Лес покоится в мирной тишине. Мелкие зверьки снуют по округе, прячась от взгляда за кустарниками и травами, вверху иногда вспархивают лесные птички, и еще ползают редкие, почти исчезнувшие к этому времени насекомые.
И уже начинает темнеть, а Алеша все так же лежит на сырой земле, уткнувшись в нее лицом. Колдунья же только удивляется его слабости.
Она бы давно уже начала расталкивать мальчика, если бы не одно странное обстоятельство. Пускай он без сознания, и проклятие сейчас просто неспособно овладевать его разумом, а все же, на спине мальчишки уже за это короткое время успевают разрастись черные, пронизывающие одежду выросты, похожие на водоросли. Они поднимаются из его спины, колышутся вопреки желаниям ветра так, как им самим вздумается, будто по собственной воле, то опускаясь, то поднимаясь, то отклоняясь в одну или в другую сторону, иногда вразнобой, а иногда начиная двигаться в унисон.
Колдунья задумчиво хмурится, сознавая, что проклятие явно набрало силу, и быстро. И решив, что это влияние леса, она понимает, что ждать пока мальчик очнется нельзя, и решает действовать.
— Эй. — Зовет она, сев рядом на корточки и уже растеряв все терпение. — Ну и долго ты еще будешь валяться? Просыпайся. Живо!
Но никакие крики не помогают вернуть мальчика в сознание, и женщина, проведя глазами по дуге, раздраженно вздыхает и поднимается на ноги.
— Что за тюфяк. Вставай, говорю. — Повторяет она и тычет острым каблуком черных сапожек в бок мальчишки.
Но и это не помогает ему очнуться. Колдунья вздыхает еще раз, забывая надежды обойтись без растраты сил, и поворачивает голову в сторону. Выставив ладонь, она снова поднимает ее кверху, чтобы забрать с поля боя трофей. Но это почти не отнимает сил, и вторую руку женщина обращает ладонью к мальчику.
Медленно, прилагая усилия и корчась с неудовольствием, колдунья заставляет мальчика оторваться от земли, не используя печати. Постепенно он взлетает, но поднимается только лишь до пояса и застывает.
— За это… ты мне еще заплатишь. — Кряхтит женщина и делает первый шаг.
Странно было бы Алеше сейчас наблюдать, с каким трудом колдунья заставляет себя идти. Она корчится, напрягаясь, очень скоро начинает тяжело дышать, и шагает так, будто тащит на спине тяжелый груз, стараясь не опираться подолгу на одну ногу, но быстро устает. Вскоре она отпускает руку, и мальчик тут же плюхается на землю. И даже это не заставляет его очнуться, а женщина, понимая теперь, что впустую прождала так долго и все равно сама должна тащить мальчишку домой, без возможности использовать печати, вздыхает так тяжело и протяжно, что даже горбится от грузного выдоха.
Другого не остается. Вторую руку колдунья не опускает, держа ее ладонью кверху, а немного передохнув, снова заставляет тело мальчика взлететь, медленно двигаясь вперед и надеясь выйти из леса прежде, чем совсем потемнеет.
Старик так и продолжает сидеть под деревом, укутавшись в серую рясу. Спокойно дожидаясь возвращения колдуньи, он умудряется дремать, не изменяя позы, но сон его так чуток, что едва рядом раздается чуть слышный шорох, как старик тут же открывает глаза.
Маленький грызун, разбудив своим копошением, быстро исчезает в траве, прошуршав куда-то в сторону реки. А старик уже вновь закрывает глаза, но не успевает сон окутать его очи, как слух замечает тонкий, еле уловимый звук капризного ветра, и веки тут же поднимаются.
Старик, открыв глаза, не успевает моргнуть, как прямо перед ним в землю ударяют маленькие черные сапожки. Черная юбка быстро укрывает ноги, и взгляд упирается в волнистую талию, обтянутую черным платьем.
— Долго тебя не было. — Говорит он. — Что, мальчишка опять забрел в лес?
Колдунья молчит и не отвечает сразу. Спрятав руки за спиной, она продолжает держать одну из них ладонью кверху. А старик больше ничего не говорит, терпеливо дожидаясь ответа.
— Можешь считать, — заговаривает колдунья, довольно улыбаясь в привычной для нее манере, — ты уже проиграл.
Старик даже не пытается скрыть улыбку за обычным, серым, ничего не выражающим лицом.
— Неужели?
Колдунья улыбается шире.
— Мальчишка обещал выполнять все мои указания. — Сообщает она. — И теперь я легко разберусь с его проклятьем!
Старик долго глядит на женщину, ничего не говорит, но за это время его лицо становится таким же, как и всегда, и он вновь глядит серьезно, не давая собеседнице угадать его мысли по выражению.
Но, в конце концов, он спокойно выдыхает и устремляет задумчивый взгляд к маленькому дому.
— Если все так, — говорит старик, — то я не стану жаловаться.
Но колдунью такие слова только злят.
— Не понимаю я, какое тебе вообще дело до этого носача? — Отворачивается она, но руки продолжает держать за спиной. — Да и наплевать. Скоро я избавлюсь от его проклятия, и тебе придется делать все, что я прикажу.
И стоит Айве лишь на миг вспомнить о награде, как она снова расплывается в улыбке, теряя весь пыл своей обиды.
— Хотя, есть и плохие новости. — Продолжает она спокойным, безучастным голосом, будто сообщает о неудобном дожде. — Его проклятие усилилось.
— Вот как? Неудивительно. — Отвечает старик. — Если ты лишила его воли, то сама дала проклятию распространиться.
Услышав старика, женщина на миг застывает, а после снова начинает сердиться, но с буйством, не успевшим проявиться раньше.
— Я?! — Изумляется колдунья, обернувшись к старику. — Это я сделала проклятие сильней?! Да что ты знаешь?!
После этой вспышки старик вглядывается в лицо Айвы, но ничего не говорит и спокойно дожидается, пока ветреные чувства колдуньи не растают.
— Я ничего не делала. — Говорит она почти сразу, уже успокаиваясь. — Это лес, чтоб ты знал.
И мгновенно в голосе женщины не остается ни капли злобы.
— Лес начинает просыпаться. — Вдруг отводит она взгляд, смотря куда-то вдаль, в сторону реки. — А мальчишка и вовсе лежал без сознания. Я ничего не могла с ним сделать. Понял? Демонюга седоволосая.
На оскорбление старик не реагирует.
— Ты сказала, он был без сознания? — Любопытствует он. — Что случилось?
— А, так теперь ты хочешь меня выслушать, да?
Но мгновенно, как и всегда, она теряет и забывает только что кипевшие в мыслях чувства.
— Мальчишка наткнулся на топьника. — Объясняет Айва уже спокойно, даже не успев рассердиться. — Если бы не я, дурень бы так и сгинул в лесу.
Старик молчит, не отводит взгляда от колдуньи, но и ничего не говорит. А она, быстро обретая иное настроение, поворачивается и наклоняется к старику.
— Знаешь, где мы его встретили? — Смотрит колдунья довольным взглядом, широко распахнув свои горящие, золотые глаза. — В сотне шагов от того места, где мы спорили.
Тут же она выпрямляется, но продолжает смотреть с радостью в глазах и без тени неприязни.
— Представляешь, старик?! — Продолжает колдунья воодушевленно. — Если бы только ты перед спором потребовал, чтобы я прошла сотню шагов, а не десяток, то сумел бы легко выиграть! Ха! И где же твоя хваленая дальновидность?
Но старика и это не впечатляет. Он продолжает спокойно глядеть на колдунью, и она остывает быстрее обычного от холодного взгляда старика.
— Да ну тебя. — Отворачивается женщина.
Но и старик, вздохнув, отводит взгляд и снова уставляется на маленький домик.
Изо всех сил Айва пытается игнорировать само присутствие старика, изображая, будто бы вовсе его даже не видит. И поначалу она вполне успешно притворяется, что не обращает на старика внимания, но очень скоро не выдерживает, начинает оборачиваться, все больше сердится и, наконец, сама же и заговаривает.
— Что, нечего сказать, да? — Ехидничает колдунья.
Старик медленно оборачивается.
— Хм. — Кряхтит он задумчиво. — Это и вправду был топьник? Может, тебе лишь показалось?
Но колдунья в ответ улыбается так широко, что даже в ночи легко заметить заблестевшие тускло ряды белых, ровных зубов.
— Ах, так? — Поднимается колдунья и отводит из-за спины руку, продолжая держать ее ладонью кверху. — А что ты на это скажешь?
Женщина отпускает руку и упирает ее в бок, а сама не отводит глаз от старика. С радостной улыбкой она встречает миг долгожданного торжества, и в следующее мгновение на землю перед стариком вдруг сваливается, хрустнув, голова убитого колдуньей монстра.
Старик прищуривается, чтобы разглядеть ее внимательней, но его глаза давно успели привыкнуть к ночному мраку, и даже в полной, безлунной темноте он может рассмотреть дикий взгляд, застывший на лице убитого чудовища. Голова топьника, свалившись на траву и немного прокатившись, так и остается лежать перед стариком. Из шеи торчит кусок хребта, а вокруг быстро разлетается отвратительный смрад, несравнимый даже с ужасным запахом гниющих останков.
— Но вообще, — заговаривает колдунья довольным, спокойным тоном, — на самом деле я могла уронить на мальчишку дерево, а эту гадость найти в лесу, использовав печати…. Это ты вообразил?
Старик на это ничего не отвечает, молча продолжая смотреть на оторванную голову убитого чудовища, и колдунья скоро устает ждать его слов и поворачивается к старику вновь.
— Ты так и будешь на нее пялиться? — Спрашивает она недовольно. — Лучше иди помоги мальчишке. Эта дрянь его хорошо потрепала. Хватит тут корчить из себя каменную статую.
Старик вздыхает.
— Плохо.
Он ничего не добавляет, а потому колдунья, заинтересовавшись, снова поворачивается к старику, едва успела отвернуть голову.
— Расскажи мне подробней, что произошло.
Колдунья раздраженно прижимает к телу руки, сложив их на груди.
— А я еще этого не сделала, по-твоему? — Спрашивает она, отворачивается, сердито фыркает и вновь обращает взгляд к старику. — Эта тварь напала на мальчишку, а я его спасла. Что еще тебе нужно? Хочешь знать, в какой очередности я вырвала у этой дряни конечности?
Колдунья отворачивается, а старик продолжает говорить спокойно.
— Значит, ты вырвала не только его голову? — Интересуется он.
Колдунья молчит, но быстро остывает, вздохнув, опускает руки, не поворачивается, но все же отвечает уже изменившимся, утратившим пыл обиды голосом.
— Нет, конечно. За кого ты меня принимаешь? — Говорит она тихо. — Только голову. Тело я оставила в болоте, можешь сам проверить, если хочешь поплавать в топи.
Еще миг она ничего не говорит, а затем выпускает со вздохом остатки недовольства и уже собирается уйти, поворачиваясь спиной. Но старик дотягивается ладонью до ее руки, удерживает колдунью и не дает его покинуть. Да и сама она не пытается вырваться, а только взглядывает на старика удивленно.
— Хм. — Кряхтит старик, трогая руку Айвы. — Даже ладонь до сих пор мокрая. Так ты тащила мальчишку на себе?
— Еще чего. — Хмыкает колдунья. — Он полдня провалялся на земле, еще бы заразу какую-нибудь подхватила. Иди, помоги мальчишке. А я и правда замоталась.
Не смущаясь взгляда старика, колдунья легко сбрасывает платье. Взмыв, оно соскальзывает с ее тонкой фигуры, под взмах ладони, а после начинает парить следом, над рукой, которую колдунья держит ладонью вверх.
Старик покачивает головой. Светлая кожа женщины заметным пятном выделяется на фоне черной ночи, но старик ее не разглядывает, а почти сразу поворачивается к дому. И, вздохнув, он тут же возвращает спокойствие, а через миг уже делает первый шаг, готовясь занять работой уставшие от безделья руки.
Уже вскоре он ступает на порог тесного жилища. Взгляду достаточно оказывается всего нескольких мгновений, чтобы пробежать по всей хранящейся в доме утвари, и старик печально вздыхает, осмотрев полуразваленную, остывшую печь и наткнувшись глазами на окровавленного мальчишку.
Колдунья оставила его прямо на соломенной кровати, даже не сняв запачканные кровью одежды. Старик нахмуривается и больше не тратит ни мига. Почти сразу он подходит ближе и начинает внимательно и неторопливо осматривать мальчика, стараясь найти глазами все раны до последней, прежде чем начинать что-то делать. Немного покряхтев, старик быстро теряет хмурое выражение и начинает действовать. К счастью, в такой бедноте даже чужаку сложно запутаться, и старик уже вскоре отыскивает все необходимое, чтобы заняться ранами мальчика.
Маленький домик быстро наполняется теплом и светом, когда в открытой печи разгораются сухие дрова. В доме их совсем немного, так что старик тратит почти все сразу же и приходится выбираться на улицу, чтобы в темноте искать, чем затопить печь. Впрочем, кладка дров, укрытая от дождя ветхим навесом из соломы, обнаруживается прямо у стены, нужно только свернуть за дом. И старик даже застывает на миг, видя большую, аккуратно накрытую кладку и вспомнив, что все эти дрова колол или сам мальчишка, или его сестры, но почти сразу приходится гнать мысли и таскать дрова в дом.
Вещей в доме совсем немного. Старик вынужден перерыть чуть ли не все, но даже так ему быстро удается найти подходящий котелок, несколько целых мисок, и даже ступку с пестиком. После, он тут же принимается копаться в травах, нашедшихся в худой, плетеной корзинке с оторванной ручкой и дырявой крышкой. Но вздыхает, понимая, что нужных для лечения таких ран трав, в ней недостает. А уже скоро дверь скрипом возвещает о приходе гостьи, и колдунья бесцеремонно врывается в тишину маленького домика, будто в собственное жилище.
— Ух! — Звенит ее радостный голос. — Водичка ночью просто чудо!
Но тут же она замирает и встает на месте, встретившись глазами со стариком, перетирающим в ступке какие-то травы. А следом, ее взгляд переманивает теплый свет из открытой печи, и колдунья широким шагом немедля отправляется к огню.
— Наконец-то! — Радуется она, как ребенок, чуть не хлопая в ладони. — Как мне уже надоел этот холод.
Но меняет свои настроения так же быстро, как и всегда.
— Старик, — поворачивает она голову, словно бы огонь ей вдруг уже перестал быть интересен, — а ты, кстати, сам-то не хочешь искупаться?
— Я уже вымылся.
— Когда?
— Вчера. — Спокойно отвечает старик. — Пока вас не было.
— Ну, как знаешь. — Говорит колдунья, и тут же с прежним блеском детской радости уставляется на огонь.
Лишь сейчас к ней поворачивается старик. Миг он ничего не говорит. Колдунья, сбросив шляпу, сидит у костра, и свет блестит на ее мокрых волосах, обычно скрытых от глаз. Ее платье не кажется мокрым, да и с волос не капает вода. А впрочем, колдунья легко могла просушить и волосы и одежду послушными ветрами, и потому старик ничему не удивляется.
— Раз ты уже просохла, — заговаривает он, продолжая растирать в ступке травы, — сходи, принеси мне чистой воды. На входе у двери стоит два ведра.
— Чего? — Оборачивается колдунья, давая волю недовольству и изумлению. — Да зачем мне….
— Не сейчас. — Перебивает старик тихим, спокойным тоном. — Сходи за водой, и будь добра не спорить. Мне нужна сейчас твоя помощь.
Айва таращится на старика с недовольством, сердито, молчит, не торопится исполнить просьбу, а затем резко встает.
— И не жалко тебе бедную девушку? — Ругается колдунья, хотя и беззлобно, отчего сразу можно понять, что ее настроение не пропало. — Я же вся мокрая. А если простужусь?
В ее голосе впервые за долгое время появляются игривые нотки, а звук льется так радостно и легко, но недолго приходится колдунье наслаждаться прекрасным настроением.
— Как вернешься, — говорит старик, — пойдешь собирать травы. До утра мы не дождемся, а ветер тебе и в ночи поможет отыскать все, что нужно.
И тут же радостный блеск в глазах колдуньи меркнет, а на ее лице появляется сердитое недовольство, такое же частое и привычное выражению женщины, как ее необычная, иногда хитрая, а иногда пугающая улыбка.
— Старик, — зовет колдунья тихим голосом, — да ты совсем ополоумел?
Но старик даже не оборачивается.
— Поторопись. — Отвечает он спокойно. — До утра ему не протянуть, если ты мне не поможешь. Иди за водой и возвращайся скорее. Потом я расскажу, какие травы искать.
И, промедлив, сердито фыркнув, колдунья все же отправляется исполнять поручение старика.
Ждать ее приходится дольше, чем можно было подумать. Старик успевает перетереть травы, оглядывается, вздыхает, но колдунья все не возвращается. Тогда, вывалив перетертую кашу в худой, но целый котелок, он снова копается в травах и, отыскав нужные, вновь начинает их толочь.
Скоро все полезные растения заканчиваются, и старику уже не остается, что делать. Но тогда колдунья, наконец, возвращается. Сердито фыркая, она заносит деревянные ведра с водой, расплескивая ее на ходу, ничего не говорит и молча ставит ведра рядом со стариком, избегая пользоваться силой ветра. А впрочем, старик быстро угадывает по ее виду, что женщина что-то задумала. И колдунья, подтверждая его догадки, тут же разворачивается к выходу и идет на улицу.
Миг спустя, она возвращается. Ветер, послушно следующий за ее ладонями, приносит в дом целый, огромный стог самых разных трав. И колдунья, свалив их на середине комнаты и затворив дверь, встает, упирая руки в упругие, круглые бедра. На ее лице появляется нехарактерная улыбка, обнажающая чуть ли не все белоснежные зубы, а не одну лишь половину, а сама колдунья, широко раскрыв глаза, таращится на старика с довольством, сверкая ярким, золотистым взглядом.
— Не ожидал, старик? — Ухмыляется она. — Вот тебе! Копайся в своих травах! А я отдохнуть хочу.
Только скорее занять себя бездельем или завалиться спать колдунья все же не торопится, а ждет, когда старик ответит. А он, хоть и не медлит, ничего не говорит. И Айва, быстро теряя довольную улыбку, остается ждать, присев на табурет у печи и положив на колени шляпу. Она все время оборачивается и глядит на старика. А он до сих пор не произносит ни слова. Вывалив в котелок травяную кашу из ступки, он отставляет ее в сторону, а сам усаживается прямо на пол, рядом с кучей сваленных трав.
Вначале, он достает из кучи лишь одну травинку, разглядывает и отбрасывает в сторону, ближе к двери. Затем, берет еще одну, и еще. Потом, начинает доставать по две, а вскоре по три, и после начинает уже доставать травы из стога небольшими охапками, внимательно рассматривает и продолжает почти все бросать на пол у порога.
Колдунья едва может стерпеть. Все время она поворачивается, оглядываясь на старика, но только хмурится, пытаясь удержать спокойствие. И все же, ждет, ничего не говорит и не торопит. Наконец, едва старик отбрасывает ко входу последние травинки, оставшиеся от целого стога, она тут же встает с табурета и снова упирается руками в бока.
— Ну и? — Смотрит она хмуро, не утруждаясь подробностями.
Старик молча собирает в ладонь несколько отложенных в сторону травинок, затем сам подходит к колдунье, становится рядом и выставляет руку перед Айвой.
— На самом деле, — спокойно говорит старик, — твой гордый и ветреный нрав иногда раскрывается самым удивительным для меня образом. Я и подумать не мог, что ты найдешь такие полезные растения. Взгляни сюда.
Колдунья мгновенно проникается его словами, хотя и продолжает изображать недовольство. Слегка растерявшись, она застывает взглядом на старике, но в тот же миг довольно ухмыляется, наклоняется к его руке и всматривается в травы, лежащие на стариковской ладони.
— Вот их тебе нужно отыскать еще по три каждой. Вот этой нужно всего пару штук. — Объясняет старик. — А все остальное, что принесла, выброси.
И тут же старик преспокойно разворачивается и начинает опять заниматься своими делами.
Колдунья даже не сразу заговаривает, хотя в ее взгляде легко читаются все эмоции. Сначала она лишь изумленно таращится на старика и ничего не говорит, смотрит, как он набирает воду из деревянных ведер в небольшую ступку, и только спустя несколько мгновений не сдерживается.
— Ты издеваешься? — Спрашивает она вдруг рассерженным, но пока еще тихим голосом.
Старик оглядывается.
— А что случилось? — Удивляется старик, но от своих дел отвлекаться не собирается и тут же отворачивается. — Тебе даже не нужно открывать печати, чтобы отыскать эти растения. Я бы и сам их попытался найти, но мне и с печатями тяжело бы пришлось. Все же, мои силы для такого слишком… неуклюжие.
— Ты меня за этим похвалил? — Сердится колдунья. — Чтобы еще каким-нибудь делом занять? А, ясно. Я тебе девочка бестолковая что ли, на такое покупаться?
Но старик, обернувшись, застывает на миг на колдунье взглядом и смотрит с улыбкой.
— Чего?
— Неужели думаешь, — заговаривает старик, выждав мгновение, — что мне так уж хочется тебя каждый раз упрашивать?
Колдунья морщится и отводит с неудовольствием взгляд, а сама злится только сильнее. Несколько мгновений Айва молчит, но потом резко прерывает тишину.
— Ох, какая ты молодец! — Паясничает колдунья. — А теперь сходи-ка, сделай еще вот это. А теперь вот это. И еще… надоело.
И колдунья уже отворачивается, намереваясь избегать разговора так долго, как только можно.
— А ты чего так взъелась? — Подступает старик.
Колдунья не отвечает и только сердито хмыкает, сжимая руки на груди сильнее. Но он не отступает. Вытерев серым плащом чистую ступку, он заталкивает в нее все собранные на ладони травы, начинает толочь, а сам подходит ближе к колдунье.
— Что тебя так сердит?
Он подходит все ближе, даже отставляет ступку с пестиком, встает рядом, а колдунья продолжает уворачиваться, не желая вести разговор.
— Всего в сотне шагов, говоришь, от того места, где мы спорили? — Говорит старик изменившимся голосом. — Или лучше сказать неподалеку от того места, где ты использовала печати?
Айва только сейчас понимает, отчего старик так строг. Обычно он поддается ее капризам, и сколько бы колдунья ни сердилась, не дает себе разозлиться. А хуже всего то, что ответить ей нечего, ведь старик очень редко ошибается, когда решается что-нибудь высказать.
— А теперь иди и отыщи для мальчика трав. — Говорит старик, и его голос начинает звучать спокойней. — Возможно, ты сама и загнала его в ловушку, так что хоть этим помоги. Давай, Айва, иди, принеси мне нужные травы.
Замявшись на миг, колдунья все же встает и молча выходит из дома. А уже скоро возвращается назад. Войдя, она ничего не говорит, молча подходит к старику и бросает на кровать рядом с ним охапку трав. Сама же она тут же идет к печи, ложится на бок лицом к стене и больше не двигается.
Старик ей не мешает. Он собирает траву, очистив от ненужных листков и попавших в охапку соломинок, заталкивает все в ступку и вновь принимается толочь.
В доме воцаряется молчание. Колдунья продолжает лежать на боку, и старик не тревожит ее сна. Наоборот, он начинает ходить по дому еще медленнее, а когда старые доски под ногами начинают скрипеть, он останавливается и каждый раз взглядывает на колдунью.
Самому ему почти не удается отдохнуть. Дав воде еще покипеть, старик забрасывает в кастрюлю густую кашу из растертых трав. Почти все время, что кипит вода, он продолжает мешать отвар, ни на миг не прерываясь для отдыха.
Мешать приходится долго. Старик продолжает размешивать отвар до тех пор, пока из кастрюли не испаряется почти вся вода. Наконец, когда на самом дне кастрюли остается одна лишь густая, вязкая и жутко вонючая масса, старик убирает кастрюлю с печи и выносит на улицу.
Возвращается он лишь, когда варево остывает, и сразу же принимается раздевать мальчика. Штаны приходится разорвать на бедрах, а рубаху от шеи, но сами тряпки старик не убирает, не желая тревожить мальчика. Спокойно и неторопливо он наносит отвар прямо на раны, осторожно промыв их водой.
Старик щедро размазывает весь приготовленный отвар, и, оказавшись на коже, мазь быстро начинает твердеть. Налипнув, она стягивает кожу, и мальчишка ворочается от боли, корчится, но не просыпается. Зато, шум вдруг будит колдунью, хотя, она и уснула нечаянно, когда собиралась только притвориться.
Быстро уснув на теплой печи, а теперь очнувшись от случайного звука, и видя, как утренний свет пробивается в щели покосившейся двери, колдунья уже забывает все обиды. Тут же она приподнимается, оборачивается и взглядывает на старика. Тот как раз отстраняется от мальчика, еще не успев выпустить из рук измазанную в вареве кастрюлю. И от его усталого вида все желание спорить и ругаться пропадает окончательно, хотя и так за время сна почти рассеялось. Помедлив еще всего миг, колдунья вздыхает и поднимается, сев на печи и разглядывая старика.
— Все-таки разбудили мы тебя? — Спрашивает он внезапно, даже не поворачиваясь.
И колдунья будто бы хочет разозлиться, отводит взгляд, но миг пролетает, а рассердиться не получается. Да и зачем, думается колдунье, и она прогоняет с лица недовольство, хотя и улыбка в час раннего утра не желает осветить ее лицо.
— Скажи мне, — заговаривает колдунья, — какое тебе дело до мальчишки?
Старик лишь немного поворачивает голову и улыбается, но так слабо, что даже колдунья не может в ночи этого рассмотреть.
— А тебе самой не интересно?
— Вот ты опять. — Дуется колдунья. — Нельзя просто ответить?
Старик вздыхает.
— Скажи, тебя разве ни капли не удивило то, что мальчишка так легко простился с сестрами?
Колдунья, задумавшись, ничего не отвечает.
— Уже на следующий день он их похоронил, а еще через день снова рискнул пойти в лес. Вряд ли он рассчитывал, что ты опять его спасешь. Что бы им не двигало, но это сильное желание. Тебе не интересно его узнать?
Женщина задумчиво хмурит брови, слегка прикрыв глаза веками.
— А это здесь причем? — Спрашивает она, начиная увлекаться, но еще пытаясь этого не показывать.
— Проклятие его почти не тронуло, хотя успело загнать его сестер в могилу. Как думаешь, почему? Ты должна это знать.
— Я что, — сердится Айва, — ведьма какая-нибудь, чтобы в проклятиях разбираться? Не того рода мастера спрашиваешь. Говори уже или, честное слово, я тебя с ума сведу.
Старик улыбается.
— Даже обычную болезнь, — начинает он объяснять, — сильная воля быстрее гонит.
Колдунья внимает с интересом, мгновенно сменив выражение.
— И? — Подгоняет она нетерпеливо.
— И мальчишка не может этого знать, но до сих пор он не давал проклятию захватить свой ум, потому что во что бы то ни стало хочет выжить. А проклятие — это не болезнь, перед волей оно слабеет, но чтобы настолько….
Колдунья не отрывает глаз, таращится на старика и даже почти слезает с печи на пол, наклонив корпус и желая услышать, наконец, объяснение.
— И почему? — Спрашивает она нетерпеливо, даже не сомневаясь в том, что говорит старик. — Зачем ему так стараться? Он же… оглянись, это же дыра.
— Да, верно. — Улыбается старик. — Это и удивляет.
— Так почему?! — Не сдерживается колдунья, все же слезая с печи и сделав шаг.
Но старик, обернувшись, продолжает улыбаться.
— Я не знаю. — Говорит он. — Поэтому, мне и самому интересно.
А колдунья опять сердится, отмахивается и возвращается на печь. И не желая больше разговаривать, она заваливается на бок, закрывает глаза, быстро засыпая от усталости.
Лишь тогда ночь, наконец, заканчивается.