Меня так и тащили до конца на волокушах, не давая встать. Даже мои уверения, в том, что уже отдохнул и готов сам идти не помогали. Как только мы показались в зоне видимости поселка, перевалив за последний скрывающий нас пригорок, ворота распахнулись, выпустив орущую толпу. Пространство загудело встревоженным ульем, и топотом множества приближающихся ног.
— Что с Фастом?! — Громыхал взволнованный голос Строга.
— Если не сбереги, удавлю!!! — Это уже Гоня радостно встречает. Чувствуется что домой вернулся.
— Дайте встану. Не пристало фасту как калеке домой возвращаться. — Во блин, во мне уже господские повадки пробудились, и откуда что берется?
Прыжком принял вертикальное положение, прямо со спины на ноги, красиво получилось, самому понравилось, топор в руке в верх вскинул, фастиров своих приветствуя. Выпендрился блин. Аполлон хренов. Ну почему так? Нет эффект вышел потрясающий. Толпа взревела гудком парохода. Даже волосы на голове зашевелились. Только вот чуть в стороне стояла Лариния. Блин. А я опять голый.
Поначалу растерялся. Но я уже калач то тертый. Быстро сообразил, что делать нужно. Шкуру на которой ехал, с волокуш подхватил, и на плечи накинул. Завернулся. Чем не плащ? Толпа вообще взревела. На руки меня подхватили и в поселок поволокли.
Фат — Смерть Врага вернулся!! — Скандируют. Слава Кардиру. — Это чего, это? Это зачем? Мне что, новый титул нарисовали? Когда успели? «Смерть Врага», звучит конечно громко, но как-то стесняюсь я такого отношения к своей персоне. Да и не заслужил вроде. Блин, еще Лариния на колено опустилась. Думал она смеяться начнет, а она вон серьезная какая. Кругом гомон, крики, народ меня обветривает, на колени падает, лбами стучится. Да что тут такое происходит вообще?
Только уже дома мне объяснили в чем дело. Оказывается, оставленные мной дозорные вернулись, и в красках, привирая после каждого слова, расписали мой эпический выстрел, положивший конец жизни одной из блох. Из их правдивого рассказа, следовало, что я в одиночку, вышел с одним только ружьем, против ненавистной толпы захватчиков, никогда не знал, что толпа может исчисляться пятью особями, и сражался с ними на равных и даже одного убил. В общем я сделал то, что не смогло сделать целое племя. Ну и как мне теперь в глаза, после этого, смотреть своим фастирам. Поймаю этих охламонов, высеку.
Но делать нечего, толпа перед домом беснуется, своего Фаста видеть желает, надо свой стыд засунуть куда ни будь подальше и предстать пред их ясные очи. Оделся я и уже вроде как выходить собрался, но меня Гоня остановил.
— Погоди. Накинь на плечи. — И шкуру сакура протягивает, но не ту на которой я ехал, а другую, новую и выделанную, лоснящуюся всю, черными пятнами на сгибах играющую. Где только такую здоровенную откопал.
— Зачем? Вроде не холодно, в меха кутаться.
— Как зачем. Ты же сам себе символ властный выбрал?
— Чего я выбрал?
— Символ власти говорю. Ты, когда его на плечи накинул, да топором на солнце указал, мы сразу все поняли, и поддержали. Очень красиво смотрится. Нам нравится. — Да. Слов нет. Выбрал себе блин царский наряд. Пришлось надевать. И выходить в нем к толпе.
Ждут. Речь Фастира выслушать желают. А мне какого. Как думаешь, когда я последний раз перед толпой выступал? Правильно, никогда. Лучше еще раз блох по лесу погонять, чем такое пережить. Мандраж на меня жуткий напал. Но что делать. Вышел. Глазами хлопаю, рот раскрыл, а сказать не могу ничего. А потом Ларинию увидел, она чуть в сторонке стоит, и внимательно на меня смотрит, ждет. Как током шибануло, сразу очнулся и меня понесло:
— Фастиры мои. Рад снова видеть вас. Много мы пережили хорошего и плохого вместе. И вот новая напасть пришла на наши земли. Так соединим наши усилия. Не пощадим живота своего. Встанем плечом к плечу, и разгромим врага. — Пургу нес жуткую. Штампами из своего мира сыпал не останавливаясь. Но впечатление произвел. Вон даже Лариния рот открыла и прослезилась. Да, вот что с нами агитпроп делает. — Враг на подходе. Встретим супостата. Все по местам.
С девушкой поговорить так и не удалось. У нее тоже свое место в обороне оказалось и, ушла на войну любовь моя, а меня поволокли показывать, что успели сделать в отсутствии Фаста.
Появились они ближе к обеду. Сначала четыре черные точки вывалились из-за холма, и медленно приближаясь, постепенно, превратились в здоровенных бляхсов. Вот вроде всего четыре, против толпы, а попробуй справится. Неуязвимы. Танки, а не живые существа.
Мы молча встречали их недалеко от ворот. Смысла прятаться за частоколом нет. Всеравно перепрыгнут. Часть наших воинов, разбившись на четверки встала позади шеренги стоящих с ружьями на изготовку. Я немного сзади и справа с колом в руках, волновался как первоклассник идущий первый раз в школу. Тренировки проходили без меня, и потому не знал, на сколько хорошо все получится.
— Огонь! — Командую. — Когда цели приближаются на расстояние выстрела. Никакой даже надежды не испытываю, что поразим врага. Задача лишь сбить его с толку, заставить волноваться, начать действовать раньше, и потому быстрее устать. — Заряжай.
Бляхсы прыгнули, и огромными скачками быстро начали сокращать расстояние. Жуткое скажу тебе зрелище. Посмотри под микроскопом на блоху, тогда возможно меня поймешь. Еще один выстрел мы успели сделать.
— Огонь! — Снова грохот и облако дыма. Есть два попадания. Две цели в полете разворачивает, и они падают, но тут же вскакивают, треща хитином, и мотая головами вновь бросаются в бой. Упертые, ничего не скажешь.
— Шеренга! Колья и топоры готовь! Четверкам приготовится. — Командую я. Ружья летят прямо на землю. Толку от них сейчас никакого, только будут мешать, нам нужна свобода перемещения, огнестрел почистим потом, если выживем. Бойцы выхватывают новое оружие, и обежав вышедшие вперед четверки, замирают в готовности сзади.
Не сбитые выстрелами бляхсы делают последний решительный прыжок, и приближаются со скоростью брошенного камня, свистя противными голосами. Вот они уже практически врезаются в застывшие в ожидании четверки.
— Лови! — Ору я в азарте. Четверки, на которые нацелились враги мгновенно срываются с места в разные стороны, и растягивают сети. Не успевающие среагировать на это бляхсы влетают и них и запутываются, пытаются махнуть своими дубинами, но на них летит еще одна сеть. Все два врага спеленали. Им беззащитным уже вбивают колья между крыльев, интенсивно работая обухами топоров.
Но на помощь летят еще два. Одного ловят. Однако не так ловко, как тех первых, один соплеменник падает, споткнувшись и выпустив из рук сеть, чем мгновенно пользуется враг и бьет дубиной, бедняга тряпичной куклой улетает в сторону. Но туда уже спешат другие, забрасывая бляхса сетями, и у них получается, еще один враг повержен.
Но второй успевает среагировать и зашуршав крыльями меняет направление. Он приземляется недалеко от частокола, и засвистев вновь взлетает, но не кидается в бой, а перепрыгивает в поселок. Там же женщины и дети!
Я с такой скоростью не бегал никогда. Влетел в ворота, растолкав выбегающих оттуда в панике баб. Черная сволочь стоит напротив моей Ларинии, а та, безрезультатно выпускает в него одну стрелу за другой. Как в замедленной съемке вижу поднимающуюся, зажатую в черной лапе дубину, готовую лишить меня счастья. Думать некогда, и я прыгаю, с хрустом вбиваю кол в щель между крыльев. Не знаю, что мне помогло, то ли удача, то ли приобретённая тут сноровка, но я попал, и острая деревяшка, раздвинув хитин, глубоко входит в тело, обдав меня фонтаном зеленой слизи. Чудище зашаталось у рухнуло прямо на мою Ларинию, подмяв под себя. Я взревел в отчаянии, но как ни старался не смог сдвинуть этого монстра с места.
— Помогите! — Заорал я, дергая бляхса за лапы. И мой крик услышали. Множество рук сдернуло мертвое тело с девушки, и я упал, заламывая руки, перед ней на колени.
— Лариния!
— Она открыла глаза и улыбнулась, и сказала тихим, усталым голосом:
— А ты и вправду великий древний герой, сошедший с картины. Правду о тебе говорят твои фастиры. Только липкий весь и зеленый.