За день до описываемых событий. 36 с половиной часов до Нового года.
Похожий на толстого и невероятно старого серого кита, дирижабль «Воблиш» отчаливал. Огни в центре площади загорелись красным. Когда лебедки в дюжине станционных тумб пришли в движение, швартовочные тросы-гайдропы стали разматываться, и «Воблиш» медленно пополз вверх.
Его оболочка во время стоянки успела покрыться снегом, и сейчас белое покрывало трещало, разламывалось и облетало с нее комьями. Командир причальной команды, в одной руке державший зонт, высоко поднял фонарь с двумя лампами — несколько раз теплым рыжим светом мигнула верхняя, оповещая станционную рубку и господина старшего диспетчера о том, что наземная команда свою часть работы почти выполнила.
Прожектор над окном диспетчерской башни мигнул в ответ, давая приказ к расцепке.
Командир причальной команды переключил фонарь, и синим светом загорелась нижняя лампа. Мигнула, погасла, мигнула, погасла…
В тот же миг причальщики у тумб синхронно толкнули рычаги, и замки на гайдропах расцепились.
С «Воблиша» раздался гудок, и экипаж судна втянул освобожденные тросы через клюзы.
Дирижабль поравнялся с четвертыми и пятыми этажами выходящих на площадь Неми-Дрё домов.
Роберт Томмс, человек с лицом полуразбуженного сомнамбулиста, стоял у большого круглого окна и глядел на улетающий «Воблиш» с тоской. Он неимоверно хотел оказаться на борту, сесть в кресло у иллюминатора и, задернув шторки, улететь из Тремпл-Толл, чтобы никогда сюда не возвращаться. Он хотел сбежать, но просто не мог этого сделать.
«Воблиш» поднялся в небо над площадью и пополз на запад, в сторону Сонн. Вскоре он исчез из виду, и мистер Томмс с горечью и разочарованием, какие бывают только при возвращении из мечтаний в промокшие в луже туфли понурой реальности, отвернулся от окна.
Часы ударили половину шестого, и мистер Томмс вздрогнул, бросив на них взгляд: рядом с основным циферблатом разместился второй, служебный, на котором стояли отметки: «Время ланча», «Прибыль», «Увольнение бездарей», «Жестокая кара», «Второй ланч», «Шпилька биржевикам», «Подлизаться к Ней», «Третий ланч», «Устроить выволочку подчиненным», «Послеобеденный сон», «Травля» и «Время пирожных». Сейчас единственная стрелка на нем замерла между отметками «Увольнение бездарей» и «Жестокая кара».
Пытаясь унять лихорадочное сердцебиение, мистер Томмс вернулся к огромному столу красного дерева и опустился на самый краешек неудобного кресла для посетителей: кресло за столом отсутствовало, но, даже если бы оно стояло на своем месте, Роберт Томмс ни за что не решился бы в него сесть — он слишком боялся хозяина кабинета.
В этом мрачном помещении мистер Томмс чувствовал себя очень неуютно и неуместно. Под ногами был дорогущий бордовый ковер, ступать на который казалось кощунством. Обитые красным деревом стены давили, словно с внешних сторон в них упирались винты, медленно, но неотвратимо сдвигающие стены друг к другу. Постоянным жильцом в кабинете был сигарный дым — он не желал рассеиваться месяцами, и его бурые клубы висели под потолком да по углам. Дорогой (но от того не менее зловонный) табак «Ротшильдсс» походил на старшего, успешного, брата самого дешевого и отвратного табака «Гордость Гротода», дымные облака от которого порой приходилось разрывать клещами.
Но хуже всего были портреты. Ими были завешаны почти все стены и на них были изображены злобные и коварные люди: хозяин банка Сесил Ригсберг, госпожа управляющая, господин судья Сомм, парочка самых богатых и влиятельных фабрикантов из Гари, господин главный врач Больницы Странных Болезней, хозяин биржи господин Фоггвилл и хозяйка ресторана с Чемоданной площади Пенелопа Примм. Но самый большой портрет — в полный рост — принадлежал хозяину кабинета.
Мистер Томмс боялся всех этих людей на картинах — ему казалось, что эти важные джентльмены и дамы, изображенные на них, глядят ему прямо в душу, выискивая в ней крохи слабости, чтобы после извлечь свою выгоду. Под их презрительными прищуренными взглядами он ощущал себя жалким ничтожеством, которым, как он и сам признавал, он и являлся.
Хотелось вскочить на ноги, хлопнуть дверью и броситься прочь по коридору, но он не смел. Его вызвали, а значит, нужно подавить дрожь в коленях, не обращать внимания на легкое головокружение и стараться не думать про бездонную пустоту в животе. Нужно ждать и не терять самообладания.
В руках мистер Томмс сжимал толстую, как «Словарь конторских и бюрократических терминов для ценителей и почитателей канцелярского слога и длиннот» и тяжеленную, как сердце самого мистера Томмса, расчетную книгу под названием, которое он старался произносить вслух как можно реже и за которое, он был уверен, он заслуживал порицания и всеобщей ненависти.
Вызвали его, без сомнения, именно из-за того, что что-то в этой книге хозяину кабинета не понравилось.
Решив кое-что уточнить, пока есть время, мистер Томмс открыл книгу, сверился с отчетной таблицей, нашел нужную запись и многократно обведенную кружочком цифру под косой чертой итога. Цифра в кружочке не давала ему спать по ночам — это был его личный вклад в горе и отчаяние, в котором ворочался город.
«Просто шикарная цифра, Томмс! — хвалили его коллеги по третьему этажу. — Ты настоящий мастер! Мастер отравитель жизней!»
Слушая это, он улыбался и отшучивался — не мог же он сказать этим черствым, бездушным людям, что он ненавидит эту цифру и себя заодно? Нет, он пытался прикинуться таким же, как и они, и более того — еще более черствым и бездушным. Отдел, в котором он служил, обязывал.
Мистер Томмс поддел пальцем закладку-бирку с отметкой «Итог года. Список № 34» (прошлогоднюю) и перелистал до нее. Глянул в низ страницы: цифра в кружочке под косой чертой ничем не отличалась от нынешней.
— Видимо, этого недостаточно, — пробормотал он. — Теперь ясно, отчего он так зол… Наверное, заставит меня найти еще одного. Но как мне успеть?! Что же делать?
Ответить на этот вопрос мистер Томмс не успел. Из-за стены раздался столь хорошо знакомый ему скрежет, который являлся ему в кошмарах в редкие моменты забытья и сейчас вызвал у него ноющую зубную боль.
Томмс захлопнул книгу и вскочил на ноги.
Почти в тот же миг портрет хозяина кабинета отъехал в сторону на скрытом механизме, открывая чернеющее нутро потайного хода. Из него, покачиваясь, выехало огромное кожаное кресло, в котором, закинув ногу на ногу, с удобством разместился хозяин кабинета собственной самодовольной персоной.
Мистер Томмс дернул рукой, останавливая порыв достать из кармана сюртука платок и протереть выступивший на лбу пот. В присутствии этого человека он всегда испытывал ощущение, близкое к ужасу. И не случайно: хозяин кабинета был едва ли не худшим человеком в Тремпл-Толл. По правде, Томмс сомневался, что это человек. Он искренне полагал, что его начальник — какая-то жуткая тварь из Ворбурга, надевшая на себя костюм из человеческой кожи, чтобы скрыть ворох склизких щупалец и уродливые бесформенные отростки.
На деле внешне Варфоломеус Б. Выдри не был хоть чуточку приятнее любого из монстров, которые могли скрываться внутри. Его широкое сине-багровое лицо казалось оплывшим из-за пары-тройки подбородков. Всклокоченные бакенбарды перерастали прямо в косматые, фигурно подкрученные брови. Глубоко посаженные глаза коварно и зловредно блестели, а похожий на птичий клюв нос закручивался крючком.
Помимо прочего, мистер Выдри являлся гордым обладателем одного из самых впечатляющих и пугающих животов в Саквояжном районе. Глава Грабьего отдела походил на аэробомбу в дорогом костюме и цилиндре. Если представить, конечно, что аэробомба способна пыхтеть, кряхтеть и фыркать и при этом неспособна выпустить из зубов толстую сигару.
— Томмс! — раздраженно бросил мистер Выдри. — Вы снова бессовестно опоздали! Сколько я должен вас ждать?!
Роберт Томмс сглотнул и кивнул. Несмотря на то, что он явился не просто вовремя, а сам ожидал полчаса, спорить он не решился.
— Прошу прощения, сэр… — промямлил он. — Больше не повторится.
— Разумеется, не повторится.
Мистер Выдри лениво нажал педаль на подножке кресла, и его необычное средство передвижения, заскрежетав, поползло по проложенным прямо в ковре рельсам к столу.
Обогнув стол, кресло развернулось и встало.
Мистер Выдри выпустил изо рта облако бордового дыма и хмуро уставился на подчиненного.
— Вы знаете, зачем я вас вызвал, Томмс?
— Да, сэр, я догадываюсь. Вероятно, все дело в…
Мистер Выдри щелкнул тумблером на подлокотнике, и выдвинувшиеся из-за спинки кресла раструбы взвыли, заглушая бормотание клерка.
— Заткнитесь, Томмс! — рявкнул мистер Выдри. — Вас никто не спрашивал!
— Простите, сэр.
Толстяк переключил другой тумблер, и из-за спинки выползла пара механических рук. Одна сжимала бокал, в другой была бутылка из темно-красного стекла с вычурной розоватой этикеткой. Мистер Томмс знал, что на этикетке написано: «Бармаблео Маретт». Самое дорогое вино во всем Габене — чтобы позволить себе один глоток такого вина, Роберту Томмсу пришлось бы проработать десять лет и при этом забыть о выходных.
Механические руки тем временем наполнили бокал и передали его мистеру Выдри. Тот вальяжно принял его и, вернув лязгающие манипуляторы обратно в скрытые в спинке кресла футляры, пригубил.
— Вы знаете, какой сегодня день, Томмс? — спросил он, сверля клерка глазами.
Мистер Томмс промолчал, не решаясь ответить — вдруг, его не спрашивали, и толстяк раздраженно запыхтел:
— Отвечайте, когда к вам обращаются, Томмс!
— Да, сэр! — дрогнувшим голосом ответил Роберт Томмс. — Один день до Нового года…
— Раз не знаете, я вам скажу, Томмс! Один день до Нового года! А это значит, что завтра в Старом центре, в шикарных апартаментах мадам Ригсберг, пройдет званый ужин. Вы знаете, что я должен буду туда принести, Томмс?
— «Грабий список», — едва слышно проговорил мистер Томмс.
— Что вы промямлили, будьте вы неладны?!
— «Грабий список», сэр, — чуть громче сказал мистер Томмс. — Вы должны будете принести туда «Грабий список».
Мистер Выдри поморщился.
— Зачем так орать? К тому же вы ошиблись, Томмс. Как и всегда. Я должен буду принести на ужин к мадам Ригсберг не то, что вы там назвали, а «Грабий список». — Он кивнул на том расчетной книги, которую прижимал к впалой груди мистер Томмс. — Вы ведь знаете, что на Новогоднем званом ужине мадам Ригсберг всегда лично проверяет «Грабий список»? Неужели вы рассчитывали, что в этом году ваша уловка пройдет? Вы меня предали, Томмс! — рявкнул мистер Выдри, и подчиненный отпрянул.
— Что? Нет, сэр! Я ни за что бы не…
— Вы хотите меня унизить! Хотите выставить идиотом перед мадам Ригсберг.
— Нет, сэр!
— Вы полагаете, что я принесу мадам этот не заслуживающий внимания мусор? То, что вы мне предоставили утром, это не «Грабий список»! В нем ровно столько же имен безнадег, сколько и в прошлом году! Вы хотите украсть мою премию? Вы хотите, чтобы мистер Муни, глава Биржевого отдела, меня на смех поднял? Вы хотите, чтобы мадам Ригсберг была мною разочарована? И обо всем рассказала своему отцу, господину основателю банка? Метите на мое место, Томмс?
Мистер Томмс затрясся от ужаса.
— Нет, сэр! Я никогда бы не посмел!
— В таком случае, вы идиот, Томмс! И тогда ваш промах — это просто плохо выполненная работа. Я уже всерьез раздумываю о том, чтобы вышвырнуть вас с вашей должности, Томмс. Вышвырнуть прямо через это окно! Вы не справляетесь! Ваш непрофессионализм вызывает у меня мигрень!
Губы мистера Томмса задрожали. Угроза мистера Выдри не была взята из воздуха: предшественника Томмса, мистера Доддсона, именно так и уволили — выбросили через окно, и он разбился, пролетев четыре этажа.
— Но знаете что, Томмс? — Губы мистера Выдри расползлись в тонкой улыбке. — Я вас раскусил.
— Раскусили, сэр?
— Я понял, что вы задумали. И… я уважаю это!
Хуже угроз от мистера Выдри было только это вот паточное добродушие. Мистер Томмс пока не понимал, что начальник имеет в виду, но в любом случае для него добром это не должно было закончиться.
— Вы решили разыграть рискованную партию, Томмс! Решили выделиться, так? Принесли мне неполный список и заставили меня представить себе во всех красках завтрашнее унижение на званом ужине, в то время как где-то на вашем жалком столе на третьем этаже преспокойно лежит себе папочка с… кхм… скажем, еще шестью именами.
— Сэр?! — пораженно прошептал мистер Томмс. — Еще шесть имен? Но это невозможно…
Мистер Выдри расхохотался.
— «Но это невозможно», — сказали бы вы, если бы никакого плана у вас не было. Но мы ведь уже выяснили, что вы прикинулись, чтобы разыграть меня. А в вас есть стержень, Томмс! Продолжаете играть роль! Припасли еще целых шесть имен для моего «Грабьего списка» и стоите тут, разыгрывая недоумение. Ну да ладно, хватит набивать себе цену. Ваш замысел удался. Если вы принесете мне завтра до десяти часов вечера полный «Грабий список» с еще шестью именами, я, так уж и быть, подумаю о том, чтобы назначить вам премию и выдумаю для вас небольшую новенькую должность для повышения. Ваш план удался. Вы рады, Томмс?
— В пределах банка запрещено испытывать радость, — понуро сказал мистер Томмс.
— Ах, оставьте эту конторскую дотошность, Томмс. Спрашиваю вас: вы счастливы?
Но мистер Томмс не был дураком — дурак не смог бы продержаться целых восемь лет под началом этого жуткого человека. Роберта Томмса нельзя было так просто загнать в ловушку, он хорошо знал, что за счастье, радость и даже за воодушевление под этой крышей грозит штраф.
— В пределах банка запрещено испытывать счастье, — сказал он.
— Не будьте столь раздражающим занудой, Томмс, — пренебрежительно махнул пухлой рукой мистер Выдри. — Скоро Новый год, как-никак. Я жду от вас полный список завтра. В ином случае… — мистер Выдри многозначительно кивнул на окно, и мистер Томмс поймал себя на том, что его одолел обморок. За время службы в «Ригсберг-банке» он научился падать в обморок и при этом не подавать виду.
— Вы свободны, Томмс. Грабий отдел полагается на вас.
— Да, сэр. — Мистер Томмс почтительно кивнул и вышел за дверь.
Мистер Выдри и прочие неприятные личности с портретов пристально глядели ему вслед.
***
Роберт Томмс медленно брел по улице.
Шел снег, кругом светились витрины лавок, по своим делам торопились прохожие: кто-то волочил елку, кто-то нес упакованные подарки.
До Нового года оставался всего один день, но мистер Томмс не чувствовал праздничного настроения, ему было грустно и гадко. Ему казалось… нет, он был уверен, что не заслуживает праздника. Кто угодно, но только не он.
Мистер Томмс на миг замер у окна лавки «Печенье Патти». Внутри толпились люди, а с выстроенных на витрине пирамидой жестянок с печеньем на него глядел Человек-в-красном. Его пристальный взгляд из-под кустистых седых бровей будто допытывался: «Ты хорошо себя вел?»
Роберт Томмс сглотнул, поднял воротник пальто и двинулся дальше.
Саквояжный район сам на себя не походил: стемнело, но вдоль улиц горело множество фонарей, квартал тонул в шуме и предвкушении. Но все это напускное, все фальшивое, как душевность ростовщика или щедрость хозяина курильни дурмана. Эти кварталы заманивают, пытаясь прикинуться дружелюбными и уютными — такими праздничными, но правда в том, что за улыбками спрятаны зубы, а на дне светящихся взглядов копошатся дурные намерения.
Томмс знал это лучше других и ни на мгновение не верил в пряничность старого злыдня по имени Тремпл-Толл, который отчаянно пытался прикинуться добрым дядюшкой.
— Эй, мистер! — Грязные руки в дырявых перчатках-митенках схватили Роберта Томмса за рукав, вырвав его из размышлений.
— У меня нет ни спичек, ни мелочи, — буркнул Томмс, пытаясь вызволить руку, но хватка была очень цепкой.
— Берегитесь, мистер! — словно не услышал его помятый тип с всклокоченными волосами и плесневелой щетиной — настоящий бродяга. — Не дайте им схватить себя!
— Что? — нахмурился мистер Томмс. — Кому?
— Они прячутся в темноте внизу! — Бродяга округлил глаза. — Выжидают! Строят планы! Иногда выбираются на поверхность!
— О ком вы говорите?
— Это они похищают детей в городе! Хватают их и затаскивают через люки под землю! Люди-кроты, они живут в глубине под Габеном!
Томмс поморщился и вырвал руку. Один из этих сумасшедших! Приглядевшись, он понял, что бродяга не только безумен, но еще и пьян.
— Оставьте меня, — бросил Роберт Томмс и поспешно обошел безумца.
— Это не просто городская легенда! — кричал ему вслед бродяга. — Они там! Выжидают! Я тоже не верил… они похитили моего племянника…
Мистер Томмс все отдалялся, и вскоре крики сумасшедшего исчезли, слившись с шумом станции «Заморочный рынок».
— Люди-кроты, тоже мне… — раздраженно буркнул банковский служащий.
Это была одна из странных городских легенд, которые травят в салонах и клубах и на которые всякий раз наслаиваются все новые, непременно жуткие и кровавые подробности. Истории о людях-кротах живут в гостиных, в кабинетах и на скамейках в парке. Но в действительности мало, кто воспринимает их как что-то большее, чем просто дешевую «утку» от газетчиков из «Сплетни». Важные джентльмены и дамы лишь смеются, ну а строгие нянюшки пугают своих непослушных воспитанников: будете шалить, и из-под земли появятся злющие люди-кроты. Они вытащат вас прямо из ваших теплых постелек и уволокут в свои подземелья, где сожрут, не оставив от вас и косточек.
Мистер Томмс не верил во всю эту чепуху — он был очень-очень конторским клерком, и в его жизни не было места суевериям. Суеверные люди — это бездельники, — полагал он, — у которых слишком много свободного времени для того, чтобы считать черных котов или выглядывать в черноте под канализационными решетками людей-кротов, которые якобы живут под Габеном, еще глубже, чем канализации, стоки и коллекторы…
— Ничего там нет.
Роберт Томмс вдруг поймал себя на том, что стоит у края как раз такой решетки и вглядывается в черноту внизу. Ему даже показалось, будто там что-то двигается. Крыса… или?..
Затрещал звонок подошедшего к станции трамвая, и мистер Томмс вздрогнул. Поежившись от холода, он побрел дальше по улице.
Из темноты под решеткой вынырнула огромная черная морда, шевельнулись усы, свет станционных фонарей блеснул на круглых слепых глазах.
Поведя носом, морда снова скрылась во тьме.
— Вот и правильно, — хрипло проговорили из-под земли. — Ничего здесь нет…
Но мистер Томмс этого уже, разумеется, не слышал. Он вернулся к своим мрачным размышлениям.
Мимо прополз бордовый омнибус, украшенный праздничными огоньками, группка бедно одетых детей, выстроившись на лесенке у скобяной лавки, пела новогоднюю песню-кэролл «Семнадцать мышек» — тоненькие голоса были похожи на колокольчики.
Томмс не слышал. Он брел по улице, терзаясь сомнениями и страхами.
Вскоре он оказался у дверей небольшого кафе, немного потоптался на пороге (заходить не хотелось) и, пересилив себя, вошел внутрь, сразу же погрузившись в кофейное облако дыма от папиреток.
— Эй, Томмс! — окликнул его мистер Ти, и мистер Томмс, тяжко вздохнув, снял пальто и шляпу. Повесив их на вешалку, он направился к столику, за которым его ждал единственный друг.
Мистер Ти был великолепным собеседником, а еще тем, кто никогда его не осуждал. Они познакомились пару месяцев назад в книжной лавке «Переплет», но Томмсу казалось, что они знакомы многие годы: Ти был очень душевным и искренним человеком — он был полной противоположностью тех склизких и едких существ, которые окружали его в конторе.
— Я заказал вам чашку «Шерринс», — сказал приятель с широкой улыбкой. — Но, судя по вашему виду, вам не помешало бы выпить что-нибудь покрепче. Чего хмуритесь? Праздник же скоро!
— Да уж, праздник. — Томмс опустился на стул. — Не вижу в нем ничего хорошего…
Принесли исходящий паром и искрами кофе, и банковский клерк уставился на него, словно загипнотизированный.
Мистер Ти пододвинул к нему чашку.
— Что стряслось?
Томмс неловко прикоснулся к чашке, но почти сразу же убрал руку.
— Выпейте, — сказал приятель. — Вам нужно согреться. К тому же здесь подают лучший «Шерринс» в городе.
Томмс отпил. Вместе с кофе в него забрались и искры.
— Так что стряслось? — спросил Ти и расхохотался. — Вы словно лягушку проглотили. — Он прищурился. — Эй, вы что, были в «Лягушках Жабо»? Мы же собирались вместе туда пойти!
— Никаких лягушек, Ти, — угрюмо сказал Томмс.
— Тогда что? Только не говорите, что вас заставили работать в новогоднюю ночь! Не настолько же они бессердечные.
Томмс поморщился.
— Выдри, — мрачно сказал он. — Толстяк вызвал меня к себе. Он был недоволен. «Грабий список» все еще не закрыт, а завтра уже Новый год.
Мистер Ти нахмурился.
— Я догадываюсь, что он потребовал.
Томмс кивнул.
— Мне нужно внести в него еще шестерых безнадег, — горестно сказал он. — Шестерых, Ти, вы только представьте! Еще шесть людей, чья жизнь будет разрушена…
И тут мистера Томмса прорвало:
— Ненавижу Выдри, — прошипел он. — Ненавижу это проклятое место на Площади, с его темными этажами и проклятым лифтом. Там и прежде было мерзко, но с тех пор, как у штурвала встала новая госпожа управляющая, все стало намного хуже. Раньше мы просто присасывались к людям, как аптечные пиявки, а теперь нас заставляют выжимать их иссушенные тела.
Мистер Ти сочувственно покивал.
— Вы говорили, что давно ушли бы оттуда, если бы могли.
— Если бы мог! — воскликнул мистер Томмс. — Я уже не могу притворяться, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Я уверен: кто-то из этих негодяев в цилиндрах уже догадывается, что я не один из них. Но пока никто не подает виду… Знаете, я мечтаю о том, чтобы все это оказалось просто затянувшимся дурным сном. Если бы я только мог однажды просто не явиться… Я уже не могу видеть эту самодовольную, разлазящуюся по швам рожу Выдри!
Поток жалоб мистера Томмса прервала бурная сцена за соседним столиком:
— А я хочу сливовый кофе со сливками! — возмущенно воскликнула молодая женщина с растрепанными светлыми волосами, в которые тут и там, видимо, в качестве украшения были вплетены карманные часы. — Я сюда за ним пришла! И я его получу!
Престарелый официант пробубнил:
— Мэм, я еще раз вынужден вам повторить, что у нас не подают такой кофе.
— А я знаю, что он у вас есть! — разгневанно ответствовала посетительница. — Мне сказали, что он у вас есть! И я его хочу! Я выбралась из дома только ради него!
— Позвольте узнать, кто вам сказал о том, что у нас есть такой кофе?
Женщина вскинула указательный палец и со значением заявила:
— Две вороны! Вы хотите сказать, что они соврали?!
Горбун окинул ее усталым взглядом — сумасшедшая, что тут скажешь — и буркнул:
— Я узнаю, что можно сделать, мэм. — После чего развернулся и направился к стойке.
— Да уж, узнайте! — крикнула она ему вслед. — И поскорее! Не хочу здесь состариться!
Женщина отвернулась и что-то забубнила себе под нос. Вскоре присутствующие забыли о ее существовании: в этом городе полно чудаков и безумцев — ничего примечательного.
Мистер Томмс и его собеседник вернулись к прерванному разговору.
— Знаете, Ти, — буркнул мистер Томмс, — скажу вам по секрету, но мне бы очень хотелось, чтобы к нам снова наведался… — он понизил голос: — Человек-из-Льотомна.
— Что?! — пораженно выдохнул приятель. — Вы понимаете, о чем говорите?
— Я понимаю, — раздраженно проговорил Томмс. — Но эти толстяки в цилиндрах… Они столько лет пользуются своей безнаказанностью: полиция работает на них, судьи — их лучшие клиенты. Они никого не боятся. Но Человек-из-Льотомна уже доказал, что они не всемогущи…
— Тише, — испуганно проговорил приятель, оглядевшись по сторонам: кажется, чудачка за соседним столиком слушала, о чем они говорят. — Это опасные разговоры… Не стоит привлекать внимание.
— А мне все равно — пусть бы кто-то и услышал и даже донес мои слова до Выдри. Если бы вы только знали, что там происходит… Кто-то должен наказать их за все их злодеяния. И если это по силам только… злодею, то так тому и быть. Для меня лучшим подарком на Новый год был бы заголовок в «Сплетне»: «Ригсберг-банк снова ограбили!»
Мистер Ти пристально поглядел на Томмса.
— Вам точно нужно что-то покрепче «Шерринс», друг мой.
— Он сказал, что, если я подведу его, меня уволят и… — Томмс запнулся — он не хотел рассказывать, что именно это значит.
— Вы ведь не можете просто уйти оттуда, так?
Мистер Томмс покачал головой.
— От них так просто не уходят. К тому же я слишком много знаю. Думаете мне не приходило в голову сбежать? Но в этом городе мне не спрятаться. Они меня найдут.
Он замолчал. Повисла тишина.
— И что вы будете делать? — спросил Ти. — Ведь, насколько я помню, даже одного безнадегу трудно заполучить.
— Нетрудно. Но это длительный процесс. За один день провернуть подобное практически невозможно, ну а шесть имен… это… это…
— Я вам сочувствую, дружище.
Томмс скрипнул зубами.
— Есть небольшой шанс. Но это опасно. Мне придется привлечь этого ужасного человека.
Мистер Ти ахнул и прошептал:
— Вы говорите о том, о ком я думаю?
Томмс кивнул.
— Я очень не хочу этого делать, но Выдри… он просто не оставил мне выбора, понимаете? И теперь мне нужно… — Роберт Томмс запнулся, — нужно запастись лимонными леденцами…
Мистер Ти побледнел и взялся за свою чашку. Пальцы его дрожали.
***
8 часов до Нового года.
Несмотря на то, что до Нового года оставались считанные часы, в Тремпл-Толл в какой-то момент начали происходить очень недобрые дела.
Темные личности с дурными намерениями и официальными документами, позволяющими воплощать эти самые намерения в жизнь, прилежно и аккуратно выполняли свою работу.
На улице Сверчков на краю крыши замер человек в длинном черном пальто, котелке и круглых конторских очках на носу. Он спрятал узкую короткую пилу в стоящий на карнизе саквояж и достал жилетные часы, при этом не спуская пристального взгляда с улицы внизу.
В какой-то момент часы издали нервный перезвон, и человек в очках подобрался. Мистер Будущий Несчастный Случай должен был вот-вот появиться.
Из-за угла, ни о чем не подозревая, вышел престарелый джентльмен в кашлатом ношенном пальто и шапокляке ему под стать, и человек на крыше приготовился.
Спрятав часы, он присел и прикоснулся рукой в черной кожаной перчатке к большой сосульке, растущей из карниза.
Сосулька эта держалась на одном не очень-то честном слове — почти у самого основания она была подпилена.
Престарелый джентльмен, пока еще беззаботный и живенький, все приближается, а человек на крыше начинает обратный отсчет…
В какой-то момент раздается едва слышный треск льда, за ним следуют свист и глухой удар. А затем улицу наполняют крики. Кровь багровыми пятнами брызжет на снег, а человек в черном исчезает, словно на крыше его никогда и не было.
А между тем в другой части Тремпл-Толл, на улице Граббс, в лавку «Семейное дело Труффель», продающую спички и химрастопку, вошел человек в низко надвинутом на лицо котелке, с замотанным бурыми бинтами лицом. В заплечном мешке у него позвякивали железные банки, в которых что-то плескалось, а между пальцами плясала тонкая длинная спичка с синей головкой.
Вскоре из лавки послышался короткий женский вскрик, раздался железный лязг, а затем что-то упало на пол.
Через какое-то время человек с забинтованным лицом вышел на улицу и, размотав бинты, слился с толпой прохожих. Ну а тем временем из лавки «Семейное дело Труффель» повалил зловонный багровый дым, в засаленных окнах появились рыжие отблески. Начинался пожар…
На другой стороне улицы, у тротуара, стоял неприметный экипаж. Внутри сидел человек в черном, похожий точь-в-точь на человека с крыши на улице Сверчков. Увидев, разгорающееся зарево в лавке химрастопки, он пару раз стукнул в крышу экипажа, и тот тронулся с места под крики заметивших пожар похожих.
На Чемоданной площади дела обстояли не лучше.
В здание важного и мрачного Паровозного ведомства поспешно зашел молодой служащий с раздутым от официальных бумаг портфелем. Шаги клерка эхом отдавались от мраморных плит пола и тонули в жужжании вестибюля.
Молодой человек поздоровался с парой спешащих по своим делам коллег и прошел к лифту. Дернув за рычаг вызова, он задрал голову и уставился на латунный полукруг с отметками этажей и на медленно ползущую по нему стрелку. Это размеренное зрелище так его поглотило, что он не заметил, как качнулся стебель растущей в нише возле лифта гигантской мухоловки по имени Гораций. Гораций прежде никогда не проявлял признаков враждебности ни к служащим ведомства, ни к посетителям, но сегодня в него будто что-то вселилось. Он раскрыл пасть-бутон и, изогнув стебель, дернулся к клерку.
Несчастная жертва заорала, когда пасть мухоловки сомкнулась вокруг ее головы, но вскоре крик оборвался. К месту происшествия спешили служащие Паровозного ведомства, кто-то звал констебля и начальника вокзала. Вестибюль захлестнула сумятица.
Пользуясь ею, с одной из скамеек, стоявших в некотором отдалении у лифта, поднялся человек в черном пальто и строгих конторских очках, выглядевший, как кузен мрачных личностей с улицы Сверчков и с улицы Граббс. Сложив газету, которую он якобы все это время читал, человек в черном удалился незамеченным, лишь ненадолго задержавшись у входа, чтобы пропустить вокзальных констеблей…
Странные и пугающие события продолжались. В северной части Тремпл-Толл, на улице Семнадцати Слив, очередной человек в черном с жилетными часами в руках поджидал очередную жертву, а беспечный мистер Будущий Несчастный Случай все приближался, даже не догадываясь, что его ждет.
Вот он (или вернее, она — сухощавая мадам с зонтиком) появляется из дверей гильдии Адвокатов и, спустившись по ступеням, следует вдоль по улице, в сторону ГНОПМ. Но пройти далеко ей не суждено — прямо у нее на пути притаился в своем скрытном коварстве люк без крышки, прикрытый холстиной и припорошенный снегом.
Нога в остроносом сапожке ступает на холстину и… оп!.. вот мадам была, а вот ее уже нет. И только из черноты зияющего в тротуаре отверстия недолго раздаются крики боли и рычание заблаговременно приманенных кое-кем песьих крыс, раздирающих несчастную…
Ну а если перебраться в самое сердце Тремпл-Толл, то можно обнаружить вот такую сцену. Слева чернеет отталкивающее здание «Ригсберг-банка», неподалеку жужжит редакция газеты «Сплетня», а у пассажа Грюммлера снова образовался затор. Это же площадь Неми-Дрё!
А значит, где-то среди лавок, кафе и магазинчиков, выходящих на нее своими окнами, затесалась и цирюльня «Бритва Шарли», известное и уважаемое место. Здесь никогда не бывает свободных мастеров, а в креслах у зеркал всегда кто-то сидит. Звенят механизмы, щелкают ножнички, свистят латунные зубочисты.
— Полагаю, вам как обычно, сэр? — справляется брадобрей в фартуке, склонившись к уху упитанного завсегдатая в расшитой цветами жилетке, после чего, получив утвердительный ответ, запускает цирюльный механизм с восемью руками, настроенный на «Флориш Рене. Освежить».
О, «Флориш Рене» — одна из моднеших и элегантнейших стрижек этого сезона, но прежде она не включала в себя безумное полосование клиента бритвами и пронзание его ножницами. Кровь брызжет на зеркало, а инструменты для стрижки и бритья все продолжают свою исковерканную безумную «стрижку». И снова раздаются крики. И снова никто не замечает человека в черном, который разместился на диване в углу и словно бы просто ждал своей очереди подравнять и без того лаконичные конторские бакенбарды. К слову, когда цирюльня погрузилась в кошмар, он тут же передумал их подравнивать. А еще никто не замечает тоненькую скрепку, просунутую между шестерней вышедшего из-под контроля механизма…
— Ужасный несчастный случай! — восклицает кто-то. — Ужасный несчастный случай!
И верно: со стороны это и прочие описанные выше происшествия могут показаться не более, чем трагичными стечениями оказавшихся роковыми обстоятельств.
Пять мнимых несчастных случаев. Все в разных концах Саквояжного района, ни одна из жертв друг с другом не связана — ни на первый, ни даже на десятый взгляд. Но правда в том, что всем этим управляла единая рука хитроумного манипулятора.
Так кто же все это организовал? Вероятно, это настоящий злодей, скрывающийся в потемках и подтачивающий свои острые зубы, безумно хохочущий и скрежещущий кривыми когтями по стене (ради пущего драматичного эффекта).
На деле же это крайне неприметный мистер, скрючившийся за конторским столом, среди дюжины таких же неприметных клерков за такими же, заваленными бумагами, столами.
Этот «злой гений» вовсе не строит козни, как можно было ожидать, а всего лишь пытается пообедать слегка зачерствевшим клюквенным пончиком.
Третий этаж «Ригсберг-банка» живет своей жизнью: суетится в преддверии Нового года. За окнами, которые почти не пропускают света, идет снег. В спертом канцелярском воздухе висят запахи чернил, бумаги и клея для марок. Лихорадочный перестук клавиш пишущих машинок порой прерывается грохотом штемпелей и скрежетом маркировочных компостеров. То и дело раздаются хлопки прибывающих капсул внутренней пневмопочты.
Все отделы пытаются успеть закрыть отчеты, клерки выпрыгивают из туфель, стараясь выслужиться перед начальством и выгрызть себе небольшую премию. Скрипят зубы, дымятся головы, из ушей идет пар. И все равно то и дело процентщики и биржевики, портовики и фабричники, ссудники и пылевики находят время, чтобы бросить заинтересованно-презрительный и крайне самодовольный взгляд на клерка с клюквенным пончиком.
Слухи по коридорам и этажам банка расходятся быстро: здесь уже все в курсе, что именно мистер Выдри, жуткий глава Грабьего отдела, велел сделать своему помощнику, мистеру Томмсу.
Многие недоумевали, отчего Томмс так спокоен — ему сейчас впору бы рвать волосы на голове и трястись от страха, поскольку задание он получил, мягко говоря: «Да пусть лучше меня в мешок зашьют и в канал бросят, чем такое!» Сейчас на третьем этаже ни у кого не было сомнений, что он не справится, и многие уже делали ставки, на сколько именно футов растечется багровая клякса по имени «Томмс» по тротуару под окнами банка, когда он провалит дело.
Сам же мистер Томмс изо всех сил пытался игнорировать пересуды.
Доев свой пончик, он собрал и съел все крошки, а потом аккуратно обтер клюквенный джем с пальцев салфеткой и, переключив счетчик присутственных часов с «обед» на «канцелярская рутина», вернулся к работе.
Раскрыв на заложенном месте книгу учета безнадег под названием «Грабий список», он взял первую из пяти обильно проштемпелированных коричневых папок, хмуро глядя при этом на стоящую на краю стола невысокую стопочку, состоящую из пяти картонных перфокарт.
Пять из шести имен уже подтверждены. Пять имен за один только день! Прежде такое казалось невозможным… Мистер Томмс и сам не до конца верил в происходящее. Подумать только, на что способен кое-кто в этих стенах, если этого кое-кого как следует подмаслить, или, вернее, подлимонить.
А еще мистер Томмс не мог не восхититься работой аппарата «Громдлинг».
Он бросил испуганный взгляд на дверку в самом темном углу этажа; на ней стоял замок-криптекс и висела табличка: «Вход без специального разрешения грозит немедленным увольнением».
У Томмса не было необходимых бумаг для того, чтобы включить «Громдлинг», и на получение их ушла бы пара недель, но он знал, чей отдел может пользоваться аппаратом в срочном порядке при исключительных обстоятельствах. А еще он знал, что глава этого отдела сам определяет вопрос исключительности обстоятельств.
Прежде Роберт Томмс не имел дела с «Громдлингом». Да и в целом он плохо понимал принцип его работы. Это была какая-то хитроумная аналитическая машина — вот и все, что он знал. Появился этот таинственный аппарат здесь крайне неожиданно. Однажды утром Томмс пришел в банк, а на этаже было столпотворение. В первую же ночь после того, как новая госпожа управляющая заняла свой пост, зал для малых собраний закрыли, и рядовым служащим банка настрого запретили туда соваться. Руководство объявило, что отныне там будет стоять «Громдлинг», вычислительная машина для решения особо важных задач.
До сегодняшнего дня Томмс искренне полагал, что его задачи не настолько важны, чтобы беспокоить этот непонятный механизм, но вот перед ним лежат пять перфокарт, вышедших из чрева «Громдлинга», и на каждой поверх пропечатанного текста задачи уже стоит багровый штемпель «Задача выполнена». Оставалось все тщательно проверить, потом перепроверить, а затем, убедившись, что ошибки быть не может, занести имена безнадег в книгу.
— Итак… — негромко проговорил Томмс и склонился над «Грабьим списком».
Спустя час он перенес новые имена в книгу (каждое имя требовало вдумчивого изучения соответствующей папки: нужно было удостовериться, что у безнадеги не появится каким-нибудь невероятным образом лазейка).
Покончив с безнадегами, он перешел к книге, которая была в несколько раз толще самого «Грабьего списка». Это был черный томище с потрескавшимся за годы названием на обложке: «Побочный ущерб и издержки», который являлся прямым свидетельством того, что банк ни перед чем не остановится ради достижения своих целей.
Мистер Томмс взял перфокарты и испустил тяжелый вздох: ему было жаль тех, чьи имена стояли на них. Хуже всего было то, что эти люди не были ни в чем виноваты и более того — не имели к банку никакого отношения. На картах стояли имена вовсе не самих требуемых мистеру Томмсу безнадег, а тех, кто был так или иначе связан с этими самыми безнадегами.
Взять, к примеру, мистера Джона Д. Хэринга. Молодой клерк из Паровозного ведомства был тем, кто нашел чемодан некоего бедствующего мистера Скласки (безнадеги № 3), потерянный последним двадцать лет назад.
В этом чемодане хранилась акция некоего сообщества «Маринер и К°», которая за последние годы выросла в цене настолько, что могла вытащить безнадегу № 3 из его трясины нищеты. Банк не мог этого допустить.
Или другой пример: некий инженер из списка банковских жертв (безнадега № 2) был в шаге от того, чтобы изобрести кое-какое устройство, которое, по всем прогнозам, должно было прославить его и обогатить. Вот только для окончания работы ему требовалась редкая химрастопка, которая продавалась лишь в одной спичечной лавке в Саквояжном районе. И банк должен был помешать ему ее купить. Так в книгу «Побочный ущерб и издержки» была занесена хозяйка лавки миссис Труффель.
И так со всем списком. «Громдлинг» просчитывал возможную угрозу, которая могла спасти будущего безнадегу от разорения, а банк находил и устранял ее.
Последние два часа на стол мистера Томмса одно за другим приходили подтверждения, что задача выполнена и помехи устранены. И сейчас он ожидал последнее подтверждение.
Роберт Томмс до сих пор не верил, что все это происходит. У него волосы вставали дыбом от осознания того, как эффективно работает механизм за дверью и как не менее эффективно работают агенты банка. И это было хуже всего: ничего не понимающие посторонние люди страдали для того, чтобы он мог исполнить поручение мистера Выдри.
Но почему до сих пор нет последней, шестой, карточки? Какая-то проволочка?
Томмс чувствовал, что что-то пошло не по плану. С одной стороны, он радовался: один человек пока не попал в банковские щупальца, но с другой… его одолевал страх. Что если они не успеют? Всякий раз закрывая глаза, он так и видел перед собой холодный камень тротуара, а во рту при этом появлялся привкус собственной крови.
Мистер Томмс был так погружен в свои мрачные мысли, что не сразу заметил: на этаже творится что-то странное.
Дальняя дверь открылась, и по проходу между столами двинулись шесть человек в черных пальто, котелках и идентичных круглых очках. Все они держали кожаные саквояжи, а один волочил огромный кофр. Во главе процессии прихрамывая шел высокий джентльмен, опираясь на трость.
Клерки за столами недоуменно переглядывались и перешептывались: «Что-то стряслось!», «Куда они идут?!»
Люди в черном остановились у дверей лифта, а предводитель, обладатель точеных висков, тонкой улыбки и блеклых рыбьих глаз, дернул рычаг.
Мистер Томмс вскочил со стула и бросился к ним.
— Прошу прощения… Разрешите… Позвольте…
Он был так удивлен происходящим, что даже не заметил, как наступил одному из агентов банка на ногу и задел локтем другого.
— Ми… мистер Ратц… — заплетающимся языком проговорил мистер Томмс.
Бледное отталкивающее лицо повернулось к нему.
— Томмс.
— Мистер Ратц, вы… вы уезжаете?
— Все верно, Томмс.
— Но… сейчас?
— Срочное задание. Мы выяснили, где скрывается Карибиан.
— Что? Карибиан?
Мистер Томмс знал это имя — все в банке знали. Имя № 1 в списке разыскиваемых лиц. Человек, который обманывал банк долгие годы, хитрый, пронырливый — он всегда был на два шага впереди. И как бы господа Ригсберги ни жалели своих денег, они не поскупились и назначили награду за любые сведения о его местонахождении.
— Поступили сведения о том, что мерзавец скрывается на острове Эринс, — сказал мистер Ратц. — Остров Эринс располагается в Пыльном море. Путь неблизкий, и госпожа управляющая велела отправляться немедленно.
— Но… сэр… Наше дело…
— Боюсь, вам придется самому его завершить, Томмс. Лично.
— Что? — пораженно прошептал клерк. — Мне? Но я не знаю, как! Я же просто конторщик… я не умею… кхм… запугивать и угрожать…
Мистер Ратц глянул на него поверх очков.
— Так вы полагаете, мы именно так поступаем с ними? Запугиваем и угрожаем?
Он усмехнулся. Его люди рассмеялись холодным зловещим смехом.
— Нет, Томмс, все обстоит серьезнее. Протокол «Громдлинга» требует более решительных и жестоких мер. Вам пора вылезти из-за своего стола и самому запачкать руки.
— Запачкать?
Агенты снова рассмеялись. Один из них наклонил голову и высунул язык. Томмсу показалось, что у него просто заболело горло, но почти сразу он понял, что тот сымитировал удушение петлей.
Мистер Ратц вытащил из внутреннего кармана пальто перфокарту и протянул ее Томмсу.
— Вы встретитесь с нашим человеком. Все уже готово. Нужно просто явиться в указанное время в нужное место и дернуть один-единственный рычаг. Уверен, с этим даже вы справитесь. Кстати, — добавил он. — Я все еще жду от вас свое вознаграждение за оказанную помощь.
Он вытянул руку раскрытой ладонью вверх, и Томмс, по-прежнему пребывая в некоей прострации, опустил в нее горсть лимонных леденцов.
— Благодарю.
Раздался звонок, и двери лифта открылись. Агенты прошли внутрь.
Томмс стоял огорошенный и поникший.
— И главное, Томмс, — сказал мистер Ратц. — Все должно походить на несчастный случай. Это важно.
Двери лифта закрылись.
***
3 часа до Нового года.
Скрипнул ключ, и дверь открылась. В квартире было темно.
Роберт Томмс зажег лампу и заплакал. Отчаяние захватило его целиком.
Когда Ратц и его люди покинули банк, он отправился на улицу Семнадцати Слив и нашел там нужного человека.
Аэрокэбмен мистер Чапс знал, что от него требуется, и был крайне недоволен тем, что к нему явилась какая-то «бумажная крыса». И все же он был готов содействовать: насколько Томмс понял, мистер Ратц обещал пересмотреть его долг банку, если он выполнит все в точности. Нехотя кэбмен позволил Томмсу усесться с ним рядом в штурманской рубке.
Вскоре к кэбу подошли двое: усатый господин в пальто с меховой оторочкой и девочка в смешной шапке.
— Вы летите? — спросил усатый господин с тревогой: из-за усилившейся метели полеты над Габеном отменили.
Кэбмен кивнул:
— Последний вылет. Садитесь.
Радуясь своей удаче, пассажиры сели в экипаж. Был озвучен адрес, и мистер Чапс запустил двигатели.
— Как замечательно! Мы все же попадем к тетушке Эллейн! — донеслось до мистера Томмса из салона. Девочка была так обрадована — она ни о чем не догадывалась, и банковский клерк почувствовал себя еще хуже.
Аэрокэб поднялся в небо.
Томмс покрылся холодным потом. Ни о каких смешанных чувствах и речи не шло. То, что ему предстояло сделать, вызывало у него ужас.
Они летели над Тремпл-Толл в сторону канала. Снег бился в окна, выл ветер, гудели винты, а сердце банковского клерка колотилось где-то в горле.
— Чего вы ждете? — хмуро спросил мистер Чапс.
Роберт Томмс молчал. Горло свело судорогой.
— Вы знаете, что делать? — прорычал кэбмен. — Или вы передумали? Все отменяется?
— Н-нет…
— Тогда делайте свое дело. Вот этот рычаг. — Кэбмен кивнул на приборную панель. — Мы над парком Элмз. Самое время…
Мистер Томмс потянулся к рычагу. Он знал, что должно произойти, когда он его дернет: кэб накренится, дверь откроется, и пассажиры выпадут. В ушах стоял еще не сорвавшийся крик девочки, он так и видел, как ее крошечная фигурка исчезает в снегу.
— Пошевеливайтесь, — рыкнул кэбмен. — Вы меня втянули в это. Покончим со всем скорее. Дерните уже проклятый рычаг…
Мистер Томмс взялся за рычаг и зажмурился.
— Давайте! Давайте же!
Томмс сжал пальцы на рычаге так крепко, что они заболели, а затем… вздрогнул и убрал руку.
— Нет. Я не буду этого делать. Все отменяется.
Кэбмен испустил глубокий вздох облегчения — было видно, что он и сам не рад заданию мистера Ратца.
— Я сделал, что от меня требовалось, — буркнул он. — Не моя вина, что вы передумали.
— Да-да, — промямлил Томмс.
Кэб благополучно приземлился на улице Пчел, и пассажиры, живые и невредимые, отправились к тетушке Эллейн…
— Куда? — спросил мистер Чапс, когда они удалились. — На Неми-Дрё?
Роберт Томмс не мог вернуться в банк. Последствия не должны были заставить себя ждать.
Не зная, что делать дальше, Томмс просто отправился домой. Он провалил все дело. Не справился. «Грабий список» лежал на столе в кабинете Выдри, но в нем не доставало последнего имени.
Он был так близок, но… он не смог.
И вот он здесь, в своей крошечной квартирке на Семафорной площади.
Он снял пальто и шляпу, выдвинул стул на центр комнаты, после чего направился в чулан.
Роберт Томмс не был плохим человеком. Он был наивным болваном и всячески ограждал себя от того, что происходит на самом деле. До того момента, как он сел рядом с мистером Чапсом, он и правда полагал, что все это какая-то несмешная шутка. Он искренне думал, что агенты из отдела по особо важным делам запугивают, шантажируют, угрожают, изредка ломают кому-то палец или руку, но… убийства? Убийства невинных людей просто ради того, чтобы кто-то третий не выбрался из долговой ямы?
Роберт долгие годы выстраивал вокруг себя кирпичную стену, за которой прятался от жестокой правды. И вот, замуровывая себя, в какой-то миг он так и замер с кирпичом в руке, глядя в единственный оставшийся проем размером с кирпич в своей стене. И в этом проеме ему открылось все. Он ясно увидел то, что они делают, то, что делает он сам. Вынести подобное было выше его сил.
С ужасом и безысходностью он осознал, что натворил. Как он мог быть таким слепым? Он действительно думал, что устранение помех в стиле Ратца — это шантаж?
Когда его рука сжала тот рычаг, стена, которой он себя окружил, пошла трещинами и развалилась — он все понял.
Роберт Томмс не был убийцей. Но из-за него убили столько людей… Он не просто пособник. Он — организатор всего этого кошмара…
Роберт вернулся из чулана с веревкой. Забрался на стул и забросил веревку на люстру. Связал петлю.
Отчаяние и пустота.
— Я не остановлю их, — прошептал он. — Это все продолжится. Но уже без меня.
Он надел петлю на шею и затянул ее.
За окном шел снег. Скоро Новый год. Где-то в банке лежит «Грабий список»… проклятый «Грабий список»… книга, пропитанная кровью…
Роберт закрыл глаза и шагнул со стула.
Веревка натянулась и заскрипела.
В дверь постучали.