За три часа до Нового года.
Человек-в-красном. Новогодний гость. Друг-из-Тремпл-Толл. Каминник…
У него множество имен, но мало кто в самом Саквояжном районе (да и в Габене в целом) может похвастаться тем, что видел его или говорил с ним. При этом многие слышали его шаги, его старческое кряхтение, кто-то твердит, будто видел кончик колпака, метнувшийся за угол, или мелькнувшее на миг отражение в зеркале. Кое-кто даже находил следы сажи в своей гостиной, протоптанные от камина к елке и обратно.
Кое-кто из жителей Тремпл-Толл считал, что никакого Человека-в-красном не существует. Еще бы: чтобы кто-то летал над городом Новогодней ночью на санях и просто так (по доброте душевной) одаривал людей? Нет уж! Где угодно, но только не в Габене!
И все же, даже самые убежденные (на словах) скептики не лишали себя возможности надеяться. Перед тем, как отправиться в кровать, они на мгновение задерживались в гостиной, окидывали ее мечтательным взглядом, уделив особое внимание камину, и, тяжко вздохнув напоследок, шли спать. Чтобы утром, обнаружив отсутствие каких бы то ни было подарков, появившихся за ночь чудесным образом, глубокомысленно изречь: «Ну вот, я же говорил! Только наивные болваны и глупые дети верят в существование таинственных доброжелателей!»
Почти все представляли себе Каминника в виде душевного бородатого старика в длинной темно-красной шубе с пелериной и белой меховой оторочкой. В алом колпаке, большущих лётных очках на глазах, и с переброшенным через плечо огромным, бугрящимся подарками мешком… Так его изображали на коробках печенья, которое продавали на площади Неми-Дрё и в пассаже Грюммлера. Так он был описан на страницах детских сказок «Подарки господина Зимы», «Сказки о Каминнике» и «Мешок Крампуса».
И именно этот тип сейчас толокся у двери последнего вагона готовящегося отправляться поезда, позволяя себе никуда не торопиться, нарушать график и вообще вести себя с Главным Генералом Общества Железнодорожников Габена снисходительно и едва ли не пренебрежительно.
На станции Самого Главного Вокзала шел снег, то и дело звонил колокол, оповещающий пассажиров об отправлении. Раз в несколько минут скрипучий голос из вещателей советовал отправляющимся завязать шнурки или засунуть ребенка в чемодан, или вытереть сопливый нос.
— Чего уставился? — хрипло проговорило низкорослое существо с длинным носом-колом и в фуражке Паровозного ведомства, со злобой глядя на того самого Человека-в-красном. — Полезай в вагон! Поезд отправляется! Поезд отправляется!
Человек-в-красном никак не отреагировал.
— Не испытывай мое терпение! Все пассажиры должны занять свои места до отправки!
Человек-в-красном глядел на носатого своим добрым взглядом, но тот разозлился лишь сильнее.
— Мое терпение отходит с платформы «Хвать-за-нос»! — проскрежетал он. — Садись в вагон, глупый старик, или хуже будет…
Человек-в-красном не испугался. Он продолжал все так же молча глядеть на злобного коротышку, словно потешаясь над ним.
— Говард Бек здесь командует! — продолжил носатый. — И когда Говард Бек говорит тебе, глупый старикашка, залазить в вагон, ты залазишь в вагон! Эй… — Носатый вдруг вскинул длинный острый палец вверх, словно вспомнив что-то. — А мешок-то, мешок, не проштемпелирован!
Говард Бек ткнул палец в чернильницу и оставил на мешке Каминника грязную отметину.
— Все! Теперь полезай в вагон! Мы отбываем! Мы отбываем!
Обладатель форменной фуражки Паровозного ведомства бесцеремонно схватил Человека-в-красном и засунул его в вагон: вместе с его белой окладистой бородой, лётными очками и мешком, полным подарков. А потом он закрыл дверцу вагона и переключил небольшой рычажок на трубе локомотива.
В тот же миг поезд качнулся и отошел от станции, и Говард Бек непроизвольно залюбовался им.
Ох, что это был за поезд! Вишневый, с лакированными вагончиками, с премиленьким паровозиком, с золочеными детальками и крошечными фонарями. С изящной витой надписью «Чернинг-Брамм» на боку вагончика-тендера. Говард Бек просто обожал этот поезд. А еще он обожал эту станцию, заснеженные холмы по обе стороны от путей и уходящие вдаль рельсы.
Глядя, как поезд несется сквозь зиму, Говард Бек захлопал в ладоши, отчего раздался деревянный треск, и выдал: «Ту-тууу!», имитируя при этом рукой движение машинистов, когда они тянут за шнур гудка.
— Ой… — вздрогнул Говард Бек, словно очнувшись от сна. — Снег закончился! Непорядок! Нужно больше снега!
Он схватил мешок мелко нарубленной мишуры и принялся высыпать ее над станцией и холмами, между которыми ехал поезд. Зазевавшись, Говард не заметил, как его состав, описав круг, вернулся и снова подошел к станции.
— Ой-ой-ой! — воскликнул носатый железнодорожник и, отшвырнув мешок в сторону, позвонил в колокольчик, который он взял с полки праздничных бубенцов, колокольчиков и погремушек. После чего сложил руки рупором возле рта и произнес, намеренно исказив голос: — Господа пассажиры! Поезд «Чернинг-Брамм» прибывает на платформу «№ 7»! Не забывайте ваши чемоданы! Иначе они достанутся мне! Хи-хи…
«Тио-Тио. Лавка игрушек миссис Фрункель для хорошо воспитанных детей» была закрыта.
Новогодний вечер плавно перерастал в предновогоднюю ночь. На улице усилился снегопад.
Ровно в девять часов, и ни минутой позже, миссис Фрункель закрыла книгу учета, лично погасила везде свет, выключила граммофоны и заперла лавку. И тогда, дождавшись, когда шаги строгой хозяйки магазинчика стихнут, а эхо от веселых карнавальных мелодий сгинет, в «Тио-Тио» пробрался Говард Бек.
Говард Бек был маленьким, шустрым и юрким (издалека его часто принимали за ребенка), и ему ничего не стоило пролезть в щель, или в крошечное окошко, или забраться куда-нибудь по трубе.
Лавка игрушек на перекрестке Хартвью и Флеппин была его самым любимым в городе местом. Он частенько проникал сюда по ночам, ведь именно здесь хранилась эта изумительная игрушечная железная дорога. Оставаясь наедине со своим поездом, он не замечал, как быстро проходит время, и постоянно засиживался в лавке до утра, до того самого момента, как приходила миссис Фрункель или ее толстая помощница Фло. Но лишь только заслышав скрип ключа в замочной скважине входной двери, он тут же прятался среди кукол и наблюдал, как старуха обнаруживает устроенный им бедлам и принимается причитать: «Кто это здесь набедокурил?» — при этом неизменно угрожая, что поставит капканы.
Говард Бек не боялся капканов. Мамаша часто твердила, что только болваны попадают в ловушки. Мамаша — очень умная, и Говард верил всему, что она говорит: Мамаша сделала его, а значит, ей виднее.
И «сделала» здесь значит буквально.
Говард Бек был куклой. Куклой с характером. И со своим собственным видением того, что хорошо, а что плохо. «Плохо» для него было терпеть и не потакать своим ежесекундным прихотям. А еще он никогда не упускал возможности кому-нибудь нахамить, нагрубить и пнуть кого-нибудь по ноге.
Может, Мамаша и не хотела, чтобы он был грубияном и плутом, но таким уж он вышел.
— Эй, ты! Каминник! Ты снова испытываешь мое терпение!
Говард Бек вытащил из вагончика миниатюрную фигурку Человека-в-красном и поставил ее на платформу станции.
— Наглый старикашка! Я-то знаю о тебе такое, что в Саквояжне захотели бы узнать все! Но тебе повезло! Очень повезло! Я умею хранить секреты. — Говард Бек понизил голос: — Мамаша просила.
И действительно: однажды Говард стал невольным (а если уж начистоту, то вольным — он любил подслушивать) свидетелем заговора. Заговора, в котором принимала участие его собственная Мамаша! Но об этом ни-ни… ни словечка! Иначе Мамаша будет злиться…
Говард не хотел злить или расстраивать Мамашу. Он ее очень любил, и ему становилось не по себе, когда она грустила. А в преддверие праздников она всегда впадала в какую-то мрачную хандру, сидела целыми днями в кресле у погасшего камина и жутко шевелила губами, словно с кем-то разговаривала.
Этот Новый год не стал исключением, но на сей раз Говард решил докопаться до правды и узнать, что именно творится с Мамашей.
С трудом ему удалось ее разговорить.
Мамаша сказала, что ей больно. И когда он предложил сбегать за доктором, она призналась, что ни один доктор не в силах унять эту боль. Говард непонимающе закачал носатой головой, и Мамаша пояснила:
— Нет такого лекарства, которое может унять тоску по прошлому или излечить ностальгическую апатию. Нет таких пилюль, которые смогут вернуть в прошлое.
— Ты грустишь из-за прошлого? — спросил Говард.
Мамаша задумчиво поглядела не столько на него, сколько сквозь него.
— Нынешние праздники, малыш, — жалкая тень того, что устраивали кукольники Габена в прошлом. О, это было подлинное волшебство! Мы собирались в новогоднюю ночь вместе и творили чудеса, а теперь мы — те, кто остался — разбросаны по городу и прячемся в своих чуланах, как крысы. Многие давно лишились своих кукол. У нас нет ни былого уважения, ни славы — мы забыты, а наше искусство никому больше не нужно. Кукольники в Тремпл-Толл нищенствуют и побираются. Прежде мои творения стоили сотни фунтов, но сейчас у меня нет даже пары пенсов, а что уж говорить о том, чтобы купить праздничного гуся…
— Я добуду для тебя гуся! — с горячностью пообещал Говард. — Если ты станешь счастливой. И улыбнешься.
— Я не о том, Говард, — грустно проговорила Мамаша. — Совсем не о том. Да и где ж ты достанешь гуся? Они ведь дорогие и на дороге так просто не валяются.
— Не беспокойся, я добуду! — заверил Говард.
Мамаша попыталась его остановить, но он схватил свой котелок и выскочил на улицу…
И именно так для него начался этот невероятно длинный, заполненный злоключениями, словно кошачье брюхо мышами, день.
Говард Бек любил пьески. Это очевидно, ведь он был куклой. И его скитания по заснеженному предновогоднему Габену очень походили на такую пьеску. На плутовской водевиль, который в иное время запросто мог бы быть втиснут между выходами танцовщиц, номерами салонных фокусников и слезливыми романсами о несчастливой любви на сцене какого-нибудь кабаре. Сам же Говард, если бы кто-то позволил ему напялить цилиндр конферансье, назвал бы эту пьеску не иначе как «Гусиные истории».
…Было около десяти утра, и, казалось, буквально все в этом захолустном городишке выбрались из своих нор. Дамы и господа торопились посетить лавки и мастерские, пока всё не раскупили перед праздником, и их головы едва не дымились, учитывая бесконечные списки дел, которые эти дамы и господа заготовили:
«Роберт, мы не можем позволить себе забыть тушь для тушеной рыбы!»
«Да, Бетси…»
«Но только после того, как посетим мадам Клотильду из “Ножничек Клотильды” и заскочим к веревочнику, чтобы купить петлю для твоей мамы — может, это подвигнет старую грымзу, наконец, сделать нам всем подарок…»
«Конечно, Бетси…»
«Роберт, ты меня вообще слушаешь? А то, сдается мне, ты уже весь мыслями в джентльменской лавке “Штиблетс”!»
«Разумеется, слушаю, Бетси: тушь для рыбы, прическа для тебя, петля для моей мамы, новые запонки из “Штиблетс” для… постой, что?..»
Сутолока и сумбур являлись неотъемлемой частью Тремпл-Толл накануне праздника. Взрослые были все в делах и приготовлениях, дети канючили и выпрашивали подарки или сладости, а еще умоляли родителей и нянюшек пустить их хоть одним глазком взглянуть на одно из ярмарочных представлений, которые развернулись по всей Саквояжне. Что касается вездесущих домашних питомцев, то они делали то же, что и всегда: глядели на людскую суматоху с изрядной долей иронии и подворовывали еду где только можно.
Говард, будучи ростом с восьмилетнего ребенка, шмыгал среди длинных штанин, пол пальто и подолов платьев. Никто не обращал внимания на деревянную куклу.
Никто не заметил также и того, что дверь лавки «Мисс Гусыня», которая располагалась в том же квартале, где жила некая кукольница Катрин Дуддо, вдруг открылась, после чего таким же странным образом закрылась, хотя к ней вроде как никто и не подходил.
В темной и тесной лавке в воздухе висели клубы папиретного дыма. Бурчал радиофор, бубнили покупатели, а из глубины помещения раздавался рокочущий голос хозяина лавки, мистера Погга. Народу в «Мисс Гусыню» набилось так много, что можно было решить, будто гусей здесь раздают просто так всем желающим.
Один носатый и деревянный желающий не стал дожидаться своей очереди — протиснулся к стойке и, не обращая внимания на возмущенные оклики тех, кому он наступил на башмак, завопил:
— Мистер Погг, дайте гуся!
Хозяин лавки, вислощекий толстяк в фартуке и колпаке был занят тем, что заворачивал пухлую сизую тушку в коричневую бумагу для нервно перетаптывающегося рядом господина в очках. Заслышав визгливый голосок, он навис над стойкой, высматривая: кто его звал? Увидев куклу, лавочник усмехнулся.
— Какого гуся желаете, маленький господин?
— Самого большого! — заявил Говард, демонстративно игнорируя колченогую старуху, перед которой он влез и которая тут же принялась осыпать его своей присыпанной нафталином бранью.
Мистер Погг между тем завернул гуся, передал его покупателю и подбоченился.
— Самый большой — король-гусь — стоит две сотни фунтов, — сказал он. — У тебя есть две сотни?
Говард покачал головой, и лавочник продолжил:
— Средние гуси — гуси-судьи — стоят по сто фунтов.
— Дорого! — Говард почесал деревянный нос. — Они что, у вас все набиты денежками?
Мистер Погг прищурился, уже понимая, что кукла понапрасну тратит его время — и оттого начиная закипать.
— Есть еще гуси-клерки, — все же сказал он. — Каждый выйдет тебе в тридцать фунтов.
Это Говарда тоже не устроило. Он уставился на тушки, которые ровными рядами висели на крючьях за спиной хозяина лавки. Он не понимал, почему люди в таком восторге от гусей — те выглядели нелепыми и смешными: лысые, общипанные, с короткими кривыми конечностями — у них даже не было головешек.
Говард ткнул длинным пальцем в сморщенного и грустного с виду гусенка — выглядел тот так, словно чем-то долго болел прежде, чем его придушили: зеленоватая кожа, скрюченная шейка, нелепо торчащие в стороны лапки с потертыми перепонками.
— Вон тот! Дайте того!
Отметив сделанный Говардом выбор, мистер Погг ухмыльнулся.
— Билли-гусь? Двадцать фунтов.
Говард полез в карман штанов. Как он и предполагал, денег там не оказалось.
— Мне нужен гусь, — жалобно сказал он. — Но у меня совсем нет денег.
— Тогда проваливай, коротышка.
Говард заканючил:
— Ну да-а-айте Билли! Мамаша очень хочет гуся. — Он вспомнил слово, которое Мамаша заставляла его использовать почаще. Она говорила, что это слово творит чудеса: — Пожа-а-алуйста…
Мистер Погг наделил его хмурым взглядом и… вдруг чудо и правда произошло.
— Хорошо, — сказал он. — Я дам тебе одного Билли.
Говард уже было вытянул ручонки, но мистер Погг даже не пошевелился.
— Не так быстро! — рявкнул лавочник. — Сперва отработаешь его. Мой помощник очень некстати захворал и помер, а старый автоматон окончательно сломался. Между тем мистер Грейди привез уголь — дюжину мешков, — а я слишком занят здесь, чтобы его таскать. Наполнишь угольный ящик — приходи за гусем. Дверь на задний двор открыта, совки и ковши найдешь там же.
Говард задумался: работать он не любил, но ему вдруг отчетливо представились грустные глаза Мамаши. Он кивнул, воскликнул: «Заверните Билли для меня!» — и ринулся к задней двери, расталкивая посетителей лавки, которые все отчего-то ехидно переглядывались и улыбались.
Как и сказал мистер Погг, мешки были на заднем дворе — у решетки ограды, засыпаемые снегом. Вот только он забыл упомянуть, что привалившийся к стене лавки черный железный ящик был от них в трех десятках шагов. Потрудиться предстояло изрядно.
Говард проковылял через снег к ограде, попытался оторвать один мешок от земли и не смог. «Выбора нет, — понял он. — Придется развязывать мешки и перетаскивать уголь ковшом…»
Проще сказать, чем сделать. Не без труда справившись с узлом, он схватил ковш и начал таскать уголь, мельтеша с ним от ограды к ящику и обратно, словно челнок в ткацком станке. Уголь в мешках казался бесконечным.
Это была тяжелая работа — шарниры скрипели, руки с трудом удерживали наполненный ковш, и пару раз кукла нечаянно перевернула его прямо в снег. Говард довольно быстро устал, ему было скучно, а еще он сгорал от нетерпения: все его мысли были о Мамаше и о том, как она улыбнется, когда он притащит ей гуся. Переворачивая очередной ковш в угольный ящик, Говард твердил себе под нос: «Билли будет моим! Билли будет моим!»
За этими мыслями он не замечал, как мешок за мешком тает, и в какой-то момент вдруг поймал себя на то том, что таскать уже больше нечего. Швырнув последний уголек в ящик, Говард, уставший и с ног до головы чумазый, но весьма собой довольный, вернулся в лавку.
Кроме мистера Погга, там уже никого не было, а сам лавочник восседал на стуле за стойкой и читал газету, всю первую полосу которой занимала «Праздничная передовица».
Мистер Погг был раздосадован, пыхтел, скрипел зубами и ворчал от зависти — еще бы: шикарный праздничный ужин в особняке господина Моргрейва заполучила какая-то соплячка! Притом, что сам он был намного достойнее этой жалкой и никчемной Тилли Беррике — он даже прикупил себе выходной костюм и целых два дня до появления передовицы ничего не ел, рассчитывая набить брюхо в богатом особняке в Сонн. Лавочник был уверен, что выберут именно его, ведь он особо расстарался для того, чтобы его письмо попало в руки господина главного редактора газеты, ведь он как следует подмаслил одного из тамошних писак, некоего мистера Уиггинса, чтобы тот «посодействовал верному выбору». Треклятый Уиггинс! Пройдоха провел его, заполучив ни много ни мало одного из королей-гусей! Мистер Погг был не просто зол — его распирало от ярости. Ничего, он дочитает газету, закроет лавку и вместе с сыновьями сестры наведается к мистеру Уиггинсу: интересно, легко ли ему будет печатать свои гнусные статейки сломанными пальцами…
— Я все сделал! — радостно сообщил Говард с порога, чем вызвал раздраженный взгляд хозяина «Мисс Гусыни». — Перетаскал весь уголь! Где мой Билли?
Мистер Погг пожал плечами.
— Прости, коротышка, всех гусей разобрали.
Говард не поверил своим ушам. Он встал на цыпочки, пытаясь разглядеть гусиные тушки, прежде висевшие за спиной лавочника. Мистер Погг не солгал: там, где еще недавно было не протолкнуться от гусиной толпы, теперь лишь скалились смазанные маслом голые крючья.
— Всех разобрали?! А где мой Билли?!
— Его тоже купили. Ты слишком долго возился.
— Вы обманули меня! — закричал Говард. — Отдайте моего гуся! Я же все сделал!
Хозяин лавки расхохотался.
— Какой забавный дурачок!
— Вы — злобный хрыч и лжец! — крикнул Говард, стискивая кулачки.
Мистер Погг швырнул газету на стойку, поднялся со стула и схватил Говарда за шиворот.
— Ты слишком много возомнило о себе, дурацкое полено! — рявкнул лавочник и потащил его к выходу.
— Это несправедливо! — кричал Говард, болтаясь в руках толстяка. — Нечестно! Ненавижу вас!
— У тебя не будет гуся, мерзкий коротышка, — со злобной ухмылкой бросил мистер Погг. — У всех в Саквояжне будет гусь на праздничном столе, а у тебя и твоей Мамаши не будет! Заруби это на своем длинном носу!
Сказав это, хозяин лавки распахнул дверь и вышвырнул Говарда на улицу, прямо в сугроб.
Дверь захлопнулась.
Говард вытащил голову из сугроба, натянул на нее слетевший котелок и в ярости забарабанил кулачками по земле.
— Подлый обманщик! Гнусный прохиндей!
И тут на него наползла тяжелая черная тень.
— Что за шум? — раздался над головой грозный голос. — Кто это тут ругается?
Рядом, уперев руки в бока, стоял важный усатый констебль. Это был мистер Шпротт, жуткий человек, который ненавидел как самого Говарда, так и его Мамашу. Он вечно пытался устроить им неприятности, и вот ему так удачно подвернулся повод.
Констебль наклонился к Говарду, протянув к нему свою громадную лапищу в белой перчатке, но тот долго не ждал: вскочил на ноги и припустил прочь, вниз по улочке.
— Я добуду гуся для Мамаши! — вопил он. — Тебе назло, гадкий Погг! Добуду, вот увидишь!..
…После происшествия в лавке Говард решил, что честным путем добывать гуся больше не станет. И тем не менее украсть его оказалось так же сложно, как и заработать.
Он почти полчаса бессмысленно шмыгал по рыбному ряду Рынка-в-сером-колодце, пока не понял, что гусь — вовсе не рыба. В итоге попав в птичий ряд, гусей он нашел довольно быстро — возле них собралось едва ли не полгорода.
Говард нырнул в толпу и потер руки, высматривая самого плохо лежащего гуся. К сожалению, все они лежали весьма неплохо.
Выбрав птицу, располагавшуюся ближе всего к краю прилавка, Говард воспользовался тем, что торговка отвлеклась, и осторожно потянул тушку. Она скользнула прямо ему в руки, и, прижимая ее к груди, коротышка бросился наутек. Впрочем, далеко он не убежал — к лапке птицы была привязана веревка. Веревка натянулась, и незадачливый воришка рухнул на землю.
Что тут началось! Со всех сторон раздались крики:
— Вор! Держите вора! Он тащит гуся!
Говард вскочил на ноги и припустил к выходу из птичьего ряда. Залаяли собаки, со всех сторон к нему потянулись руки, пытающиеся схватить его за шиворот. Но легче было трехногому лису поймать зайца: сбегать для плутоватой куклы было не в новинку. В какой-то момент Говард пригнулся и исчез из виду, нырнув под старый, вросший колесами в снег фургон, заставленный клетками с живой птицей. Говард пробрался под его днищем и скользнул к открытым воротам склада, возле которого штабелями стояли ящики с перьями. В одном из таких ящиков он и спрятался.
Когда шумиха улеглась и рынок вновь вернулся к привычной жизни, неугомонный Говард Бек решил испытать удачу еще раз.
Ко второй попытке провернуть «побег гуся» он подошел более вдумчиво и решил действовать тоньше. Говард подковылял к очередному прилавку и влез среди гомонящих людей. Выбрал из толпы женщину — приятную пухлую миссис, которая выглядела достаточно рассеянной для его замысла. Встав рядом с ней, он осторожно взял ее за полу кашлатого зеленого пальто. Миссис не обратила внимания, поглощенно выбирая себе гуся.
Торговка завернула очередную тушку в газету и, вручив сверток господину в клетчатом котелке, повернулась к женщине в зеленом пальто.
— Лучшие праздничные гуси на всем рынке, берите не пожалеете.
Женщина в пальто спросила, указывая на одного:
— А этот сколько?
— Всего двадцать пять фунтов — поглядите, какой наливной «клерк». За такую цену вы в Саквояжне гуся-клерка не сыщите.
— Да! — поддакнул Говард Бек, сунув нос на прилавок. — Они очень красивые и пухлые!
Торговка закивала.
— Вот-вот!
Женщина в зеленом пальто осторожно пощупала гуся, придирчиво оглядывая его.
— Вроде бы он ничего…
— А если мы возьмем двух, сколько будет? — спросил Говард.
Торговка пожевала губами.
— Двух отдам за сорок. — И повернулась к женщине. — Будете брать?
Та все еще нерешительно тыкала гуся в бок пальцем.
— Мы еще раздумываем, — сказал Говард из-под ее руки. — Вдруг, в конце ряда будет два «клерка» за тридцать пять…
Торговка раскраснелась и запыхтела, пытаясь переубедить засомневавшихся покупателей:
— Ой, нет, что вы! — и приложив руку к губам, по секрету сообщила: — Там стоит мистер Фробберт, и гуси у него попадаются тухлые. Еще бы, ведь, говорят, он их откармливает могильными червями… Купите моих. В честь праздника отдам за тридцать восемь.
Говард покивал, а затем ткнул пальцем в одного из гусей.
— Убедили. Они у вас и правда красивые! Дайте того и вот этого.
Торговка схватила нож и быстро перерезала веревки, удерживавшие гусей от «полета». Сперва она завернула ту тушку, на которую указал коротышка.
Говард протянул руки, и торговка вручила ему гуся. После чего принялась заворачивать и другого.
Упаковав тушку, она протянула ее женщине в зеленом платье:
— С вас тридцать восемь фунтов.
— Что? — удивилась женщина. — Но я ведь еще даже не решила, что буду брать именно этого. К тому же… почему тридцать восемь? Вы же говорили — двадцать пять.
— Все верно, но двух я вам уступлю за тридцать восемь.
— Позвольте, но зачем мне два гуся?!
Торговка решила, что над ней потешаются.
— Дамочка, не головокрутьте мне тут! Вы же собирались брать двух!
— Еще чего! Я так не говорила!
— Но ваш сын сказал…
Тут настал черед удивляться покупательнице.
— У меня нет никакого сына!
— Но, как же… парнишка…
Обе женщины повернулись к тому месту, где с гусем в руках только что стоял Говард Бек, но там уже никого не было.
— Потащили! — закричала торговка. — Гуся потащили! Держите вора!..
Далеко Говарду с гусем уйти не дали. Рыночные громилы, игравшие неподалеку в «Кошку и Месяц», бросили карты и выскочили из своей будочки, стоявшей на сваях над птичьим рядом. Достав дубинки, они ринулись за шмыгнувшим под прилавками коротышкой, и тому пришлось бросить птицу — она была слишком тяжелой. Самому ему удалось убежать лишь чудом — дыра в кирпичной кладке рыночной стены оказалась как раз ему по размеру — протиснув голову и чуть ободрав деревянную щеку о кирпичи, он затащил в пролом и остальное тельце, после чего припустил в сторону Чемоданной площади, а громилам осталось лишь с глупым видом пучить глаза ему вслед да орать угрозы через дыру в стене…
Больше на рынок Говард соваться не рисковал, но свою затею не бросил и начал охотиться на эту неуловимую птицу прямо на заснеженных улицах Саквояжного района.
Казалось, весь город восстал против того, чтобы он добыл гуся, поскольку каждая новая попытка оборачивалась еще более печальным провалом. Его ловили, били, травили собаками. В отчаянии он даже забрел под мост, где какие-то нищие жарили на железной бочке крыс. «Крыса похожа на гуся. Мамаша поймет разницу? Да, по хвосту…»
Когда вечер окончательно вступил в свои права, кукла по имени Говард Бек была едва ли не самым несчастным существом в Габене.
Говарда не отпускал печальный осуждающий взгляд Мамаши. «Ты так и не добыл гуся… — говорила она ему. — Как грустно…»
Он знал, что Мамаша так бы не сказала и даже не укорила бы его взглядом, и тем не менее он злился на себя, поскольку считал, что подвел ее…
…Новый год застрял на кончике часовой стрелки. Большие часы на столбе у станции «Бремроук-Фейр» стояли.
Мимо прогромыхал омнибус. На втором, открытом, этаже-империале под зонтиками мерзли те, кому не хватило денег на билет в салоне. Остановившись у станции, омнибус открыл двери, выпустив из своего задымленного чрева семью Джонсов.
Мистер и миссис Джонс спешили домой. Мистер Джонс нес большую разлапистую ель, а миссис Джонс — два коричневых пакета с покупками и связку коробок в пестрой оберточной бумаге.
Следом за ними семенил мальчик лет десяти — в его руках был довольно большой сверток. Завернутый в газету, внутри прятался праздничный гусь.
Мальчик постоянно отставал, чтобы бросить снежок в витрину той или иной лавки, или чтобы отломать нос одному из стоящих у газетных тумб снеговиков, или чтобы наступить на хвост мерзнущему у гидранта коту.
— Бобби, мы не будем тебя ждать! — бросил, не оборачиваясь, мистер Джонс.
— Да, папа!
Проказник Бобби поспешил было за родителями, но тут его окликнули:
— Эй, мальчик!
Бобби повернул голову.
На него глядел маленький снеговик, стоявший у столба с часами.
— Это ты меня звал?
— Иди сюда, мальчик, — ответил снеговик. — Ближе… ближе…
Бобби подошел, во все глаза разглядывая снеговика. Тот был весьма неказисто слеплен, словно его делали слепые дети со сломанными пальцами: скособоченный, горбатый, на голове криво сидит шляпа-котелок. Из большущей снежной головы торчит колом длинный заостренный нос, вместо глаз — две черные пуговицы. На миг Бобби почудилось, будто снеговик слепил сам себя.
— Ты умеешь разговаривать? — недоуменно спросил он, но снеговичок не ответил. Вместо этого он неожиданно дернулся и выхватил из рук потрясенного мальчика сверток. Затем отряхнулся, сбрасывая с себя снег, и понесся по улице прочь.
Мальчишка кричал ему вслед:
— Мама! Папа! Он украл! Снеговик украл гуся!
Говард Бек бежал, крепко прижимая к груди сверток и не оглядываясь. Этого гуся он не бросит даже если его схватят — так он решил.
Говард спотыкался и поскальзывался. Башмаки увязали в снегу, но кукла перебирала ногами что есть сил, все отдаляясь от станции.
«У меня вышло! Вышло! Я добыл гуся!»
Говард боялся поверить своей удаче, но тяжелый объемистый сверток не позволял усомниться: он наконец заполучил эту треклятую птицу!
Коротышка забежал в переулок. Здесь не горел ни один фонарь, даже окна не светились. Он спрятался за ржавой трубой у стены заброшенного кабаре и прислушался. Мимо протопали мистер и миссис Джонс, женщина волочила хнычущего мальчишку за руку.
— Ты уверен, что он побежал в эту сторону?
— Да, снеговик побежал сюда!
— Не мели чепухи! Это был никакой не снеговик!
Голоса затихли. Преследователи побежали дальше по Бремроук.
Говард захихикал.
— Я такой умный! Я такой ловкий! И вообще неуловимый! Правда, гусь?
Сверток в его руках зашевелился.
— Это еще что такое?
Говард развернул газету, в которую был завернут гусь.
Птица дернулась, взмахнула крыльями, сбив с куклы котелок, и взмыла в небо.
— Нет! Вернись! — завопил Говард, но гусь, конечно же, не послушался.
Отчаяние захлестнуло коротышку. Задрав голову, он принялся выглядывать беглеца, но тот скрылся в снегу и темноте вечера. Он и не предполагал, что гуси умеют летать…
— Как же… Ты ведь уже был моим! Как так вышло?! Ничего не понимаю…
Говард уставился на мятую газету.
— Только ты у меня и осталась… Глупый-глупый Говард! Ты подвел Мамашу. Мистер Погг был прав: у нас не будет гуся на праздник. Мамаша будет так грустить, так грустить…
Он уже собирался скомкать газету, как вдруг увидел в ней кое-что любопытное. Говард машинально прочитал обведенное красным карандашом объявление:
«Неудачи преследуют вас? Вам кажется, что все потеряно? Вы готовы опустить руки? Не отчаивайтесь! Вам повезло! Я помогу вам! Да, именно вам! Почему? Да потому, что сегодня день невиданной доброты и щедрости! Просто придите по указанному ниже адресу, и вы получите то, чего так желаете! Я жду вас! Да, именно вас! Торопитесь!».
Говард трижды перечитал заметку.
— Что? Еще не все потеряно?
Он изучил стоявший под объявлением адрес, несколько раз пробубнил его под нос, запоминая, после чего скомкал газету и засунул ее в карман пиджачка.
— Нет уж, я не буду опускать руки! — завопил он и побежал к станции.
Трамвай уже собирался отходить, и Говард успел запрыгнуть в него всего за мгновение до того, как двери закрылись.
— Компостируем билеты! — раздался голос кондуктора, и Говард шмыгнул под лавку, где и затаился.
Пьеска «Гусиные истории» продолжалась. И у нее будет счастливый конец! Обязательно будет! От долгожданного гуся Говарда Бека отделяли всего четыре станции…
…В «Тио-Тио» было намного лучше, чем в городе. Здесь не шел снег, не дул злобный ветер, пытаясь сорвать с головы Говарда котелок, здесь не было раздраженных и ворчливых горожан, которые постоянно пинаются и ругаются. Не было злобных констеблей и грызливых собак. А еще здесь были игрушки.
Говард Бек обожал игрушки, он видел в них… свои родственные души. Да будь его воля он стащил бы буквально все, что, по его мнению, без дела валялось в лавке. Вот только миссис Фрункель — это не какие-то глупые горожане: она отыщет его, и тогда незадачливого Говарда будут ждать такие неприятности, равных которым он никогда не претерпевал. О, он прекрасно это знал, ведь однажды, еще до того, как стал умненьким-разумненьким, украл отсюда деревянного щелкунчика в миленьком мундирчике. Что ж, уже в тот вечер в дверь их дома раздался стук. И тот стук он впоследствии запомнил на всю жизнь. Нет уж, с миссис Фрункель связываться себе дороже. Да и Мамаша не любила, когда он плохо себя вел. Она пыталась воспитать из него маленького джентльмена — как жаль, что он часто ее разочаровывал.
Да, джентльмен из него был финтифлюшечный, но временами Говард старательно прикидывался воспитанным — ради Мамаши.
И он очень надеялся, что, когда ей доставят гуся, она улыбнется. Правда, потом она, вероятно, будет горько плакать, когда его швырнут в камин за то, что он вскоре сделает, но сначала ведь улыбнется! Это самое главное!
Не сказать, что, придя по указанному в заметке адресу, он обнаружил то, на что рассчитывал, но гуся он все же получил. Вернее, получит. Или, если совсем уж точно, получит Мамаша. Оставалось надеяться, что он успеет увидеть ее улыбку.
Но это потом, а пока у него есть немного времени поиграть напоследок.
Говард презрительно оглядел миниатюрку Каминника и снова ткнул палец в чернильницу, чтобы проштемпелировать его мешок перед следующей отправкой поезда.
— Кто-то еще удивляется! — гневно сказал он. — Кто-то интересуется! А что, любопытно, Человек-в-красном делает, когда не разносит подарки тем, кто хорошо себя вел? А ничего он не делает! Его самого нигде нет! Старый штемпель устарел! Новый штемпель! Новый штемпель! Новый…
Говард замер, так и не донеся палец к миниатюрному Каминнику.
От входной двери вдруг раздался шум. Звякнуло разбившееся стекло.
— Кто-то лезет в лавку… — прошептал Говард Бек. Поспешно стащив с головы фуражку и нацепив на нее свой котелок, он уполз в угол, где стояли ящики, полные плюшевых медведей.
До Говарда донесся голос. Высокий женский голос.
— А можно было аккуратнее? Не хочу, чтобы старая карга Фрункель считала меня своим личным врагом.
Говард не слышал, чтобы кто-то ответил незнакомке, но она тут же рассмеялась, словно ей сказали нечто забавное.
— Зачем было разбивать стекло, мистер Пибоди? Я ведь выдала вам отмычку!
В лавке появились двое. Женщина в красной пелерине с капюшоном и… — Говард Бек сперва не поверил своим глазам — снеговик!
«Интересно, что им здесь нужно?» — подумал он.
Женщина будто прочла его мысли:
— Эта штуковина находится в отделе старинных и редких игрушек. — Снеговик ничего не сказал на это, но незнакомка начала спорить: — Ему нет смысла лгать, можете мне поверить, мистер Пибоди. Его собственный интерес во всем этом деле весьма значителен, и наш успех — это и его успех также. Да-да, я знаю, что вы никому не доверяете, мистер Пибоди, но что поделать: без него мы не справимся.
«О ком они говорят? — подумал Говард. — И что за дело такое?»
Женщина и снеговик прошли мимо прячущейся среди плюшевых медведей любопытной куклы, и незнакомка зажгла керосиновую лампу.
Говард отметил, как блестят ее глаза в глубине чернильной тени. Настоящие злодейские глаза…
— Ах, вы снова об этом! — возмутилась женщина, хотя снеговик, как и прежде, не произнес ни звука. — Мы ведь следуем плану, что может пойти не так? Что значит «Буквально все, что угодно»? Да не хмурьтесь вы так… Не будьте букой, мистер Пибоди, мы ведь добыли и сделали уже почти все из нашего… хм… «новогоднего списочка». Дело за малым. Где она, как думаете?
Снеговик вытянул руку и ткнул пальцем в вывеску над темнеющим проходом между стеллажами. На ней было написано: «Старинные и редкие игрушки».
Женщина кивнула, подняла повыше лампу и двинулась в проход. Снеговик потопал за ней, вертя по сторонам большой круглой головой.
Говард Бек, изнывая от любопытства, выбрался из ящика и на цыпочках двинулся следом за странной парочкой.
Из глубины лавки звучал голос женщины:
— Полагаю, карга Фрункель и сама не знает, что это такое, иначе не хранила бы это в лавке. Ну или хотя бы спрятала ее как следует.
Говард выглянул из-за полки, на которой квартировал полк древних щелкунчиков, и увидел, что женщина в пелерине склонилась над большим старинным сундуком. Мистер Пибоди светил ей, в то время как сама она ковырялась в замочной скважине парой отмычек.
«Что же вы ищете?»
Женщина в пелерине достала из сундука плюшевую рыбу, маленькую заводную карусель, носатую маску с длиннющей улыбкой и наконец извлекла прямоугольный деревянный короб с резной крышкой.
— Это она… — прошептала незнакомка, и Говард увидел, как ее руки задрожали. — Я уверена, мистер Пибоди. Видите шильду? Что на ней выгравировано? Верно: «Коллоди». А значит, это она.
«Что? Коллоди? Я уже слышал это имя… Вот только где?»
Говард вытянул шею, пытаясь разглядеть странный предмет в руках женщины получше. Он не рассчитал и задел плечом стеллаж. Один из стоявших на нем щелкунчиков покачнулся и стукнул другого. А тот — следующего. И всего за миг деревянные челюсти игрушечных солдат начали дробно отстукивать.
Говард застыл и воскликнул:
— Ой!
Снеговик и его спутница уставились на него. Женщина в пелерине гневно прищурилась.
— Подглядывать нехорошо, — сказала она. — Как и подслушивать. Что ты слышал, коротышка?
Говард не ответил, развернулся на каблуках и ринулся прочь. Врезаясь в полки и ящики с игрушками, он побежал к выходу из лавки. За спиной раздавался топот преследователей.
Оказавшись возле двери, Говард схватился за ручку, повернул ее. Распахнул дверь и…
Тут его нагнали.
Женщина в пелерине ухватила Говарда за пиджачок. Он извернулся и ткнул ее своим острым носом.
— Ах ты мелкая дрянь!
Она разжала руку, и, освободившись от хватки, Говард рванул прочь из «Тио-Тио». Оказавшись на улице, он припустил в сторону старой больницы.
Преследователи остановились у дверей, глядя вслед беглецу. Женщина в пелерине остановила уже ринувшегося было в погоню снеговика, достала из сумки снежок, прицелилась. Пару мгновений она выжидала, следя взглядом за отдаляющимся коротышкой, а затем размахнулась и… короткий свист… бам!
Сбив котелок, снежок врезался точно в деревянную голову. Говард рухнул в сугроб.
Мистер Пибоди сорвался с места и бросился к подстреленному беглецу. Подбежав, он ухватил его за нос и оторвал от земли. Кукла задергалась в вытянутой руке снеговика, кулачки замельтешили по воздуху.
— Пусти, верзила! — завопил Говард. — Пусти мой нос, тебе говорят! Ты что, болван?! Я же человеческим языком говорю…
Он пытался вырваться, но в следующий миг сильные руки засунули его в мешок.
— Что?! — в ярости закричал Говард. — Меня?! В Мешок?! Я вас покусаю! Я вам отломаю носы! Выпустите! Выпустите меня! Я требую!
Но его требований никто не слушал.
— Моя шляпа! Верните мою шляпу!
Мешок на миг раскрылся, и внутрь засунули котелок Говарда. После чего куклу окутала темнота.
— Попался, — раздался голос женщины в пелерине. — Будешь знать, как подглядывать за Зои Гримм!
Мешок с Говардом внутри взгромоздили на плечо и куда-то понесли.
— Выпустите! — в отчаянии скулил Говард. — Я никому ничего не скажу!
Но, разумеется, ему никто не поверил.
***
Ох, уж эти глупые дети!
На что они рассчитывали? На то, что, если они оставят для него на карнизе окна или у дверей туфлю, полную конфет, то таким образом они его задобрят? Глупые дети с их глупыми традициями… Разве они не слышали, разве не знают, что ни Крампус, ни гоблины из его свиты не едят конфеты? Крампус и его слуги едят детей…
Из-за стены раздавалось приглушенное ворчание радиофора. Аудиодрама была в самом разгаре: бабушка главных героев как раз запугивала своих внуков жуткими рассказами о стылой заснеженной чаще.
Зои Гримм не было дела ни до страхов детей из аудиодрамы, ни о тех жутких опасностях, что их подстерегали. Она ненавидела эту историю: отец часами напролет переслушивал «Мешок Крампуса», пытаясь обнаружить в детской пьеске запрятанный ключ, который, как он рассчитывал, приведет его к самому Крампусу. Зои знала «Мешок» наизусть, и ее воротило как от приторных героев и напускной жути чащи, так и от выеденной ложечкой морали: будь хорошим, будь честным и добрым.
Нет уж, она не будет ни хорошей, ни честной, ни доброй. Добрые люди в этом городе бедствуют и живут, как крысы. Как взрослые, так и дети. Отец был хорошим — и теперь он мертв. Честная жизнь в Габене ведет к падению, недолгому полету и столкновению с брусчаткой…
Впрочем, сейчас Зои в любом случае была слишком занята, чтобы слушать трансляцию по радиофору, и к тому же ее все время отвлекали.
— М-м-м… м-м-м…
В углу каморки со сломанными шестернями сидел связанный по рукам и ногам Говард Бек; в его рот была заткнута скомканная грязная тряпка, а мистер Пибоди то и дело тыкал его в деревянную грудь зонтиком.
— Хватит! — велела злодейка, и снеговик нехотя оставил куклу в покое.
— Нам сейчас не до коротышки, — добавила она раздраженно. — Не терпится провести испытания штуковины!
Зои Гримм сидела на трехногом стульчике у стены и, используя одну из полок в качестве стола, вертела и крутила на ней короб, который украла из лавки игрушек. Она рассматривала его со всех сторон, даже переворачивала кверху ногами, и все равно не могла понять, как так вышло, что старуха Фрункель просто забыла о такой красоте и редкости.
В тонких гравировках и узорчатой резьбе, покрывавшей стенки, был изображен город: если приглядеться, можно было различить улочки и домики, окошки и дымоходы, черепицу и флюгеры. Крышка так и вовсе являла собой нечто невиданное: там, в переплетении терновника, проглядывали закрытые глаза — дюжина глаз. Даже винтики, скрепляющие короб, обладали фигурными шляпками — каждый являл собой миниатюрную улыбающуюся или плачущую рожицу. Все это частично скрывалось под слоем грязи и ржавчины, но творение истинного мастера было видно невооруженным глазом…
Зои от восхищения едва дышала. Не столько от вида этого диковинного предмета, сколько от осознания того, что именно она держит руках. То самое отличие простой старой вещи от вещи с историей ощущалось при каждом прикосновении. Зои мучил вопрос: «Как этот резной короб оказался у миссис Фрункель и скольких хозяев он сменил прежде, чем попасть в “Тио-Тио”?» Впрочем, если начистоту, сейчас у нее не было времени на подобные загадки истории.
— Ну что, попробуем…
Не без труда Зои высвободила фигурный крючок и открыла дверку на боку короба. Раздалось жужжание шестеренок, и наружу выдвинулся деревянный бутон розы. Он завращался по часовой стрелке, разворачивая лепестки, и спустя пару мгновений полностью «расцвел». В сердцевине цветка чернело круглое отверстие.
Зои выбрала из лежащих рядом гнутых ручек одну и попыталась втиснуть ее в отверстие. Не вышло. Тогда она взяла еще одну — результат тот же. Попробовала третью, и наконец штырь вошел в паз, встал в упор, внутри короба что-то щелкнуло. В тот же миг украшавшие крышку короба две дюжины глаз открылись, и из-под разъехавшихся век выдвинулись тонкие медные трубки.
Зои усмехнулась и бросила взгляд на мистера Пибоди — тот ободряюще кивнул. Тогда мисс Гримм крепко обхватила ручку и, собравшись с духом, принялась ее вращать.
Цилиндр внутри короба пришел в движение, меха наполнились воздухом. Из недр шарманки вырвались звуки едва угадывающейся мелодии, прерываемые хрипами и шипением.
Зои поморщилась.
— Проклятье… — Она отпустила ручку, и мелодия затихла.
Из угла раздался злорадный, заглушенный кляпом смех куклы.
Снеговик приблизился и навис наш шарманкой, сунув к ней свой длинный острый нос.
— Я не знаю, что с ней не так, мистер Пибоди, — сказала Зои. — Это старье пылилось у Фрункель много лет. Что? Конечно, я попытаюсь ее починить. Она нам нужна — без нее все рухнет.
Зои достала из кармана кожаный чехол с инструментами, который она загодя стащила у часовщика-настройщика башни. До сего момента она надеялась, что вскрывать брюхо шарманки не придется.
Зои перевернула короб кверху днищем и, счистив с него грязь, обнаружила крышку с изображением сердца. Отодвинула четыре крючка, и крышка со скрипом открылась.
Мисс Гримм поднесла лампу и заглянула внутрь.
— Меха прохудились. Воздух выходит через дыры.
Повозившись в чреве шарманки, она отсоединила меха, а следом за ними и звуковой цилиндр — придирчиво его осмотрела: некоторые выступы-«кулачки» стерлись.
— Доставайте шарманку, которую нам одолжил мастер Трамник.
Снеговик подтащил стоявший у стены небольшой ящик и извлек из него новенькую шарманку с вишневыми лакированными стенками и золоченными уголками. Шарманка, которую Зои и мистер Пибоди украли из «Тио-Тио», походила на уродливого дедушку этой изящной красотки.
Зои вскрыла и ее.
— Меха очень похожи — можно поставить эти, — заметила она. — Думаю, что и «кулачки» удастся заменить…
Зои Гримм отодвинула снеговика в сторону и склонилась над шарманкой. Каморка наполнилась скрежетом, лязгом и раздраженным бормотанием…
С починкой Зои провозилась почти час. Ей повезло, что механизмы, приводящие в движение меха и цилиндр, не отличались от механизмов в прочих шарманках и не были повреждены, хотя и были загрязнены так сильно, что после их очистки кисточкой для часов лицо и руки Зои покрылись черно-бурой пленкой. Меха заменить удалось быстро, но вот с «кулачками» пришлось повозиться — они были накрепко вправлены в цилиндр и поначалу никак не отсоединялись.
И все же Зои справилась. Сломав ноготь, расцарапав ладонь и отсыпав старой шарманке столько ругательств, что даже мистер Пибоди слегка подтаял, она наконец надела цилиндр на валик. Щелкнули упоры.
— Ну что, попробуем?
Зои положила ладонь на ручку и… в следующий миг убрала ее.
— Давайте лучше вы, мистер Пибоди.
Она протянула шарманку снеговику, и тот принял ее с таким трепетом, будто ему вручили либо сокровище, либо часовую бомбу.
Крючковатые пальцы обхватили ручку.
Зои затаила дыхание.
А уже в следующее мгновение по каморке поплыла мелодия — мягкая, нежная, чуть заунывная, но будто бы скрывающая что-то, словно недоговаривающая.
Это была чарующая музыка, в ней звучали отголоски старых добрых времен, когда жизнь казалась проще и добрее.
Мелодия шарманки поселилась в голове Зои, она заполонила собой все, а потом пробудила в мисс Гримм ту маленькую девочку, которая долгие годы спала где-то в глубине ее сознания. Веселую, непоседливую кроху, обожавшую клетчатых котов, конфеты и карнавалы, любившую делать глупости и не стеснявшуюся выглядеть глупо, отринув занудные взрослые мысли о том, что о ней подумают. Зои будто что-то ужалило и подтолкнуло, она вскочила со стула, и ее ноги сами пустились в пляс.
А потом все оборвалось. Резко и грубо.
Мистер Пибоди отпустил ручку шарманки, и Зои тяжело дыша опустилась на стул. Эхо от мелодии все еще жило в каморке часовой башни, эхо от детских воспоминаний медленно оседало на дне сознания Зои.
Ноги гудели, как трубы пневмопочты, по которым прошли капсулы с посланиями, но мисс Гримм было не до того.
— Вы слышали? Слышали?! Она работает, я починила ее!
Зои перевела дыхание и раздраженно уставилась на снеговика.
— Как это «Ничего особенного»? Что значит, вы ожидали большего?! Я ее починила, и теперь все получится! Без нее нам не на что рассчитывать!
Говард Бек глядел на злодейку и ее помощника и ничего не понимал. Ну и что с того, что она починила эту странную шарманку: как эта дурацкая мелодия поможет им в ограблении?
Эти двое затеяли что-то грандиозное, что было ясно по оговоркам, которые Зои Гримм неосторожно бросала в его присутствии, но причем здесь шарманка? Он не слышал, чтобы кого-то грабили с помощью шарманок…
Но тут Зои Гримм сказала: «В хранилище не попасть без нее!» — и все тут же встало на свои места. Мелодия шарманки — это же ключ! Ключ к хитроумному музыкальному замку! У Мамаши была шкатулка, которая открывалась только если насвистеть определенные нотки — вероятно, то, что они собираются ограбить, также скрыто под подобным замком…
Эта странная парочка его не на шутку заинтересовала, и он навострил уши, вслушиваясь в то, что они обсуждали. Хотя правильнее будет сказать, что говорила только Зои Гримм: мистер Пибоди лишь кивал, пожимал плечами или мотал головой.
К слову, сейчас он как раз яростно замотал головой.
— Почему нет? — искренне возмутилась Зои. — Это же так просто! Вам всего лишь нужно рассыпаться, а потом собраться из снега заново, мистер Пибоди, но уже по ту сторону.
Хоть выражение лица снеговика не менялось, Говард мог бы поклясться, что Пибоди взглянул на нее, как на сумасшедшую.
— Что? Это бунт? — негодующе поджала губы Зои Гримм. — Это вы мой прихвостень, а не я ваш прихвостень — не забывайте! Что?! Как это вам не по силам оказаться в двух местах одновременно?! А вы окажитесь!
Снеговик демонстративно отвернулся. Весь его вид выказывал, что он оскорблен до глубины души.
— Ладно, обсудим это позже, — примирительно сказала Зои. — А пока подытожим план. Вы согласны?
Мистер Пибоди повернулся к ней, вытащил из зубов докурок папиретки и кивнул.
Говард подобрался, полагая, что сейчас услышит нечто крайне важное, но то, что он услышал дальше, было слишком глупо, нелепо и театрально даже в понимании куклы. От того, что говорила Зои Гримм, он едва не поперхнулся кляпом, и спасло его только то, что у него не было горла.
— Только представьте, мистер Пибоди! (закройте глаза, чтобы лучше представить, ах, вы не можете, ну, тогда я закрою свои!) Итак. Вижу это, как наяву! Гаснет свет! И в темноте начинает звучать чарующая музыка. А потом загорается прожектор! Вы и прочие снеговики стоите в тени — не забывайте, кто тут главный, а кто — всего лишь прихвостни! И вот в круге света появляюсь я — с помпой! Что? Нет, не с той помпой, которой качают воду, мистер Пибоди, не глупите! Итак, я стою там, великолепная и грозная! И у меня взгляд такой… такой… ну, зловещий, но в то же время… м-м-м… очаровательный! Надо будет отрепетировать позу: нет, угрюмо наклонив голову и сложив руки на груди, не подходит — я что, какой-то громила?! Думаю, я встану вполоборота, изящно вскинув подбородок. В общем, я обведу вестибюль величественным взглядом и… Да, точно: еще в это время с потолка пойдет снег, серебряные снежинки медленно опустятся на мой капюшон и на глупые лица этих недотеп-клерков! Все глядят на меня в восхищении и при этом дрожат от ужаса! Нет, это никакое не противоречие, мистер Пибоди, не умничайте! Все замерли, как восковые статуи, сверкают вспышки фотоаппаратов, запечатлевающих нас для первой полосы! И вот, когда все достаточно поражены, я взрываю шутиху и сообщаю: «Это ограбление!» Как думаете, добавить «Никому не двигаться»? Или лучше сказать «Поднять руки!» Нда-а… сложный выбор. Если я велю им поднять руки, то им будет неудобно аплодировать, когда закончится представление. Ну да ладно, решим это на месте. На чем я остановилась? Ах, да: «Это ограбление!» И вот мы, застав их врасплох и сбив их с толку нашим эффектным появление и грозным видом, требуем открыть хранилище и забираем все их денежки — с этим не должно возникнуть трудностей. Что, охрана? Не занудничайте, мистер Пибоди! Мы расправимся с ними в два счета! Нет, в один! И как завершение, я оставлю недотепам-клеркам немного чаевых! О, совсем забыла! Здесь не хватает танца! Синхронного танца снеговиков. Да, это будет невероятно! Я переплюну Человека-из-Льотомна! Все забудут его нелепое простецкое ограбление после такого!
Вдохновенную речь Зои Гримм прервало совсем не воодушевляющее мычание.
Зои раздраженно поглядела на сидевшую в углу куклу.
— М-м-м-м-м… — Говард Бек начал возиться, пытаясь развязать веревки.
— Тише там! — прикрикнула Зои и вскинула подбородок (прямо, как ее альтер-эго из мечтаний), но прежнего восторга уже не было. Кукла все испоганила.
— М-м-м-м… м-м-м-м…
— Да что ты будешь делать?! — Зои указала на Говарда снеговику. — Мистер Пибоди, ткните его пару раз зонтиком!
Но снеговик отчего-то не спешил исполнять приказ.
— Что? — удивилась мисс Гримм. — Ну и что из того, что он пытается что-то сказать! Это вредительская кукла — вряд ли мы дождемся чего-нибудь такого уж умного… — Мистер Пибоди с многозначительным видом достал из кармана пальто ржавый портсигар с дыркой от пули в крышке и извлек из него папиретку. Демонстративно — мол, я очень занят, мисс, вы что, не видите? — он поджег папиретку и лениво вставил ее в прорезь своего застывшего в ухмылке рта.
— Ладно-ладно! — проворчала Зои. — Узнаем, что ему понадобилось сообщить нам такого важного… И не беспокойтесь, мистер Пибоди, не стоит себя обременять: я и сама справлюсь…
Ворча о том, что в последнее время исполнительных и уважающих своего хозяина приспешников найти очень трудно, Зои подошла к пленнику и, пригрозив ему кулаком (вдруг он вздумает кусаться), вытащила кляп из его рта.
— Ваш дурацкий план ни на что не годен! — взвизгнул Говард и прежде, чем Зои вернула кляп на место, быстро-быстро затараторил: — В нем больше дыр, чем в решете Мамаши! Вы ведь говорили о Человеке-из-Льотомна, а значит, вы нацелились на злодейский банк с Площади!
— Ну и что? — с деланным равнодушием спросила Зои. — Что ты в этом понимаешь?
— Я много чего понимаю! Я, вообще-то, очень умный!
— Умненький-разумненький, — ехидно прищурилась Зои. — Я читала книжку про куклу, которая себя таковой считала. И чем все закончилось?
Говард устремил взгляд на шарманку. Сказанное Зои Гримм навело его на некую мысль: он вдруг вспомнил, кто такой этот «Коллоди», имя которого было вырезано на крышке. И тут он неожиданно все понял. Он узнал эту шарманку, ведь не раз слышал о ней от Мамаши. Чудесная шарманка кукольника Коллоди из городка Тарабар… Быть не может! Дело тут ни в каком не музыкальном замке…
«С этими двумя не все так просто!» — подумал Говард.
— Что молчишь? — спросила Зои. — Я-то полагала, тебя вообще невозможно заткнуть.
Говард насилу оторвал взгляд от шарманки и поглядел на Зои.
— «Ригсберг-банк» — опасное и очень мрачное место, — сказал он. — Мамаша запретила мне к нему даже близко подходить. Там водятся жуткие типы в черных цилиндрах — они ездят по городу ночами и похищают людей. Вы что, не знаете имя, которое в городе боятся произносить?
— Имя, которое боятся в городе произносить? Дай-ка подумать: надеюсь, это Зои Гримм!
Зои вдруг в гневе повернулась к снеговику:
— Да, я прекрасно помню, что говорила вам утром! Хочу, чтобы все говорили обо мне! И да, я понимаю, что они не смогут называть мое имя, если будут бояться называть мое имя! Вы очень доставучий и утомительный зануда, мистер Пибоди! Вам это говорили?
Снеговик самодовольно пыхнул папиреткой.
— Нет, вовсе не «Зои Гримм», а другое имя, — встрял Говард и, испуганно вжав голову в плечи, произнес: — Ратц.
Зои пару мгновений молча глядела на него, а потом… расхохоталась. Говард недоумевал: мистер Ратц, в его понимании, был совсем не тем, кто может вызывать смех.
— Ты прав, кукл… права, кукла… в общем, ты прав. Если бы кот был в своем логове, мыши и не подумали бы туда сунуться. Но дело в том, что его там нет.
— Как нет?
— Он сейчас в Пыльном море, на далеком маяке. Мы выманили его — не скажу, что это было так уж сложно. Так что Ратц и его свора нам не помешают.
Говард задумался. Это многое меняло. Многое — но не все.
— И все равно ваш план глупый.
— Это ты глупый! Да и что знать какой-то кукле о планах?
— Я не какая-то кукла! Я Говард Бек! Я очень хитрый и пронырливый, Мамаша говорит, что мне может позавидовать и лисица! И чтоб вы знали, прямо сейчас у меня в разработке очень сложный план!
— И что же это за план?
— Не скажу! Я ведь не какой-то простофиля, чтобы рассказывать план первым встречным! — По тому, как он это произнес, было очевидно, на кого он намекает.
— Эй, повежливее! И вообще, можно подумать, будто ты знаешь, что именно не так с нашим планом!
— Знаю. Вам очень повезло, что я все услышал. Чудесно совпало, что вы встретили в лавке игрушек Говарда Бека! Для вашего ограбления вам нужен Говард Бек! Без меня вы не справитесь!
Зои Гримм снисходительно усмехнулась, а снеговик затрясся в беззвучном смехе.
— Мистер Пибоди, вы слышали? Мы не справимся без этого коротышки. Срочно переделываем весь план.
Говард не распознал иронию и закивал.
— Да, нужно переделывать план. Хорошо, что я разбираюсь в планах.
Зои задумчиво нахмурилась. Говард выжидающе замер: что она решит?
— Почему мы должны тебе верить?
— Потому, что я помогу вам не за просто так!
— Неужели? — Зои поразилась подобной наглости.
— Ну да, — простодушно ответил Говард. — Мне тоже нужны денежки! Как говорит мой хороший друг Брекенбок: все, кто участвует в пьесе, заслуживают свою долю! Я хочу свою долю!
Он не уточнил, что злобный хозяин уличного театра из Фли всегда при этом добавлял: «Заслуживают? Несомненно! Получат! Сомнительно!»
— И сколько же ты хочешь? — спросила Зои. — Может, миллион?
— Нет. Я не жадный. Я хочу ровно две сотни фунтов и ни фунтом больше.
— Надо же. Две сотни… почему столько?
— Потому что столько стоит король-гусь.
Зои удивленно округлила глаза.
— И зачем, скажи на милость, кукле понадобился гусь?
— Не скажу! Я же не простофиля, чтобы выдавать незнакомцам важные вещи! Так что вам нужна помощь Говарда Бека, или вы уже, как говорит мистер Шпротт, констебль с нашей улицы, наканифолили себе тюремную решетку?
Зои бросила быстрый взгляд на мистера Пибоди, и тот кивнул.
— Что ж, Говард Бек, — сказала она. — Ты меня почти убедил. Поглядим, можешь ли ты быть нам полезен.
Мисс Гримм развязала коротышку, и тот, лишь очутившись на свободе, вскочил на ноги и вальяжно сдвинул на бок котелок.
— Но сперва условия! — воскликнул он. — Их всего два! Мне нужны черная бархатная маска, какие носят все уважающие себя грабители, и тайное прозвище, которым меня будете называть только вы. Гм… дайте подумать… — он приставил палец к виску, словно размышляя, и тут же вскинул его. — Придумал! Меня теперь будут звать — «Настоящий Человек» (ну, чтобы никто не понял, кто я такой).
Зои расплылась в улыбке.
— Это очень мило. Мы согласны с твоими условиями. И хотя я не совсем понимаю, зачем тебе маска, но… Что ж, добро пожаловать в банду Зои Гримм, Гов… — кукла затрясла головой, прерывая ее, и Зои исправилась: — мистер Настоящий Человек.
Зои протянула руку, и Говард ее пожал, после чего они оба с заговорщическим видом по старой злодейской традиции постучали себя указательными пальцами по носам.
В глазах мисс Гримм в этот миг промелькнул коварный блеск. Нет уж, она не была простофилей. Впрочем, Говард ошибался не только в этом: их встреча в лавке «Тио-Тио» не была никаким чудесным совпадением. А если уж начистоту, то появление носатой куклы в логове Зои Гримм являло собой чудесное не-совпадение.
Злодейка в красной пелерине достала из кармана картонку, сверилась со списком дел и сказала:
— Осталось всего две вещи. На очереди — парк Элмз: зажжем парочку свечек. Сколько там до полуночи?!