Впечатление было очень сильным, следы затопления были очевидны: до ближайших домов оставалось не более ста метров, из воды торчали телеграфные столбы, деревья и остовы строений, асфальтированная дорога превратилась в узкую полоску, имеющую редко более метра в ширину, с обеих сторон которой тихо плескалось море, вдали виднелись полузатопленные рыбозавод и ржавые катера. Когда мы вернулись в свое жилище, на веранде на столе в огромной миске дымилась молодая картошка, лежали помидоры и куски малосольной копченой осетрины, из напитков — дагестанский коньяк! Это был по–настоящему царский ужин. Первые три дня мы ничего другого не ели и не пили.
Зная скорость наступления моря на сушу, мы могли вычислить, в какие годы на вновь затопленной территории была глубина 0,5, 1, 1,5 и т. д. метров. Наша задача состояла в том, чтобы провести опробование грунта на глубине 10–15 сантиметров через каждые 0,5 метра, начиная с глубины 0,1 и 0,5 метров и до четырехметровой. Каждая проба промывалась через мельничный газ и почвенные сита с отверстиями меньше одного миллиметра, чтобы сохранились все растения и животные, которые могли жить на грунте или в его толще после затопления суши.
Уже первый десяток проб позволил сделать вывод, что на второй год после начала затопления на акватории вновь затопленной суши появились первые морские животные — многощетинковые черви, имеющие повсеместное распространение в Каспийском море на илистых грунтах. Дальнейшие исследования показали, что уже спустя 5–6 лет намечались первые фазы развития нового морского сообщества, в составе которого было 5–7 видов животных, и он был неизменным в последующие 5–8 лет.
В один из выходных дней Магомед предложил нам поехать в горный аул. Полтора дня мы поднимались по бесконечному серпантину в горы. От немыслимо глубокого ущелья с беснующимся потоком воды на его дне узкую дорогу ограждают лишь небольшие полосатые черно–белые столбики, на особенно крутых поворотах иногда становилось жутковато, и по телу пробегала дрожь. Но солнце приятно греет сквозь открытое автомобильное окно, синеет небо, ярко зеленеют склоны гор, на фоне виднеющихся вдали заснеженных вершин, краски, кажется, так и светятся в прозрачном воздухе. Черноглазые, смуглолицые аварские женщины машут нам руками. На них яркие, всех цветов радуги платья, красно–желтые платки, и когда эти статные горянки идут по дороге, то напоминают живые цветы, сошедшие со склонов гор. Богатая растительность с подъемом в горы сменяется альпийскими лугами. Постепенно меняется и беднеет разнообразие растений, снижается высота трав, среди которых ярко выделяются клевер, голубая скабиоза, синие генцианы, розовый рододендрон. Еще выше мы повстречали легендарный эдельвейс и искренне удивились его как бы невзрачной, но необыкновенно впечатляющей и трогательной красоте. На высоте 3200–3600 метров начиналась граница вечных снегов.
Наконец мы добрались до конечной цели — аула Хунзах, который раскинулся на неприступном с трех сторон склоне высокогорного плато, окруженного, как забором, остроконечными вершинами. В давние времена Хунзах был столицей аварцев — самой многочисленной народности Дагестана. Камни Хунзаха помнят самого прославленного аварца — Хаджи–Мурата. Он был молочным братом аварских ханов, одним из наиболее энергичных и способных горских вождей. Хаджи–Мурат был самым легендарным и бесстрашным из всех горских предводителей. Его храбрость была поразительной даже на Кавказе. И вот мы идем по той же каменистой улочке, окруженной высокими заборами, выложенными несколько веков назад из грубо обработанного камня, по которой шагали ноги Хаджи–Мурата. Я не могу сказать, что испытывал особо сильное волнение, но какое–то необычное состояние души ощущалось однозначно. Мы находились в середине аула и остановились в неуверенности, куда пойти дальше.
— Ты к кому приехал? — спросил меня подошедший старик в черной папахе и бараньей бурке до земли.
— Ни к кому… — ответил я в растерянности, не зная, еще к кому мы приехали.
— Ни к кому — нельзя, — сказал горец. — Старики наши говорили: «Если ты приехал ни к кому, то на тебя и собаки лаять не будут». Приезжать надо к другу–кунаку. Поэтому, знаешь что, пойдемте–ка ко мне — я буду вашим кунаком.
Мы вошли в настоящую саклю. Сбылась моя детская мечта. Старик что–то сказал на местном диалекте вошедшей горянке. Поинтересовался откуда мы и зачем забрались так высоко в горы. Узнав, что мы путешествуем с племянником Расула Гамзатова, он обрадовался и сказал, что недалеко от Хунзаха находится аул Цада, в котором родился известный поэт. Мы сообщили, что этот аул и есть конечная цель нашего путешествия. Вошла его дочь, неся на серебряном подносе пять кружек горячего чая. Ранее я пил самые разнообразные специфические чаи в Башкирии, Китае, Индии, Туве и Японии, но более этого вкусного и бодрящего, чем этот кавказский напиток, приготовленный на крепком чае с травами, молоком, солью и маслом не пробовал.
Искренне поблагодарив старика, мы пошли прогуляться по окрестностям и поднялись на ближайшую вершину. Мы были выше облаков, выше орлов, которые парили далеко под нами. Сверху кучкой камней казались домики аула в глубоком ущелье, автомобили напоминали букашек. Серебристой змейкой выглядела река, рокот которой доносился до вершин. Ощущение было такое, что ты взлетел над ущельем птицей. Красота заснеженных гор, изрезанность и глубина ущелья напомнили мне несколько меньшие высоты хребта Черского в Якутии. Вечером на столе было все, чем можно угодить гостю. Хлеб, зелень, сыр, масло, хинкал, сохта, чуду, вода и вино в старинных серебряных и керамических кувшинах, но Дегир Магомедович, хозяин дома, где мы остановились, ставший нашим очередным кунаком, с истинно горским темпераментом продолжал корить небо, себя и нас, что он не может подать сейчас на этот стол дымящегося барашка, так как их пригонят с пастбища только завтра утром. Назавтра мы кое–как уговорили его не резать барана. Только обычай дагестанского гостеприимства, и то, что желание гостя — закон, спасло барану жизнь, а нас — от очередного обжорства. Заверения Магомеда, что мы еще будем охотиться на серну и непременно попробуем свежего мяса с легендарной чачей, окончательно успокоили гостеприимного Дегира Магомедовича.
На обратном пути мы посетили Дербент, один из древнейших российских городов. Дербент (по–персидски Дар–банд — «узел ворот») был основан в период правления Иранского царя Иездигерда II из династии Сасанидов в 438 году как город–крепость на северной границе персидских владений. Там в VI веке была построена знаменитая цитадель — крепость Нарын–Кала, в наше время признанная ЮНЕСКО памятником мирового значения. В VII веке Дербент становится важнейшим опорным пунктом халифата, на Восточный Кавказ начинает проникать ислам. Дербент — настоящий древний исламский город с узкими улочками и восточным колоритом, с мечетями и минаретами XI–XVI веков, с многочисленными, особенно ковроткацкими, открытыми мастерскими, оставил незабываемые впечатления.
Когда мы работали в устье Сулака, один аварец сказал нам, что если мы не побываем в его среднем течении, то мы почти не видели Дагестана. Реку Сулак рождают четыре речки Койсу. Начинаясь ручейками у ледников Главного Кавказского хребта, Койсу, пропилив горы, сливаются за Гимринским хребтом в мощную реку. В среднем своем течении стиснутый в Сулакском каньоне до ширины нескольких метров Сулак проносит в секунду семьсот кубометров воды. На то, как беснуется Сулак в каньоне, приезжали полюбоваться многие. Словоохотливые горцы не преминули отметить, что каньон этот — один из глубочайших в мире, по глубине превышающий знаменитый Колорадский в Америке. Очень впечатленные увиденным, мы были вполне согласны с этим утверждением.
Действительно, неполным останется впечатление от Дагестана, если не увидеть своими глазами потрясающую работу и серебряные изделия всемирно известных кубачинских серебряных дел мастеров. В XVIII–XIX веках в ауле Кубачи широкое развитие получило производство художественно отделанного серебром, слоновой костью, золотой насечкой холодного и огнестрельного оружия — кинжалов, шашек, кремневых ружей и пистолетов. Позже Кубачи превращаются в крупнейший на Кавказе центр по изготовлению лучших образцов изысканно отделанного оружия и серебряных изделий (браслеты, кольца, серьги, пояса, газыри, детали конского снаряжения, сосуды). До сих пор сохранились вышедшие на мировой уровень традиционные способы гравировки изделий, чернения, золочения, инкрустации драгоценными камнями, цветными стеклами и резной слоновой костью. Естественно, я не смог устоять от соблазна купить настоящий кавказский кинжал с искусным и безупречно выполненным орнаментом и чернением на его ножнах и рукоятке. Он продолжает по–прежнему радовать мой глаз вместе с геологическим молотком, карабином и крутым рогом снежного барана, находясь на самом почетном месте моего жилища и напоминая о дальних и давних путешествиях.
После Дербента мы стали с работой возвращаться в поселок Сулак. Дома в городе Каспийске от наступающего моря отделяли несколько десятков метров пляжа и высокая дамба вдоль его периметра, обращенного к морю. Мы брали пробы на побережье через каждые пятьдесят километров. После окончания всех дночерпательных и водолазных работ, а также предварительной обработки полученных данных я пришел к выводу о формировании на вновь затопленной территории первой фазы развития типичного каспийского сообщества мягких грунтов, аналогичного сообществу беспозвоночных, распространенному до глубины сорок метров по всему Каспийскому морю. Было также высказано предположение о дальнейшем пути этого развития. По результатам пятилетних исследований в Сулакском заливе мои прогнозы подтвердились. Разнообразие новых поселенцев–животных возросло в 2–2,5 раза, увеличилась их общая численность, но сократилась плотность поселений. Появились многочисленные водоросли. Сформировалось сообщество, в котором преобладали моллюски и многощетинковые черви, являющиеся основным кормом осетровых рыб. Другими словами, сформировалась пищевая цепь первого уровня. За ней должна была развиваться цепь второго уровня — прийти осетровые рыбы. Но этому не суждено было случиться. Каспий стал так же стремительно мелеть — так же как ранее увеличивалась его глубина, в течение предыдущих двадцати лет. Там, где на глубине полтора–два метра мы брали морские пробы, теперь была буйная растительность и паслись коровы. Каспийские исследования были одним из ярких моментов в моей жизни и научной деятельности. Я почувствовал на себе то, о чем ранее узнал из книжек: настоящее кавказское радушие и гостеприимство и удовлетворение от неожиданно полученной научной находки.
* * *
В конце прошлого тысячелетия у нас с Ариной начали складываться своеобразные отношения. Ее чаще и чаще в постели нужно было чуть ли не уговаривать. Я сначала расценивал это как любовную игру и пытался подыгрывать, потом, когда действительно появилась необходимость уговоров, я задумался и понял, что это не игра, а нежелание быть в интимной связи со мной. Видимой причины я тогда не углядел. У Арины был тот период, когда «баба ягодка опять», я не был еще настолько стар, чтобы списывать себя со счетов как мужчину. Вскоре я перестал к ней «приставать», и мы разошлись по разным кроватям в смежных комнатах. Восемнадцатилетний сын все видел и понимал, что с родителями не все в порядке. Сына вырастили, нас с Ариной уже практически ничего не связывало, и мы решили купить мне квартиру и мирно разойтись, чтобы пожить отдельно. Наши приятели и знакомые были удивлены нашими новыми отношениями, мы разбежались, продолжая при этом появляться вместе на разные там пикники, бани и праздники в той же компании. Потом они привыкли и успокоились, спустя несколько лет мы как–то отошли от этой компании, а к другой не прибились. У Арины осталась парочка подруг, ну а у меня — проверенное и неизменное охотничье братство.
Через десять лет сын предложил мне перебираться обратно к матери, чтобы ему с подругой поселиться в моей квартире (мы с Ариной такой расклад событий предвидели на пару лет раньше). Мы станем как бы родителями после пенсионного возраста и потенциальными бабушкой и дедушкой ребенка этой парочки.
С одной стороны, странно, а с другой — не совсем понятно: все мои приятели и друзья за единичным исключением живут семьями, а меня угораздило оказаться без двух семей. Меня никогда не тяготила семейная жизнь, можно сказать, несмотря на бесконечные странствия я по натуре семейный человек. Мне нравилось возвращаться домой, куда я старался всегда что–нибудь притащить и стремился устроить не ординарное убранство семейного гнезда. Мне не было в тягость, а даже напротив доставляло удовольствие, приготовить что–нибудь вкусненькое. Я совершено спокойно оставался с малолетним ребенком, когда супруга бывала в командировках. У нас в доме всегда была всякая ползающая, плавающая и летающая живность от маленькой гуппешки до крупной породистой охотничьей собаки, при этом им хорошо жилось, иначе бы все они не плодились. Как бы имелось все, что необходимо для существования нормальной семьи. Тем не менее, семья распалась. Чего еще я не додавал, что–то ускользнуло от моего внимания или невнимания, и оно послужило причиной распада семьи? Или я слишком часто и надолго пропадал в свои многочисленные экспедиции? Однако это мне ни разу не ставилось в упрек. Мы расставались без разборок и трагедий, продолжали и продолжаем дружески общаться и я так же что–нибудь привожу им из заморских стран и добычу с охоты и рыбалки, а они периодически тоже чем–нибудь балуют меня. Я имею приятелей и подруг, к которым могу заявиться так же, как и они ко мне, в любое время и безо всякого повода, но, тем не менее, почти никогда этим не пользовался. Я никогда не чувствовал так называемого одиночества. Я вполне самодостаточен, и мне всегда хватает своего ego, любимого дела, моих музыки, охоты, рыбалки и путешествий по стране. Черт его знает, может, эта самодостаточность ощущалась в семейном кругу, и женам было неудобно и тяжело пробиться внутрь этой скорлупы, отделяющей их от меня, и они чувствовали себя одинокими и обделенными полноценным супружеским вниманием. Иным женщинам не достаточно просто заботливости, устроенного быта, сексуальной привязанности и даже материнства, им необходимо всегда ощущать себя любимыми или они должны души не чаять в своем супруге до конца жизни, или они, или их должны желать и ждать.
Настоящая любовь — это наивысшее счастье, чувство и состояние полного, высшего удовлетворения, даже, несмотря на то что любовь может быть трагической. Большинство из нас, к великому сожалению, это счастье обходит стороной.
ЭПИЛОГ Ну и вот на носу семидесятилетие! Пожил, полюбил, попутешествовал. Вырастил сына, построил дом, посадил дерево — жизнь прожил не зря? Думается, что не впустую. Осуществились почти все детские мечты, хоть и не стал штурманом дальнего плавания, но побывал на мостике корабля во всех океанах, давая капитанам задание на маршруты для плаваний. Всю жизнь занимался только любимым делом, которое дало возможность объездить добрую часть Земли. Побывал в геологических экспедициях от самого края Чукотки до Западной Украины и от Прибалтики до Кавказа. Прошел по морям от Аляски до юга Австралии и Маврикия, на кораблях обогнув Землю от Чукотского до Северного моря. На машине исколесил Алтай, Аляску, Камчатку, Сибирь от Новосибирска до Бурятии и родное Приморье, на машине же и на поезде проехал всю страну от Владивостока до Дербента. Нашел вторую родину — Вьетнам и более тридцати лет посещаю ее почти ежегодно, где меня радостно встречают вьетнамские друзья и коллеги. Исследовал кораллы и рифы от Австралии до Африки. В общем–то, добился известных успехов в науке, получив не только все регалии и чины, но и известность, в том числе за рубежом (между прочим, дважды попадал в издание «Who is Who?»), опубликовав полтора десятка научных, научно–популярных книг, атласов и фотоальбомов, посвященных исследованию рифов и проблемам, возникающим при их сохранении, а также популяризации значимости рифовых экосистем для населения планеты и крайне необходимой заботе об их сохранности.
Жизнь вроде бы сложилась, а кто ее определил именно такой — судьба или я сам, благодаря характеру и здоровью, полученным от родителей? Если бы не случилась революция 1917 года, мои родители никогда бы не встретились. Они находились бы на разных социальных уровнях, имели бы различное вероисповедание и были разделены тысячами верст, поэтому мое появление на этом свете чистая случайность судьбы (или заслуга «великого вождя пролетариата»?). Может быть, моя страсть к путешествиям зародилась уже тогда, когда я был еще в чреве, а мама, будучи женой пограничника, моталась вслед за ним по всему Приморью, а проснулась тяга к путешествиям после того, как я впервые пошел в дальний поход в одиннадцать лет. Я совершенно случайно попал в геологическую экспедицию, но затем сознательно выбрал путь в геологию вопреки возникшему ранее двадцатилетнему мечтанию о военной морской службе. В общем–то, мне слабо представлялось, что такое наука, тем более морская биология и гидробиология. Изучение в геологии ископаемых кораллов и случайность, которая, вероятно, переросла в закономерность, привели меня в академический морской биологический институт. Дальнейшей судьбой я распоряжался, как мне кажется, самостоятельно за исключением одной случайности: совместной работы с американскими учеными, благодаря чему я остался не только жив, но и по–прежнему активен умственно и физически. Хотя если бы в стране не случилось закономерной перестройки, то мы, наверняка, не работали бы с американцами, но, с другой стороны, тогда была бы совсем другая экспедиция, и никто не знает, как бы она прошла.
Получается, что это была судьба, и, не смотря на смертельную опасность, на роду было написано — жить?! И все–таки кто в таком случае боролся всеми силами в барокамере, чтобы не только остаться в живых, но и выйти из нее своими ногами?
Чего больше в нашей жизни: собственной целеустремленности и настойчивости или случайностей и велений судьбы, где–то расписанных и неизбежных? Почему мы иногда отчаянно сопротивляемся судьбе, а порой слабовольно идем как бы на поводу у нее? Наверное, никогда не удастся постичь, чего тут больше — от человека разумного, от природы, от жизни или от судьбы, от бога или от лукавого (вообще–то — это мое твердое убеждение — ни тот, ни другой не существуют, иначе в мире не было столько зла при их безусловных «всезнании» и «всемогуществе»). Мне кажется, что жизнь, которую я прожил, принимая или отвергая стечение тех или иных обстоятельств, как бы не зависящих от моей воли, ответила на эти вопросы. Да, безусловно, есть какой–то фатум не только в нашем появлении на этом свете, но и в некоторых других жизненных ситуациях, но в значительной мере — эта участь (судьба) определяется и зависит от наших действий или бездействий. Сильные натуры, действуя, сами определяют свою судьбу, слабые — как правило, только плачутся и жалуются на нее или ссылаются на ее обстоятельства: Такова жизнь и ничего тут не поделаешь.
Надо обязательно делать!
Чтобы все это узнать и проверить, нужно, по крайней мере, начать жизнь сначала, но время невозможно повернуть назад, а перефразируя известное высказывание жизнь дается человеку один раз, и надо ее прожить так, чтобы… нъ было.
Ну что же, осталось побывать в Новой Зеландии и дождаться рождения новых внуков и правнуков…
Судьба или не судьба осуществиться этим желаниям — покажет жизнь.