— Сэр, вы воевали?
Файф выдержал паузу, после чего сухо произнес:
— Свидетель, моя персона не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому здесь делу об измене королю. Вы не должны задавать мне вопросов.
— Я только хочу установить тот диалог, о котором вы сами только что говорили.
Файф с видом пойманного на слове картинно развел руками:
— Что ж, отвечу — я не воевал.
— Это плохо, сэр. Плохо не само по себе — моя жена, к примеру, тоже не участвовала в военных действиях — плохо потому, что вас, не прошедшего через войну, назначили обвинителем по такому делу. Вот вы спрашиваете, как отнесся офицер Шеллен к суду и казни Каспера Уолберга. В день суда и расстрела он пытался защитить его так, что немцы дважды направляли на него пистолет, и один раз я готов уже был услышать выстрел. И еще, если бы любому из нас троих — мне, Шеллену или капеллану Борроузу, предложили тогда встать под ружья расстрельного взвода вместо Уолберга, то, я уверен, офицер Шеллен сделал бы это не задумываясь.
Зал отреагировал на эмоциональную речь Гловера легким шумом. Алексу послышалось в нем лишь удивленное разочарование.
В тот день было опрошено еще несколько человек из отряда Гловера, но их показания не дали ничего существенного ни обвинению, ни защите. Заседание было перенесено на завтра.
Утром следующего дня адвокат Скеррит обратился к суду пэров с ходатайством об открытии прений по вопросу правомочности атаки города Хемница военно-воздушными силами Великобритании 20 марта 1945 года с позиций военного права.
— Ваша честь, речь идет только о 20 марта и исключительно о попытке бомбардировки немецкого города Хемница, — пояснил адвокат. — Обещаю, что никакие другие вопросы правомочности тех или иных операций наших ВВС затрагиваться не будут.
— Что? — воскликнул лорд Баксфилд, перечитав переданное ему ходатайство. — Нет, это совершенно исключено. Давать в уголовном суде правовую оценку действиям наших вооруженных сил мы не можем. У нас другая задача. Мы судим человека, обвиненного в измене королю.
— А я, ваша честь, защищаю этого человека и не вижу другой возможности выполнить свою миссию, как только доказать, что он действовал в полном соответствии с международным законодательством о правилах ведения войны, препятствуя преступным действиям определенной группы лиц, эти правила поправших.
— Но что вы, мистер Скеррит, собираетесь получить в итоге этих самых прений, как вы их называете? — недоумевал лорд Баксфилд, впервые в своей многолетней практике столкнувшийся с таким ходатайством. — Это будет какой-то документ, рекомендация или что? Что будет в итоге?
— В итоге будет еще один судебный прецедент, ваша честь, который займет свое достойное место в структуре общего права Великобритании. Я намерен ходатайствовать перед Высоким судом о вынесении на рассмотрение жюри присяжных дополнительного вопроса для формирования специального вердикта. Вопрос будет состоять в следующем: имело ли место нарушение правил ведения войны со стороны Королевских ВВС Великобритании 20 марта 1945 года при воздушном налете на город Хемниц? Наличие такого вердикта расширит возможности Высокого суда лордов при вынесении приговора по рассматриваемому здесь делу, дистанцировав его от недавно рассмотренных в Олд Бейли дел о государственных преступлениях, завершившихся смертными приговорами. Высокий суд получит возможность не применять созданные ранее прецеденты, усмотрев существенные различия в деле Алекса Шеллена и его предшественников, таких как Амери, Джойс, Шурч и других. Таким образом, мы еще раз в полной мере продемонстрируем всему миру преимущества гибкого сочетания общего права Англии и права, основанного на традиционных статутах британского парламента в достижении истинной справедливости. Ваша честь, — Джон Скеррит выдержал небольшую паузу, — вам и вашим коллегам представляется возможность оставить яркий след в судебном законотворчестве Великобритании.
Последние слова адвоката Скеррита не могли не затронуть тайные желания лорда Баксфилда, чья юридическая деятельность по естественной причине его преклонного возраста подходила к концу. А самым страстным желанием престарелого лорда была давняя мечта о том, что среди тысяч томов судебных решений, ставших основополагающими нормативами общего английского права, на древних дубовых стеллажах в архивах башни Виктории появится и его тяжеловесный том, открывая который, будущие юристы будут отмечать мудрость и взвешенность нового закона, выведенного когда-то лордом Джеймсом Эштоном Баксфилдом. Молоток, поднятый было в его руке, замер, а затем тихо опустился, так и не поставив громкой точки под восклицательным знаком после слова «Отказать!».
Видя это, генеральный атторней резко встал со своего места.
— Вы собираетесь привлекать экспертов? — живо обратился он к барристеру. — Но это потребует кучу времени, а вам известно, что я участвую в Нюрнбергском трибунале. Уж не ставите ли вы целью просто-напросто затянуть процесс, мистер Скеррит.
Адвокат примирительно развел руками:
— Лично я никаких экспертов привлекать не намерен. Что касается вас, мистер Файф, то это ваше право.
— Но мы не можем превращать уголовный процесс над одним человеком в дебаты по такой сложной проблеме, как военное право, — пытался возражать генеральный атторней. — Не можем хотя бы потому, что не в состоянии разрешить здесь, в этом зале и в этом процессе, юридические аспекты пресловутого военного права, над которыми Европа билась не одно десятилетие. Безответственно ставить перед собой невыполнимую задачу. Лорд-председатель прав — это только затянет процесс.
— Вот как! — Скеррит перешел на половину обвинения, остановившись перед барьером жюри присяжных. — А судить и казнить человека, чьи действия как раз и были спровоцированы вопиющими нарушениями этого права, мы можем? Мне помнится, что не далее как вчера здесь кто-то произнес эффектную фразу о том, что в Олд Бейли не экономят время, но восстанавливают справедливость. И потом, вы зря опасаетесь, что мы станем перелопачивать здесь все статьи Гаагской конвенции. Нам достаточно трех, и вы прекрасно знаете каких.
Не располагая другими аргументами, Максвелл Файф прибег к последнему:
— Вы, мистер Скеррит, все-таки решили выдвинуть обвинение против государства, первым вступившего в неравную борьбу с германским нацизмом и внесшим решающий вклад в победу над ним?
Джон Скеррит подождал, пока гул одобрения партера сойдет на нет:
— Я не настолько амбициозен, чтобы обвинять государство, мистер Файф, тем более что законы нарушаются отдельными чиновниками, а не абстрактной геополитической структурой, именуемой «государством». Но мне нет дела и до отдельных личностей. Я всего лишь хочу оправдать действия моего клиента. Вопрос о том, совершил он их или нет, перед нами не стоял с самого начала — Алекс Шеллен во всем признался. Здесь мы расследуем причины, побудившие его к их совершению, а также обязаны квалифицировать эти действия с позиций права, как внутреннего, так и международного. А иначе, для чего мы вообще собрались? А что касается победы, мистер Файф, то она не выписывает индульгенций. В том числе — индульгенций на совершение убийства. Вы — адвокат государства, его политического истеблишмента, я — адвокат одного из подданных Короны, частички этого государства. Представляемые нами стороны несоразмерны, но в самом начале лорд-председатель заверил нас в нашем равноправии во всех аспектах состязательного процесса, и мы хотим этим равноправием воспользоваться.
Мы хотим доказать, что обвиняемый Алекс Шеллен как военнослужащий одной из противоборствующих армий действовал в соответствии с «Правилами ведения войны», в частности в соответствии со статьей 25 Гаагской конвенции, гласящей: «Запрещается атаковать или обстреливать незащищенные города, деревни, жилища и здания какими бы то ни было средствами». Нарушая один закон, он отстаивал другой, обладающий более высоким статусом.
Зал гудел, словно пчелиный улей, но Скеррит не обращал на это ни малейшего внимания. Он продолжал:
— Конвенция была подписана правомочными представителями Соединенного Королевства в 1907 году, ратифицирована парламентом и с тех пор никем не пересматривалась. На основании ее статей в 1912 году была издана вот эта небольшая книжка, — Скеррит показал всем присутствующим невзрачный томик, — это «Законы и обычаи войны» авторов: профессора Оппенгейма и полковника Эдмундса, — вошедшие в «Руководство по военному праву», которое было официально принято для служебного пользования в английской армии в 1914 году. — Скеррит вышел на середину зала и повернулся лицом к судьям: — Милорды Высокого суда, я прошу вас принять справедливое решение по моему ходатайству. Ваш отказ будет означать только одно — мой подзащитный, выступивший против действий определенной группы людей, а вовсе не против государства или Короны, лишается единственной для себя возможности оправдания своего поступка только потому, что действия этих людей априори объявляются непогрешимыми. И тем самым мы еще раз подтвердим пословицу: один человек — ничто[37].
Разделенные метровыми промежутками, судьи коротко посовещались, поворачиваясь друг к другу и покачивая локонами своих париков, после чего лорд Баксфилд попросил Скеррита и Файфа подойти к судейскому барьеру и, склонясь вниз, о чем-то с ними коротко переговорил. Затем он объявил часовой перерыв для вынесения решения, ашер поднял зал и лорды-судьи вместе с адвокатами защиты и обвинения удалились через угловую дверь.
Спустя пять минут в кабинете лорда-канцлера в Вестминстерском дворце зазвонил телефон. Говорил премьер-министр:
— Аллен, помнится, вы назвали Скеррита покладистым парнем? Мне только что сообщили из Олд Бейли, как этот покладистый парень потребовал разбирательства о законности наших воздушных операций в Германии. Неужели нельзя было заткнуть рот этому выскочке?
— Сэр, эти разбирательства еще ничего не значат, — принялся успокаивать премьера Джоуит. — Они сведутся к бесконечным препирательствам, не более того. Подобное, как вы сами знаете, имело место в американском конгрессе и кончилось ничем.
— Поймите, Аллен, у них были закрытые слушания, у нас — открытый уголовный процесс. Чувствуете разницу? А где зубы хваленого Файфа, этой грозы нацистов? Я читал вчерашний отчет — он там мямлит всякую чепуху. Зачем столько лишних вопросов? Его задача — как можно быстрее завершить процесс, а не блистать перед присяжными и газетчиками своей эрудицией. По второму и третьему пунктам присяжные однозначно признают Шеллена виновным. Что еще надо?
— Сэр, мы не можем сократить процедуру, пока защита не исчерпает свои доводы. Вы предлагаете Файфу замолчать и уступить инициативу Скерриту?
— Он и так ее уже уступил, — немного помолчав, проворчал Эттли. — Сейчас эта старая калоша Баксфилд удовлетворит ходатайство Скеррита, перенесет прения на завтра, и я не удивлюсь, если к вечеру завтрашнего дня над головой Шеллена засияет нимб святого. Пьерпойнт упадет в обморок, когда придет надевать на него петлю.
Что ж, первая половина пророчества Клемента Эттли сбылась полностью. Судьи вынесли решение удовлетворить ходатайство защиты и возобновить слушания утром следующего дня. Главную роль здесь сыграл лорд Грауер, во многом разделявший взгляды своего друга доктора Белла о неоправданной жестокости бомбардировок городов Германии. Лорд Баксфилд согласился с принятым решением скрепя сердце и только при условии, что адвокат Скеррит не уйдет в своих выступлениях дальше города Хемница, ни разу не произнесет слово «Дрезден» и не упомянет в связи с прениями не только имен бывшего и действующего премьер-министров, но и ни одного имени из списка Великих офицеров государства[38]. В противном случае он пригрозил открытые слушания сделать закрытыми. Джон Скеррит был вынужден приложить руку к сердцу и клятвенно пообещать.
Утром следующего дня балконы в Старом Бейли ломились от журналистов и представителей различных общественных организаций, сумевших прорваться в зал заседания.
Вошли и расселись судьи, и стук судейской колотушки возвестил о возобновлении слушаний.
— Мистер Скеррит, прошу вас, — лорд Баксфилд указал молотком в сторону адвоката, предлагая тому начать полемику.
— Благодарю, ваша честь. Прежде всего считаю необходимым оговорить список статей Гаагской конвенции, принятой 18 октября 1907 года, имеющих прямое отношение к нашей дискуссии. Это статьи 25-я, 26-я и 27-я. О статье 25-й я уже говорил, и нет смысла повторяться. Полный текст статьи 26-й следующий: «Начальник нападающих войск ранее, чем приступить к бомбардированию, за исключением случаев атаки открытою силою, должен сделать все от него зависящее для предупреждения об этом властей».
В статье 27-й, в частности, говорится: «При осадах и бомбардировках должны быть приняты все необходимые меры к тому, чтобы щадить, насколько возможно, храмы, здания, служащие целям науки, искусств и благотворительности, исторические памятники, госпитали и места, где собраны больные и раненые, под условием, чтобы таковые здания и места не служили одновременно военным целям».
И еще нам интересна статья 3-я, которая гласит: «Воюющая Сторона, которая нарушит постановления указанного Положения, должна будет возместить убытки, если к тому есть основание. Она будет ответственна за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил». Вот и все.
Как говорится, коротко и ясно. К сожалению, речь в этих статьях Конвенции идет о строениях, храмах, памятниках культуры и прочих материальных объектах и при этом совершенно не упоминается мирное население. Вероятно, в 1907 году никому и в голову не могло прийти, что главным объектом нападения когда-то станет именно оно. Итак, я утверждаю, что причиной того, что военнослужащий британской армии флаинг-офицер Шеллен оказал помощь силам противовоздушной обороны противника при защите города Хемница, явилось многократное и не обоснованное никакими чрезвычайными военными необходимостями нарушение 25-й, 26-й и 27-й статей Гаагской конвенции. Явившись очевидцем гибели десятков тысяч человек в своем родном городе Дрездене и понимая, что то же самое ждет город Хемниц, в котором он бывал в годы детства и в котором похоронена его мать, он, не имея никаких других возможностей воспрепятствовать запланированному убийству тысяч соотечественников, вынужден был пойти на крайнюю меру, встав временно в ряды защитников города. В связи с этим прошу снять с моего подзащитного первый и второй пункты обвинения, поскольку совершенные им деяния были вызваны внешними принуждающими обстоятельствами, оказавшими на психику моего подзащитного влияние непреодолимой силы, сопоставимое с длительно действующим аффектом и усугубленное тем, что он был немцем и уроженцем тех мест. Что касается третьего пункта — о дезертирстве, то его я предлагаю рассматривать как следствие сложившейся ситуации.
— У меня вопрос к вашему клиенту, — мгновенно среагировал Файф, — скажите, мистер Шеллен, а вы вообще-то думали о пунктах Гаагской конвенции, когда помогали врагам короля, или вами двигало нечто иное, например защита своего города, могилы матери, помощь родному брату?
Алекс встал.
— Нет, сэр, не думал. Откровенно говоря, я не думаю о них и сейчас.
В зале раздался хохот и редкие хлопки аплодисментов. Скеррит тоже улыбнулся и поднял руку:
— Что ж, ответ моего клиента свидетельствует лишь о его честности. Другой на его месте мог сказать: о да, сэр, я только о них и думал, об этих статьях с 25-й по 27-ю. Ночей не спал, так они меня донимали. Однако, джентльмены, а где же презумпция знания закона? Мы прекрасно понимаем, что это лишь юридическая фикция, и, тем не менее, когда человек нарушает закон, никто не спрашивает его, думал ли он о нем и, вообще, знает ли он законы. Считается априори, что знает. Почему же теперь, когда человек защищает закон, нас интересует, действовал ли он осознанно, опираясь на свое знание, или его субъективные нравственные ориентиры совпали с нормами неведомого ему права?