— Да, конюх у нас есть.
— Позовите его.
Приходит молодой парень с лохматой головой.
— Помогите-ка мне, — говорю, — молодой человек. Я — офицер сыскной полиции, из Лондона. Этого человека зовут Томпсон. Я его взял под стражу за уголовное дело. Мне нужно отвезти его к железной дороге, на станцию. Именем королевы приказываю вам ехать с нами; и заметьте, друг мой, если вы откажете мне в помощи, вы наделаете себе таких хлопот, что и сами того не представляете!
Вряд ли когда-нибудь вы видели, чтобы человек сильнее вылупил глаза.
— Ну, Томпсон, поехали! — говорю я.
Но когда я вынул наручники, Томпсон закричал:
— Нет! Только не это! Этого я не стерплю! Я тихо поеду с вами, но этих штук я носить не желаю!
— Томпсон-Улюлю, — говорю, — я буду по-хорошему с вами, если и вы поведете себя по-хорошему. Дайте мне честное слово, что вы мирно поедете со мной, и я не стану надевать на вас наручники.
— Согласен, — говорит Томпсон. — Только наперед я выпью стакан бренди.
— Я и сам не прочь, — сказал я.
— Дайте и нам по стакану, хозяюшка, — сказали два его товарища, — и черт вас возьми, констебль, вы позволите вашему подручному тоже промочить горло, а?
Я разрешил, и все мы выпили вкруговую, а потом мы с конюхом благополучно отвезли Улюлю на станцию, и я в тот же вечер доставил его в Лондон. Впоследствии его оправдали за недостатком улик; и, насколько мне известно, он всегда меня нахваливает и говорит, что я лучший человек на свете.
Когда сыщик под гул одобрения закончил рассказ, инспектор Уилд важно затянулся, посмотрел в упор на хозяина дома и начал так:
— Неплохую штуку отколол я с Файки, тем самым, которого судили за подделку акций Юго-Западной железной дороги, совсем на днях. А как было дело? Могу рассказать.
По моим сведениям этот Файки с братом имели фабрику в тех вон местах (он указал куда-то через реку в сторону Сэррея[7]), и они там покупали подержанные экипажи. И вот, после нескольких безуспешных попыток схватить его другими способами, я написал ему письмо за вымышленной подписью, сообщая, что могу предложить ему для покупки лошадь и фаэтон; и что я на следующий день приеду к нему, чтобы он мог посмотреть товар, а в цене, добавил я, мы сойдемся, продается за бесценок. Затем мы со Строу пошли к одному моему знакомому, который держит конюшни и дает напрокат лошадей, и взяли мы у него на один день фаэтончик — прямо-таки шикарный выезд! Поехали мы, значит, туда, прихватив еще одного моего товарища (не из наших сотрудников); и, оставив товарища близ трактира в фаэтоне, чтоб он присмотрел за лошадью, мы пошли на фабрику — там же неподалеку. На фабрике мы увидели за работой несколько крепких молодцов. Посмотрели мы на них, соразмерили мысленно наши силы, и стало мне ясно, что провести такое дело тут на месте и пробовать нечего. Их было слишком много. Надо выманить голубчика за дверь.
— Мистер Файки, — спрашиваю, — дома?
— Нет, ушел.
— А скоро ждете его домой?
— Да не так чтоб скоро.
— Н-да! Ну, а брат его дома?
— Я его брат.
— Вот как неудачно-то вышло… Я ему вчера написал, сообщил ему, что есть у меня на продажу лошадка с фаэтоном, и я не поленился, прикатил сюда на этой самой лошадке, а брата вашего нет дома.
— Да, его нет дома. Вам не трудно будет заглянуть в другой раз?
— Да нет, никак не могу. Мне надобно продать — вот оно в чем дело; и откладывать я не могу. Может быть, вы его разыщете?
Сперва он сказал, что это никак не возможно, потом, что, право-де, он не знает, а потом, что пойдет попробует. Так, в конце концов он поднялся наверх, где был у них вроде как бы чердачок, и вот сходит вниз сам Файки в жилете, без сюртука.
— Ну, — говорит он, — дело у вас, как видно, срочное.
— Да, — говорю, — очень срочное, и вы сами увидите, продаем по дешевке — прямо за бесценок!
— Мне сейчас не так уж нужна упряжка, — говорит он, — но все-таки, где она у вас?
— Да пожалуйста, — говорю я, — тут рядом и стоит. Сходите посмотрите.
Он ничего не заподозрил, и мы пошли. И тут сразу же получилась неприятность: когда мой товарищ попробовал прокатиться по дороге, чтобы показать лошадку на рыси (а править лошадьми он не умел — правил как малый ребенок), лошадь понесла. В жизни не видал я такой скачки!
Когда лошадь отскакала свое и фаэтон стал, Файки обошел его и так и этак с видом знатока. Я тоже.
— Видите, сэр, — говорю я. — Фаэтончик самый подходящий.
— Да, неплох, — говорит он.
— Еще бы! — говорю я. — А лошадка какова! (Я вижу, он смотрит на нее.)
— Ей нет и восьми! — добавил я, оглаживая ее передние ноги.
(Честное слово, нет на свете человека, который бы меньше знал толк в лошадях, чем я, но я слышал, как мой приятель, у которого мы взяли напрокат фаэтон, говорил, что лошадке восемь лет, вот я и сказал с понимающим видом «нет и восьми».)
— Нет восьми? — переспросил он.
— Нет и восьми, — говорю я.
— Отлично, — говорит он. — Сколько же вы просите за все?
— Чтоб не торговаться, моя первая и последняя цена за весь комплект — двадцать пять фунтов!
— Очень дешево, — говорит он и смотрит на меня.
— А то нет? — отвечаю я. — Я же вам сказал, отдаем за бесценок! Так вот, чтобы попусту не болтать, мне надо поскорее сбыть, потому и цена такая. Я и дальше пойду вам навстречу: можете уплатить мне сейчас половину наличными, а на остальное нацарапаете мне расписку.
— Это что-то очень дешево, — говорит он опять.
— Еще бы не дешево! — говорю я. — Садитесь и испробуйте сами, и — по рукам! Давайте прокачу!
И что же вы думаете — залезает он в фаэтон, мы тоже, и покатили по дороге. Я ведь должен был показать его одному железнодорожному служащему, которого мы посадили у окна в трактире, чтобы он его нам опознал. Но тот растерялся и не мог сказать, он это или не он — а по какой причине? Могу вам объяснить: хитрец, понимаете ли, сбрил усы.
— Славная лошадка, — говорит он, — рысистая; и фаэтон легок на ходу.
— На этот счет можете не сомневаться, — говорю я. — А теперь, мистер Файки, поведу я с вами дело напрямик, чтобы вам не тратить время зря. Я не кто иной, как инспектор Уилд, и вы арестованы.
— Нет, вы шутите? — говорит он.