже без грубостей и крика. — А, так тебя купец послал какой?

Мальчик спокойно глядит в его лицо, но хозяин всматривается и молчит, пытаясь угадать, не собираются ли его надуть.

— Передать, чтобы шли отсюда? — Спокойно интересуется Алеша.

Хозяин двора, выпрямляет спину, хмурится, расправляет плечи, а потом замахивается и ударяет Алешу по плечу, рассмеиваясь.

— Ха-ха! Пять медяков! Ну, или полсребреника. — Говорит он.

Алеша же разворачивается и выходит, не изобразив ни испуга, ни удивления — ничего, а вскоре он уже передает слова хозяина колдунье.

— Пять медяков, или полсребреника. — Повторяет мальчик безразличным тоном слова хозяина.

— Ладно. Идем за мной.

Голос Айвы становится не очень радостным. Еще утром он звучал иначе, но теперь потускнел, остыл и похолодел. Впрочем, мальчику остается только гадать, да и особенного интереса он не испытывает, а затем оглядывается и замечает, что все вокруг стало чуть более серым, чем вчера. Алеша хмурится, задумчиво оглядываясь, а колдунья, притворившись старушкой и держа мальчика за плечо, толкает его вперед, осматриваясь по сторонам и занимаясь своими делами.

Торговая улица так плотно заставлена палатками, что на небольшом ее участке с трудом можно протолкнуться через огромное количество народа. Впрочем, трудно удивиться, если знать, что здесь собралась чуть ли не половина города. Женщины, торговцы, купцы, рабочие, идущие к трактиру или уже ползущие от него пьяницы, толпясь, создают впечатление, будто город намного больше, чем он есть на самом деле.

Дальше, в конце улицы, виднеются боярские хоромы, расположенные на окраине, прямо на вершине неровной, центральной улицы, и когда Айва с мальчиком подбираются ближе, Алеша тут же начинает разглядывать богатые палаты, еще даже не зная, кто может жить в таких больших хоромах.

Одно лишь крыльцо у княжеских палат уже заставляет мальчика открыть от удивления рот. Ровные, аккуратные ступени поднимаются на высоту пояса, возвышаясь над землей, их ограждают деревянные перила с резным узором, покрытые красной и золотой красками, высокие, створчатые двери расписаны кружевным узором и ярко разукрашены, а в бревенчатых стенах огромного дома мерцают на дневном свету настоящие, стеклянные окна с распахнутыми ставнями.

Алеша застывает и даже открывает рот от удивления, но колдунья быстро это замечает, и тащит мальчика в сторону, пока он не привлек к себе внимания.

— Хватит таращиться. — Ругает колдунья.

И приходится слушаться. Кроме того, забот еще полно, и Алеша сам об этом догадывается, разве что не может самостоятельно придумать, что делать и только ждет указаний колдуньи. Айва лишь велит держаться рядом, а сама готовится вновь пробудить силу, чтобы раздобыть немного денег.

Впрочем, колдунья не бросается сразу же воплощать свою затею. Долго она высматривает жертву среди прохожих и, увидев купца, бросившего паре бедняков несколько сломанных грошей, колдунья живо приценивается к толстому мешку у него на поясе.

А дальше все просто. В богатом кафтане, украшенном золотым узором, да в окружении пары молодцев с дубинками, купец легко выделяется из толпы. Айва следует за ним до следующей лавки, где мужчина останавливается поговорить, и здесь же она решается завладеть небольшой частью его богатств.

Купец будто специально крутит бедрами, хвастает, зачем-то вертясь, распахнув кафтан и давая всем рассмотреть богато сшитый зипун, разукрашенный пояс и завязанный на поясе, хорошо набитый кошель. Айва могла бы легко заставить ветер сорвать мешочек, но вспоминает, о чем судачили женщины, развешивая белье, и решает не создавать новых слухов.

Приходится долго ждать, но глядя на толстый, набитый деньгами мешок на поясе купца, колдунья заставляет себя терпеть все неудобства с неистребимой стойкостью. Так что к середине дня ее задумка приносит результат. Купец решает проститься с другом, поправляет кафтан, разворачивается и не успевает запахнуться, как ветер, острием скользнув по поясу, срезает мешочек и аккуратно уносит его в сторону.

Уже всего миг спустя Айва берет в руки мешочек, набитый монетами. Из них находится всего десяток или два медяков, а почти все остальное место занимают серебро и бронза, отыскивается даже пара золотых. И приходится сдерживаться уже затем, чтобы не заплясать от радости и случайно не выдать себя.

А рядом как раз вкусно пахнет из торговой палатки, где на прилавке только что торговка разложила свежие булки на продажу. Взглянув на мальчика, колдунья решает купить ему угощение, но замечает еще один мешочек, висящий на поясе хорошо, пусть и не очень богато одетого мужичка. И ветер тут же срывает его с пояса, готовясь преподнести содержимое мешочка в дар своей очаровательной хозяйке.

Мужчина тут же оборачивается, начинает хвататься за что-то, и колдунья слишком поздно сознает, что мешочек был привязан к поясу на тонкую нить, спрятанную с прилегающей стороны. Айва тут же бросает затею, ветер слабнет, а мешочек застревает между двух мужичков, и когда хозяин дергает за тонкую веревку, он успевает заметить, как мешочек вываливается будто бы из кармана одного из них.

— Ах ты ворюга! — Громко и беззастенчиво обвиняет мужчина какого-то незнакомца.

Он хватает мужика за грудки, подтягивает, а тот, уязвленный таким наглым обвинением, тут же ударяет обидчика по рукам.

— Да ты как смеешь, пес!

Мужчина, впрочем, на его слова не обращает внимания.

— Денежек моих захотел?! Ну я тебе сейчас!

Второй не робеет, тоже наступая вперед.

— А ну возьми слова назад! А не то…!

И мгновенно завязывается драка.

Айва торопится спрятаться, забыв о своей медлительности и легко проскользнув между нескольких человек. В любом случае, за ней никто не следит. Никто и не думает обращать внимание на какую-то старуху, когда рядом завязалась драка.

Бой же выходит короткий, но ожесточенный. Тот, у которого Айва пыталась украсть мешочек, бьет первым. Ударяет он сильно и с душой, так, что соперник мог бы свалиться на землю, если бы только его не удержали. Второй тоже оказывается не слабак. Пока остальные мешкают, у него появляется время отойти от удара. Он встряхивает головой, плюет кровью, а потом снизу, широким размахом дает обидчику в подбородок с такой силой, что теперь уже тот едва не сваливается на землю.

Потом вмешиваются остальные, и пока мужиков растаскивают в стороны, Айва тихонько уводит мальчика к другим прилавкам, не желая, чтобы ее хоть кто-нибудь заметил.

Вдруг, отступив к лавкам, где торгуют разными вещами, колдунья чувствует, как спина устает и начинает болеть из-за неудобной позы. Только выпрямиться нельзя, а иначе тряпки не хватит, чтобы скрыть тонкие, облегающие стройные ноги сапожки, и Айва опирается на ближайший прилавок, чтобы хоть немного расслабить спину и резко изменяется в лице, увидев похожую на призрак девушку.

— Слушай сюда, мальчишка, — изменившимся, серьезным и даже беспокойным голосом велит колдунья, — дуй обратно в сарай, живо. Понял меня? И чтобы не вылезал оттуда, пока я не вернусь.

Алеша теряется на миг, но не противится и уходит, как приказала колдунья. Айва взглядывает ему вслед, замечает, как дрожат на спине мальчика черные отростки, но сейчас опять не хватает времени раздумывать над необычным спокойствием мальчика. Очевидно, что на него влияет проклятие, и нужно скорее с ним разобраться.

Только есть и другое, что привлекает внимание колдуньи. По улице бредет с усталым, бледным лицом девушка, но обернувшись, Айва не успевает отыскать ее среди прохожих и чувствует, как кто-то осторожно дотрагивается до ее спины. Колдунья едва сдерживается, чтобы не раскрыть себя, оборачивается и видит добродушную улыбку молодой девушки в богатой однорядке.

— Чего ты, бабушка? — Раздается добродушный женский голос. — Помочь, может?

Айва оборачивается и взглядывает на незнакомку. Улыбчивая, веселая, с добрым взглядом девица, наклонившись, продолжает глядеть на кусок серой ткани, обвисший на согнутом теле колдуньи. В однорядке, надетой в рукава, с длинной, тугой, но широкой косой, украшенной у самого пояса красным бантом, девушка глядит, продолжая улыбаться, и терпеливо ждет ответа.

— Все хорошо, внучка. — Отвечает колдунья не своим голосом, похожим на скрип двери в заброшенном сарая.

Девица не отпускает и придерживает за локоть.

— Точно, бабушка? Может, помощь тебе какая нужна? Так ты скажи только.

— Чего мне? — Снова отвечает Айва голосом старухи, пытаясь скорее отвадить от себя девчонку. — Иди, внучка, не трать время на старую бабку.

— Да что ты, бабушка! — Лишь сильнее распаляется девица и пытается взять под руку. — Ты только скажи, как помочь.

Айва рассматривает внимательней богатую одежду незнакомки, но вспомнив про украденный мешочек, решает, что и его будет достаточно.

— Да иди уже, внучка, оставь старушку, — отвечает колдунья хрипучим старческим голосом, — чай, не такая я старая, кхе-кхе, чтоб до дому не добраться.

— Вон ты какая, бабушка?! — Смеется девушка, поверив в шутку. — Ну тогда гляди, не балуй!

— Кхе-кхе. — Посмеивается Айва, хотя только и хочет скорее отвязаться. — Иди уж.

А девица еще ближе наклоняется и говорит чуть тише.

— Да ты кричи, если чего надобно будет, не стесняйся. А уж я тебя, бабушка, не брошу.

Айва отмахивается рукавом, вернее, заменяющей его тряпкой, а улыбчивая девица в красивой однорядке бодрым шагом отправляется дальше, и колдунья, провожая ее взглядом, лишь сейчас замечает, что вокруг не оказывается никого одетого в такую же красивую одежду.

Кругом по-прежнему толпа прохожих. С утра их стало еще больше, но телеги и сейчас могут без труда продвинуться на широкой улице, разве что людям приходится жаться ближе к лавкам, если паре телег нужно разминуться. И уведя взгляд, Айва лишь теперь замечает, у какого прилавка остановилась.

Пусть она сначала и не планировала брать одежду, но здесь перед ней как раз лежат самые разные сарафаны. Одни простые, совершенно без изысков, невзрачные, но дешевые. И на всех вокруг почти такие же, мало отличимые друг от друга сарафаны. Разве что, кто-то носит поверх них душегрейку, а кто-то и вовсе гуляет без нее.

Айва приглядывается. Пощупав толстый мешочек, забитый монетами, она еще раз осматривает прилавки, но на остальных женских одежд почти нет, а на прилавке рядом с ней все какие-то невзрачные, и даже те, которые щедро украшены росписью и позолотой, выглядят как-то неброско, и, выбрав самый простой, немного украшенный синей росписью, Айва решается позвать торговца.

— Милок. — Зовет она дрожащим, старушечьим голосом, уже приготовив пригоршню монет. — Внучек.

Айва искренне пытается изображать старуху, и у нее выходит так убедительно, что ее дрожащего голоса даже торговец и тот не может услышать.

— Эй! — Рассердившись, вскрикивает старушка.

И удивленный торговец сразу же оборачивается к ней, а стоящая рядом женщина даже отступает от колдуньи на шаг. Айва тут же принимается исправлять ситуацию, как может.

— Ох, ой, не дозовешься. Чуть горло не порвалось. — Причитает колдунья старческим голосом, убедительно раскашлявшись. — Дай-ка мне вот этот сарафан.

Торговец наклоняется ближе и даже перестает торопиться, опирается на прилавок обеими локтями и улыбается старухе.

— Чего же ты, бабушка? Этот тебе маловат будет. Женушка моя вернется, она тебе подберет сразу такой, чтобы подошел.

Если бы только он мог разглядеть, как искривилось лицо Айвы под накидкой, то в следующий раз бы выбирал слова осторожней, но из-за ткани не видно даже клочка ее кожи, а голосом колдунья управляет так хорошо, что никакое выражение не может испортить ее фальшивую интонацию.

— Ох, сынок, да не мне ж это! Внученьке я хочу подарок сделать.

— А. — Протягивает торговец, выпрямляясь. — Эт можно. Да только, гляди, вдруг не по размеру будет.

— Ничего, подгоню, коли надо.

— Ну держи, бабушка. Этот пять медяков стоит.

— Кхе-кхе. — Кряхтит Айва, а сама вытягивает руку, накрытую тканью. — Держи, сынок. Ой, спасибо, помог бабушке.

Колдунья роняет в его руку пять монет, подтягивает сарафан и, свернув, берет его под локоть. А торговец, поблагодарив, тут же оборачивается к другой женщине.

Айва не сразу уходит от прилавка. Несколько мгновений она еще стоит, раздумывая, потирает спину и только передохнув отправляется в сторону небольшого сарая. Приходится еще немного потерпеть, но скоро колдунья возвращается в укрытие, где ждет мальчик, с удовольствием сбрасывает тряпье и разгибает спину.

— Ах! — Вздыхает она, с удовольствием потянувшись.

Алеша сидит молча и не двигается, а уже в следующий миг Айва отбрасывает шляпу, взмахивает ладонью, поднимает руки, и ее черное платье раздувается и взлетает, освобождая тело колдуньи от своих оков. Непринужденно и беззаботно колдунья взмахивает рукой еще раз, и уже сарафан поднимается в воздух, расправляется и падает на Айву сверху, облачая колдунью в новый образ. Лишь затеем Айва с удовольствием вздыхает еще раз, замирает и поворачивается к мальчику, только сейчас про него подумав.

— Ой. — Теряется она, но лишь на миг, и тут же на лице колдуньи расцветает улыбка. — А, да и черт с тобой. Жил бы в городе, уже точно бы за девками в бане подглядывал.

Черные, длинные, блестящие волосы, Айва легким взмахом заплетает в длинную косу, такую же, какую недавно видела у богато одетой незнакомки. О смущении она, кажется, даже не задумывается и легко забывает о том, что только что произошло, собираясь уходить.

Алеше оказывается сложнее перенести случившееся, в отличие от колдуньи. Айва уже напевает что-то под нос, не оборачиваясь, велит оставаться в сарае, а сама выбирается наружу, оставив с мальчиком черное платье и шляпу. А Алеша так и сидит, оторопев, и еще долго на его лице красным пятном горит жар смущения.

Снаружи к колдунье тут же привязывается визгливая собака, но это не портит Айве настроения.

— Брысь. — Спокойно приказывает колдунья, брезгливо отмахнувшись рукой.

Собачка бросается удирать, но миг спустя, когда осознает, что гнаться за ней Айва не собирается, тут же возвращается назад и лает теперь еще противнее и громче.

— Ладно. — Ухмыляется колдунья.

Затем она взмахивает ладонью, и собачка тут же поднимается в воздух, начинает визжать, скулить и дрыгаться, не понимая, что происходит. Айва не отпускает, заставляет собачку вертеться и кувыркаться, а сама оглядывается по сторонам, чтобы никто не успел ее заметить, но только дворняга, потеряв волю сопротивляться, перестает лаять, как колдунья тут же отпускает ее на землю, и псина со скулежом уносится прочь.

— То-то же.

В новом образе Айва сразу привлекает к себе внимание. Лишь заметив ее на редкость приятное лицо и стройную фигуру, мужики уже издали начинают глупо улыбаться и снимать шляпы, а женщины о чем-то судачить, расспрашивая друг друга, откуда взялась в городе такая красавица.

Такого Айва не ждала, и решает поскорее расправиться с делами, купить мальчишке еды, вернуться в сарай и там уже подумать, стоит ли появляться в городе в таком виде снова. Только вот с готовкой колдунье не хочется связываться даже в мыслях, а потому она сразу останавливается у первого же прилавка с мясом, собираясь взять кусок побольше и заставить мальчишку самого жарить себе ужин.

— Добро, милый человек! — Зовет Айва торговца, приветливо улыбаясь.

Хотя, при всем желании, у нее не выходит избавиться от хитрого прищура.

— Добро, барыня. — Отвечает здоровый мужчина в засаленном фартуке, с завороченными рукавами и большим, отвисшим пузом. — Чего надобно?

— Сколько просишь вот за этот кусок? — Указывает Айва на большую вырезку.

— Три медяка. — Отвечает торговец.

И Айва нахмуривается.

— Никак шутить надо мной удумал? — Отвечает она серьезно. — Да мой сарафан почти так же стоит.

Колдунья сразу замечает, как несколько человек, стоявших у палатки, тут же странно на нее взглядывают, но торговец оборачивается, присматривается и отвечает Айве спокойно.

— Ну так и сарафан у тебя, небось, не княжеский?

Айва молчит, собирается уже заплатить и уйти, но торговец заговаривает раньше.

— Поди-ка. — Манит он сальным пальцем.

Айва наклоняется к торговцу, чтобы не разводить ссору и не привлекать еще больше внимания. Да и мужчина ведет себя достойно, остается спокоен, не разводит шума и отвечает тихим, грубым и низким голосом, но без упреков.

— Ты, видать, недавно у нас? — Спрашивает он. — Так вот знай, барыня, я не торгуюсь. Другие тебе за такой кусок заломят четыре с половой медяка, а потом до четырех уступят, ежели сторгуешься. Я же сразу три прошу. Не по нраву? Иди. Держать не стану.

И торговец спокойно отклоняется и договаривает тем же спокойным голосом, каким начинал беседу.

— Ну, чего стоишь? Надумала или нет? — Спрашивает он, заворачивая кусок мяса в тряпку для другого покупателя.

Невысокий мужичок, взяв тканевый сверток, бросает на прилавок пригоршню монет, а сам рассыпается в благодарностях уж очень старательно, на что колдунья тут же обращает внимание. Торговец же отмахивается, а сам держит взгляд на Айве, ожидая ее ответа.

Миг помедлив, колдунья слабо улыбается, не отводит глаз, и уже тянется рукой к мешочку, чтобы достать монеты.

— Будто бы ты сказал иначе, если бы хотел меня обмануть. — Говорит она. — Но дурить я тебя и не собиралась. Просто там, где я прежде жила, за такой кусок просили меньше, пусть и не вдвое.

Достав монеты, Айва бросает их на прилавок, точно так же, как это сделал мужичок перед ней, а торговец уже начинает заматывать кусок мяса в тряпку, обвязывая веревкой, чтобы было удобнее нести.

— Это где ж это? — Спрашивает он, завязывая последний узел.

— Ох, далеко отсюда. — С улыбкой отмахивается Айва, видя, что не один торговец с любопытством ждет ее ответа. — Да и какая теперь разница, раз уж я здесь?

— И то верно. — Присматривается мужчина, кладя завернутый кусок мяса перед Айвой на край прилавка. — И чего же тебя, барыня, к нам занесло?

— А я, как ветер, милый человек. — Хитро щурится колдунья, говоря тише. — Путешествую туда, куда ветер дует.

— Вон оно как? Ну путешествуй. Приходи еще, ежели мясо надо будет.

Хихикнув, Айва отворачивается и уходит, а к мужчине тут же начинают приставать другие покупатели. Пройдя немного, колдунья задумывается, наталкивается на злую бабку, но удерживается от ругани, поворачивается и хочет уйти, но тут же наступает кому-то на ногу.

Внизу, прямо под ногами, колдунья видит какую-то девчонку, склонившую голову. В драной, грязной одежде, со слипшимися волосами, та сидит прямо на земле, жалобно склонив голову.

Айва, глядя на нее, не может разозлиться, вздыхает и наклоняется, собираясь подать руку. А девушка вдруг хватается за ладонь и начинает говорить жалобным, тонким голоском.

— Молю, хоть вы, сударыня, — просит несчастная, медленно поднимая голову, — хоть полмедяка, хоть крошку хлебную….

Девушка поднимает глаза, и обе в тот же миг застывают. Айва легко узнает этот чувственный, щенячий взгляд, брови, взмывающие к небу у переносицы и большие глаза. Кроме того, колдунья сама отправила ее сюда, сама приказала ветру нести девицу вперед по дороге, заодно разведав путь до города, после того, что сотворила на глазах девушки.

Аленушка за эти дни переживала столько, сколько раньше ей никогда еще не приходилось. После того случая, когда ведьма на ее глазах убила половину деревенских мужиков, она же велела девице идти как можно дальше и в деревне не появляться, а потом, не успела Аленушка пройти к дому, путаясь в мыслях, как ее подхватил ветер и унес к столице княжества.

Сколько Аленушка ни кричала, сколько ни молила, ветер ее не отпускал, а потом бросил у самого города и исчез бесследно. Дальше уже вел только голод. Провалявшись на земле полдня или больше, обессиленная, она все же поплелась к городу, где и стала попрошайничать, так и не успев прийти в себя и забыть весь приключившийся с ней ужас.

Теперь же, столкнувшись глазами с колдуньей, Аленушка застывает. Айва тоже не знает, что сказать. Легкомысленная и беспечная даже в такой ответственный миг, колдунья и не подумала, что может встретить девушку в столице княжества, эта мысль приходила ей в голову, но Айва легко от нее отмахнулась и благополучно забыла.

Сейчас уже не выходит так же просто отмахнуться. Айва замечает, как у Аленушки вздрагивает подбородок, губы размыкаются шире, глаза начинают блестеть, но прежде чем Аленушка успевает издать звук, Айва тут же садится на корточки, успевая закрыть девушке рот ладонью.

— Ничего не говори! — Жалостливым голосом обращается к девице колдунья, разыгрывая для окружающих сочувствие. — Не объясняй, не надо. Я и так все вижу!

И к ее неудобству, ситуация привлекает внимание посторонних, чего Айва всеми силами пытается избежать, и колдунья убирает со рта Аленушки ладонь, надеясь, что та не станет кричать.

— Идем, девица. Ох, ты погляди на себя! Вставай-ка живее, поднимайся. — Не перестает Айва разговаривать, оглядываясь и пытаясь утянуть девушку за собой. — Голодная, наверное? Ну, идем, я тебя в беде не оставлю.

— Нет, я не…. — Вдруг сопротивляется девушка.

И Айва тут же разворачивается, становится впритык и перебивает.

— Ну что ты, девица! — Говорит Айва, осторожно встряхивает девушку, взяв за плечи, и продолжает уже тише, чтобы другие не услышали. — Слушайся меня по-хорошему. Видела же, что я умею?

Девушку лишь больше пугается и хочет вырваться, но только она делает шаг назад, как Айва легко подтягивает девицу, разворачивает, обнимает за плечи и ведет к ближайшему проулку.

— Нет… нет. — Жалобно причитает Аленушка, повышая голос и собираясь закричать. — Нет! Оставь! Сгинь! Не-е-ет!

Что-то не так, и девушка быстро это понимает. Никто будто и не слышит, никто даже не оборачивается, и сил, чтобы сопротивляться, нет. Колдунье приходится растратить немало сил, чтобы не позволить никому услышать крики Аленушки, но трудно лишь увести девушку дальше от людей, а там уже Айве не приходится напрягать все силы, чтобы развеивать по воздуху звонкий голос пленницы.

— Помогите! Кто-нибудь! — Кричит Аленушка из последних сил, всхлипывая и почти рыдая. — Хоть кто-нибудь!

Теперь девушка замечает, что ее собственный голос звучит иначе. Он будто бы только появляется, как тут же исчезает, и крик гаснет раньше, чем успевает добраться до чужого слуха. С губ срывается плачевный стон, и Аленушка чуть не падает, от страха растеряв последние силы.

— Не ори, дура. — Ругается колдунья. — Молчи, кому говорю! Ничего я тебе не сделаю.

Аленушка не шевелится, не двигает ногами, но Айва умудряется ее тащить, с виду, не прилагая никаких усилий. Колдунья идет все быстрее, ведет девушку по узкому проулку, тянущемуся между двух заборов, дотаскивает до соседней улицы, отводит к знакомому сараю и вспоминает про мальчика лишь в последний миг.

— Черт бы тебя. — Тихо ругается колдунья, оглядывается, рисует в воздухе знак, а через миг, вместе с девушкой, поднимается в воздух, быстро уносясь прочь от города.

Аленушка уже не сопротивляется, даже не шевелится, только жалобно вздыхает и иногда всхлипывает, пока Айва не укладывает ее под раскидистым дубом прямо на старую, подсохшую траву. Здесь уже Айва не прячет сердитое недовольство, хмурится и складывает руки, подбирая в уме слова.

— Ты чего разоралась, дура! — Ругается колдунья. — А если бы тебя услышали?! Черт, вот же бестолочь!

Аленушка уже даже не плачет, только смотрит с безразличием куда-то в сторону, не реагирует на слова, даже ухом не ведет, и Айва, успокаиваясь, садится рядом на корточки и с тем же сердитым выражением берет девушку за плечи.

— А ну хватит сопли жевать! — Встряхивает ее колдунья. — Я тебе не сделала ничего! Хватит рожу корчить, будто ты только из заколдованного подземелья выбралась!

Аленушка ничего не отвечает, но взглядывает на колдунью, услышав про заколдованные подземелья. Может, она бы даже поинтересовалась… но тут же эти мысли покидают голову девушки и она снова отводит в сторону глаза.

Айва так и не находит, что сказать. Она лишь сидит рядом молча почти до самого вечера, иногда встает, проходится, задумчиво взглядывает на Аленушку, но только вздыхает и садится обратно.

Девушка ни на что не хочет реагировать. Если Айва зовет, Аленушка просто не откликается, если колдунья начинает расталкивать, девушка все равно ничего не делает, продолжая неподвижно лежать ровно там, куда ее уложила колдунья. И, наконец, Айва растрачивает терпение, бросается к Аленушке, хватает за плечи, встав рядом с ней прямо на колени, и всматривается в глаза, сердито хмуря брови.

— Достала! Хватит! Возьми уже себя в руки! Цела, здорова! Чего еще тебе надо?!

Аленушка взглядывает сердито, но тут же отводит глаза в сторону.

— Да чтоб тебя! — Отталкивает Айва девушку, а сама поднимается и, немного пораздумав, начинает рисовать в воздухе магический знак.

Развернувшись к Аленушке спиной, колдунья пробуждает силу, и зрелище привлекает внимание девушки, пусть та и старается глядеть так, чтобы Айва этого не заметила. А все же, свечение волшебного знака, различимое даже при свете дня, не оставляет ее равнодушной, и даже когда Айва заканчивает рисовать знак и он быстро растворяется, не оставляя следов, Аленушка еще продолжает глядеть из-за спины колдуньи, засмотревшись на обворожительное таинство колдовства.

Впрочем, едва Айва поворачивается и замечает взгляд Аленушки, та сразу же делает сердитое лицо и вновь отворачивает голову.

— Ну и сиди, дура. — Сердится Айва.

Скоро ветер приносит ей целую кучу сухой травы и веток, какие-то доски сами прилетают со стороны деревни, затем колдунья снова пробуждает магию, но уже не открывая для этого печать, и несколько палок начинают крутиться на доске, отплясывая жаркий танец, от которого вскоре разгорается пламя.

Когда Айва начинает жарить на костре мясо, насадив его на длинную палку, и к носу устремляется его аромат, Аленушка все чаще поворачивается и смотрит голодным взглядом.

Колдунья это замечает, но до последнего ничего не говорит. Мясо у нее подгорает, но Айва просто взмахивает ладонью и ветер, словно острый меч, легко срезает обуглившиеся куски, оставляя только розовое, жирное, хорошо прожаренное мясо. Еще одним взмахом Айва заставляет ветер разделить кусок на две части и одну завернуть в тряпку, а второй кусок колдунья сама протягивает Аленушке вместе с палкой.

Девушка сглатывает накопившуюся слюну, не в силах отвести взгляд, уже тянется рукой, но затем, вернув самообладание, гордо отворачивается. Айву это лишь злит и она, не стерпев, бросается на Аленушку, садится верхом, хватает за подбородок тонкими, нежными, но удивительно сильными пальцами, и пытается затолкать мясо прямо в рот девчонки.

— Ешь, бестолочь! Как ты вообще с таким лицом себе места не нашла? Дура! Ешь!

Аленушка упирается изо всех сил, но ничего не может поделать. Она даже бьет Айву руками, пытается царапать, но ветер не дает прикоснуться к колдунье, а затем прижимает к земле.

Надавив на скулы, Айва легко заставляет девушку открыть рот. По щекам утекает вкусный, горячий жир, затекает в горло и приходится глотать лишь затем, чтобы не поперхнуться, но даже и тогда Аленушка упорствует, вертится и пытается выплевывать как можно больше, не желая принимать угощение из рук колдуньи.

Наконец, Аленушка начинает плакать от бессилия. Айва сидит верхом, все еще держит за скулы, но теперь, когда девушка скулит и так упорствует, колдунья резко переменяется.

Айва внезапно становится другой, успокаивается, отнимает руку от лица Аленушки, слезает и глядит иначе, печально и тяжело, отвернув голову.

— Дура. — Тихо говорит колдунья, слезая с девушки. — Еда — она и есть еда. Какая разница, из чьих она рук?

Впрочем, затею Айва не бросает, и вскоре снова протягивает Аленушке кусок остывающего мяса.

— Ешь. — Говорит колдунья тихо. — А то заставлю. Думаешь, не смогу?

Аленушка отбивает угощение ладонью и неожиданно подскакивает, вспыхнув сердитым недовольством.

— Чего пристала! Доколе мучить еще меня будешь?! — Начинает Аленушка кричать, удивляя колдунью. — Оставь уже меня, проклятая! Сколько еще бед испить меня заставишь?!

Айва не отвечает, смотрит удивленным, но спокойным взглядом, давая Аленушке выплеснуть гнев.

— Мало тебе?! Чего еще хочешь?! — Сваливается Аленушка на колени, быстро обессилев. — Сколько… доколе еще… будешь мучить? Убей, как их убила. Убей! Тебе все равно ничего не стоит.

Аленушка падает вперед, упирается в землю руками, уже хочет заплакать, но тут ее вдруг резко подбрасывает вверх и ставит на ноги. Айва хватает ее за грудки и не дает упасть, а Аленушка уставляется на колдунью испуганным взглядом.

— Чертова букашка! — Яростно, со злостью ругает девушку Айва, ее золотые глаза будто разгораются пламенем гнева, лишая Аленушку возможности пошевелиться. — Думаешь, ты это делаешь для них?! Не могу поверить, что я произошла из вашего никчемного племени! Что, если бы все было наоборот?! Что если бы это ты умерла от моей руки?! По-твоему, эти деревенские ослы должны были бы искать смерти от горя?!

— Конечно, нет! — Вспыхивает на мгновение Аленушка, но тут же замолкает, понимая, что этот спор она уже проиграла.

— Тогда какого черта тебе неймется?! — Продолжает Айва кричать еще громче, напирая сильнее и встряхивая Аленушку так, словно хочет вытрясти из нее душу. — Будто я хотела их убивать! Будто бы мне это понравилось! Будто я одна виновата!

Колдунья бросает девушку от злости на землю, взмахом заставляет ветер поднять остывающее мясо и очистить от грязи, а затем кидает его Аленушке прямо в руки. Девушка ловит мясо, сев на земле, но уже не решается отбросить, глядя в затылок отвернувшейся колдуньи.

— Думаешь, мне хорошо? — Продолжает Айва спокойней. — Думаешь, не знаю, что ты пережила? Да вот только это ты ничего не знаешь, девчонка. От той деревни, где я когда-то родилась, даже пепла не осталось. Ни одной собаки не уцелело. Знаешь, каково мне было? Да только это еще не все, теперь подумай, что я чувствую, когда ты смотришь на меня так, как я смотрела на ту тварь, что у меня на глазах оторвала головы трем моим братьям. Только вот то был пораженный, зверь, которого изменил проклятый лес. А ты во мне видишь такое же чудовище.

У Аленушки дрожит губа, но пошевелиться она не может. Впрочем, колдунья этого и не требует.

— Делай, что хочешь. — Поворачивается Айва и глядит строго, без малейшего сочувствия, но теперь ее взгляд кажется Аленушке совсем другим, не таким злым и бесчувственным, хотя он ничуть не изменился. — Хоть с голода помирай, если хочешь, хоть меня вини. Плевать. Я тебе в последний раз говорю, что лучше бы тебе утереть сопли и взять себя в руки. Сколько ты букашек передавила? А сколько еще передавишь? А скажи-ка, чем они, по-твоему, от человека отличаются? Думаешь, не живые, так и ничего страшного?

Айва успокаивается, перестает кричать, снова отворачивается, презрительно хмыкнув, достает из-за пояса толстый, кожаный мешочек и бросает к ногам Аленушки.

— Хоть сотню раз подыхай. — Бросает Айва презрительно. — Только знай, что этим ты все равно никому не поможешь.

И оставив Аленушку сидеть на земле с куском еще не успевшего остыть мяса, с толстым кошельком и в грязном сарафане, опустошенную и лишенную сил, а сама возвращается в город, забрав с собой лишь оставшийся кусок приготовленного на костре мяса.

Скоро Айва возвращается в город, но здесь еще долго снует по улице, пытаясь незаметно шмыгнуть в переулок. Под пристальными взглядами идущих мимо мужичков, оказывается не так просто это сделать, так что колдунья так и ходит мимо переулка почти до самого вечера.

Стемнеть еще не успевает, когда Айва возвращается к мальчику в сарай, но вот мясо становится холодным. Ночь грозит вскоре опуститься мрачной тенью, изгнав дневной свет до утра, и колдунья тяжело вздыхает, пробравшись в сарай, будто вернулась домой после тяжелого дня. Алеша сидит к ней спиной, даже не оборачивается, ковыряется в простыне, смотрит под ноги, прогнув спину.

— Проголодался? — Сердитым голосом заговаривает с ним колдунья, еще не успокоившись после встречи с Аленушкой.

Сразу же она пытается успокоиться и подходит ближе, чтобы отдать угощение Алеше лично в руки, не приказывая ветрам относить к нему еду. Алеша все еще не оборачивается, и Айва лишь сейчас замечает, что отростки на его спине изменились. Они не выросли, не стали длиннее, и поэтому колдунья не сразу заметила перемены, но сделав шаг, она видит, что отростки теперь стали заметно толще, дрожат, но сидят на спине мальчика так плотно, что взгляду их движения поначалу кажутся спокойными.

— Ты что делаешь?

Айва становится у мальчика за спиной, наклоняется и замечает, что по простыне тянется муравьиный караван. Насекомые растягиваются длинной, почти ровной ниточкой, пересекающей всю простынь от края до края, а мальчик осторожно, даже бережно достает по одному муравью, давит пальцами и складывает рядом с ногой.

Айва роняет на пол мясо, увидев, что из муравьиных трупов мальчишка уже собрал целую горку, которую можно было бы наполовину заполнить ее ладонь. Тут же она хватает Алешу за плечо, разворачивает и, взяв за грудки, легко поднимает над землей.

Колдунья слишком злится и уже почти не контролирует своего гнева. Ее лицо вдруг так сильно искажается, что становится похоже на волчью морду. Очарование ее привычных, строгих черт не пропадает совсем, но так сильно изменяется, что Айву можно было бы не узнать, если бы ее лицо не преобразилось на глазах у мальчика. Даже зубы колдуньи становятся больше и острее, оскал шире, а кожа на лице так скукоживается, что от губы и до самых глаз вся покрывается тонкими, длинными складками. Айва начинает говорить, и в ее голосе вдруг проявляется хрипота, похожая на волчий рык, которая делает ее мягкий, звонкий и приятный голос пугающим.

— Что ты делаешь, оборванец!? — Спрашивает она, и мгновенно застывает.

С лица колдуньи тут же пропадает это жуткое выражение, и Айва вновь становится похожа на себя, вернув разом все очарование, но теперь на ее лице появляются редкие оттенки растерянности и удивления. От складок не остается и следа, кожа легко разглаживается, снова начав походить на гладкий шелк, но Айва даже не пытается скрывать изумление, глядя на спокойное, не выражающее никаких эмоций лицо мальчика, и больше всего — на его глаза, в которых рядом со зрачками уже появились черные пятна охватившего мальчишку проклятия.

— Они мешали спать, — с безразличием указывает Алеша на тонкую полоску муравьев на простыне, — я просто их наказываю.

Айва на миг чуть снова не раскрывает звериный оскал, кожа на ее лице опять начинает покрываться складками, но колдунья на этот раз мгновенно успокаивается, отпускает мальчика, отворачивается и пытается отвлечься. Взмахом, она заставляет ветер поднять кусок остывшего мяса, вытащить его из тряпки и поднести к Алеше.

Мальчик спокойно берет мясо, садится, как стоял, и начинает есть.

— Вкусно. — Сухо произносит Алеша.

Айва стоит рядом молча, с потерянным, хмурым выражением, раздумывая о чем-то, а затем, ничего не сказав, выходит на улицу.

Солнце легло на горизонт. Отсюда его можно разглядеть, и невысокие дома совсем не закрывают это чарующее зрелище от взгляда. Задумавшись, Айва долго следит за тем, как раскаленный, желто-красный шар застыл на краю земли. Совсем, как мальчик, думается колдунье. Еще немного, и он провалится в бездонную черноту, спящую там, куда не достает взгляд, но если солнце неминуемо взойдет снова, то вот мальчишка уже никогда не сможет выбраться из черного омута захватившего его проклятия.

Времени все меньше, словно мальчик также застыл на краю собственного горизонта, и только маленький шанс отделяет его от того, чтобы навсегда пропасть с неба человеческой жизни.