— Нет, я не это имею в виду. Я говорю о чем-то куда более важном.
— Но что может быть важнее, чем все? Я не понимаю.
— Подумай.
Гейнц отметал все возражения.
— Ты сможешь пойти вот сюда. — Он провел пальцем по листку маленький круг и остановился у верхнего края. — Ты можешь идти по прямой. — Он провел пальцем линию до нижнего края чека. — Ты можешь пойти, куда тебе заблагорассудится, тем более что этот листок может быть большим, как земной шар. Но чего тебе все же будет недоставать?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Да думай же.
— Я думаю, но мне ничего не приходит в голову.
— Измерения.
— Измерения?
— Да, измерения.
Гейнц посмотрел на него своими холодными глазами, в которых горел сейчас огонь научного рвения и крайнего нетерпения. Помолчав, он сказал:
— Мы в реальном мире движемся в трех измерениях.
Он взмахнул чеком, надавил на его середину большим пальцем, проткнув бумагу насквозь, потом снова поднял ее и показал старику дырку.
— Что ты теперь видишь?
— Здесь чего-то не хватает.
— Точно.
— Но чего?
— Назови это как хочешь. Назови это прошлым, или мертвецом.
— Я не понимаю.
— Мы в трехмерном мире движемся по объемным кругам и находим это нормальным.
Гейнц говорил теперь очень громко, такое с ним порой случалось, он размахивал руками, изображал в воздухе круги, снова и снова протыкал бумажку и смотрел на результат, потом поднял руки, сложенные дугой, и задержал их, громко смеясь, перед своим лицом.
— Теперь ты видишь? Люди, то есть те из них, которые живут в двух измерениях, если бы это было возможно, не понимают, что происходит, они не знают третьего измерения, у них его нет. Для них это потеря! Ты понял? Они потеряли его! Они потеряли все!
Теперь он просто кричал. Мальчик ошарашенно посмотрел на Гейнца, подхватил свои камни и убежал.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что время проходит и исчезает. Оно течет по-другому, если сказать точнее.
Он достал из рукава фляжку с водкой, уже полупустую, отвинтил крышку и понюхал, но пить не стал. Было такое впечатление, что он достал фляжку только для того, чтобы предложить и старику понюхать водку.
— Наследство, — вдруг сказал он тихо.
— Да, представь себе.
Он понимал, что это прозвучало зловеще.
— Так радуйся, а то ты, кажется, совсем не рад.
— Это точно.
— Ты и правда должен туда ехать? Почему не продать эту коробку?
— Это не коробка.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Да ладно. Может быть, зайдем ко мне?
— Кто знает…
— Это за углом, а ехать мне в восемь часов, межзонным.
— Нет, для меня это слишком далеко.
— А четвертое измерение? Что это такое?
Мысли его блуждали в страшном далеке, он боялся, что никогда уже ничего не вспомнит.
— Ты хотел мне что-то объяснить.
Гейнц нащупал в рукаве фляжку, которую уже успел снова спрятать. Пальцы его дрожали, когда он поднес к губам горлышко и сделал глоток.
— Мы знаем, что время — это четвертое измерение, но мы не можем в нем двигаться. И поэтому для нас все конечно.
— Только поэтому?
— Да, только поэтому. Мы не можем вернуться назад по ленте времени, прошлое для нас невозвратимо, оно прошло навсегда. Люди умирают, прорывая бреши в своем бытии, как я прорвал дырку в этой бумажке, но с людьми происходит в принципе то же самое.
Гейнц сделал три глотка подряд. Глаза его налились кровью, затуманенный взгляд блуждал по лугу, по бункеру, по мосту, по сумкам и пакетам у его ног.
— Ты веришь в это?
— Да.