Слышал Явер, что Гара Кяляз таким еще и деньги в карман кладет, говорит, - нужны будут деньги, ни у кого не проси, приходи ко мне, дам, сколько нужно, а вернешь по частям, по возможности. Однако, если возвращают, не берет.
На его застольях порой можно встретить и вульгарных представителей преступного мира, он решительно не стеснялся таких знакомств. Поэтому у него не бывает нераскрытых дел, поэтому в свои небольшие годы он за пять лет ступенька за ступенькой поднялся от обычного следователя до прокурора. И здесь он не остановится, пойдет дальше, займет одно из самых высших мест.
А Явер разве не шел на смерть ради того, чтобы жить? Если бы у него было образование, неплохая специальность, и он мог бы зарплатой обеспечивать себя, конечно, не стал бы он зариться на чужое добро. Не идти же ему теперь учиться, в эти годы. Да и с какой головой стал бы он постигать науки? У него в жизни одна дорога: грабить "богатеев" или государство, не оставляя следов, не попадаться, так и жить. В то же самое время он осознавал невозможность такой жизни. Он знал, что даже если станет обладателем богатства, равного состоянию большого государства, тратить его он не сможет, даже проводя, развлекаясь, пять дней здесь, десять - там, месяц в одном городе, два - в другом.
Рано или поздно, попадется, ведь он в розыске, фотография его у каждого постового. А не узнают по фотографии, так поинтересуются, кто это сорит деньгами и к тому же нигде не работает? Спросят: "Откуда?" - "Свои" "Дай-ка трудовую книжку, посмотрим, кем ты работаешь, если у других и на десять дней не хватает месячного заработка, а ты в день тратишь больше, чем иные с положением и должностью в месяц получают..." - "От отца, от деда перепало, трачу потихоньку..." "Если бы дед твой что-то оставил отцу, он бы не тыкался туда-сюда, как бездомная кошка, которую отовсюду гонят, не связывался бы с анашой, живя в постоянном страхе быть пойманным. Достать один пакетик - все равно что умереть. И так раз за разом. Разве так живет человек, у которого что-то припасено?" - "И дед мой так жил. Он копил для отца, а отец - для меня. Какой отец не оставляет сыну на черный день?" "Ладно, если у вас такое богатство было припасено, почему же мать после смерти отца день и ночь печатала на машинке? Неужели она ничего не знала об этом, а ты знаешь? Нет, не дело это! Да и что мы здесь с тобой бьемся? Ты ведь, оказывается, в розыске!.."
А как жить ему в этом мире? Где найти такой приют, чтобы никто ни о чем не спрашивал? Может, свернуть с этой дороги? Ведь куда бы он ни ткнулся, "братва" узнает, их почта, работающая лучше сыскной связи, тут же разнесет во все концы, что Явер - сука, и его не оставят в покое! Или ты должен распрощаться с воровским миром, или, оставаясь там, работать на этот мир, но у тебя должно быть что-то, на что можно было бы опереться.
Ты, как рыба, Явер, из озера должен попасть в море, океан, а останешься на суше - кончена твоя жизнь. Одному ведь нельзя, женишься, дети пойдут, и одной крохой пяти ртов не прокормить. У тебя должна быть неиссякаемая река доходов, полноводная и непересыхающая. Удобный представился случай - зарабатывай, собирай, потом трать понемногу, ни от кого не зависим, ни в чем не нуждаясь. Ты уже сварился, столько кипишь в этом котле! С Гара Кялязом будешь работать так, что никто не узнает об этом. Он никогда не станет ставить на тебя капканов, чтобы расправиться с тобой с помощью твоей же "братвы". Он будет пользоваться тобой как ключом. Сколько закрытых дел он откроет с помощью этого ключа! И делает он это не только для того, чтобы занять более высокую должность. В живет дух преданности своему делу, профессии. Он не представляет для себя в этом мире более высокого служебного поста, чем тот, что доверен ему. Его идеи, убеждения не могут диктовать ему, приказывать ничего, кроме верного служения.
Явер подумал, что сейчас не тот момент, чтобы нырять с головой в такую глубину, принимать решения. Об этом надо думать дни, недели, прикидывая и так, и эдак, следует разглядеть лицо, изнанку, взболтать все, как в маслобойке, отделить масло от пахты, словом, все хорошенько обдумать и взвесить. А сейчас пока надо брать то, что дают, брат, сколько сможешь унести. И уходить...
Угрожая ножом и пистолетом, Явер провел девушку и Гара Кяляза впереди себя из коридора в комнату, не давая им приблизиться к телефону.
- Открой сервант, - сказал Гара Кяляз, садясь в кресло, - там есть то, что тебе нужно.
Гара Кяляз сидел, откинувшись, нога на ногу, руки свободно опущены на подлокотники. Казалось, что не грабят его, забирая из дома деньги и золото, а просто он просит помощника отыскать нужные ему папки в своем рабочем кабинете. Он настолько владел собой и не терялся, что, пододвинув к себе один из мягких стульев, сказал девушке:
- Садись! Не бойся! Это все - его! Он пришел за своим. - Потом, засмеявшись, добавил: "Мы с ним друзья. Шальной он парень, никак не оставит старых шуток".
В его смехе Явер почувствовал не ужас, не страх перед смертоносным оружием, а радость неожиданной победы. Ему показалось, что прокурор рад тому, что в выражении лица Явера он прочел согласие на свои условия. Но тут же подумал о том, что, исследуя сервант, ему придется повернуться спиной к Гара Кялязу. Как бы осторожен он ни был, ему не уследить за прокурором, которого без присмотра оставлять нельзя. Тогда Явер потеряет и сегодняшний заработок и обещанное неиссякаемое изобилие в будущем. Он отошел от серванта и стоял, готовый к любому опасному прыжку обманчиво притихшего тигра.
- Сам возьми и дай мне!
- Слушаюсь! - Гара Кяляз, отодвинув стол, осторожно двинулся вдоль стены к серванту, словно демонстрируя, что у него нет никаких других намерений, и он сам опасается, как бы Явер не натворил глупостей. Явер тоже старался быть начеку, не упускать из виду ни одного движения Гара Кяляза, как будто они на соревнованиях по борьбе, и он старается предугадать каждый выпад противника. Он встал прямо за спиной прокурора, чтобы вместо золота и денег тот не взял оружия и, опередив Явера, не выстрелил первым.
Гара Кяляз достал пачку двадцатипяти- и пятидесятирублевок и протянул их Яверу. Как взять их, какой рукой, если обе заняты? Явер показал на стол:
- Клади туда!
В мелких семенящих шагах Гара Кяляза, в троекратном повторении "слушаюсь!" была покорность раба и одновременно осторожность забравшегося ночью в дом вора, где никого нет, лишь паркет то и дело скрипит, пугая тем, что может привлечь внимание соседей.
- А теперь разреши принести то, что лежит по карманам и в шкатуках. Гара Кяляз, обернувшись, ждал ответа Явера.
Тот кивнул головой, мол, "давай".
Гара Кяляз видел, что Явер даже не думает о том, что к нему пришла женщина, и он его дурачит. Ведь недостойно ставить мужчину в такое смешное, унизительное положение перед женщиной, так топтать его...
И тут произошло неожиданное: Гара Кяляз ударил ногой по запястью Явера, и нож вылетел у него из рук, в тот же миг он скрутил ему другую руку, прогремел выстрел, и с люстры посыпались хрустальные подвески. Явер застонал, прижатый к полу коленом Гара Кяляза. Подняв с пола пистолет, прокурор положил его в карман и отпустил Явера:
- Ну, а теперь садись, - сказал он, указывая на стул напротив, закурил сигарету, но видно было, что курил так просто, не затягиваясь.
Если совсем недавно, в ожидании смерти, крови, он был похож на высохшую под солнцем дольку айвы, то теперь пришел в себя, как вьюн после полива и, обернувшись к девушке, сказал:
- Сара, чай на кухне готов, если не трудно, налей нам, пожайлуста, да и себе тоже.
Сара не успела еще пройти на кухню, когда он предложил Яверу: "Может, горло промочим?.. Да, да, так и сделаем". - Он засмеялся, но это не было демонстрацией победы. Казалось, он долго ждал встречи, и теперь как-то хотел отметить эту удачу. И желание было так велико, что не сделай он этого, расстроится, впадет в отчаянье, как человек, понесший огромный ущерб.
- Сара, милая, мы тебе поможем, ты только наведи здесь порядок, чтобы все было красиво.
Потянув Явера за руку, он поднял и его:
- Давай поможем женщине, будем носить, а Сара - раскладывать все по местам...
- ...Ты спишь? - Голос Зверя прогремел, как тот выстрел в квартире Гара Кяляза, от которого посыпался хрусталь из люстры.
Явера очень быстро вернули назад из лишь ему одному известных далей, из невозвратности прошлого, которое вспоминается с сожалением, поэтому Прошляк с трудом возвращался в реальность, собираясь с мыслями. Его медлительность была сродни тому напряженному усилию, с каким рыбак тащит огромную, закинутую в реку сеть...
А Зверь задавал уже второй вопрос:
- Сон что ли снился?
- Отнюдь.
Тигр рассмеялся, разинув рот:
- Отню-у-дь?!
Прошляк внизу, там, где они не могли его видеть, скривил им злобную рожу, размял шею, склоняя голову то в одну сторону, то в другую, как будто руки у него связаны, и он пытается подбородком почесать грудь, плечи или хочет зубами вырвать у себя кусок мяса, чтобы выплюнуть его с кровью в небо, словно сможет найти утешение в том, что будет терзать себя в знак протеста против гнета небес.
Дело в том, что такими словами, как "отнюдь", пользовались типы, старавшиеся показать себя в обществе "вежливыми и учтивыми, приобщенными к культуре". В преступном же мире такие, как Прошляк, не должны были употреблять этих слов. В них была покорность, признание грешником без сходки своей виновности и одновременно попытка смягчить тяжесть наказания. Явер не имел права оправдываться словами "не знал", "поспешил". Он не мог сказать "получилось случайно", "обычная оплошность", свалив все на то, что с трудом оторвался от оживших воспоминаний прошедших дней, потому что в их мире такие случайности не проходили. Те, кому были известны все закоулки преступного мира, кто познал его, переварил и взобрался на самые вершины, не должны спотыкаться, а если споткнуться - обязательно упадут. Конечно, можно, упав, подняться, но возвыситься уже невозможно.
Очень часто "попадался" Явер. В собственном сознании оставаясь человеком, знавшим все стороны этого мира, занее определявшим, какое расстояние пройдет, какой точки коснется его дыхание, тщательно, с мастерством снайпера, перебивавшего с дальней дистанции шелковую нить с подвешенной иглой, подбиравшим каждое слово, будучи все время настороже, его, тем не менее, удивляло то, что отвечал на их вопросы как будто не он сам, а кто-то другой, хотя голос шел из его горла.
Явер качнулся, словно хотел этого поселившего в нем без его ведома чужака схватить за горло, выбросить, что есть силы, прочь, как ненужную поросль у корней деревьев.
Зверь:
- Если не спал, не бредил во сне, почему же тогда кричал?
Прошляк вышел на середину:
- Кричал?
- Ты еще переспрашиваешь? - зло спросил Тигр.
- Не помню, - прошептал Прошляк, - не помню...
- Головы Зверя и Тигра поднялись с подушек и снова опустились, как головы двух удавов, и кто-то из них тихо сказал другому:
- Бывает...
- Да... бывает, - поддакнул другой.
И Прошляк скользнул на свое место. Он знал, что кричал. Это было в тот момент, когда он вспомнил, как Гара Кяляз подмял его под себя. Заломленная за спину рука вот-вот готова была оторваться от плеча. Ему казалось, что это не рука болит, а сердце, которое он всю жизнь ощущал в груди, а теперь Гара Кяляз своим приемом переместил его к плечу, где оно разрывается на части.