- Помнишь, я тебе рассказывала про наш пруд и рыб в нем? Как они все собрались в незамерзший уголок, где им можно было дышать? Так вот - я проезжала через парк сегодня. И пошла на мостик взглянуть. Они все там. Но вмерзшие в лед. Пруд промерз до дна. И они все видны. Как экспонаты в музее. Карпы, форели, окуни. Это не к добру.
Кипер пытался развеселить ее. Уверял, что души этих рыб уже переселились в другие существа. Например, в комаров, вызревающих в своих личинках на дне, под защитой слоя тины. Летом ты встретишь их - слишком, слишком живых - и прихлопнешь без всякой жалости. Вот здесь, на колене. Давай погладим заранее укушенное место. И здесь, на бедре. И здесь, и здесь, и здесь. И, конечно, она поддалась, поддалась его утешениям. И через минуту они забыли несчастных рыб. Да и многое, многое другое.
Или вот еще был звоночек - гораздо яснее. Они работали с Багразяном в монтажной, спешили, ролик нужно было закончить через два дня. И Ашот спросил как-то мельком, без нажима:
- Ты что, решил дом продавать?
- Нет, с чего ты взял?
- Я листал недавно каталог продающихся домов, увидел фотографию твоего.
- Тебе показалось.
- Не знаю. Не так уж много есть домов с наружным лифтом.
- Да? Ты не выбросил этот каталог? Принеси как-нибудь - интересно взглянуть.
Сказал и забыл. И Багразян забыл принести каталог. И разговор, булькнув, исчез в незамерзающей реке времени.
А потом начались странности в поведении Полины. Она явно старалась избегать Кипера. Если он звонил, отвечала односложно, нетерпеливо. Совсем перестала заходить в дом. Однажды он подъехал, когда она садилась в машину. Он приветливо бибикнул - она сделала вид, что не слышит. Уехала. "Ну, и Бог с ней, - решил Кипер. - Наверное, нелады с ехидным мужем. Пройдет".
Первый удар белоклювых дятлов пришелся на первые теплые дни. Снег стремительно таял, отступал перед острыми копьями травинок, уползал в темные углы. Весенние потоки уносили погибших, замерзших, задохнувшихся, расчищали место для молодых - горячих, наглых, бездумных. Почки на кленах набухали, усыпали асфальт малиновой шелухой. Эта шелуха присыпала даже почтовый сундучок у въезда. В котором затаился толстый конверт, принесенный в злых белых клювах.
Налоговое управление извещало мистера Сэма Визерфельда о том, что за ним числится крупная недоплата. Что, по полученным сведениям, означенный мистер Визерфельд вообще не платил налогов нигде и никогда. Поэтому Налоговое управление требует от него в срочном порядке сообщить о его заработках и доходах за прошедшие годы и уплатить требуемую законом сумму, со всеми накопившимися штрафами и процентами. Если через месяц требуемая информация и первые взносы не будут получены, дело передается в суд.
Второй удар тоже имел форму письма. Адвокатская контора "Окунь, Карпович и Траутенберг" (вот они - души замерзших рыб!) сообщала мистеру Райфилду, что его бывшая жена Полина Сташевич поручила им возбудить против него дело о причинении моральных страданий. Ей стало известно, что в последние годы их супружества мистер Райфилд был также тайно женат на другой женщине. Скрытый яд этой лжи пронизывал их отношения и разрушал душевное здоровье пострадавшей. Он действовал медленно, как свинец в трубах, как радиация в воздухе, как асбест в утепляющих прокладках. Теперь стали понятны причины постоянного раздражения, усталости, мигреней, мучивших ее в те годы. И сегодня ее состояние не стало лучше - оно продолжает ухудшаться. (См. в приложенных документах заключения видных психиатров.) Прогресс ее карьеры замедлился, многие начинания потерпели неудачу. Для восстановления здоровья ей потребуется длительное и дорогостоящее лечение, так что какое-то время она не сможет зарабатывать на жизнь. Поэтому она требует, чтобы бывший муж, Кипер Райфилд, в покрытие причиненного им вреда, уплатил ей пятьсот тысяч долларов. Она не возражает против того, чтобы сумма эта была выплачена в течение пяти лет.
Но самый тяжелый удар был нанесен там, где, казалось бы, и нельзя было ждать никакой опасности. ВРАГ ВЫСАДИЛ ДЕСАНТ В ТЫЛУ И ПЕРЕРЕЗАЛ ГЛАВНУЮ МАГИСТРАЛЬ СНАБЖЕНИЯ!
В тот день они с утра сидели в монтажной, ждали отснятые пленки из проявочной. Лорренбах воспользовался перерывом и под большим секретом рассказывал Киперу замысел будущей пьесы.
- Представьте себе на сцене - большой семейный совет. Обсуждают важное решение. Одни настаивают на том, что надо продать семейный бизнес - скажем, обувной магазин, - который еле сводит концы с концами. Другие говорят, что надо, наоборот, перезаложить дом и вырученные деньги вложить в магазин, расширить операции. Поначалу зрителю кажется, что это вполне реалистическая пьеса, в духе, скажем, Артура Миллера. Обычные житейские раздоры, взаимные обвинения, даже угрозы. И он, зритель, пытается разобраться в родственных связях.
- Для меня в театре главная мука - имена, - сказал Кипер. - Если героев больше двух, я никак не могу запомнить, как кого зовут.
- А тут будет не два, не три, а десять! Старше всех - пара лет шестидесяти пяти, а самым младшим - брату и сестре - двадцать и восемнадцать. Но никак не понять, кто чьи родители, кто чьи дети. Только постепенно перед зрителем раскрывается главный трюк. Что на самом деле на сцене всего четверо: отец, мать и двое их детей. Только представлены они в трех разных возрастах. С перерывом в двадцать лет. То есть возникают, например, споры между сыном сорокалетним и двадцатилетим. "Если бы ты не ленился в колледже, - кричит сорокалетний, - я мог бы сейчас зарабатывать вдвое больше". А мать в шестьдесят лет попрекает себя же сорокалетнюю, что та не сделала операцию сустава, которую ей рекомендовал врач. И теперь ей в шестьдесят лет приходится расплачиваться. То есть получается неисчерпаемый пучок перекрестных драматических коллизий, обвинений и контробвинений, ссор и примирений.
- Звучит заманчиво и оригинально, - начал Кипер. - Я бы только...
И тут-то и раздался этот телефонный звонок. И Кипер взял трубку. И услышал голос Леонида Фарнасиса. Который звучал пугающе дружелюбно. Почти нежно, почти заискивающе. Звал прийти в директорский кабинет, когда выдастся свободная минутка. Но лучше бы сейчас - немедленно.
Босс сидел за своим столом. Он опять был похож на судью Ронстона.
ФЕМИДА СМАХНУЛА СОЛЕНЫЕ СУХАРИКИ СО СВОИХ ВЕСОВ.
Толстые пальцы собрали листы бумаги со стола, положили их на освободившуюся чашку. Чашка шатнулась и поползла вниз.
- Садись, Кипер... С чего начать? Ты знаешь меня много лет. Наверное, считаешь толстокожим, непробиваемым, безжалостным... Не спорь, все так считают. Но это только на поверхности. В глубине я - нежный и ранимый. Даже в какой-то мере мечтатель. Порой мечты одолевают меня, не дают нормально работать. Например, у меня есть мечта, чтобы старик, заснувший в своей кровати, в ней же и проснулся... Чтобы каждый гражданин исправно платил налоги... Чтобы у каждого мужа была только одна жена, а у каждой жены - один муж... И вот сейчас перед тобой сидит человек, чьи мечты разбиты... И так уж все сошлось, что ты оказался причиной этого...
Босс стал снимать листки с весов Фемиды и раскладывать их перед Кипером, как гадальные карты судьбы.
- Вот письма из полиции, запрашивающие о твоем местонахождении в разные роковые и будние дни... Вот - из Налогового управления, запрашивающие о твоих заработках за все прошедшие годы. Вот - из адвокатской конторы, запрашивающие о том же. Ибо они собираются высудить у тебя кругленькую сумму как компенсацию за двоеженство. Ты знаешь, у моей жены слабость к тебе, но даже она признала, что всего этого стало слишком много. Возможно, ты рано или поздно отобьешь все эти атаки. Возможно, докажешь, что ни в чем худом не замешан. Но на сегодняшний день лодка переполнилась. Нам, мечтателям, все это больше не по силам...
...Я ценю твой талант, знаю, что таких, как ты, - раз, два и обчелся. Хотел бы и дальше работать с тобой. Но, как я люблю повторять, - человек может позволить себе только выполнимые желания. Пока бушуют эти судебные страсти, у меня единственный выход: уволить тебя. Сбросить как непосильный балласт. Я буду всем говорить, что ты ушел по собственному желанию. Уверен, что ты без работы не останешься. Когда - и если - все уляжется, приходи снова. Но пока прости - все, что я могу сделать, это добавить к твоему последнему чеку изрядный бонус. Получишь его в бухгалтерии. Пусть Багразян доделает твой последний ролик. Желаю тебе отбиться от этой хищной своры. Но рисковать родным "Гермесом" - поверь - не могу, не могу, не могу!
На все это Кипер понимающе кивал. Улыбался. Крепко пожал протянутую руку. Но думал только об одном. Как бы скорее добежать до крана. И смыть крапивный яд с пылающих щек.
III-7. Аукцион
Несколько дней прошло в расслабляющем безделье. По утрам Кипер долго глядел на зеленеющие деревья. В северном окне был клен, в восточном - дуб, в западном - две липы. Южное было почти целиком закрыто каким-то хвойным гигантом, названия которого он до сих пор не знал. Теперь наконец у него будет время поехать в библиотеку, взять тот самый большой справочник с цветными картинками и разрешить эту давнишнюю древесную загадку. Но даже плавание по книжному океану он откладывал, откладывал со дня на день.
Эсфирь возвращалась поздно. "Следопыты Сиона" получили новое задание: отыскать богатую старушку, удравшую из Израиля в Америку. Родня полагала, что она прячется в Главном городе у своего тридцатилетнего любовника. Но любовник, видимо, был ушлый прохвост. Без конца менял адреса, телефоны, место работы. Оставлял ложные следы. Отец и дочь Розентали совсем сбились с ног.
Все же в свободные минуты Эсфирь звонила домой. Пробовала развлечь Кипера какой-нибудь смешной историей. Осторожно, обиняками пыталась узнать, не послал ли он свое резюме в другие рекламные фирмы. Не подал ли заявление на помощь по безработице. А ночью обращалась с ним, как с раненым. На все спрашивала разрешения. Можно поцеловать здесь? Погладить здесь? Я за месяц прибавила три фунта - ты уверен, что тебе не тяжело?
Грегори в эти дни увлекся историей планеты Земля. Но как назло зачитывался только историей катастроф.
- Вы понимаете, что Потоп - вовсе не легенда, - разглагольствовал он по вечерам. - Он был совсем недавно, каких-то семь-восемь тысяч лет назад. Научно доказанный факт. И может легко повториться. Какая-то плавучая водоросль вдруг начинает дико плодиться на всей водяной поверхности. От этого уменьшается испарение, меньше становится облаков. Меньше облаков - солнце сильнее согревает поверхность. Два-три градуса вверх - и ледники начнут таять. Океан поднимается, заливает Голландию, Данию, Камбоджу, Панаму. Из Южной Америки в Северную пешком больше не дойти, на машине не доехать. Земля дышит, как всякое живое существо. Вдох длиной в десять тысяч лет - потепление. Выдох оледенение. И все наши дымящие трубы тут ни при чем. Она дышала до нас и будет дышать после нас. Когда отмоется от нашей цивилизации очередным потопом.
Однажды ночью все трое проснулись от непонятного грохота. Кто-то сильно колотил в боковую дверь. Будто пьяный забрался к ним в садик и забавляется, стукая пустой бутылкой по алюминиевым листам.
Испуганные обитатели теремка прибежали в кухню. Кипер светил фонарем наружу, пытался разглядеть пришельца. Никого не было видно, но грохот продолжался. Удары сыпались на нижнюю часть двери. Как будто пьяный уже валялся на земле, но все не унимался.
Грегори сбегал в подвал, принес оттуда топор.
Кипер осторожно открыл дверь.
Удары прекратились.
В круге света они увидели диковинное допотопное существо. С пушистым хвостом и гладкой блестящей головой. И этой головой оно снова стало вслепую колотить по асфальту, по двери, по опрокинутому мусорному баку.
- Скунс! - воскликнула Эсфирь. - Это же просто скунс! Бедный, бедный зверь! Они больше всего на свете любят майонез. Его голова застряла в банке.
Да, весь барабанный грохот исходил от обычной майонезной банки. Видимо, зверек слишком увлекся вылизыванием ее. И голова его проскочила внутрь. А обратно уже не вылезала. И он задыхался теперь в этой вкусной ловушке.
Что было делать?
Схватить несчастное животное и мчаться к ветеринару? Но где искать ветеринара посреди ночи? И легко сказать - "схватить". Обезумевший скунс исцарапает любого спасателя, обольет вонючей струей, которую не отмыть потом никакими шампунями.
Каждый предлагал свой план спасения, но через минуту сам признавал - не поможет. Грегори вдруг исчез и вскоре появился на пороге с топором в руке. Словно персонаж из романа Достоевского.
- Нет! - закричала Эсфирь. - Не дам! Если ты только посмеешь... Я донесу в полицию, сообщу родителям...
Но Грегори не испугался угроз, отвел ее руку. Осторожно положил орудие убийства на асфальт. Держа за длинное топорище, стал продвигать его вперед, под сыпавшиеся слепые удары. Асфальт, земля, деревянная обшивка дома - все было слишком мягким. Пока, наконец, один из ударов не пришелся по топору.
Стекло по металлу - это был явно новый звук. Скунс насторожился. Замер. Подвинулся ближе. Хряснул по топору изо всех сил.