10 июня. С утра разделили груз, часть его отправится на вертолете на будущую базу, другая — пойдет со мной на лодке для сопровождения лошадей. Получили информацию, что Мелентьев и Лева застряли в Анадыре и будут здесь не ранее чем через три–четыре дня. Я расконсервировал подвесной мотор и обкатал его на лодке вверх по Танюреру. По пути добыл первых уток на ужин.
14 июня. Погода испортилась, подул штормовой ветер, сверху сыпались то дождь, то снег. Утром я пошел на речку за водой, а пока нес воду в кастрюльке, мокрые руки успели обветриться. Ближе к вечеру кожа стала трескаться с ощутимой болью. И снова помогла мама. Всякий раз при моих сборах она подсовывала мне в рюкзак, с моей точки зрения, какую–нибудь «дрянь». Я не хотел брать эти вещи, но она ухитрялась незаметно положить их. Вот и в этот раз я не хотел брать крем NIVEA, зато после того, как я помазал им руки, боль утихла. Погода нелетная. Как бы мне не просидеть здесь в ожидании прилета товарищей вместо трех дней неделю. Рука болит, письмо Аннушке напишу завтра.
19 июня. Никто не летит. Походил с ружьишком по тундре. Облазил все болота, но все–таки убил… полтора десятка комаров, которые уже упорно начинают напоминать о себе. Многие покушались на мою кровь, но были раздавлены в неравном бою.
24 июня. Ура!!! Наконец–то все прилетели. Привезли хорошую большую лодку, поставили на нее мотор, все проверили и обкатали. Завтра курс на базу. Шариф и комсомольцы получили лошадей и будут идти параллельно нам.
25 июня. Речники предложили нам не гнать лошадей, а в обмен на небольшое количество спирта перевезти их на барже. На Чукотке до начала навигации в магазинах из жидкостей в бутылках остается только растительное масло. Алкоголь в это время становится дороже золота и является самой желанной и устойчивой валютой. Лошадей грузили с двух ночи до шести утра. После отплытия пришлось перетаскивать часть груза с носа баржи на корму — при сильном встречном ветре и поднявшейся волне баржа стала зарываться носом в воду. Чертовски устали. За сутки кое–как удалось вздремнуть с полчасика.
26 июня. Плывем, тихо журчит вода. Временами мимо проносятся дикие утки. Отличная погода. Курс на базу. Вечером причалили к какому–то брошенному бараку. Поужинали, приняли по пятьдесят капель, сварили чайку. Лева достал баян, не сговариваясь, запели: И мелькают города и страны, По Параллели и меридианы, Но таких еще маршрутов нету, По которым нам бродить по свету…
По–тому, что мы народ бродячий ПоПо–тому, что нам нельзя иначе, ПоПо–тому, что нам нельзя без песен, ПоПо–тому, что мир без песен тесен.
30 июня. Малахов в маршруте. Вернутся они только четвертого–пятого июля. Мы же прибыли на базу, вечером устроили баню. Отметили прибытие. Все были сильно утомлены, и «граммушка» оказала свое действие. Пели песни до четырех утра.
2 июля. Часть народа отправилась добывать гусей и уток. Остальные занялись лошадьми, оборудованием базы, подготовкой снаряжения к маршрутам.
4 июля. Все ушли забрасывать продукты и снаряжение на промежуточную подбазу, которая расположится в 50 километрах к юго–востоку, на южной оконечности хребта Рарыткин. Я остался караулить лагерь от медведей и ждать возвращения группы Малахова. Впоследствии один из группы должен был остаться на базе, а мы — догонять ушедший сегодня отряд. Я рассортировал все снаряжение и продукты на складе, соорудил из остатков бочки и камней печку для приготовления пищи на улице, но на третий день никаких дел не нашлось. Я стал ходить на рыбалку и добывать куропаток на ужин.
10 июля. Что–то мне тревожно. Группа Малахова сильно задерживается. За два дня буквально проглотил книгу Майкла Сейерса и Альберта Канна «Тайная война против Советской России». В книге раскрывается «большой заговор» международной реакции против Советского Союза на протяжении 28 лет от первых дней Октября до Второй мировой войны. Когда прочитаешь эту книгу, сознанье наполняется гордостью за нашу великую Родину, которая одна, без всякой помощи, вышла чистой, неоскверненной, победителем из всех этих грязных интриг и агрессий. Это были мои юношеские впечатления и эмоции советского комсомольца, много лет позже я узнал, что некоторые факты там были подтасованы или передернуты.
ЧП — приехал Емельян Леонтьевич с подбазы и привез страшную весть. При выполнении маршрутного задания пропал без вести Григорий Кузьмич, и трагически погибли Хабибуллин и Яша. Подробности не установлены. Завтра мы на моторке отправляемся до ближайшей фактории, сообщить о случившемся в Магадан и Анадырь.
11 июля. Двенадцать часов добирались до фактории. Весь день лил дождь, промокли и продрогли, но, все же добрались. Отбили срочную депешу. Ждем ответа.
12 июля. Получили ответ. Комиссия вылетает 13–го. Мы должны жечь костры на правом берегу в устье реки Первой Тополевой. На полном ходу жмем на базу.
14 июля. До двух часов дня жег костер, который не угасал ни на секунду. Ночью густо выпал снег и я всю ночь «сёк такого дубаря», что зуб на зуб не попадал (вспоминать страшно). И это в середине июля! На мне были свитер, лыжный костюм и телогрейка. Чукотка — одним словом. Следственная комиссия и пограничники начали свое расследование.
18 июля. Улетела следственная комиссия. По ее заключениям Малахов с группой возвращались из маршрута на резиновой лодке по полноводной весенней реке. Лодка по какой–то причине перевернулась, Малахов стал тонуть. Ребята его тянули за полевую сумку, ремень сумки порвался, и Малахова унесло течением. Ребята с этой печальной вестью шли на базу. Дул сильный ветер, температура держалась около нуля градусов. Уставшие, они легли отдохнуть и перекурить. В этом положении их трупы нашли пограничники в восьмистах метрах от базы. Возле них валялись разбросанные подмоченные папиросы «Север. Они пытались найти сухую папироску. В такую погоду категорически нельзя ложиться в тундре без костра или какого–либо укрытия. Наступает переохлаждение организма, человек засыпает и умирает.
20 июля. Первый маршрут проходил по руслу Первой Тополевой. По ее крутым берегам выходили на поверхность горные породы — обнажения. Наша задача описать эти обнажения и постараться найти в них окаменевшие флору или фауну. Мы с Левкой дорвались и колотили окаменелости два часа не отрываясь. Потом замаркировали и упаковали собранные образцы. Наступило время обеда. Лев поймал несколько хариусов. Мы насадили их на тополевые прутья, поставили перед костром и заварили чайку. Маршрут удался на славу.
25 июля. Сегодня нам с Львом поручили самостоятельный маршрут на высоту 1621 метр, необходимо было взять образцы вулканической породы для последующего определения времени образования этого горного массива. Подъем, работа на водоразделе и спуск заняли четыре часа. Пока мы догнали Евгения Николаевича и Емельяна Леонтьевича, которые были в маршруте и обрабатывали обнажения в долине, прошло еще некоторое время. Желудки окончательно опустели. Но что значат три галетки и кружка чая для молодых растущих организмов! После окончания маршрута я резко вырвался вперед и пришел минут на пятнадцать раньше других, что окончательно подорвало мои силы. Только две миски наваристого супа смогли утолить мой голод. Захотелось залезть в спальный мешок. Остальные по приходу, так же намотавшись за день, последовали моему примеру. Проснулись только в десять часов утра.
30 июля. Маршрут высоко в горах хребта Рарыткин. Практически голый водораздел, покрытый мхом ягелем. Он высох под палящим солнцем и приятно похрустывает под ногами, разрушаясь от давления бездушного кирзового сапога. Вдруг до нас донесся орлиный клекот, высоко в прозрачном воздухе планировала, кружась, пара белохвостых орланов. Они легко узнаются по двухметровому размаху крыльев с характерными маховыми перьями. Кажется, что они обозревают с высоты свои родные места или выбирают место куда присесть, чтобы отдохнуть. Неожиданно они стремительно набрасываются друг на друга, пускают в ход свои могучие клювы страшные в своей разрушительной силе огромные когти и падают камнем вниз. Почти касаясь вершин деревьев у основания гор, они расцепились и снова кругами стали подниматься в высоту. Проделав такие кульбиты три раза, они разлетелись, оставив нас в догадках, что же они не поделили.
2 августа. Мы с Леонтьевичем сидели у основания небольшой сопки, склоны которой покрыты каменной осыпью и редкими кривыми деревцами. Он делал записи в полевой дневник, я резал лейкопластырь на длинной рукоятке геологического молотка, чтобы сделать этикетки, которыми маркируются собранные образцы. Слышим, как со склона потихоньку скатываются камни. Потом они все чаще начинают скатываться с левой от нас стороны.
Мы, увлеченные делом, молча передвигаемся на полметра, слегка приподняв зады. Осыпь продолжает сыпаться справа, мы опять двигаемся, осыпь переходит налево. Тут мы включаемся и понимаем, что это какая–то необыкновенная осыпь. Задрав головы вверх, мы удивляемся и оторопеваем, метрах в пятидесяти от нас медведь сбрасывает камни и любуется, как они катятся вниз и влекут за собой шлейф более мелких камней. В этот день при нас оказался только револьвер–наган, из которого такого зверя можно только поранить и обозлить. Нам оставалось только отойти в кусты и наблюдать за этим развлечением. Катание камней продолжалось минут десять. Камни необходимого размера кончились. Ниже медведя, метрах в пяти стояла глыба полтора–два метра в поперечнике, рядом с ней росла небольшая кривая березка. Он, пыхтя и сопя, неторопливо спустился и попытался столкнуть эту глыбу. Мы тоже очень любим толкать глыбы со склона, называется это тихая радость. Глыба со страшным грохотом летит вниз, сокрушая все на своем пути, а взрослые дяди и тети молча и радостно за этим наблюдают. Камень не поддавался. Говорят, что медведь может думать. Мы тут же поняли, что может, но не очень. Медведь сообразил, что можно упереться в березу и столкнуть камень вниз. Разумный медведь уперся бы спиной в березу, а лапами стал бы толкать эту булыгу. Этот же упирается спиной в камень, лапами в березу. Раздался раздирающий душу рев. Медведь на перегонки с глыбой полетел вниз, получая от нее знатные тумаки. Мы пригнулись и почти не дышали. Внизу мишка упал на спину, громко рявкнул, перевернулся на ноги и пулей понесся вдоль сопки. Сколько времени мы хохотали до слез историей не установлено.
6 августа. Полевая жизнь идет своим размеренным ходом. Маршруты, переходы, дневки, ночевки. Сегодня были обнажения с интересными вулканическими породами. Наши старшие товарищи, видя, что я, в отличие ото Льва, сам не лезу с геологическими вопросами, но легко все усваиваю, потихоньку и ненавязчиво нагружают мои мозги новыми геологическими понятиями и терминами. Сегодня я увидел и узнал, что такое базальт, диабаз и фельзолипарит.
7 августа. Нам предстоял длинный переход в новый район работ. Утро началось с того, что наша партия пополнилась еще одним существом. Появился маленький жеребенок, которому дали кличку Турон, в честь ручья, у которого он родился. Через несколько часов после своего появления на свет, он выдержал пятнадцати километровый переход с перевалом. Вдохновленные его примером мы почти не заметили этот переход, хотя шли мокрые до нитки под непрекращающимся дождем. Добыли семь куропаток, одну из них стащил Воротник, но все равно будет отличный ужин.
10 августа. 8 августа мы с Санькой отправились на лошадях на базу, чтобы пополнить наш продуктовый запас. Выехали сразу после полудня, а приехали на базу лишь к часу ночи, оставив позади около сорока километров. Двенадцать часов в седле, если не считать одну короткую остановку, чтобы вскипятить и попить чайку. Всю дорогу моросил дождь. Одежда, еще не успевшая просохнуть после предыдущего перехода, промокла окончательно. Но когда идешь на базу, всех этих тягот почти не замечаешь. Как приятно приехать даже в палатку, где тебя ждут, натопят печку и баню! В тепле и в скромном полупоходном уюте там, где есть кровать и постель, и можно переодеться во все сухое, чувствуешь себя как дома. До трех часов ночи обменивались новостями.
На следующий день мы должны к одиннадцати часам вернуться в район работ. В геологии существует правило: уходя в различные походы и маршруты, необходимо четко обозначить контрольный срок возвращения. Через сутки после этого срока прекращаются все работы, и принимаются меры для поиска не вернувшихся в установленный срок людей. С базы мы вышли в восемь часов. Три–четыре часа у нас было в запасе, этого более чем достаточно для однодневного перехода на лошадях по знакомой обратной дороге. Мы спокойно ехали, покачиваясь в седлах в такт лошадиным шагам, я пытался насвистывать начало 1–го концерта для фортепиано с оркестром Чайковского. Где–то около обеда при пересечении небольшой болотистой речушки задние ноги моей лошади глубоко провалились. Она резкими рывками стала вырываться из жидкой грязи, я еле удерживался в неудобном артиллерийском седле. Еще один мощный рывок — и лошадь, подминая меня, упала на спину. Она попыталась подняться, отрывая несколько раз спину от земли, долбя меня каждый раз всей своей массой и металлическими крючьями седла. Я еле успевал переводить дыхание от ударов, услышал какой–то хруст и потерял сознание. Санька, ехавший впереди меня метрах в двадцати, услышав громкое чавканье грязи, вернулся. Вытащил меня, потом коня. За это время я очухался, грудь неимоверно болела, я не мог подняться. Осмотрелись. Вся левая половина груди была синяя.
— Разгружайся, садись на коня и скачи в лагерь, — с придыханием произнес я.
— Я тебя не оставлю на ночь, медведи кругом бродят. Сейчас сооружу носилки и поедем вместе.
Через пару часов носилки были приторочены к седлу моей лошади, но поднять меня и положить на них не удалось. Санька стал мастерить лестницу. Превозмогая невероятную боль, я с горем пополам лег на приготовленное ложе. Потревоженные, как потом оказалось, одно поломанное и другое треснувшее ребра, дали о себе знать. Я не пролежал и десяти минут как чуть не потерял сознание. Решили переждать некоторое время и дать мне спокойно отлежаться. Только к обеду следующего дня я смог, кусая губы, подняться. Стал потихоньку шагать, ощущая при этом мелькание искр и какой–то синевы в глазах. Захотел есть, значит, не помру. Съеденные куропатка и малосольный хариус (Санька не терял времени, пока я бездействовал) повысили мою сопротивляемость боли и решимость начать двигаться. Сначала я шел с помощью импровизированного костыля миллиметровыми шажками, потом замучился вконец и выбросил его. Я не знаю, что и в какой кулак я собрал, но заставил–таки себя идти почти нормальным шагом. Через двадцать шесть часов после контрольного времени мы к всеобщей радости появились в лагере. Утром вместо нижней моей губы все увидели кровавое месиво с запекшейся за ночь бурой коркой. При обследовании в Магадане мне объяснили, что сознание я потерял от мощного удара в область сердца, и если бы Санька меня сразу не потревожил, перетаскивая на сухое место, сердце, скорее всего, остановилось бы и не начало колотится снова. Оказывается, я был в первый и далеко не в последний раз на волосок от старухи со смертельной косой.
11 августа. По случаю нашего прибытия решили устроить выходной. Мне приказали отлеживаться и наградили банкой сгущенки. Ребята во главе с Емельяном Леонтьевичем развили бурную деятельность: напекли хлеба, наладили из мешков и тонких жердей целую фабрику по копчению рыбы и куропаток, соорудили и натопили баньку. Мы же привезли с базы горячительных капель и разных вкусностей. Вечером после бани все избавились от «загара». Обновленные и помолодевшие, после удаления полубород и щетин сели за ломившийся от яств стол. Маршрут на реке Горной обещал быть удачным.
29 августа. Около полумесяца работали в бассейне реки Горной и ее притоков, по два–три дня на каждом разрезе. Почти повсеместно была хорошая обнаженность. Во многих слоях терригенных и морских осадков содержались остатки хорошо сохранившихся фауны и флоры. Несколько раз находили выходы на поверхность каменного угля. Необходимо было их детально описать, всесторонне измерить и собрать достаточное количество образцов разновидностей угля, поэтому в такие дни задерживались на разрезах допоздна. За работой почти не заметили, как началась чукотская осень. Лиственничные леса покрылись охрянно–желтой окраской, полярная береза зарделась кроваво–красными маленькими ажурными листочками, ярко голубые ягоды голубики пробивались через зеленовато–желтые округлые листочки. Куропатки стали сбиваться в огромные стаи. Шелудиво–неряшливые, линяющие летом северные олени покрылись лоснящимся на солнце прекрасным мехом.
3–5 сентября. В школу мы уже опоздали. Нужно было время, чтобы свернуть базу, к тому же до ближайшего поселка Краскино можно было добраться за два дня. Только оттуда можно было попасть на какой–нибудь транспорт. 14 часов 15 минут. База эвакуирована. Отсалютовали тремя залпами из всех стволов в память о погибших товарищах. Распрощались с базой и двинулись на Краскино. Прибыли на место, перетащили две с половинной тонны груза. Половина первого ночи. Валентин бросает клич — навались! Устраивают нам с Левкой проводы. Завтра закончится наш очередной, а для меня, как я тогда полагал, последний полевой сезон. Последняя в этом сезоне ночь у костра в палатке и спальном мешке. Поднимаем кружки за отъезжающих и успешное окончание сезона. В четвертом часу расходимся по спальным мешкам.
7 сентября. Последние напутствия отъезжающим. Салют из всех стволов. В 10:00 отшвартовываемся от бухты, которой дали название Удачная. Мы стояли с Левкой на корме и непроизвольно, не сговариваясь, запели: «Если б вы могли, вы понять могли, как без стаи трудно оставаться…»
Стояли, пока палатки не скрылись из вида. В этот момент как–то особенно остро прочувствовалось, как нас сблизила, сроднила гибель наших товарищей, а к горлу подступил какой–то неловкий комок. В восемь вечера прибыли в Анадырь — как раз к отходу катера на Комбинат, где находится аэропорт. Здесь не было ни гостиницы, ни буфета, поэтому устроились на ночь на скамейках.
9–11 сентября. Совсем испортилась погода, и мы ждем ее в аэропорту. Тоска зеленая.
12 сентября. То же самое.
14 сентября. С утра опять дождь, и улететь шансов мало. Аэродром пообещали открыть после обеда. В 14 часов прилетел первый борт–разведчик, и сразу установилась хорошая погода. Вылетели в 15 часов. Прилетели в Марково и узнали, что Магадан закрыт по погодным условиям, придется ночевать в Сеймчане. Ну, Сеймчан — это не анадырская дыра, там все известно и знакомо. Завтра вылетаем в 7 часов.
15 сентября. Магадан закрыт до 11 часов. Откладывают до 15 часов, обещая открыть в 17 часов. Выруливаем на старт, начало разгона и стоп машина. Магадан опять закрылся на 40 минут. Наконец–то вылетаем и в 19:40 благополучно приземляемся в аэропорту Магадана. За нами приземляются еще с десяток самолетов, набирается очень много пассажиров. Автобусов не хватает, ждем дополнительных автобусов. В одиннадцатом часу ночи прибываем домой. Нам, конечно, очень рады, хоть и устали ждать и волноваться. Пять–десять минут бурная встреча. У слабого пола выступают слезы радости, и нас оставляют в покое. Моемся и засыпаем мертвецким сном.
На следующий день идем в школу. На доске объявлений висит приказ: «Учеников 10а класса Рахманова Я.И. и Митрофанова Л.Н. считать отчисленными по техническим причинам». Оказывается, учительница русского языка и литературы встала в позу: — Я их предупреждала, что если они не вернутся в августе из своей дурацкой экспедиции на переэкзаменовку, то я их в десятый класс не переведу. А они, не только наплевали на это, но еще и опоздали на полмесяца.
Мы ничего не стали доказывать и объяснять про возникшие в экспедиции обстоятельства и причины опоздания и молча согласились посещать девятый класс еще раз. Так закончился, как оказалось, совсем не последний сезон нашей службы на ниве геологии. В мае следующего года я снова уехал на Чукотку, а Левка — в Якутию.
Я решил, ну его этот повторный девятый класс. В это время Акмолинская школа летного состава объявляла набор молодых людей со средним образованием, проходящих службу в любом авиационном предприятии. Я быстро прошел строжайшую авиационную медицинскую комиссию, устроился на работу в аэропорт и перевелся в вечернюю школу. На все про все ушло меньше недели. В понедельник нужно было выходить на работу. В воскресенье я решил поделиться с Левкой, моим лучшим другом, этими радостными новостями о предстоящей перемене в моей школярской жизни. До этого, когда мы отправлялись в экспедицию, я уже заходил к ним в дом, но не намного дальше порога. На этот раз мне предложили раздеться и пройти в зал, где уже собрались гости. Был день рождения Левкиной младшей сестры. Это был судьбоносный шаг. Увидев шестнадцатилетнюю полностью сформировавшуюся, празднично одетую, красивую девушку с огромными серыми, сверкающими и любопытно оценивающими меня глазами, я понял, что в понедельник я не пойду ни на какую работу, а полечу в их девятый класс. В нем, догнав свою сестру, учился второгодник Лев Митрофанов. Весь вечер я не переставал любоваться ее статной фигурой, которую не портили слегка широковатые бедра, а во время танца с ней меня обдало таким жаром, что все сомнения относительно завтрашних действий испарились как слабенький утренний туман под лучами яркого солнца. Интуитивно я догадывался, что возник не только односторонний интерес.
Глава 4. АРМИЯ Я сходил еще раз в поле, окончил школу в 1960 году, стал готовиться к поступлению в Высшее военно–морское училище им. Адмирала Макарова во Владивостоке. В это училище меня должен был направлять магаданский военный комиссариат. Разнарядка из училища на этот год не пришла. Военком сказал: — Иди, работай Рахманов. Весной поедешь.
— Кто же меня примет на работу с приписным свидетельством, — отпарировал я.
— Я позвоню — примут, — объяснил он. — Куда пойдешь?
81 У меня было три специальности после окончания школы — токаря, шлифовальщика и киномеханика.
— Пойду кино крутить.
— Хорошо. Иди завтра устраивайся. Я позвоню в Кинокуст Горкома профсоюза.
Меня приняли на работу, я стал исправно показывать кино. Поскольку у меня оказался сильный покровитель, я получал свежие, только что вышедшие на экран фильмы. Я рисовал красочные афиши. Народ повалил в наш заштатный небольшой профсоюзный кинозал. Все стали больше зарабатывать. Меня оценили и перевели на старшую должность. Через три недели бац — повестка. Меня призывают в ряды Военно–морского флота. Отлично, год послужу и пойду в свое желанное училище.
Через неделю нас собрали, погрузили на корабль и отправили во Владивосток. Вот тут–то и начинается самое интересное и неожиданное! Для начала нас переодели в поношенную матросскую форму, как известно, призывникам выдают только новое форменное обмундирование, бескозырки были без ленточек. Нам объяснили, что ленточки положены только после принятия присяги. Мы ничего не делали. Только ходили строем для приема пищи в столовую и пропадали целыми днями в казарме или возле нее. Оказалось, что мы ждали еще одну партию призывников с Сахалина. На следующий день после их прибытия нас рассовали по вагонам и повезли неизвестно куда. Только на третьи сутки сарафанное радио донесло, что нас везут в Забайкалье в город Нерчинск, где будет формироваться полк ракетчиков стратегического назначения. Вот тебе и Тихий океан, и штурманские погоны, и дальние походы. Но я почему–то не унывал, я хотел служить, будучи уверенным, что после года службы я все равно буду поступать в военно–морское училище.
Через неделю мы прибыли на пересадочную станцию Знаменка, чтобы пересесть на местный поезд, идущий до Нерчинска. В томливом ожидании кто–то из сахалинцев сцепился с одним из магаданских. Магаданский стал давить. Сахалинцы заволновались и стали собираться толпой. «Наших бьют!» — закричал магаданец Петька Карпышев. Нас было 25, их — 200. У нас были ремни с флотскими металлическими пряжками, одно мгновенье и специальным движением ремень обертывается вокруг руки, мы становимся спина к спине и начинаем разить направо и налево очень резкими и хлесткими ударами, от которых часть нападающих валится на землю. Вскакивают старшины и офицеры, появляется оружие. Через десять минут побитых сахалинцев оттесняют к другой половине вокзала. Подают состав. Ехавших до этого вместе нас разделяют по вагонам: нас 20 — в один вагон, их 200 — в два. Пока мы ехали до части, слава нас опередила: «везут магаданских ?рок». Нас с целью предосторожности разместили по разным казармам по 4–5 человек. Сахалинцев — всех вместе.