- И наверняка забудет, - сказала Вера.
- Оставьте вы Биггера в покое, - вмешался Бэдди. - Он ведь сказал, что возьмет это место.
- Брось ты с ними говорить, - сказал Биггер.
- Сейчас же замолчи, Бэдди, или уходи из-за стола, - сказала мать. - Не хватало еще, чтоб и ты стал язык распускать. Довольно и одного полоумного в семействе.
- Оставь, мама, - сказал Бэдди.
- Посмотреть на Биггера, так он будто и не рад, что получает работу, сказала мать.
- А что я должен делать? Танцевать? - спросил Биггер.
- Биггер! - крикнула сестра.
- А ты не суйся, не твоего ума дело, - сказал он ей.
- Если Биггер возьмет это место, - сказала мать тихим, ласковым голосом, аккуратно отрезая ломтик хлеба, - я для вас устрою хорошее уютное жилье, ребятки. Не будете больше тесниться, как свиньи в хлеву.
- Не из таких Биггер, чтобы думать об этом, - сказала Вера.
- Слушайте, дайте мне поесть спокойно, - сказал Биггер.
Мать продолжала говорить, не обращая внимания на его слова, но он уже не слушал.
- Мама говорит с тобой, Биггер, - сказала Вера.
- _Ну и что_?
- Как тебе не стыдно, Биггер!
Он отложил вилку, и его крепкие черные пальцы вцепились в край стола; стало тихо, только вилка Бэдди позвякивала о тарелку. Биггер смотрел на сестру в упор, пока та не опустила глаза.
- Дайте мне поесть спокойно, - повторил он.
Доедая, он чувствовал, что они думают о работе, которую он должен получить сегодня, и это бесило его: он чувствовал, что его обошли, заставили дешево сдаться.
- Мне нужно денег на трамвай, - сказал он.
- Вот, больше у меня нет, - сказала мать, подвинув к его тарелке монету в двадцать пять центов.
Он положил монету в карман и одним духом проглотил свою чашку кофе. Он снял с вешалки пальто и кепку и пошел к двери.
- Помни, Биггер, - сказала мать. - Если ты не возьмешь это место, нас снимут с пособия. Бюро вычеркнет нас из списков.
- Я же сказал, что возьму! - крикнул он и с силой захлопнул дверь.
Он спустился по лестнице, в подъезде остановился и через стеклянную дверь посмотрел на улицу. Мимо то и дело проносились трамваи, дребезжа на повороте. Все опротивело ему дома. Ссоры, крики, изо дня в день одно и то же. Но что делать? Каждый раз, когда он задавал себе этот вопрос, мысль его упиралась в глухую стену, и он переставал думать. Через улицу, как раз напротив, остановился грузовик, и он увидел, как двое белых рабочих в комбинезонах, с ведерками и кистями, спрыгнула на тротуар. Да, можно взять это место у Долтона, надеть на себя ярмо, а можно отказаться и подохнуть с голоду. Злоба душила его при мысли о том, что у него нет другого выбора. Да, но нельзя стоять тут так до вечера. Чем же ему заняться? Он не мог решить, купить ли за десять центов иллюстрированный журнал, или сходить в кино, или пойти в биллиардную потолковать с ребятами, или просто пошататься по улицам. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, сдвинув сигарету в угол рта, и в раздумье наблюдал за рабочими, возившимися у дома напротив. Они наклеивали на рекламный щит большой красочный плакат. На плакате изображено было лицо белого мужчины.
- Бэкли, - пробормотал он вполголоса. - Опять хочет пройти в генеральные прокуроры штата. - Рабочие пришлепывали плакат мокрыми кистями. Он посмотрел на круглое, сытое лицо и покачал головой. - Будь я проклят, если этот жулик загребает меньше миллиона в год. Эх, один бы день посидеть на его месте, никогда больше не знал бы горя.
Рабочие, покончив с плакатом, собрали свои ведерки и кисти, сели в кабину, и грузовик укатил. Биггер смотрел на плакат: белое лицо было пухлое, но строгое; одна рука была поднята, и палец указывал прямо на прохожих. Есть такие плакаты: когда стоишь перед ними, кажется, что нарисованное лицо смотрит прямо на тебя, и, даже если пройдешь мимо и оглянешься, оно все смотрит тебе вслед немигающими глазами, пока не отойдешь совсем далеко, и тогда оно расплывается, вот как в кино бывает. Вверху плаката стояло большими красными буквами: КТО НАРУШАЕТ ЗАКОН, ТОТ НИКОГДА НЕ ВЫИГРАЕТ!
Биггер выпустил дым и беззвучно засмеялся.
- Ах ты, мошенник, - пробормотал он, качая головой. - Уж у тебя-то всегда выиграет тот, кто _тебе_ заплатит!
Он открыл дверь, и его обдало утренней свежестью. Он пошел по тротуару опустив голову, поигрывая монетой в кармане. Он остановился и обшарил карманы: в жилетном кармане лежал один медный цент. Выходило всего двадцать шесть центов, из них четырнадцать нужно было отложить на проезд к мистеру Долтону - если, конечно, он решит взять это место. Чтобы купить журнал и сходить в кино, не хватает еще но крайней мере двадцати центов.
- Вот жизнь собачья, вечно ходишь без гроша! - выругался он.
Он постоял на углу, на солнышке, оглядывая прохожих и бегущие мимо трамваи. Денег мало; если он не достанет еще, ему некуда девать себя до вечера. Ему хотелось посмотреть новый фильм; он изголодался по кино. В кино так легко мечтать: нужно только откинуться на спинку кресла и пошире раскрыть глаза.
Он подумал о Гэсе и Джеке и Джо. Пойти в биллиардную потолковать с ними? Но какой смысл? Разве только они решатся на то, что давно уже задумали все вчетвером. Тогда это верные деньги, и скоро. С трех до четырех часов дня в квартале, где находится "Торговля деликатесами" Блюма, не бывает дежурного полисмена, и бояться нечего. Можно так: один из них возьмет Блюма на мушку револьвера, чтобы тот не кричал; другой будет сторожить парадную дверь; третий станет у черного хода; а четвертый вытащит деньги из ящика под прилавком. Потом они запрут Блюма в лавке, убегут с черного хода переулками, а через час встретятся в биллиардной Дока или в Клубе молодежи Южной стороны и разделят добычу.
Все займет самое большее две минуты. И это будет последнее их дело. Правда, и самое рискованное. До сих пор они совершали налеты только на газетные киоски, палатки фруктовщиков или жилые квартиры. И никогда не трогали белых. Они грабили только негров. Они знали, что грабить своих гораздо легче и безопаснее, потому что белые полисмены смотрят сквозь пальцы на преступления негров против негров. Уже несколько месяцев они строили планы налета на лавку Блюма, но привести их в исполнение все не хватало духу. Они инстинктивно чувствовали, что грабеж у Блюма явится нарушением векового запрета: переходом границы, за которой обрушится на них вся ярость чужого, белого мира; что это будет вызов владычеству белой расы, вызов, который они томительно желали, но боялись бросить. Да, если б им удалось ограбить Блюма, это была бы настоящая победа. Все их прежние дела рядом с этим просто детская игра.
- До свидания, Биггер.
Он оглянулся и увидел Веру с рукодельным мешочком, болтавшимся на локте. Она дошла до угла, остановилась и вернулась к нему.
- Ну, чего тебе надо?
- Биггер, послушай... Вот у тебя теперь будет хорошее место. Не водись больше с Джеком и Гэсом и Джо. Опять ведь попадешь в беду.
- А ты не суй свой длинный нос в мои дела.
- Но Биггер...
- Проваливай на свои курсы, понятно?
Она круто повернулась и пошла по тротуару. Он понял, что мать говорила о нем с Верой и Бэдди, сказала, что, если он опять попадется, его уже не пошлют в исправительную школу, как прошлый раз, а прямо засадят в тюрьму. Что мать говорит о нем с Бэдди - это наплевать. Бэдди хороший парень. У самого голова на плечах есть. Но Вера - девчонка, дура, что ни скажи, всему верит.
Он зашагал к биллиардной. Подходя, он увидел Гэса, шедшего ему навстречу. Он остановился и стал ждать. Это Гэсу первому пришла в голову мысль о налете на Блюма.
- Здорово, Биггер!
- Что слышно, Гэс?
- Ничего. Джо и Джека не видел?
- Нет. А ты?
- Нет. Сигареты есть?
- Есть.