Школа стояла в речной излучине, с трех сторон ее обтекала река, и оттуда постоянно доносился ропот воды — то громкий, то едва внятный, в зависимости от того, в какую сторону дул ветер. Иной раз чудилось, что это многоголосая толпа возносит молитву вдалеке, — и сразу дрогнет от робости и благоговения сердце чернокожего христианина, воспитанного в чрезмерной набожности…
Утро выдалось знобкое; школьный двор подернулся серебристой влажной дымкой; не оттого ли и чувства подернуты легкой грустью? Сквозь туман замерцал грязноватой неживой белизной флигель, в котором расположена классная комната… Мурамбива глубже закутался в плащ, ускорил шаги. Спустя миг прозвенел звонок, возвещавший о начале занятий.
Вот и пролетело два месяца, как Мурамбива учительствует в этой школе. Тихая деревенская жизнь в общем пришлась ему по вкусу. Особенно нравились люди, такие приветливые, вежливые. Нравилось и то, с каким почтением относятся здесь к нему и обоим его коллегам, как радуются, гордятся: у нас в деревне своя собственная школа, свои собственные учителя! Разве будешь при таком к тебе отношении пренебрегать своими обязанностями! Ну, а то, что не хватает развлечений, удовольствий, книг, — так это сущие пустяки.
За два месяца он ни разу не съездил в столицу. И не потому, что было некогда, просто нисколько не тянуло. Свою тамошнюю жизнь если и вспоминал, то без всякого сожаления. Да и о чем жалеть: о суете, попойках с приятелями, о переполненных барах и вечно пустом кармане?.. К деревне он привык на удивление легко. Кроме него, были еще два учителя, оба женатые (у одного уже дети) и оба родом из соседних мест; они и вовсе чувствовали себя здесь как дома. Мурамбива хорошо ладил с ними, хотя общение ограничивалось службой. Выходные он проводил в прогулках по лесу или у реки, если, конечно, не оставался дома проверять тетради. Разок-другой он наведался вечером к кому-то из учеников; его встречали радушно, угощали ужином; но он не хотел превращать это в привычку…
Вот он вошел в класс, следом прошмыгнули опоздавшие. Пока они пробираются на место, можно не спеша снять плащ, положить на спинку стула. Лацканы плаща лизнули меловую пыль с пола. Мурамбива закатал рукава рубахи, всмотрелся в ряды детских лиц. С каждым годом ученики кажутся все младше, подумал он, но не дал себе закончить: потому что я сам старею.
— Итак, начнем. — Он легонько, но энергично хлопнул в ладоши, двинулся по проходу: надо сразу стряхнуть с ребят остатки сонливости, начать урок без раскачки. — Надеюсь, все прочли книгу, как было задано. Вот ты, перескажи нам, пожалуйста, содержание, — обратился он к одному из мальчишек. — Ну, мы ждем. — И сам действительно ждал с почти искренним интересом. Пауроси — так звали ученика — тупо осклабился и почесал наголо бритую голову. — Давай, давай, лысуша, расскажи классу, — повторил учитель ласково, думая: все же это уродство — брить детей наголо, не стоит доводить гигиену до абсурда.
…Уроки кончились. Перекинув через руку плащ, он шагал по жаре обратно к своему двухкомнатному домику, с кухней под навесом, в которой никогда не готовил. Двое учеников, мальчик и девочка, со стопками тетрадей шли следом. Сегодня пятница, занятия только до полудня. Те дети, что живут неподалеку от школы, отправляются домой поесть; после обеда все снова собираются — работают во дворе или на пришкольном участке. В школе пока всего четыре класса, так что по пятницам после уроков дежурит один учитель; Мурамбива оставался в прошлую пятницу, значит, сегодня он будет свободен.
Распахнув дверь крытого соломой домика, оставленную, как всегда, незапертой, он вступил в сумрачную прохладную комнату с одним окном. Вместо занавески — переброшенная через бечевку простыня. Маленький металлический столик, четыре деревянных стула и скамейка, да еще поставец с керосинкой — вот и вся обстановка, более чем скромная по его прежним городским меркам.
— Ну, входите же! — крикнул он вставшим на пороге ученикам. Те робко вошли, положили тетради. Были они босы, одеты во что попало, но довольно опрятны. Мальчик казался особенно углубленным в себя и застенчивым — бывают такие деревенские дети. — Чаю хотите? У меня есть хлеб, тушенка, бобы. Или вы собирались обедать дома? — Дети покачали головами. — Тогда за дело, — сказал он, доставая консервы.
Девочка стала прибираться в комнате, мальчик взял ведро и пошел за водой. Хорошо, пусть помогают, подумал учитель. Какой, однако, странный мальчик, ведь в здешних местах носить воду — женская забота.
Разогревая бобы с тушенкой, он пытался завязать с девочкой разговор, но та только улыбалась, отвечала односложно: «Да, сэр», «Нет, сэр».
— Сэр, мне подмести?
— Нет-нет, не стоит. Нам не нужна еда пополам с пылью. Или нужна?
— Нет, сэр.
Учитель рассмеялся.
Мальчик вернулся, неся на голове ведро.
— Посмотри, не мужчина, а золото, — сказал учитель девочке. — Выходи за него замуж, он будет помогать тебе по хозяйству. Так и надо. Ведь в наше время нет мужской и женской работы, правда? — Дети смотрели на него недоверчиво. — Вот, например, я — приготовил обед! — сказал он важно, ставя тарелки на голый стол.
Мальчик и девочка ели с завидным аппетитом. Глядя на них, Мурамбива и сам ел охотнее (один он, может, и с обедом не стал бы заводиться). Поев, дети поклонились, сказали спасибо.
— Это вам спасибо, за компанию, — улыбнулся он.
— Можно мы сегодня поработаем здесь, сэр? — спросила девочка. По пятницам назначали двух учеников убираться в учительских домах.
— Можно, только предупредите мистера Кабесу, он сегодня дежурный учитель. А как кончите, прикройте дверь. Я ухожу, вернусь не скоро.
Уже отойдя от дома, он обернулся: дети, стоя на пороге, смотрели ему вслед.
…Ропот реки превратился в рычание; напевая, но не слыша собственного голоса, он спустился к своему любимому месту, на плоский гранитный уступ. По подножию уступа пролетала, сея в воздухе сверкающие брызги, прозрачнейшая вода. Дальше, на глубине, она казалась серовато-зеленой. И этот, и другой берег подымались круто, почти отвесно. Из осыпающейся земли густо торчали, тянулись вниз, к воде, корни деревьев. Толстые деревья, буйная трава росли по берегам этой реки… Мурамбива снял туфли, закурил и вольготно растянулся на камне, закрыв глаза и всем телом впитывая солнце.
Спустя время можно пойти к магазинам, думал он, выпить бутылку-другую пива. Две мили по жаре, пива так или иначе захочется. Пара магазинов и мясная лавка у дороги… В мясной лавке есть морозильник, там продается привозное бутылочное пиво; в одном из магазинов — местное, разливное. По пятницам там обычно собирается народ — выпить, потанцевать. Пластинки заводят всегда одни и те же. Странно даже представить, что где-то в городе есть настоящие дискотеки, ночные клубы, все это словно на другой планете… Изредка Мурамбиву окликнет кто-то из родителей учеников, угостит пивом. Он ответит тем же, поболтают; а там, глядишь, и домой пора… Какая-нибудь девушка попросит угостить, он купит пару бутылок с невозмутимым видом. Девушка заглянет в глаза, пытаясь понять, что же скрывается за его непроницаемостью. Что ни говори, в деревне учитель на виду, нужно держаться со всеми ровно, вежливо и дружелюбно… Подруга из города прислала несколько писем, полных грусти и жалоб; он отвечал кратко, ссылаясь на занятость и усталость, в конце писал: «Тоже по тебе скучаю». А пожалуй, он и не скучал вовсе…
Мурамбиву разморило, и он уже начал задремывать, когда вдруг услыхал тихий вскрик. Он мигом вскочил, едва не свалившись в воду. Перед самым уступом, низко нависая над крутой тропинкой, росло дерево, под которое всегда приходилось подлезать. И вот у этого дерева, отпрянув назад, в его густые ветви, стояла незнакомая женщина в голубом платье. Она, видимо, не ожидала, что застанет здесь кого-то. Мурамбива сразу почувствовал в ней что-то особенное.
— Здравствуйте, — сказал он весело. — Я думал, что это мое личное место; похоже, я ошибся. Спускайтесь, я все равно ухожу.
Она молчала и, казалось, по-прежнему пребывала в удивлении. Он взял туфли и стал карабкаться наверх. При его приближении незнакомка посторонилась, — он приостановился и заглянул в ее глаза — ясно-карие и такие прекрасные, каких он никогда еще не видел. В этих глазах не было испуга, они смотрели спокойно и живо. И ему сразу захотелось найти предлог, чтобы задержаться, поговорить о чем-нибудь с этой загадочной и прекрасной незнакомкой…
— Ладно, ухожу, — проговорил он нехотя.
Женщина кивнула, на губах ее обозначилась — не улыбка, а тень улыбки. Он поднырнул под дерево и, уже с другой стороны, не выходя из густой тени, стал надевать носки и туфли. Он чувствовал, что незнакомка ждет не дождется его ухода, поэтому спустя минуту торопливо поднимался вверх по откосу, прочь от реки. Однако был он слегка уязвлен: с какой стати при ее появлении все обязаны уходить? На тропинке, ведущей к дороге, он остановился, задумался: а кто же она такая? Не вспомнить, худенькая она или полная, низенькая или рослая, — только осталось какое-то удивительное впечатление от глаз.
Взволнованный, он всю дорогу пытался отыскать в памяти хоть какую-нибудь зацепку, подробность внешности. Но нет, даже примерного возраста незнакомки не представить: лет ей может быть и восемнадцать, и тридцать. Остаются глаза… да вот беда, узнаешь ли ее по глазам? Кто же она такая?.. Подойдя к магазинам, он удивился, как быстро нынче одолел длинный путь. Он не чувствовал ни жары, ни усталости и — странное дело — не испытывал приятного предвкушения отдыха… В торопливой рассеянности выпил бутылку пива, подумал, не купить ли еще, — решил, что не надо. Лучше скорее вернуться назад, ведь она не пробудет на берегу долго. Или встретить ее по дороге? По какой дороге она пойдет? Где ее дом?
Он двинулся к выходу, но в дверях столкнулся с членом местной управы.
— О, вы здесь, дорогой Мурамбива! Уже уходите? Позвольте угостить вас пивом!
Мурамбива посмотрел на часы, хотел отказаться под каким-нибудь предлогом. Потом подумал: прилично ли разыскивать незнакомую женщину из любопытства? И вот он уже улыбался члену управы, благодарил за угощение, тоже брал пива на двоих, и они усаживались на крыльце.
— Как идет работа? Вы один из тех людей, что несут сегодня благородную ношу. Посвятить себя работе в глуши, в наших допотопных школах — шутка ли! Вам, наверное, тут непривычно после столицы?
Мурамбива что-то отвечал, вяло и рассеянно; впрочем, собеседник этим не смущался, продолжал бойко:
— Бываете ли вы в городе? Если у вас проблемы с транспортом, обращайтесь к нам. Наш фургон ходит туда почти каждое воскресенье. Я знаю, добираться на автобусе — приятного мало.
— Да, как-нибудь надо съездить, — отвечал учитель все так же рассеянно. — Раньше вроде было незачем. А теперь хочу прикупить кой-какую мебель, ну, хотя бы кресло поудобнее. А может, и газовую плитку. В общем, посмотрим… — Сам в это время рассуждал: нет, вряд ли она приходила на реку купаться. А вдруг у нее там была назначена с кем-то встреча? Нет, не похоже, решил он уверенно, сам не зная почему. Однако отчего она так удивилась, увидев меня?
— Что ж, мебель мы вам доставим, только надо договориться заранее…
Не стоит ли спросить собеседника о незнакомке? Хотя и описать-то ее толком не опишешь. И потом, к чему спешить? Если она местная, рано или поздно я ее все равно увижу.
Мурамбива купил еще пива, и член управы тоже. Присоединились другие мужчины, компания сделалась шумной…
Когда солнце начало клониться к закату, он был уже пьян. Он распрощался со всеми и побрел домой. На этот раз дорога показалась длинной; быстро темнело. Проходя мимо места, где начиналась та самая тропинка, он остановился и крикнул вниз:
— Я надеюсь, мы встретимся! Здесь или где-нибудь еще!
Вернувшись домой, Мурамбива зажег лампу и попробовал читать, но от выпитого он слишком плохо соображал. Прошел в спаленку, лег на постель и спустя несколько минут уже спал.
И вот однажды днем, в середине урока, незнакомка прошла под окнами его классной комнаты. Продолжая объяснять, он переместился к окну и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями, обступавшими школьный двор. На ней было красное платье в белый цветок. Походка у нее особенная… С какой-то ребяческой припрыжкой… Шагала она, кажется, со стороны дома Тонде, исполняющего обязанности директора школы. Может, была в гостях?.. Дождавшись конца урока, он отыскал Тонде и напрямик спросил о незнакомке.
Тонде странно посмотрел на него.
— Вы имеете в виду женщину, что прошла по двору, в красном платье? — уточнил он. — Разве вы ее не знаете? И ничего не слышали о ней? Так это ж сестра Ка-бесы. Она к нам часто приезжала на каникулы, еще до вас. Простите, идет Кабеса.
Подошел Кабеса, как всегда перепачканный в меле. Он обожал писать на доске, записывал даже свои шутки.
К концу дня умудрялся так извозиться, что голова казалась седой.
Они постояли втроем, разговаривая; ребятишки в классах начали галдеть.