Он вышел во двор. У подъезда стоял «виллис». Дождь барабанил по его брезентовой крыше. Сапоги Гусарова исшаркали подножку до голого железа. Дверей в машине не было, из проема насмешливо смотрел рядовой Медведь.
Он снял ранец, влез на растрескавшееся кожаное сиденье и взялся за скобу поручня.
– Здравия желаем! Ну что, поехали?
Он промолчал.
– То-то!… – заключил Медведь.
Повернул ключ зажигания и кованой подошвой кирзача утопил стартер.
УРОК ЧИСТОПИСАНИЯ
В Пяскуве маме предложили взять Александра сразу во Второй класс: читать-писать он уже умел и, как дитя Ленинграда, превосходил своих сверстников по общему развитию.
– Пусть будет как все, – решила мама. – Не хочу, чтобы ребенок выделялся!
И отдала Александра в Первый.
Где сразу выяснилось, что лучше бы и не умел он писать. Потому что пишет он неправильно. Криво пишет. А надо было – по линеечкам. Каллиграфически.
Над столом мама раскатала и прикнопила Ленина и Сталина, а справа – Политическую карту мира. Уже темно в их комнате, только нежно-зеленым излучением светится стеклянный абажур настольной медной лампы. Гусаров вот уже неделю на осенних маневрах, и мама учит Александра каллиграфии.
Раскрытые Прописи, утвержденные Министерством просвещения, прислонены к столбику лампы. Линеечки горизонтальные, линеечки косые. И с идеальной четкостью и плавностью изгибчатых переходов толстых линий в тонкие в линеечки эти впечатались три слова: