Что она тоже что-то там такое почувствует, будет его теперь как-то по-другому воспринимать, по-другому к нему относиться. Что ей тоже чуть ли не такой же точно сон сегодня снился. Или что это даже вообще была там она. Настоящая. Реальная. В этом его сверхреальном сне.
Алексей и сам понимал полную бредовость и дикость всех этих своих горячечно-сексуальных фантазий, но, тем не менее, обычное полное равнодушие Нины подействовало на него, как ушат холодной воды. Оживление и возбуждение его исчезли, уступив место какой-то внутренней опустошенности и презрению к самому себе, к собственной никчемности. В нем словно вдруг ожили и пробудились все его юношеские и, казалось бы, давным-давно уже прочно и благополучно забытые и изжитые застарелые комплексы по поводу своей непрезентабельной внешности.
Да кому ты нужен? Ни рожи ни кожи! Ни денег. А тоже туда же. «Роман»!.. Как же! Держи карман шире! Да она тебя в упор не видит! Ты для нее вошь, тля. Что ты есть, что тебя нет! И правильно делает. Ты и есть тля. Ничтожество несчастное! Добейся сначала хоть чего-нибудь в жизни, а потом уже и к таким женщинам подкатывай. Тоже мне, Дон Жуан нашелся! Демон, блядь, обольститель с соседнего этажа прилетел. Казанова беспонтовый.
От всех этих мыслей настроение у Алексея окончательно испортилось. На душе было мерзко, скверно, беспросветно-тоскливо и вообще как-то пакостно и слякотно. Как будто там шел мелкий, серый, унылый, бесконечный, холодный, моросящий, осенний дождь.
Эх, напиться, что ли?! Завить горе веревочкой! Как там у Аполлона Григорьева-то поется-говорится?
Знобко… Сердца боли вроде стихли.
Водки, что ли?
Вот именно! «Водки, что ли?» Ага, «водки»! Напьешься тут. Завтра же с утра на работу идти. Да и нет же дома ничего! Специально, что ль, теперь в магазин тащиться?.. Да и!.. Только хуже будет. Проверено же уже не раз.
Алексей побродил бесцельно по пустой квартире, не зная, чем заняться, потом включил от скуки телевизор. Пощелкал кнопками. Ничего! Бесконечные сериалы да фильмы тридцатилетней давности, совсем уж какие-то дремучие. Взвейтесь-развейтесь! Блядь! Человек с работы пришел. Смотреть вообще нечего. Поневоле тут сопьешься. Ну, чего делать-то будем? Спать, что ли, завалиться?.. В полвосьмого?
Чем, интересно, сейчас наша Ниночка дорогая занимается? А? И как она одета? Что на ней сейчас? Лето, жарко же. Может, та самая рубашечка?.. И трусики… А кстати, есть у нее, действительно, такое белье? Какое во сне на ней было. Вот интересно бы выяснить!.. А как?.. Да и вообще, о чем я думаю! Что за бред мне опять в голову лезет! Хватит уже! Ну, приснилось и приснилось. Все! Проехали.
О-о-о-охо-хо!.. Так чего делать-то все-таки будем? А? Алексей два раза подряд зевнул и вдруг почувствовал, что глаза у него слипаются, веки налились свинцом, и вообще, ему смертельно хочется спать. Непреодолимо!
Уже засыпая на ходу, он с трудом, из последних сил разделся и повалился на кровать, кое-как натянув на себя одеяло.
Умыться бы надо,.. — успел еще подумать он, прежде чем окончательно провалиться в какую-то черную бездонную пропасть.
4.
Алексей вновь обнаружил себя стоящим в той же самой комнате. Рядом с той же самой кроватью, на которой опять спала какая-то женщина. Нинка!!
Алексей почувствовал, что он даже вспотел весь от волнения. Неужели правда?! Неужели??!! Господи, спасибо тебе!! Неужели он опять сейчас?!.. Как вчера!.. Или нет, не как вчера… Теперь не надо торопиться… Зачем?.. Теперь же я все знаю… Времени много…
Он неспешно, неторопливо, растягивая удовольствие и уже заранее предвкушая и смакуя в душе все подробности всего того, что он сейчас собирается сделать, обошел вокруг кровати, остановился,.. потом все так же неспешно, будто бы словно колеблясь и раздумывая, взял двумя пальчиками одеяло за самый кончик, и стал плавно-плавно, сантиметрик за сантиметриком… стягивать, стягивать, стягивать его с Нины…
Сначала медленно,.. медленно,.. совсем медленно,.. но потом же, потеряв совершенно голову при виде открывающейся перед ним постепенно нестерпимо-немыслимо-соблазнительной картины полуобнаженного прекрасного женского тела — такого близкого и доступного! только протяни руку! — и забыв мгновенно все свои благие, чисто рассудочные решения и намеренья на этот раз не торопиться и не спешить, разом дернул одеяло на себя!
И в тот же миг Нинка сразу же проснулась!! Несколько мгновений она молча смотрела вокруг ничего не понимающим взглядом, потом вдруг резко села на кровати, поджала под себя голые ноги и, прикрывая руками грудь, уставилась на Алексея своими широко открытыми глазами.
— Что ты здесь делаешь? — высоким, прерывающимся от волнения и страха голосом, громко спросила она.
Алексей стоял, держа в руке одеяло, совершенно растерявшись и не в силах вымолвить ни слова.
— А… А… Ниночка… Это же сон… Понимаешь… Всего лишь сон…
— Что ты здесь делаешь!? — ничего не слушая опять повторила Нина, по-прежнему глядя на Алексея в упор.
— Ничего… — окончательно под ее взглядом потерялся тот. — Я просто стою… Иду… Смотрю… Ты лежишь… Решил… Надо поинтересоваться… что с тобой?.. Может… тебе плохо?.. Может… помощь нужна?.. «Скорую» вызвать… Позвонить…
В голове у Алексея царили полный сумбур и кавардак. Мысли его смешались и спутались, он нес какую-то дикую околесицу и ахинею, сам это прекрасно чувствовал, но поделать с собой ничего не мог. Он все тараторил и тараторил без умолку и никак не мог остановиться. Уши и лоб горели, во рту пересохло, язык молол какую-то несусветную чушь совершенно независимо от него. Он словно бы на время поглупел и утратил способность соображать. Ему было мучительно стыдно, как мальчишке, которого только что поймали за подглядыванием в женской раздевалке. Он мечтал сейчас только об одном: немедленно провалиться сквозь землю!
— Дай мне одеяло! — властно перебила его Нина.
— Что?.. Что, Ниночка?.. Одеяло?.. Какое одеяло?.. — Алексей задергался и засуетился, пытаясь понять, что от него хотят, и как-то нелепо заметался и засучил на месте ногами. — А-а, одеяло! А где Васька? А, ну да, он же в командировке… Ты же говорила… Да, одеяло… Одеяло… Одеяло… Где оно?.. Где-то я его видел…
— Оно у тебя в руке! — опять холодно перебила его Нина. — Кинь мне его! Сейчас же! И немедленно убирайся отсюда! — повелительно приказала-прибавила она.
Нина прекрасно видела состояние Алексея и, похоже, почти совсем успокоилась, пришла в себя и перестала его бояться. Более того, в данной ситуации она, судя по всему, даже и не собиралась с ним теперь особенно церемониться и соблюдать хотя бы элементарную вежливость.
«Вежливость»!.. Какую там еще «вежливость»! Что он вообще здесь делает?! В ее спальне? Возле ее кровати! С ее одеялом в руке! Как он вообще здесь оказался !!?
— Да, да… Я сейчас… — сгорбившись, втянув голову в плечи, совсем убитым голосом пробормотал или скорее даже проскулил Алексей. — Я сейчас уйду…
А куда это я уйду? — вдруг опомнился он. —Здесь же ни окон, ни дверей. Это же сон! Мой сон. Это же все мне только снится. И Нинка, и одеяло это проклятое. Снится… Это мой сон… Сон… Я здесь хозяин! Я могу делать здесь все, что угодно… Абсолютно все! Чего это я, в самом деле?
Алексей остановился, помедлил секунду-другую, потом собрался наконец с духом, медленно выпрямился, пристально посмотрел Нине прямо в глаза и предельно нагло, цинично ухмыльнулся. И под этим его взглядом Нина замерла, сжалась и как-то вся съежилась. Глаза ее еще больше расширились, она смертельно побледнела и стала вдруг медленно-медленно отодвигаться от него, словно пытаясь вжаться в спинку кровати.
Алексей, все также глумливо ухмыляясь и не отводя от нее взгляда, разжал руку, и одеяло мягко упало на пол. Нина мельком на него взглянула и побледнела, казалось, еще больше.
— Что это все значит? Что ты задумал? Ты с ума сошел? — совсем тихо, неестественно-напряженным голосом проговорила, почти прошептала она.
Алексей просто физически чувствовал ее нарастающий страх, какой-то прямо-таки животный ужас. Он словно чувствовал его запах! И этот запах страха жертвы, это ощущение полной безнаказанности и безграничной, абсолютной власти над сидящей перед ним женщиной — опьяняли его. Многократно усиливали и подхлестывали его возбуждение, желание, похоть, разгорающуюся страсть.
Он медленно двинулся вперед, и ухмылка его стала еще шире и еще откровенней. Он уже открыто, нисколько не стесняясь, жадно разглядывал, ощупывал глазами Нинкино тело, и под этим его липким, бесстыдным, откровенно-похотливым, недвусмысленным взглядом она жалась, ежилась, ерзала, пытаясь хоть как-то спрятать, скрыть, прикрыть свою наготу.
— Ну, что ты, Ниночка?.. Чего ты так боишься?.. Я же тебе ничего плохого не сделаю. Ну, использую просто разочек по назначению, вот и все. Будь паинькой, как вчера, и все будет хорошо. Тебе даже понравится. Вчера же тебе понравилось? — звуки собственного голоса, возможность говорить в лицо женщине совершенно немыслимые, невозможные вещи — все это возбуждало Алексея еще сильней.
— Не подходи ко мне!.. Не прикасайся… Помогите!!! Ва-ася-я-я!! — вдруг громко, изо всех сил закричала насмерть перепуганная Нина.
— Ну-ну-ну, не надо так кричать! Не все же Васе… Надо же и мне разок попользоваться… — Алексей возбуждался все сильней. Он уже почти не мог себя сдерживать, но не хотел, чтобы все закончилось слишком быстро. — А может, я еще лучше? Сравнишь нас сейчас заодно. Взвесишь на одних весах, — неожиданно припомнилась ему двусмысленно-скабрезная фразочка из какого-то французского романчика, и он даже рассмеялся от удовольствия.
— Что-о??.. Что-что?.. Кого сравню? Тебя и Васю? Да ты посмотри на себя в зеркало, урод несчастный! Обезьяна! — презрение Нины было настолько искренним и сильным, что Алексея словно ошпарило, ожгло. Кровь ударила ему в голову, пред глазами все поплыло.
— Ах ты, сука! — в бешенстве закричал он, бросился, не помня себя, на Нину и крепко схватил ее за руки. Но потом, почувствовав ее сопротивление, почти сразу же отпустил их и, широко размахнувшись, изо всех сил, наотмашь влепил ей тяжелую, звонкую пощечину. Сначала правой рукой, затем левой.
И когда тело оглушенной женщины уже обмякло, он одним резким движением спустил ей трусики до середины бедер, рывком разорвал на груди сорочку, подхватил ноги Нины под колени и, схватив ее одной рукой за голую грудь, а второй за волосы, навалился сверху всем телом и начал яростно насиловать. Прижав ее лицо к подушке, он злобно шипел ей прямо в ухо:
— Ну что, сучка?.. Нравится?! Нравится!? А так?.. А так?.. Правда, хорошо?.. Правда?.. А так?.. Нравится?.. Нравится?.. Нра-а… вит…ся?!.. Нра-а-а!!..
Алексей громко застонал и проснулся.
Трусы были опять влажные. У него только что опять была поллюция.
5.
Днем Алексея стало терзать какое-то смутное, неясное беспокойство. Сначала совсем-совсем слабенькое, но потом постепенно, с течением дня, все усиливающееся и усиливающееся.
Так сон это все-таки или не сон? Гм… сон… В любом уж случае это не просто сон, это и ежу понятно. А раз так, то вдруг она тоже все помнит? Вдруг это наш общий с ней сон, и ей то же самое снится?