Тттпттпт..... черт побери!
Ыыыыыыыыыы... хренотень чертова! Дддддддддддддддддд... бля... дддд... бля... ддд...
Зашел и боцман Чугайло. Заправил койку и долго смотрел, как я мучаюсь и содрогаюсь.
- Вы, это самое, не сердитесь, господин хороший, - сказал боцман. Капитан есть капитан. Я должен доложить по ранжиру. А как же, это самое, иначе?
- Да что вы, боцман, - махнул я рукой, - не надо, я не сержусь.
- А пахло от вас сильно. Я сразу понял - ромовый, это самое, перегар.
- А от водки другой, что ли?
- Ой, да вы что, господин хороший? А как же? От водки перегар ровный, так и струится, как Волга какая, а от рома, может, и помягче, но помутней и гвоздикой отдает.
- Да? - немного оживился я. - Неужели это так? Есть разница?
- Ну конечно же! Мы, боцмана, эту науку назубок знаем!
И боцман Чугайло с великой точностью обрисовал мне оттенки различных перегаров. По его рассказам и была в дальнейшем составлена так называемая ТАБ-ЛИЦА ОСНОВНЫХ ПЕРЕГАРОВ, как пособие для боцманов и вахтенных офицеров. Она и заняла свое место в ряду таблиц, начатом великой таблицей Дмитрия Ивановича Менделеева. Приводим ее краткий вариант.
ТАБЛИЦА ОСНОВНЫХ ПЕРЕГАРОВ
Водка - перегар ровный, течет как Волга. Принят за эталон, от него уже танцуют.
Ром - помутней, отдает гвоздикой.
Виски - дубовый перегар, отдает обсосанным янтарем.
Коньяк - будто украденную курицу жарили. И пережарили.
Джин - пахнет сукном красных штанов королевских гвардейцев.
Портвейн - как будто съели полкило овечьего помета.
Кагор - изабеллой с блюменталем.
Токайское - сушеный мухомор.
Херес - ветром дальних странствий.
Мадера - светлым потом классических гитаристов школы Сеговии.
Шампанское - как ни странно, перегар от него пахнет порохом. Дымным.
Самогон (хороший) - розой.
Самогон (плохой) - дерьмом собачьим.
- А как обращаются с перегарами в быту? - спросил я.
- Главное - не навредить, - сказал Чугайло. - Нельзя дышать перегаром на пауков, подыхают. А пауки полезны: ловят мух. Поставить перегар на пользу дела - тоже наука. С десяти матросов, например, можно набрать газовый баллон перегара и отвезти в раковый корпус больницы. Рак выпить любит, а от перегара гаснет. У нас в деревне перегаром колорадских жуков на картошке окуривают.
- Как же?
- Очень просто. Заложут в картошку пару мужиков и кольями по полю перекатывают. Те матюгаются - перегар и расходится как надо.
Боцман отвлек меня немного, но потом снова розовая поросятина стыда охватила мою душу.
Не знаю, чем бы кончилось дело, как вдруг зашел Пахомыч.
- Давай-ка, брат, подымайся наверх, - сказал старпом. - Капитан не хочет без тебя открывать новый остров.
- Не могу, Пахомыч, - сказал я. - Кусок поросятины давит.
- Или зажарь, или выкинь, - сказал Пахомыч. - Но мы уже стоим в бухте.
Глава LXVI. Прелесть прозы
Сэр Суер-Выер обрадовался, когда увидел меня на палубе.
- Я растерян, - шепнул он мне. - Сходить на берег или нет? Ты только глянь.
Остров, в бухте которого "Лавр" бросил якорь, был довольно живописен: скалы, сколы, куртины, но люди... Люди, которые бродили по набережным, вызывали острейшее чувство жалости.
Все они были оборванные, на костылях, кто сидел, кто лежал, кто ковылял, кто валялся.
Они протягивали руки, явно прося подаяние.
- Ну, что скажешь?
- Похоже, что это нищие, сэр.
- Сам вижу, что нищие. Но как это может быть? Одни только нищие. Где же подающие?
Подающих не было видно. Как мы ни разглядывали остров в сильнейшие квартокуляры, хоть копейку подающих не нашли.
- Очевидно, они думают, что подающие - это мы, сэр.
- Мы?
- Ну конечно. У нас - роскошный фрегат. Из камбуза пахнет щами, вон у Чугайлы зуб золотой, Хренов явно пил портвейн, капитанский краб - чистого золота, старпом гладко выбрит, лоцман - еврей, так что мы вполне похожи на подающих.
- Ну и что делать? Сходить на берег или нет?
- Решайте, кэп. В конце концов, почему бы не подать милостыни Христа ради? Надо подавать по мере возможности.