Обменявшись телефонами, мы уговорились встретиться и непременно подсказывать друг другу на первом экзамене. На последнем условии настоял, конечно, я, и не случайно: очень скоро мы должны были увидеться с Анной на вступительных экзаменах.
Повод для сегодняшнего расставания я избрал самый что ни на есть героический: спешу на важное интервью по заданию редакции, весь очередной номер стоит в его ожидании. Это должно было произвести на будущую журналистку должное впечатление, и я не ошибся. Она проводила меня если и не восторженным, то очень внимательным взором серых глаз, а я непринужденной походкой зашагал куда-то прочь, касаясь на ходу рукою стволов молодых березок и лип, высаженных вдоль бульвара, и молодецки срывая листики.
Девушка мне понравилась: красивая, стройная, умная, хорошо и стильно одевается, явно из хорошей семьи. Выспрашивать о родителях было пока рано, но я загадал на пари с самим собой: или дочь офицера, не ниже подполковника, либо инженеров, типичных представителей советской технической интеллигенции. Я поставил на «подполкана» и надеялся не проиграть.
Верный обещанию Сотникова, я вернулся домой, но записки с возможным вызовом на задание, как и в последние дни, не обнаружил. Прикидывая планы на вторую половину дня и прохладный летний вечерок, я совсем уже было решил звякнуть своей новой знакомой часиков в шесть и попробовать договориться о встрече. Но в следующую минуту раздался дверной звонок, и я поплелся в прихожую. Не иначе Сотников заскочил передать что-то на словах, иначе некому. Но на пороге стоял крепкий и явно накачанный, спортивного вида молодой человек в синеватых солнцезащитных очках-«капельках», спортивном костюме и кроссовках, с характерными фирменными белыми полосками «Адидас».
— Якушев? Александр? — с видом казенного курьера осведомился он, слегка приспуская очки с переносицы.
— Он самый, — ответил я.
— Вот и отлично, — кивнул парень. И сходу засветил мне в лоб. Кулак у него был как свинцовый, и я отлетел вглубь прихожей, где и тяжело осел, как мешок, на пол.
Парень уверенно шагнул в прихожую, а вслед за ним в квартиру вошел еще кто-то. Но лица его я не разглядел: перед глазами у мня всё плыло, как в тумане, хотя крови не было. Парень бил умело: у меня не было никакого желания подняться и самостоятельно на ноги. Поэтому непрошеный гость крепко ухватил меня за шиворот и как большого щенка, поволок по полу в комнату. Там он прислонил меня к дивану, а сам уселся на стул спинкой вперед и слегка похлопал меня по щеке.
— Живой? — равнодушно осведомился он.
Я медленно повёл головой, что могло означать как утвердительный, так и отрицательный ответ.
— Это хорошо, — сказал парень. — Значит, слышишь меня. Не придется вбивать в тебя силой.
Он встряхнул меня так, что у меня чуть не оторвалась голова; я вдруг впервые почувствовал, какой все-таки тонкий, хрупкий и ненадёжный орган у человека шея.
— Я буду спрашивать, ты будешь отвечать. И не вздумай увиливать, я это сразу пойму, — предупредил меня «крепыш».
Я молчал. Что говорить, когда нечего говорить?
Этой фразе меня в свое время научил один известный звукорежиссер, когда я делал интервью с ним в канун приезда в город одного не менее известного оркестра. Когда необходимо создать звуковой хаос, перед микрофоном собирается несколько людей, после чего они начинают нестройно и на все лады без конца повторять одну и ту же фразу — именно эту, про «что говорить». Потом запись пропускается через глубочайшую реверберацию, с эхом как в огромной пещере, и в результате на записи мы слышим звуковой хаос из человеческих голосов, наподобие рабочего фона на каком-нибудь многолюдном собрании или в зрительском зале перед началом концерта.
Вот такой звуковой фон сейчас стоял и у меня в голове — полнейший хаос. Но при этом, как ни странно, я слышал, что в прихожей стоит еще кто-то. Этот, второй, зашел вслед за «крепышом», но в комнату не входил, остался в прихожей. Почему? Не хотел, чтобы я видел его лицо?
Об этом тоже стоило подумать, но как-нибудь потом, если мне удастся выпутаться из этой катавасии живым и невредимым.
Между тем «крепыш» уже приступил к допросу. Он вперил в меня недобрый взгляд и медленно, чуть ли не по слогам, процедил:
— Как ты здесь оказался? Что ты здесь делаешь?
И для верности снова встряхнул меня как тряпичную куклу.
Я с трудом разлепил разом пересохшие губы.
— Это… моя… квартира… Я… здесь… живу…
— Вот дубина, — с досадой посетовал мой мучитель. — Я спрашиваю, как ты оказался вот тут!
И он почему-то указал пальцем на стену. Будто я только что вышел прямо из стены!
— Повторяю вопрос, — злобно проговорил «крепыш». — как ты оказался вот тут!
И он вновь кивнул на стену моей квартиры. Тяжело проследив за его взглядом, я понял, что он имел в виду. Там, на стене, висел отрывной календарь.
Ого! Что же он имеет в виду? Неужели…
— Из какого ты года, дурень?
Я осоловело глянул на него и — черт меня дернул! — пьяным голосом протянул:
Милый, ты с какого года?
Ты с какого па-ро-хо-да?
Положительно, Сотников прав: склонность к цитированию у меня живет в крови и не всегда доводит до хорошего, вот как сейчас. «Качок» тут же двинул меня в бок.
— Нет, вы только подумайте! Он еще и издевается над нами! — возмущенно проговорил «крепыш», оглядываясь в сторону прихожей.
Это с его стороны было неосмотрительно. Теперь я точно знал, что там кто-то есть, и этот «кто-то» очень не хочет демонстрировать мне свою физиономию. Мы, что ли, знакомы?
— Я тебя про год спрашиваю, чепушила!
Вот терпеть не могу, когда на меня орут, да при этом еще и прямо в лицо. Поэтому я отвернулся и устало прошептал:
— Пошел к черту…
Ответочка не заставила себя ждать. Бил этот качок сильно, но умело, лица не трогал, все больше в корпус и по бокам.
— Хватит с него, — велел человек в прихожей. — Оставь ему «ЦэУ», и уходим.
— Ясно, — кивнул подручный этого «невидимки» и больно ухватил железными пальцами меня за подбородок. — Слушай сюда, дебил. Про нас никому не слова. Особенно твоему Сотникову. Лучше будет, если с сегодняшнего дня ты вообще станешь обходить его стороной, за километр. И вспоминай! Вспоминай, чепушила…
Напоследок этот урод пнул меня еще пару раз, а потом налетчики ушли. Я посидел еще немного, привалившись к стене, а затем, кряхтя и постанывая, доковылял до телефона.
Сотников оказался на рабочем месте, трубку взял сразу. Выслушал мой сбивчивый рассказ молча, ни разу не перебивая. И лишь когда мой рассказ иссяк, спросил:
— Что об этом думаешь?
— Думаю, что это те же самые, что один раз уже устроили у меня в квартире шмон.
— Что искали на этот раз? — спросил шеф, как будто знал, что они искали в предыдущий.
— Деньги конечно, что же еще?
— Нашли?
— Ага… Вместе с черной кошкой из темной комнаты… Откуда у меня деньги, шеф? Родители, наверное, уже прислали перевод, но я его ещё не получил на почте, извещения-то нет!
Я немного помолчал, сделав паузу, потому что даже сам на миг задохнулся от своего вдохновенного вранья. А затем веско добавил:
— Но ничто не гарантирует мне, что они не вернутся.
— Не вернутся, — пообещал шеф. — В свое время мы отыскали в городе матушку одного крупного местного бандюгана. Старушка страдала прогрессирующей старческой деменцией и однажды ушла из дома куда глаза глядят. Ее все искали трое суток, а мы нашли на пятые, когда уже не осталось никакой надежды. С тех пор ее сын периодически оказывает мне услуги. Я стараюсь не злоупотреблять его расположением, но за твоей квартирой приглядят, и грабителей отвадят. К тебе подойдет человек, и ты просто расскажешь, как выглядели эти грабители.
Вот это уж вряд ли, с досадой подумал я, уставившись на телефонную трубку. Так просто этих друзей, по-моему, не отвадить. По всему видать, моей персоной занялись те, кто знает, и что такое флешка, и что такое мобильный телефон, и даже, наверное, как попасть сюда, в 1980-й год, из другого времени. И при этом злобному качку и его незримому хозяину, не очень-то любящему открывать свою личину по всякому пустячном поводу, похоже, не очень-то нравится мое присутствие в этом городе и именно в этом году. Почему, интересно бы знать.
Я опять еле доковылял до большого платяного шкафа и глянул на свое отражение в зеркальной дверце. Вопреки ожиданиям видимых синяков не наблюдалось, даже на лбу, героически принявшему на себя первый удар противника. А вот тело ломило и ныло, и я не очень представлял, как буду в таком состоянии прогуливаться с милой Анной и при этом изобретательно пудрить ей мозги. Значит, вечернее свидание окончательно отменяется. А счастье было так возможно!
Чтобы залечить раны, как физические, так и душевные, я набрал прохладную ванну и с наслаждением погрузился в воду, как крокодил, по самые ноздри. В воде всегда лучше думается, а единственная мысль, которая меня сейчас снедала, была простой: а не сменить ли мне квартиру, подобру-поздорову, пока еще не поздно? Насколько я помнил молодость, в университете на вахте всегда лежала тетрадка, где были записаны адреса квартир или отдельных комнат, которые сдавались частниками для студентов и абитур. Если подсуетиться, уже завтра можно съехать отсюда, и тогда ищи-свищи абитуриента Якушева.
Не можно и не свистеть, а просто наведаться в приемную комиссию и там под благовидным предлогом узнать мои координаты. Или подождать меня в университетском скверике после моего первого вступительного экзамена — он, кстати, уже на носу — и тогда…
Об этом «тогда» мне сейчас даже думать не хотелось. В конце концов, раз Сотников обещал, пусть все организует. Местная братва пусть тогда разбирается с моими непрошеными гостями, а моя хата с краю. Глядишь, как-нибудь всё и устроится.
В итоге я задремал, и проснулся одновременно оттого, что в ванне вода остыла, а в комнате трезвонил телефон. Я выскочил из ванны, как Архимед, поскользнулся мокрыми пятками на кафельном полу, и лишь удивительнейшим самообладанием удержал равновесие, как фигурист, которого круто занесло на льду. Схватил трубку, но ответом мне были только короткие гудки. В сердцах я бросил трубку на рычаг, но аппарат ожил вновь. И я услышал, как меня спрашивает женский голос.
Анна!
Увы, на сей раз я ошибся — запоздало вспомнил, что у Анны голос приятно низкий; это тембр, который мне особенно нравится у дам любого возраста. А этот женский голос был гораздо выше, хотя, как мне показалось, принадлежал даме заметно взрослее моей новой знакомой. Правда, на мой прямой вопрос телефонная трубка промолчала, хотя секунду назад на том конце провода меня и окликнули по имени. Я стал переспрашивать, требовать ответа, после чего закатил раздраженную тираду насчет бездельников и прикольщиков, поскольку ответа так и не дождался. Но я прекрасно слышал, как на том конце провода кто-то прерывисто дышит в трубку. А затем и вовсе раздались длинные гудки.
Вот тут я в очередной раз вспомнил, где нахожусь. В другой жизни я бы тут же перезвонил, а теперь даже не знаю, откуда мне звонили. И кто из женщин меня вообще может знать в городе, где я не живу еще и месяца?
Сокрушаясь, я направился в кухню выпить чайку после ванны. И тут телефон затрезвонил вновь. Я резко развернулся, рванул трубку, разинул уже рот, чтобы сказать всё, что я думаю о таких как…
И услышал спокойный, чуть насмешливый голос Сотникова.
— Ну, ты как?
— Нормально, — пожал я плечами. — Вы ведь уже звонили?
— Звонил? Ну, да… Кстати, звонил мне ты, а не я тебе. А сейчас вот решил снова тебя проведать.
— Шеф, мы с вами говорили всего час назад. Что могло со мной приключиться за шестьдесят минут?
— Ну, кто тебя знает… — философски ответила трубка. — За несколько дней в твоей квартире уже дважды побывали непрошеные гости. В третий раз могут и вообще пришибить как муху. Ладно, давай отдыхай и лечись, а завтра я с утречка к тебе заеду. Есть важное дело.
— Какое, часом, не скажете? Я бы за это время немного подумал на эту тему.
— Темы пока нет, одни только предположения. Но завтра она вполне может возникнуть. Отбой!
Он положил трубку, а я отправился на вторую попытку организовать себе чайку. Странно, думал я: когда второй раз зазвонил телефон, мне почему-то показалось, что Сотников звонил из одной и той же телефонной будки, что и эта неизвестная молчаливая дама, что только и может, что дышать в трубку. А, может, даже и не из будки, а из одной комнаты. Надо будет его завтра на эту тему подколоть.
Но поутру мне было уже не до приколов. Сотников примчался ни свет, ни заря, cо стильным замшевым «дипломатом» в руке, быстро прошел в комнату, указал мне место за столом, плюхнулся на стул сам и быстро посмотрел на меня.
— Ты как, все в порядке? Вот и славно. Глянь-ка, дружище, может, какие-то люди на этих фото тебе покажутся знакомыми?
И он раскрыл «дипломат», после чего жестом фокусника или опытного карточного шулера быстро выложил передо мной на стол два десятка фотографий. Большинство их было парадными портретами, без улыбок и прочих эмоций; явно делались для каких-то официальных документов.
К счастью, я вовремя подавил в себе готовый уже вырваться вопрос: с чего вы думаете, шеф, что я хоть кого-то могу знать в лицо не только в этом городе, но даже в этом столетии? После чего мысленно похвалил себя за похвальную сдержанность и притворился, что внимательно разглядываю фотокарточки.
Разумеется, никого из этих людей я не знал, да и знать не мог. Там было примерно две трети мужчин, остальные — снимки женщин, по большей части молодых или, по крайней мере, моложавых. Впрочем, физиономии двух или трех из них показались мне смутно знакомыми, но большинство людей на свете на кого-нибудь, да и походит.
Выждав приличествующую ситуации паузу, я медленно покачал головой.
— Уверен?
Сотников, нахмурившись, смотрел на меня.
— Посмотри-ка еще раз, да повнимательнее.
— Вы так уверенно говорите, шеф, — проворчал я, — будто я прямо-таки обязан их знать, всех этих…
И ткнул пальцем в фотогалерею на столе.
— Жаль… покачал головой Владимир Аркадьевич. Прямо точь-в-точь красноармеец Сухов из кино «Белое солнце пустыни». Вот сейчас глянет на меня укоризненно и упрекнет: я рассчитывал на тебя, Саид!
А с какого собственно рожна?
Я глубокомысленно побарабанил по столешнице костяшками пальцев и задумчиво проговорил:
— А что, собственно, происходит, шеф? Вы же прекрасно знаете, что я не местный, приехал из другого города. Откуда я мог успеть увидеть всех этих… да еще и запомнить?
Я раздраженно фыркнул.
— Не видел, говоришь? — по-прежнему в суховской манере переспросил меня Сотников. — Тебе что, твои налетчики с мозгами всю память отшибли?
— Голова болит… — на всякий случай подтвердил я.
— Но не настолько же, Александр!
Он вдруг сорвался на крик, но тут же взял себе в руки, понизил голос и медленно погрозил мне пальцем. Без тени шутки в голосе, между прочим.
— Не настолько же, чтобы не узнать даже собственных родителей… — процедил он сквозь зубы. После чего выудил из ряда фотографий две и подвинул их мне прямо под нос.
Вот же чёрт! То-то мне показалось, что некоторых я где-то уже видел. И в их числе этого мужчину и эту женщину. Ведь именно они были на фото, присланном мне… Стоп, ими же и присланном мне! Мои псевдо-родители, геологи, которых я и знать-то не знаю.
Но Сотников явно подготовился к этому разговору. Он достал из внутреннего кармана пиджака широкий кожаный портмоне и вынул оттуда еще одну фотографию. Она явно была отпечатана или переснята с другого, гораздо более старого снимка, порядком выцветшего, с пропечатавшимися заломами бумаги. На карточке стояли двое улыбающихся людей, мужчина и женщина, а на руках у мужчины сидел годовалый, важный и пухлый бутуз с толстыми ножками, будто перевязанными ниточками, в короткой распашонке и белой полотняной шапочке.
— А этого тоже не узнаешь?
Голос шефа вдруг изменился, в мгновение ока став тихим и усталым.
Он не уточнил, кого именно я должен был узнать, но тут и объяснять не нужно. На руках у мужчины восседал как султан я, Александр Якушев собственной персоной, надутый от собственного величия, даром, что с голой жопой.
— Этого узнаю… — прошептал я.