- Чего стоишь-то? - спросила Нюра. - Дверь открыта... Стариков не разбуди.
Спирька стоял. Было в его характере какое-то жестокое любопытство: что она сейчас будет делать?
- Спирька!.. Ну, чего ты?
Молчание,
- Иди, что ли?
Молчание.
- Дурак заполошный... Разбудит, а потом начинает... Ну и иди к черту! - Нюра пошла к кровати,
Спирька неслышно прокрался по прихожей избе, где храпели старики Нюрины, и очутился в горнице,
- Чего выкобениваешься-то?
Спирьке нестерпимо стало жаль Нюру... Какого черта, действительно? Лучше не приходить тогда.
- Все, Нюрок, спим.
Через три дня, вечером, Спирька пошел к Прокудиным. Квартирантов не было дома. Спирька побеседовал пока со стариками. Рассказал, что одному солдату явилась земная божья мать...
Пришла Ирина Ивановна. Одна. Свеженькая: внесла в избу прохладу вечерней весенней улицы. Удивилась и, как показалось Спирьке, обрадовалась. Спокойный, решительный, Спирька прошел в горницу.
- Букетик,- предложил он, И подал женщине кроваво-красный пылающий букетик жарков.
- Ах!.. - обрадовалась женщина, - Ах, какие они! Как они называются? Я таких никогда не видела...
- Жарки. - В груди у Спирьки весело зазвенело. Так бывало, когда предстояло драться или обнимать желанную женщину, Он не скрывал любви,- Я вам теперь часто буду такие привозить.
- Да нет, зачем же?.. Это ведь труд лишний...
- Ох,- скокетничал Спирька,- труд! Мимо езжу, их там хоть литовкой коси...- Спирька подумал, что хорошо все-таки, что он красивый. Другого давно бы уж поперли, и все. Он улыбался, ему было легко.
Женщина тоже засмеялась и смутилась, Спирька наслаждался: как в знойный-знойный день пил из ключа студеную воду, погрузив в нее все лицо. Пил и пил - и по телу огоньком разливался томительный жар. Он взял женщину за руку... Как во сне! - только бы не просыпаться.
Женщина хотела отнять руку... Спирька не выпустил.
- Зачем вы?.. Не нужно.
- Почему не нужно? - Все, что умел Спирька, все, что безотказно всегда действовало на других женщин, все хотел бы он обрушить сейчас на это дорогое, слабое существо. Он молил в душе; "Господи, помоги! Пусть она не брыкается!" Он повлек к себе женщину... Он видел, как расширились ее близкие удивленные глаза. Теперь - чтоб не дрогнула, не ослабла рука...
"Господи, мне больше пока ничего не надо - поцелую, и все". И поцеловал. И погладил белое нежное горлышко... И еще поцелова мягкие податливые губы. И тут вошел муж... Спирька не слышал, как он вошел. Увидел, как вскинулась голова женщины и испуг плеснулся в ее глазах... Спирька услышал за спиной насмешливый голос:
- Те же. И муж.
Спирька отпустил женщину. Не было ни стыдно, ни страшно. Жалко было. Такая досада взяла на этого опрятного, подтянутого, уверенного человека... Хозяин пришел. И все у них есть, у дьяволов, везде они желанные люди. Он смотрел на мужа.
- Лихой парень! Ну как, "удалось что-нибудь? - Сергей Юрьевич хотел улыбнуться, но улыбки не вышло, только нехорошо сузились глаза и толстые губы обижен но подрожали. Он посмотрел на жену, - Что молчите? Что побледнела?! - Крик - злой, резкий - как бичом стегнул женщину.Шлюха!.. Успела? - Муж шагнул к ней.
Спирька загородил ему дорогу. Вблизи увидел, как полыхают темные глаза его обидой и гневом... И еще уловил Спирька тонкий одеколонистый холодок, исходиший от гладко выбритых щек Сергея Юрьевича.
- Спокойно,- сказал Спирька.
В следующее мгновение сильная короткая рука влекла Спирьку из горницы.
- Ну-ка, красавец, пойдем!..
Спирька ничего не мог сделать с рукой: ее как приварили к загривку, и крепост руки была какая-то нечеловеческая, точно шатуном толкали сзади.
Так проволокли Спирьку через комнату стариков; старики во все глаза смотрел на квартиранта и на Спирьку.
- Кота пакостливого поймал, - пояснил квартирант.
Ужас, что творилось в душе Спирьки!.. Стыд, боль, злоба - все там перемешалос: душило.
- Пидор, гад, - хрипел Спирька, - что ты делаешь?..
Вышли на крыльцо... Шатун сработал, Спирька полетел вниз с высокого крыльп и растянулся на сырой соломенной подстилке, о которую вытирают ноги.
"Убью",- мелькнуло в Спирькиной голове.
Сергей Юрьевич спускался к нему...
- Вставай.
Спирька вскочил до того, как ему велели... И тотчас опять полетел на землю. И с ужасом и с брезгливостью понял: "Он же бьет меня!" И опять вскочил и хотел скользнуть под чудовищный шатун - к горлу физкультурника. Но второй шатун коротко двинул его в челюсть снизу. Спирьку бросило назад; он почувствовал медь во рту. Опять бросился на учителя... Он умел драться, но ярость, боль, позор, сознания своей беспомощности перед шатунами - это лишило его былой ловкости, спокойствия. Слепая ярость бросала и бросала его вперед, и шатуны работали. Кажется, он ни разу так и не достал учителя. От последнего удара он не встал. Учитель склонило над ним.
- Я тебя уработаю,- неразборчиво, слабо, серьезно сказал Спирька.
- Будем считать, что это урок вежливости. Лагерные штучки надо бросать.- Учитель говорил не зло, тоже серьезно.
- Я убью тебя,- повторил Спирька, Во рту была какая-то болезненная мешанина, точно он изгрыз флакон с одеколоном - все там изрезал и обжег.- Убью, знай.
- За что? - спокойно спросил учитель. - За что ты меня убьешь?.. Подлец.
Учитель ушел в дом, захлопнув за собой дверь, и задвинул железную щеколду
Спирька попробовал встать, не мог. Голова гудела, но думалось ясно. Он знал, как с крыши прокудинского дома - через лаз - можно спуститься в кладовку. Кладовка не запиралась: шпагатная веревочка накидывалась петелькой на гвоздик, и все,- чтоб дверь сама не открывалась. Дверь в избу стариков тоже никогда не запирается на ночь. В горнице запора и вовсе нет. Он потому так хорошо все знал в доме Прокудиных, что сын их, Мишка, был смолоду товарищ Спирьки и Спирька часто бывал и даже ночевал у них. Теперь Мишки не было, но все, конечно, осталось у стариков, как раньше.
С трудом наконец Спирька поднялся, подержался за стену дома... Пошел к реке. Силы возвращались.
Он умыл разбитое лицо, оглядел со спичками костюм, рубашку... Не надо, чтобы мать увидела кровь и заподозрила неладное, когда он станет брать ружье. Ружье можно взять под любым предлогом: ехать с семенным зерном в глубинку, а утром посидеть там у озера.
Мать спала уже.