Энид заходила к ней днем. В доме не было ни угля, ни еды, ничего. Довольно!
Все молчат, прячут глаза, только Энтони тяжелым взглядом смотрит на сына.
Скэнтлбери. Вы хотите сказать, что мы могли помочь бедной женщине?
Уайлдер (в растерянности). Она была очень больна. Никто не посмеет сказать, что мы виноваты. Я, во всяком случае, не виноват.
Эдгар (с жаром). Нет, именно мы виноваты.
Энтони. На войне - как на войне.
Эдгар. С женщинами не воюют.
Уэнклин. Обычно так и случается, что больше всех страдают женщины.
Эдгар. Если так, тогда мы тем более виноваты.
Энтони. Такие дела не для дилетантов.
Эдгар. Можете называть меня как вам угодно, сэр, но это отвратительно. Мы не имеем права идти на такие крайности.
Уайлдер. Не нравится мне это, очень не нравится. Теперь этот радикальный листок раздует целое дело, как пить дать раздует. Все повернет по-своему. Состряпают историю о бедной несчастной женщине, умершей от истощения. Нет, я умываю руки.
Эдгар. Не удастся, никому из нас не удастся.
Скэнтлбери (стучит кулаком по ручке кресла). Я протестую!
Эдгар. Можете протестовать, мистер Скэнтлбери. Но факты есть факты.
Энтони. Довольно об этом.
Эдгар (сердито поворачивается к председателю). Нет, сэр, позвольте мне сказать. Глупо делать вид, будто мы не знаем, как тяжело рабочим. А если мужчинам тяжело, то женщинам вдвойне тяжелее - это же очевидно! А уж о детях и говорить не приходится. Нет, это просто чудовищно.
Скэнтлбери поднимается с кресла.
Я не хочу сказать, что мы намеренно это сделали, по жестокости. Ничего подобного! Но закрывать глаза на факты - преступление. Это наши рабочие, от этого никуда не денешься. Я даже не столько о рабочих забочусь. Но обрекать женщин на голод я не могу. Я скорее выйду из состава правления.
Все, кроме Энтони, повскакали с мест. Энтони крепко ухватился за
подлокотники кресла и не сводит глаз с сына.
Скэнтлбери. Мне решительно не нравятся ваши речи, молодой человек.
Уэнклин. Ну, это вы уж чересчур,
Уайлдер. Куда хватили!
Эдгар (теряя самообладание). Бесполезно закрывать глаза на случившееся. Вы, может быть, не боитесь принять смерть на душу, а я не желаю.
Скэнтлбери. Спокойнее, спокойнее, молодой человек!
Уайлдер. Ну нет, я лично ни за что не намерен отвечать!
Эдгар. Нас пятеро членов правления. Если четверо были против, почему же мы не попытались предотвратить несчастье? И вы знаете, почему. Мы надеялись взять рабочих измором. А добились только того, что от голода умерла женщина!
Скэнтлбери (кричит чуть ли не истерически). Я протестую, решительно протестую! Я не какой-нибудь зверь. Мы гуманные люди!
Эдгар (презрительно). Гуманные, гуманные... Значит, мы не отдавали себе отчета в последствиях.
Уайлдер. Глупости. Не знаю, как вы, а я отдаю себе отчет в своих поступках.
Эдгар. Значит, не всегда!
Уайлдер. Но я все предвидел.
Эдгар. Почему же вы молчали?
Уайлдер. А что бы изменилось?
Выразительно смотрит на Энтони.
Эдгар. Если бы вы, я и каждый из нас, кто утверждает, что отдавал себе отчет в последствиях...
Скэнтлбери (обеспокоенно). Я ничего не говорил.
Эдгар (не обращая на него внимания). ...Если бы мы все с самого начала заняли твердую позицию, эта бедная женщина была бы сейчас жива. Мы тут разговариваем, а там другие женщины, может быть, умирают от голода.
Скэнтлбери. Ради бога, сэр, не говорите этого слова... на заседании правления... Это чудовищно!
Эдгар. Да-да, умирают от голода, мистер Скэнтлбери.
Скэнтлбери. Я не желаю этого слышать! Не желаю! Мне неприятно.
Он затыкает уши.
Уэнклин. Мы все хотели достигнуть соглашения - кроме вашего отца.
Эдгар. Я убежден, что если бы акционеры знали...
Уэнклин. Не думаю, чтобы они оказались дальновиднее, чем мы с вами. Только потому, что у женщины слабое сердце...
Эдгар. В такой схватке у каждого сразу обнаруживаются свои слабые места. Это вам любой ребенок скажет. Если бы не та жестокая линия, которую мы взяли, эта женщина была бы жива. И не было бы столько горя. Бесчестно закрывать на это глаза.
На протяжении всей сцены Энтони не сводил глаз с сына. Сейчас он делает движение, словно собирается встать, но Эдгар снова начинает говорить, и он
остается на месте.