* * *
Обязательная учебно–производственная практика после второго курса у всех геологов страны проходила в Крыму на специальном полигоне. Сибирские ученые нашли такой же полигон в Хакасии с горами, ручьями и озерами, обнажениями пород и скальными выходами, туда мы и поехали всем курсом. Мы должны были все делать сами, ставить палатки, заготавливать дрова и воду, готовить пищу. Начали с геодезической съемки местности. Составили карту–план, нанесли ее на топооснову и приступили к геологической съемке. Овладение всеми методами геологической съемки для последующего составления геологической карты было главной целью этой практики. Вот тут–то и пригодился практик–съемщик Рахманов. Я знал на практике, как проводится геологическая съемка и составляется геологическая карта. Теперь после прослушивания спецкурсов я был и теоретически подкован. Полигон–то был учебный: все геологические тела и особенности были, как на иллюстрациях в учебниках. Мне было достаточно трех маршрутов, чтобы понять строение района. На один из похожих на предыдущие разрезов я предложил группе не ходить, а сесть на вершину и под мою диктовку записать, что будет на этом разрезе, и в каких слоях мы найдем фауну. Сэкономленное время мы используем для купания в Шире — метрах в трехстах сверкала водная гладь озера. С одной стороны, недоверчивый и в то же время дружный восторженный вопль огласил просторы Хакасии. Какой студент откажется при любом удобном случае пропустить занятия? Я поставил условие, что после купания мы быстро проверим по разрезу наше описание — возражений не последовало. После купания я ощутил, что женская половина меня приняла так же, как и мужская. Свои кусочки геологических карт почти весь курс защитил на отлично. Главная заслуга в этом была, безусловно, замечательных преподавателей и руководителей практики. Учили ведь не только съемке, но и минералогии, петрографии, методам поиска полезных ископаемых, и для меня это тоже была великолепная школа.
Все наши заботы и радости делила с нами секретарь факультета Милана. Она была немного старше студентов, но моложе меня. Ее черные сверкающие глаза излучали доброту и приветливость, а звенящий смех раздавался в различных частях лагеря. Она почти все свободное время проводила со студенческой братией, а по вечерами часто уходила в свою палатку одна. Я постепенно сблизился с ней. Мы много разговаривали, иногда попивая сухое красное вино. Я вспоминал о своих путешествиях, про службу в армии, она в основном — свое детство и любимую бабушку. В один из вечеров мы засиделись дольше обычного и ощутили, что не можем друг без друга. После практики, вернувшись в Академгородок, мы поставили палатку на берегу Оби и наслаждались друг другом и полной свободой. Мы были, как сумасшедшие, постоянно хотели друг друга. Общежитие геологов располагалось в обычном доме. В квартирах в больших комнатах жили студенты первого и второго курсов по три человека. В комнатах поменьше — по двое обитали третье–и четверокурсники. Пятикурсники жили на кухнях по одному, и я, как «почтенно–старый» студент, жил на кухне. Через два месяца Милана, оставив мужа, перебралась ко мне на кухню. Настали полные счастья времена, каждая душевная струна внутри нас радостно звенела и была настроена на один лад, а наше обиталище было заполнено какой–то необыкновенной аурой, из заурядной кухоньки в стандартной советской пятиэтажке она превратилась в любовный чертог. Мы не расставались ни на один день: днем — в университете, вечером — в кино, театре или на прогулках на велосипедах и лыжах. Ну и, конечно, на любимой кухне с любимой музыкой — к этому времени у меня было около двухсот пластинок.
Я полностью включился в учебу. Каждый из нас имел руководителя — ученого из Института геологии. С помощью моего руководителя мне удалось довольно хорошо изучить группу моих кораллов. Профессор Дробот, поскольку рекомендательное письмо было написано на его имя, взял меня под свою опеку. Это был, как говорят, педагог божьей милостью, он свободно владел пятью иностранными языками, знал блатной жаргон, после его лекций и практических занятий не надо было никаких учебников. Он и мой руководитель ненавязчиво приобщали меня к науке. На втором курсе я выступил на студенческой конференции и получил диплом III степени, третью премию, автоматические оценки и зачеты по двум предметам. Это меня порадовало и немного смутило из–за размеров первой премии, которая почти на порядок была выше моей стипендии. Следующий доклад, как и все остальные мои выступления, до окончания аспирантуры занимали только первые места. По компьютерным тестам, появившимся в те годы, я на 97% должен был стать ученым. Так совершенно случайно и неожиданно я вошел в геологическую науку. А первый знак судьбы мне был сделан еще в шестнадцать лет, когда я нашел неизвестную мне ископаемую ракушку, о существовании которой я даже не мог подозревать.
Крупная научно–техническая библиотека находилась в центре Новосибирска, примерно раз в месяц мы уезжали туда на весь день. Я собрался посетить библиотеку и решил ехать не на автобусе, а на электричке. До платформы «Академическая» нужно было пройти минут двадцать по тропинке через лес. Я шел не торопясь, насвистывая разные мелодии. Метров сто впереди меня шагала небольшая женщина, то исчезая, то появляясь за поворотами. Вдруг сзади нее появились три коротко стриженых парня, тогда стриженными могли быть призываемые в армию или освобожденные из «мест, не столь отдаленных». Они стали ее быстро догонять и через минуту уволокли в лес. Я кинулся за ними и увидел женщину, лежащую на траве, парни наклонялись к ней с явно очевидными намерениями. Мое появление разогнуло их и повернуло в мою сторону. Выбрав одного их них со злобным взглядом, решив, что он главный, нанес ему в пах удар ногой, другому — сильно и резко ударил кулаком прямо в нос. Такой удар дезориентирует, вызывает слезы и кровотечение, давая атакующему на время некоторое преимущество. Третий парень кинулся убегать. Я вывернул за спину руку тому, кто получил в нос и взял за шкирку первого, согнувшего от боли парня, он мгновенно вывернулся из пиджака и бросился на утек. Я попросил поднявшуюся и ошарашенную женщину (оказалось, что это одна из сотрудниц нашего института) посмотреть документы в пиджаке. Как я и заподозрил, в нем была справка об освобождении, выданная всего лишь неделю назад. Пойманный парень пытался ударить меня по ноге пяткой сапога и вырваться, я был готов к этому приему самбо, сильно загнул его руку в основании кисти. Этот болевой прием сразу успокаивает самого непокорного и строптивого нарушителя. Вместо библиотеки мне с новой «компанией» пришлось идти в ближайшее отделение милиции. Мы пошли назад, навстречу уже валил народ на электричку. Мой плененный стал блажить, что его побил этот здоровенный бандюга, намекая на меня, и пытался все время вырваться. Некоторые сердобольные прохожие пытались разобраться в ситуации. Сбивчивые объяснения моей спасенной спутницы и мой решительный вид пресекали такие попытки. Мне пришлось опять согнуть его руку посильнее, чтобы он успокоился. Спустя полчаса мы добрались до милиции, дали объяснения и разошлись по домам. В течение недели задержали остальных парней, двое их них были рецидивисты. Суд был короткий, они оправились туда, откуда недавно вернулись. Меня за отчаянность и помощь для быстрого раскрытия преступления на собрании коллектива института наградили грамотой и приемником «Геолог», кратко рассказав процесс задержания. В ближайшее посещение нашей геологической бани с меня потребовали более подробные объяснения. Узнав статью, по которой осудили этих парней, один из мужиков скабрезно пошутил: «Что же ты не дал женщине получить удовольствие». Я возразил: «А если это была жена одного из вас?» Установилось неловкое молчание, он покраснел и удалился в парилку. Все знали, что это была сотрудница института, но не знали ее имени.
* * *
Академик Сергей Борисович Кречетов, глава советской школы кораллистов, руководитель стратиграфо–палеонтологических исследований Сибири, интеллигентнейший и тактичный человек (даже когда он отказывал в чем–то, его благодарили), пригласил к себе одну из сотрудниц Палеонтологического отдела, чтобы предложить ей совместную работу с якутскими коллегами.
— Добрый день, Сара Наумовна, Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
— Спасибо, Сергей Борисович, я надеюсь, Вы не только за этим меня пригласили, — отреагировала она, не забыв при этом поправить свои шикарные золотисто–рыжие волосы.
Это была та рыжая красавица, которая поразила меня в конференц–зале Института в первый месяц моего пребывания в Академгородке.
— Якутские коллеги приглашают для совместной работы в горах хребта Сетте–Дабан вас и еще одного специалиста, знающего морскую фауну. Там очень интересные типовые разрезы и сплав по рекам по очень красивым местам.
— Сергей Борисович, вы же знаете, что я не была в столь далекой и, вероятно, не простой экспедиции, — и более уверенно добавила — к тому же я ни разу не сплавлялась.
— Мы дадим вам надежного помощника.
— Что–то я, кроме Ивана Васильевича, не знаю опытного сплавщика, а он уже почти собрался в свою экспедицию.
— У нас есть отличный полевик — Яков Рахманов.
— Вы имеете в виду студента?
— Именно, он любимый студент профессора Дробота, донимавший Вас вопросами о далекой жизни животных, которых вы изучаете. Он уже прошел много маршрутов по Колыме и Чукотке. Северо–Восточное геологическое управление направило его учиться в наш университет. И, как говорит Александр Михайлович, делает он это весьма успешно, имея богатый практический опыт геолога–съемщика. По заверениям Александра Михайловича, Яшка, так он его зовет, — палеонтолог божьей милостью.
— Да, я слышала, — сказала она, слегка улыбнувшись чему–то своему, внутреннему, и продолжила, — удивительно, он занимает только первые места на студенческих конференциях. Мне он показался занятным.
— Ну, вот и прекрасно. Будем считать, что договорились. Я уверен, что у вас с ним будет очень запоминающийся полевой сезон, и вы привезете новый интересный материал.
— Спасибо, Сергей Борисович. Когда ехать?
— Как найдете Рахманова, так и собирайтесь. Приказ о создании полевого отряда будет подготовлен сегодня. Напишите, пожалуйста, рапорт о его формировании.
Через две недели экспедиция была подготовлена, и мы купили билеты в Якутск.
Сергей Борисович даже в самых смелых предположениях не мог предугадать, на сколько сбудутся его предсказания о запоминающемся сезоне и интересном материале. Последствия этого и еще следующих пяти сезонов будут будоражить институт и геологический факультет университета долгие шесть лет, пока бывший студент, превратившись в аспиранта и затем в остепененного ученого, не уедет в другой город.
Я ехал на задней площадке автобуса из городской библиотеки в Академгородок, думая о том, куда меня занесет в скором по времени полевом сезоне. В толпе началось движение, кто–то уверенно пробивался из середины автобуса в его конец. Мелькнула рыжая копна волос: — Пропустите меня, пожалуйста, к тому молодому человеку.
В распахнутом легком пальто передо мной появилась Сара Наумовна.
— Едва пробилась к Вам.
— Да, народу много. Долго автобуса не было в Академгородок.
— Сергей Борисович сказал, что вы можете мне помочь.
— Интересно, в чем и как?
— Организовать и провести экспедицию в Якутию со сплавом.
— Это здорово. В какой район? Сколько будет человек?
— Хребет Сетте–Дабан. Вы и я. Сколько будет якутских коллег, я не знаю. Они будут добираться сами.
— Когда надо ехать? — спросил я, немного подумав.
— По мере готовности. Чем скорее, тем лучше.
— Давайте завтра встретимся в Институте и обсудим, что нам надо собрать и подготовить.
Остаток пути мы обменивались немногочисленными вопросами. Меня больше занимало, дома моя Миланка или нет. Мы жили вместе уже больше полгода, ежедневно неоднократно встречаясь днем на факультете. Каждая разлука на целый день приносила нам страдания, мы тосковали до момента вечерней встречи, а впереди намечалось настоящее расставание не меньше, чем на два месяца.
Дома я составил список необходимого снаряжения, включив в него обязательным условием кавалерийский карабин, пуховые спальные мешки, легкую печку для обогрева палатки и хотя бы самую маломощную небольшую радиостанцию. Мы все получили на складе, кое–что докупили в магазине. Через неделю нас с напутствиями оправили из института в аэропорт, куда поехали с нами Милана и Василий Вячеславович — руководитель полевой практики после второго курса и муж Сары.
В Якутске нас встретили коллеги. Мы переночевали у них, а утром, погрузившись в «Аннушку» — легкий одномоторный самолет полетели, в Хандыгу, откуда вертолетом должны забрасываться в район работ. Двое из якутян должны были полететь с нами, а двое — получить в ближайшем совхозе лошадей и через семь–десять дней привести их на нашу базу. Три дня мы ждали вертолет, поставив палатку на краю летного поля. Изучали материалы предыдущих исследований нашего района, разрабатывали планы и число дальних маршрутов, которые без лошадей были бы трудновыполнимыми.
Наконец нас забросили почти на точное место, где должны стоять платки будущей базы. Мы находились на высоте 600–800 м над уровнем моря, нас окружали высокие скалистые горы хребта Сетте–Дабан, почти целиком покрытые еще не полностью растаявшим снегом. На их склонах росли небольшие редкие лиственницы и кусты стланика. В основании гор снега уже не было, а лес был более густой. Извилистый ручей уже бурлил и позвякивал редкими льдинками среди высоких террас, покрытых ягелем, редким кустарником и еще более редкими небольшими лиственницами. Мы выгрузились, и вертолет полетел за оставшимся грузом. Поставив временно четырехместную армейскую палатку, стали перетаскивать к ней снаряжение и продукты, только сели передохнуть, как прибыл второй рейс. Видя, что у нас только два сильных носильщика, вертолетчики помогли нам перенести остальной груз. Мы напоили их чаем и проводили к вертолету. Кажется, что тут такого — улетает вертолет, привычное дело, не первый раз это наблюдаешь. Но где–то внутри что–то срабатывает — большой мир, в котором ты был всего несколько минут назад, оставляет тебя один на один с неизвестностью и дикой природой… Все теперь будет зависеть только от тебя, от твоих действия или бездействия. Все остающиеся всегда молчат, пока вертолет не скроется из вида. В душе что–то переворачивается. Каждый думает о своем, но молчаливые, чуть–чуть подавшиеся вперед фигуры говорят об одном и том же — тревожно и грустно.
Два дня ушло на устройство базы. До прихода остальных сотрудников отряда и лошадей нам необходимо было провести несколько рекогносцировочных маршрутов. 450 миллионов лет назад на этой территории колыхалось теплое море с массой кораллов и другой живностью. Такие же условия в то необозримо далекое время на этих широтах были на Урале, в Прибалтике, Англии, Канаде, а также на месте теперешней Австралии. После нескольких мощных трясений земной коры из морских отложений образовались горы с породами, в которых замурованы древние кораллы. Они хорошо изучены на Урале, в Канаде и, особенно в Англии, где описаны классические разрезы такого типа. Якутские кораллы и породы, в которых они содержатся, почти не изучены. Наша цель была описать эти породы, найти кораллы, определить их и все сопоставить с уже известными разрезами и кораллами перечисленных стран. Якутская геологиня, ее рабочий Федор, Сара Наумовна и я стали ходить в маршруты и описывать обнажения на водоразделах ближайших гор, где наиболее полно выходили на поверхность интересующие нас породы. В первый же день мы нашли хорошие остатки кораллов, мшанок и других ископаемых. Сохранность окаменелостей была настолько хорошей, что некоторые образцы удавалось определять на месте. Это позволило нам установить, что мы нашли породы и ископаемых животных позднеордовикского периода, который формировался около 470–500 миллионов лет назад. Темой наших исследований были ордовикский и следующий за ним силурийский периоды. Удача первого дня сразу сняла, стоявшую перед нами проблему разделения нашего отряда на две части, которую мы начали обсуждать еще в Хандыге в ожидании вертолета. Было принято решение — мы с Сарой Наумовной поднимемся вверх по реке и, постепенно спускаясь, опишем все разрезы. Тамара, ее техник–геолог и оба рабочие, когда приведут лошадей, пойдут с работой вниз по реке. К середине августа, когда за нами должен прилететь вертолет, мы встретимся, обсудим предварительные результаты, Тамара с группой останутся еще на семь–десять дней, а мы улетим, так как мне надо в Новосибирск на симпозиум.
Андрей (техник–геолог), рабочий–каюр и лошади пришли на шестой день. Два дня они собирали все необходимое и готовили лошадей к длительному двухмесячному маршруту. Свою лодку, снаряжение и продукты мы собрали меньше чем за день, но остались, чтобы проводить их. Им предстоял более длительный по протяженности маршрут. Кроме того, работа с лошадьми всегда сложнее, чем на сплаве, кони каждый день должны кормиться, необходимо следить за состоянием их спин и копыт. Наконец, лошади могут просто убежать, если нет опытного каюра–проводника. Я, имея за плечами опыт шести сезонов работы с лошадями под руководством опытных каюров–юкагиров и эвенков, помогал им лучше приладить артиллерийские седла и необходимую для приторачивания вьюков сбрую. В стандартном снаряжении, предназначенном и для перевозки орудий, было много лишнего железа и кожи, но не хватало некоторых ремней и веревок.
Утром, упаковав снаряжение и продукты во вьючные сумы и ящики, они погрузили все на лошадей. Мы обнялись, пожелали друг другу удачи и успехов и остались вдвоем. Лето только начиналось. Никто и в мыслях не мог предположить, что судьба нам приготовила в испытание остаться вдвоем на вдвое больший срок, половина которого станет ожиданием вертолета. После обеда мы упаковали свое резиновое плавсредсво, и изображая бурлаков, двинулись вверх по течению. Солнышко садилось где–то около одиннадцати ночи, мы имели уйму времени для первого перехода. В первый день не принято далеко уходить от базы, чтобы вечером проверить, не забыли ли чего–нибудь важного, без чего трудно будет выполнять предполагаемые маршруты. По твердым террасам и крупной береговой гальке было легко шагать. Иногда река врезалась в известковые породы, размытые в причудливые сооружения типа замков и крепостей, тогда приходилось садиться в лодку и налегать на весла. В общем, мы без особых усилий проходили в день по семь–десять километров. Природа только начала просыпаться от долгой якутской зимы. Зелень была лишь на лиственницах, только начавших выпускать свои молодые иголочки. На склонах гор зеленел вечно зеленый кедровый стланик. На восьмой день мы достигли конечной точки нашего похода. Сделали настил из сухих лиственниц, поставили палатку, оборудовали место для костра и занялись приготовлением ужина.
Каждый день мы отправлялись в маршрут. Собирали образцы пород и окаменелостей, обработав ближайшие обнажения, спускались на пять–семь километров вниз по течению и опять выполняли круговые маршруты. Во время работы на обнажениях и вечерами у костра мы все больше узнавали друг друга. Я ей все уши прожужжал про мою Миланку, она рассказывала про свою семью, все больше склоняясь к воспоминаниям о сыне. Оказалось, что она никакая не Медведева, а Лазарева. Отсюда — Сара Наумовна, которую, по причине перехода на «ты» я переименовал в Сарумовну. Отсюда — голубоватые белки глаз, как у многих детей израилевых. У нас были очень хорошие дружеские отношения. Мы были внутренне и внешне свободны во всем, кроме объединяющей нас работы. Рыжая красавица из конференц–зала делила со мной так же, как и я с ней, в якутских горах все, кроме постели. Последнее не было моей или ее порядочностью или тем студенческим табу, которое распространялось на нее как на преподавателя и жену одного из любимых преподавателей. У меня была Милана, и другие женщины для меня не существовали, даже если они ныряли в полуголом состоянии ежедневно в соседний спальник. Отчасти это было воспитание, мои взгляды на мужскую честь, но, вероятно, не последнюю роль играла физиологическая сторона данной мужской особи. Сара была маленькая, слабо защищенная в суровых якутских условиях, женщина. Я ее оберегал от всяких напастей и, вероятно, от себя, как от самца. Когда она мылась, я уходил подальше рыбачить. В жару мы раздевались и загорали. Я любовался ею, как абстрактной природной красотой и совершенством, а не конкретным женским телом. Мне помнилось и хотелось не такое идеальное, но стройное молодое и единственно желанное тело. Мы плодотворно работали, планировали публикацию статей после обработки коллекций в Новосибирске. Родилась идея написать небольшую книжку о том, как формировалась жизнь в этом бассейне около полумиллиона лет назад и как жили животные, которых мы с ней изучали. В соответствие с этой идеей мы стали больше внимания уделять описанию палеоэкологических условий.
При первой встрече в Якутске с нашими коллегами я поинтересовался, имеется ли рыба в будущем районе, чтобы приобрести необходимые снасти — несколько метров лески и два–три крючка, так же как соль и спички в непромокаемых пакетах, у меня всегда были в рюкзаке. Они заверили, что там рыбы нет, так как мы будем работать преимущественно на высотах выше тысячи метров над уровнем моря. Пока мы работали в долине, мы все–таки ловили хариусов, даже, несмотря на то, что я не взял с собой удилище, так как там было изобилие молодых тоненьких и абсолютно прямых лиственниц. Потом мы поднялись высоко в горы, там были небольшие ручейки, в которых вряд ли могли водиться хариусы. Но как–то уже в середине сезона я сидел под обнажением и делал записи в полевом дневнике. Вдруг краем глаза заметил мелькнувшую тень в воде, я затих и стал пристально всматриваться в воду. Мне показалось, что я увидел легкое шевеление большого спинного плавника хариуса. Поймав кузнечика, я бросил его чуть выше по течению, на хороший кусочек обеда реакция хариуса была незамедлительной. Вокруг были только редкие кусты кедрового стланика с полусогнутыми кривыми стволами. Я выбрал самый длинный из них, ошкурил его, привязал к тонкому концу два крупных камня и повесил на скале. Через два дня было готово почти прямое удилище. Когда с соседнего обнажения вернулась Сарумовна, она не поверила своим глазам, я заканчивал чистить седьмого хариуса. Почти через день у нас в меню появлялись уха, жаренная или малосольная рыба.
Мы практически закончили описание разрезов и сбор фауны, пора было возвращаться на базу. В середине августа нас должны были вывезти на вертолете в Хандыгу, оттуда в Якутск и в Новосибирск, где 20 августа открывался 1–й Международный симпозиум по изучению ископаемых кораллов. В программе симпозиума значился и мой доклад. Погрузив все образцы, снаряжение и остатки продуктов мы поплыли на лодке по довольно спокойной не порожистой речонке. Первый день мы с удовольствием созерцали окружающий неброский пейзаж под звуки музыки, льющейся из радиоприемника и передаваемой радиостанцией «Маяк». Рощицы начинающих желтеть лиственниц на равнинных участках реки сменялись причудливыми скалами, напоминающими средневековые замки, когда мы проходили речные прижимы.
На второй день после одного из перекатов мы попали в быстрину, посередине которой под давлением течения колебалась вверх и вниз потопленная лиственница. Я не успел во вовремя правильно развернуть и сориентировать лодку. Меньше чем через минуту острая вершина дерева воткнулась в нашу лодку, из которой с шипением и присвистом вылетал дух. Один отсек лодки оставался целым. Несколько мешков полетели в воду. Карабин я кое–как успел поймать за ремень. Мы мгновенно соскочили, благо нас еще не вынесло на глубину плеса, и потащились к берегу. Мы потеряли в воде два мешочка с образцами, консервы и малогабаритную радиостанцию «Недра». Резиновый клей оказался просроченным — на дне банки остался твердый полупрозрачный комочек, который невозможно было извлечь наружу. Зашитой и заклеенной остатками лейкопластыря дыры хватало максимум на десять минут плавания. Мы решили оставить все лишнее, взять только образцы, тент от палатки и остатки продуктов. По расчетам через два дня мы должны добраться до базы. Там, взяв лошадей, я могу вернуться за оставленными вещами. Мы благополучно прошли весь день. Останавливались попить чайку. Вечером, натянув тент, поужинав и подложив по тент хвойных веток, улеглись спать.
Назавтра мы должны найти брод для перехода на правый берег и двинуться к базе, которая находилась на той стороне реки. Утром нас поднял шум реки. Где–то в верховьях прошел сильный дождь, небольшая речушка со спокойной прозрачной водой превратилась в бушующий мутный поток, по которому со стремительной скоростью неслись целые и сломанные деревья с устрашающе торчащими корнями. Грохот исходил от перекатываемых по дну камней. Соваться в реку и искать брод было бы полным безумием. Даже в самом «спокойном» месте поток сбил бы человека с ног мгновенно и повлек бы его за собой. Я переставил тент наподобие шалаша с двумя скатами крыши. На случай сильного дождя накрыл его ветками лиственницы и кедрового стланики. Шел третий день нашего ожидания. Продукты походили к концу, хотя мы и ели один раз в день. Но самым неприятным было приближение времени прилета вертолета для нашей эвакуации.
Вода заметно спадала, я обвязался веревкой, противоположный конец которой привязал к лиственнице, стоящей непосредственно у воды. Посоветовал Сарумовне держать веревку и попытаться меня вытащить, если меня собьет поток. Никаких возражений я не принимал. Была критическая ситуация. В таких обстоятельства я действую всегда одинаково, не раздумывая, никого не слушая, но всегда имея четкий план выхода из критической ситуации. В самом быстром месте мне было чуть выше колена, и я, опираясь на толстую жердь, устоял. В самом глубоком, но уже спокойном месте вода доходила почти до груди. Привязав веревку на противоположном берегу, я, держась за нее, благополучно вернулся обратно. Пускать мою полутораметровую спутницу в воду было смертельно опасно. Я сделал две ходки с грузом, перенес Сарумовну и почти выбился из сил. Осталось максимум три часа светлого времени. Чтобы дойти до базы нужен полный день с раннего утра до позднего вечера. Утром, съев целую банку сгущенки для пополнения сил, отправились в марш–бросок на базу. Дорога была длинная и муторная, приходилось переходить многочисленные разлившиеся ручьи, несколько часов мять ноги по кочковатому болоту. Небольшой перевал перед самой базой сил нам не прибавил. Наших якутских коллег на базе не было. Сил хватило переодеться, поставить большую палатку и попить чаю. Легли спать. Мы лежали поверх спальных мешков. Не спалось.
— Устала? — спросил я.