- И это все? - обиженно спрашивал Чугайло. - Одна серьга! А где же вторая?
- А вторая, - сказал капитан, - давно находится у вас в ухе, дорогой господин Чугайло.
Глава LXXXVIII. Остров Едореп
Чугайло запил.
Туго, гнусно, занудно, простецки и матерно.
Он прекрасно понял рассказ капитана про мужика и медведя в овсе, чудо в жизни боцмана совершилось, и больше никаких чудес он мог не ожидать. Серьга и кланяющиеся фигурки - вот и все, что уготовила ему судьба, он то и дело заводил их, слушал пьеску и пил, пил, пил. От бесконечного завода или от долгого пребывания в навозе фигурки стали сбиваться с проторенной поэтической дорожки, перевирали слова и один раз даже запели, обнявшись, "Отговорила роща золотая".
Матросы, не получившие с фигурок ни серьги, без боцманского тычка распустились, гнали самогонку из фальшборта, жизнь на судне пошла враскосяк.
Старпом, который жаждал сокровищ не менее других, как-то тоже опустил руки. Да и трудно было, конечно, ожидать, что под каким-то новым сараем лежит уже другой сундучок в навозе со второю серьгой специально для старпома. Так не бывает.
Пожалуй, только лоцман Кацман пребывал в нормальном расположении духа. Нюхом чувствуя нутро муссона, он все время приводил "Лавра" к разным островам с навозными сараями, но никто не выражал желания слезть на берег и копнуть.
- Копать под сараями никто не желает, сэр, - докладывал Кацман нашему капитану. - Но вот виднеется остров, на котором сами островитяне копают. Не желаете ли глянуть?
Капитан поглядел в трубу. Перед нами распространялся в океане остров, на котором видны были согбенные его жители. Выставив зады и согнув спины, короткими саперными лопатками они копали землю.
- Возможно, это и есть остров настоящих сокровищ, сэр, - предполагал Кацман. - Они решили просто перекопать остров вдоль и поперек в его поисках.
- Давай слезем для разнообразия, - предложил мне капитан. - Пройдемся хоть по бережку, порасспросим жителей.
С трудом раскачали мы старпома, чтоб он скомандовал нам гичку, лоцмана оставили за старшого и прибыли на остров с целью, как говорится, его открытия.
Как только мы вышли на берег, я почувствовал необъяснимое головокружение, перебои в сердце и тяжесть на плечах. Дыханье мое затруднилось, и, не в силах стоять, я пал на колени. Капитан немедленно опустился рядом. Так и получилось, что только лишь открыв остров, мы сразу стали на колени.
- В чем дело? - срывающимся голосом спросил меня Суер.
- А ни в чем, - ответствовал некий островитянин, проползая в этот момент мимо нас. - Вы на острове, где небо давит. Давит и мешает жить и работать.
Обливаясь липким потом, мы оглядели небо. Тяжелое, мутное, серое и живое, столбом стояло оно над островом и мерно, как пресс, раскачивалось вверх-вниз, вверх-вниз. Иногда давило так, что сердце останавливалось, иногда немного отпускало. До самой-самой земли оно почему-то не до-давливало, оставалась узкая щель, по которой и ползали островитяне.
- Здесь же невозможно жить, - сказал капитан.
- Возможно, - ответствовал некий островитянин, который почему-то от нас не отползал. - Хотя и очень, очень херово.
- А что делают ваши сограждане?
- Как чего делают? Репу копают.
- Репу?
- Ну да, репу. Картошку мы не содим, ее окучивать надо, а это без распрямления всей спины очень трудно. Так что - репу. Которые помоложе, покрепче - еще и турнепс.
- Ну, а, к примеру, морковь?
- Ч-ч-ч, - островитянин приложил палец к губам. - Запрещено. Цвет не тот.
- Кто же запрещает? - спросил наивно Суер-Выер.
- Там, - сказал островитянин и посмотрел куда-то на верх той щелочки, что оставалась между небом и землей.
- Но ведь не репой единой жив человек, - сказал Суер. - В эту щель вполне пролезет домашнее животное, ну скажем, овца, курица.
- Какая овца-курица? Черви дохнуть! - И он пополз дальше, волоча за собой сетку-авоську, в которой бултыхалась пара треснутых репин, обросших коростой.
- Постой, - сказал я. - Хочешь, мы тебя увезем отсюда? А то подохнешь здесь. Слышь? Здесь рядышком есть пара-другая островов, где и картошку можно. Даже яблоки растут! Подбросим на корабле!
- Да как же? У меня семья, дети, - и он кивнул в сторонку, где двое ребятишек весело смеялись, кидаясь друг в друга ботвой. Им было совершенно наплевать, давит небо или нет. Они даже подскакивали и колотили в небо кулачками, как в какую-то пыльную подушку.
- Возьмем и их, - сказал я. - Так ведь, капитан?
- Весь остров, конечно, не вывезти, - отвечал Суер, - но десяток человек возьмем. Только давайте, решайте быстрее, а то я совсем плох.
- Ладно, - сказал репоед. - Сейчас с бабой поговорю, с братьями.
Он отполз в средину острова, и там довольно скоро к нему наползли со всех сторон дети и братья. Они что-то там кричали, показывали на нас пальцем, один даже было вскочил, но тут же рухнул на колени.
- И картошка! И яблоки! - доносилось до нас. Потом они так же расползлись в разные стороны, очевидно, по своим репомерным участкам.
Приполз к нам и наш едореп.
- Спасибо, - говорит, - не поедем. Отказываемся.
- А что так?
- Родину покидать не хотим. Здесь родились, здесь уж и помрем. Да и какая там она, чужая-то картошка?
- Да ведь небо задавит.
- Может, отпустит, а? - сказал он с надеждой. И морковь разрешат? Нет, останусь. У вас табачку-то нет?
- Неужели при таком небе еще и курите? - спросил я.
- А куда денешься? - отвечал наш респондент. - И курим, и пьем, если, конечно, поднесут.
Мы оставили ему табаку, немного спирту и поползли обратно на "Лавра". За спиною слышался детский смех.
Ребятишки придумали новую игру. Они подпрыгивали и вцеплялись в небо изо всех сил и, немного покачавшись, с хохотом падали на землю.
Глава LXXXIX. Теплый вечерок в нашей уютной кают-компании
Вечером в кают-компании офицеры попробовали все-таки пареной репы, которую мы с капитаном привезли с острова Едореп.