До вражеского поселка меня провожал мой верный фастир, куда же я без него? Шли мы вместе не до самого поселка, а до тропинки к нему ведущий. К конечной точке ему нельзя, баруци не поймут, пристрелят на радостях старого своего друга.
Меня трясло, скорее всего, в предчувствии неприятностей, мозги совсем отключились, как в тумане шел, не хотелось бы думать, что это со страху. Дын уже остановился и объяснять начал, что дальше делать, когда до меня наконец дошло, что нахожусь я не в пустыне, и не в поле, а в лесу. В ЛЕСУ. Вот ведь напряжение нервное что делает. Как я вот так мог в себя провалится, что не заметил такого.
Лес от нашего отличается, да что там говорить совсем не такой, чужой совсем. Даже под ложечкой засосало: «Как вы там без меня, березки милые?», защемило так в груди неприятно, аж прослезился.
Ну, а, что, деревья? Папоротник видел? Который в лесу сыром растет. Ну тот еще который в ночь на Ивана Купалу никак зацвести не может? Ну так вот, ничего общего.
Представь себе нашу березку, ствол один в один, даже наросты такие же, только втроем не обхватишь, хотя невысокий, на взгляд метров пять, Ветки как у елки, вниз опущены, а листья сосновые иголки, только мягкие на ощупь, как у лиственницы, и к концам загибаются, а еще вместо шишек цветочки розовенькие, такая пастораль, аж противно. Кустарник местный, вылитый саксаул, один в один, только весь в шишках еловых и синего цвета. В общем разочаровал меня лес. Хотя, как вот отвлекся я на созерцание местной флоры, так и отпустило, мандраж прошёл. Руки, глянь, не трясутся.
Ладно увлекся, Дын мне уже все ухо отслюнявил, клювом своим. Итак, что там он говорит: Чтоб осторожен был. Понятно. Чтоб топор на готове держал. Вот чудак. Чем мне этот топор поможет, их там дюжины три или даже больше, и все с ружьями. Я даже потрогать железку свою не смогу, не успею, пристрелят раньше. Еще что. Не сворачивать с тропинки, тут недалеко. Это хорошо.
Кивнул я головой и пошел, а он в сторонке сел. Неужели ждать будет. Вот же верный какой. При первой же опасности в бой кинется, наплюет на последствия, настоящий друг. А я его, как только не обзываю. Не буду больше. Клянусь. Ну если только немножко, иногда.
Интересно, а сам то я могу быть таким — верным? Пожалуй, нет у меня ответа. Еще совсем недавно, там дома, вряд ли. Свалил бы при первой же опасности. А теперь? Вот иду, практически на смерть, а ради чего. Что меня гонит. Хочется верить, что дружба. Очень хочется. Но почему-то не уверен.
К поселку вышел как-то сразу. Лес кончился и ворота вот они. Даже вздрогнул от неожиданности. Постоял немного. Духу набрался, за коленки подержался, что бы не тряслись, и пошел.
Заметили меня сразу.
— Ты кто такой? — Образина, копия с дроцев снятая, на меня ружье направило и дулом спрашивает. — Что надо?
Струхнул слегка. Когда тебя так ласково встречают, мурашки особенно радуются. Но собрался с духом. Не для того же я сюда пришел, чтобы тут в обморок грохнуться. И заговорил грозно, мне так кажется.
— Вождя позови.
Что-то не проняло его от моего грозного голоса. Ухмыляется ехидно гад. Наверно брови еще нахмурить надо было.
— Занят он. Обедает.
Вот тут меня проняло. Трясучка с мандражом сбежали мурашек с собой прихватив, вот уж никогда за собой такого не замечал, затрясло аж от ярости, за такой наглый ответ, хотя нет, было что-то похожее с пантаром. У меня тогда тоже крышу сорвало. Обедать они соизволят, а я значит, червь поганый, ждать должен. Так, надо в руки себя взять, как бы делов не натворить. Собрался с духом, брови, на всякий случай нахмурил, и объяснил этой жабе зеленой все спокойно и подробно, правда немножко эмоционально получилось.
И что я думаю, и куда ему идти и на что идти, и много еще чего интересного. Все свое выступление тут описывать не буду, так как длинное получится, листов на семь, а так как, законом нецензурная речь запрещена, и запикивается, то получится семь листов точек с междометиями.
Проняло его. Осознал, что был не прав, речь выслушал рот открыв, молча, не перебивал.
— Силен. Ща позову. — Заговорил он не сразу, только после того как челюсть на место вставил. Кивнул головой и в воротах скрылся.
Ждал я не долго. Появляется из ворот образина, вся в шрамах, мышцами перекатывается, рукой трехпалой рот свой вертикальный от жира вытирает. И ко мне. Улыбается гад.
— Это ты меня звал? — Вот дурной вопрос, кто еще то звать мог, один ведь я тут. — Говорят ты материться горазд. Повтори что стражнику сказал, а то он не запомнил.
— Повторю, только потом, если заслужишь. А сейчас поговорить надо. Отойдем?
Мы в сторонку отошли, и сели на опушке леса, рядышком, прямо как голубки поворковать.
— Говори. — Усмехнулся он.
— Зачем вы дроцев побили. Нечестно так поступать, не по правилам.
— И ты ради этого меня позвал? Зря время потратил. Теперь я правила устанавливаю. Я сильнее. Да и не записаны нигде эти правила. Так что я в своем праве.
— Можно подумать ты читать умеешь. — Усмехнулся я.
— Конечно. — Он даже обиделся.
Вот это новость. Эта образина грамотная. Может и друзья мои тоже. Никогда об этом разговоров не было. Выживу поинтересуюсь.
— Правила те неписанные, предками вашими придуманные, много поколений их соблюдают. — Попробовал я надавить на преемственность поколений, но не вышло.
— Жизнь меняется, с ней меняются и правила. Я сильнее.
— Это только твое мнение, и оно неверное.
— А ты докажи. — И опять нагло усмехнулся.
— Хорошо, зайдем, с другой стороны. Вот вы побили дроцев, теперь с кем биться будите? Рядом нет никого больше. Или сами себя мутузить до кровавых соплей начнете.
Он зачесал репу.
— Не подумал Что-то.
— Вот. — Поднял я палец вверх. — Верните им баб с детьми. Пройдет немного времени они опять достойными соперниками станут. Бейтесь на здоровье.
— Не правильно это. Отбить они их должны. Таковы правила.
Вот ведь баран тупой. Что мне с ним делать?
— Какие блин правила? Ты их только что сам отменил. Но хорошо. Давай тогда так. Один на один.
— Это как?
— Вы что, один на один не дрались никогда?
— Не.
— Объясняю. Выходишь, к примеру, с одной стороны ты, а с другой стороны Гоня, и бьетесь.
— До смерти? — Он аж подскочил на радостях, и ладошки потирает. Вот гад какой кровожадный.
— Почему обязательно до смерти, можно до первой крови.
— Не. — Он вновь сел. — Так не интересно.
— Ну хорошо, до смерти, так до смерти. — Я согласился, хотя внутри был абсолютно против.
— Это другое дело.
— Но перед этим надо условия придумать.
— Что еще за условия.
— Побеждает наш боец, вы нам баб с детьми возвращаете. Побеждает ваш, дроци уходят.
— Если они уйдут, кто с нами биться потом будет?
— Они не насовсем уйдут, через месяц вернутся, и снова один на один.
— Тут подумать надо.
— А что тут думать, так и скажи, что слабо.
Он аж подпрыгнул.
— Кому?
— Так тебе. Слабо. Струсил так и скажи. Чего тут выезживаешься.
— Согласен я бьемся завтра, противника выберу сам. — Он аж заревел от злости. О как его тукнуло по самолюбию.
Ха, и тут это дурное «слабо» сработало, купился. Сколько в нашем мире дураков от него пострадало, и ведь я один из них, а теперь сам применяю.
— По правилам они сами выбрать должны. — Я конечно возмутился для проформы, но уже понял, что спорить бесполезно.
— Нет больше таких правил. Я свои устанавливаю, я сильнее.
Ну и что делать. Придется соглашаться. Тут уж пан или пропал. Нашим деваться некуда. Не будет боя один на один, все придут. Перестреляют их тут, а так шанс какой не какой есть.
— Ладно согласен.
— Ты речь свою повторить обещал.
— Что? — Я не понял сразу.
— Что у ворот стражнику рассказал, повтори.
Раз обещал, то выполнил. Только серенько как-то получилось, без огонька. Всё-таки настрой большое значение имеет. Но ему понравилось.
— До завтра. — Мы попрощались, и он к своим пошел, а я к своим. Договорился на свою голову.