Я проверяю время: и правда, прошло без одной минуты полчаса. Но с циферблатом происходит что-то странное: он медленно мигает, то загорается на всю мощность, то тускнеет, стрелки дергаются в конвульсиях. Стучу по нему двумя пальцами, зажимаю ладонью — все бесполезно, часы сходят с ума. Настроив свой связной браслет и включив дисплей в ожидании сигнала, Ветер замечает мои метания.
— Тиша, не отвлекайся, внимание на связь.
— У меня, наверное, часы сломались, — смущенно шепчу в ответ, соображая остатками совести, что моя поломка не важнее первого отчета. Однако Ветер, вздохнув, протягивает руку:
— Дай посмотрю.
Холодом ремешок скользит по моему предплечью и ложится наставнику в ладонь. Поднеся его к единственному источнику света, Ветер хмурится, и я тревожно всматриваюсь то в его задумчивое лицо, то в молчащий связной дисплей: что-то мальчишки не торопятся с отчетом. Сойка тоже напряжена, как струна: понятное дело, волнуется за нашего рыжего.
— Тиша, они не сломались. Но я не уверен, могу ли сказать, что происходит, — Ветер садится ближе и показывает погасший циферблат. На нем все цифры поблекли, только двойка горит ровным белым светом. И тут я вспоминаю, что во время и — недолго — после химической атаки точно так же горела единица. Стрелки точно так же останавливались, циферблат темнел и тускнел, и отображалась только одна цифра. А теперь — следующая.
Делюсь своим наблюдением с наставником и Сойкой.
— Ты в курсе, что часы с бионическим механизмом? Они были когда-нибудь настроены на тебя? — Ветер задумчиво скребет заросший щетиной подбородок. — Может быть, кто-то когда-то их настраивал?
— Вообще-то они принадлежали моему дедушке, — снова сглатываю горький комок в горле. Когда-нибудь я смогу вспоминать о прошлом без слез, но точно не в ближайшее время. — Он был инженером, работал с химическими технологиями. Дома все было настроено под нас, — слезы так и напрашиваются, но я выдавливаю из себя улыбку. — Часы он подарил мне на день рождения десять лет назад. А потом его не стало, и больше с биотехнологиями я не сталкивалась. Кроме как в больнице.
— Они явно что-то отсчитывают. Только пока не могу понять, что именно…
Мы с Сойкой зябко кутаемся в штормовки. Мелкая противная морось усиливается, в лесу холодно, неуютно и по-настоящему тревожно: в кромешной темноте мы едва можем различить лица друг друга, но в чужом, незнакомом месте никогда не знаешь, что или кто стоит у тебя за спиной. И я понимаю: наставник прав, прав как всегда. Присутствие опытного человека — далеко не всегда залог успешной операции, в любой момент все может пойти по непредсказуемому сценарию, и нет людей с идеальным знанием — все могут ошибаться. И наставники тоже.
А еще мне не дает покоя мысль о том, что у Ветра была четвертая ступень доступа. Была раньше, но потом почему-то он ее лишился: вряд ли отказался сам. Закрадывается подозрение, что в его предыдущем отряде тоже кто-то погиб. И хотя это далеко не единственное серьезное событие, за которое могут разжаловать, мне заранее не по себе: все-таки он и правда не всемогущий. Или это было давно, и теперь у него гораздо больше опыта?.. Отставить бояться! Страх — залог поражения.
Но бояться больше некогда: дисплей связного браслета вдруг оживает, тихо пиликает, как рация, и в голубоватом отсвете голограммы появляются перепуганные глаза Севера:
— Ветер, прием! У нас ЧП!
Ветер мгновенно собирается. Термокружка и девайс подогрева молниеносно куда-то исчезают, его штормовка как-то сама собой застегивается, мы все вместе быстро встаем на ноги.
— Координаты? — сурово спрашивает наставник. Север на грани истерики выдает ему длинный набор цифр, и связь прерывается.
— Не отставать! — коротко приказывает Ветер, и мы бежим куда-то в полной темноте, спотыкаемся, ноги разъезжаются в грязи и ворохе мокрых листьев, снег с дождем хлещет как из пневматического душа. В какой-то момент я поскальзываюсь на листве и лечу носом в услужливо торчащий пень, но Сойка ловит меня за куртку. Не сговариваясь, мы беремся за руки и дальше бежим уже вдвоем. Вместе гораздо легче.
Не представляю, сколько времени проходит, а на часы боюсь даже смотреть: и циферблат, и ремешок так больно жгут запястье, что, боюсь, на их месте останутся следы ожога. Цифра 2 горит так ярко, что приглушить ее нет никакой возможности — она мощнее всяких фонарей.
За одним из поворотов нам навстречу вылетает высокая черная фигура, едва не пересчитав ближайшие деревья. Мы с Сойкой выдаем синхронный ультразвук, а Ветер, морщась, одним жестом заставляет все это прекратить: перед нами стоит Варяг, все такой же молчаливый, но донельзя встревоженный и даже напуганный. Наверное, впервые на его холодном и замкнутом лице читаются эмоции: страх, сомнение, надежда.
— Что произошло? — Ветер включает на браслете режим карманного фонарика и быстро выхватывает из темноты отдельные части леса, которые никак не складываются в общую картину. Мы совершенно дезориентированы в пространстве.
— Часовщик коснулся Грани, — тихо отвечает Варяг. — Перчатки снял… Они там, — машет куда-то в сторону, — Север с ним…
Наставник молча кивает, не слушая больше, и мы все вместе подходим ближе. Зрелище не для слабонервных: Часовщик на холодной земле, почти раздетый, но он даже не лежит спокойно: его трясет, как будто выворачивает, он весь дрожит, цепляясь ногтями за мокрые листья и ближайшие корни, и не может сам это остановить. Его куртка и свитер превратились в обгорелое тряпье, гарью тянет сквозь тяжелый запах лесной сырости. В темноте и нашем общем молчании его лихорадка выглядит жутко: он не пытается ни кричать, ни звать на помощь, только сильно вздрагивает и глухо стонет от судорог. Насмерть перепуганный Север сидит на коленях рядом и держит его за плечи, но иногда и его сил не хватает, чтобы унять особенно крупную дрожь.
— Варяг, под колени возьми, — Ветер заходит с другой стороны, легко поднимает дрожащего парнишку, и они вдвоем переносят его дальше от Грани. Краем глаза я успеваю заметить, что неподалеку по прозрачной стене ползет длинная золотистая трещина, и по ней бесшумно ездят карманные роботы-герметизаторы. Интересно, чем они тут занимались…
Тем временем Ветер и Варяг укладывают Часовщика на землю, наставник подстилает свою штормовку. Мальчишку по-прежнему трясет, но он уже не в силах стонать, только мечется на распахнутой куртке, кусая и без того окровавленные губы. Сойка беззвучно всхлипывает, сцепив руки под подбородком — я не то что вижу, я всей кожей чувствую, как ей страшно. Грань вспыхивает и светится все ярче, роботы едва справляются с герметизацией, трещина уже горит изломанной золотой линией.
— Тиша, дексаметазу давай, — командует Ветер. В полной темноте найти в несессере крошечную ампулу и шприц сродни чуду, но трещина мне слегка подсвечивает. — Север, внимательно, у нас каждая минута на счету.
Но Север трясется не хуже пострадавшего. Я не рискую отдавать ему ампулу, потому что у него дрожат руки, а по бледному лицу катятся слезы. Испуганный, заплаканный, перепачканный какой-то грязью, он выглядит жалко.
— Не могу… не могу… — повторяет шепотом, отшатнувшись и стараясь не смотреть на товарища. Ветер рывком хватает его за куртку и бьет перчаткой по щекам:
— Соберись! Отставить реветь!
Ошарашенный Север тихо хлюпает носом, но и правда успокаивается. Я отдаю ему ампулу и шприц с длинной тонкой иглой, Ветер с силой прижимает Часовщика к земле и распрямляет его правую руку, хотя она еле двигается от судорог.
— Внутривенно. Медленно. Давай.
Север, закусив губу и смахнув упавшую на глаза челку, наклоняется и осторожно, но вполне точно вводит иглу в вену на сгибе локтя. Мы все светим ему индикаторами на браслетах, сзади активно помогает лопающаяся по швам Грань, а Часовщик вдруг вскрикивает, дергается в последний раз и замирает расслабленно, обмякнув и уронив голову на бок. Мы все дружно облегченно вздыхаем, Север робко улыбается и смахивает со лба капельки испарины. Сойка бросается к измученным мальчишкам, вспоминает про карманный аппарат жизнеподдержания, пытается прицепить его парню на руку, но наставник молча качает головой: уже не нужно. И тогда она несмело обнимает Часовщика, гладит его плечи, усыпанные веснушками, мокрые рыжие волосы. А я, случайно бросив взгляд на часы, замечаю, что циферблат снова посветлел и все цифры стали видны одинаково.
— Надо его в медчасть. Парни, ваше дежурство на сегодня все, — решает наставник. Сойка с надеждой заглядывает ему в лицо:
— Но кому-то надо побыть с ним?
— Мелисса превосходный санинструктор, она знает свою работу, с ним все будет хорошо, — Ветер делает вид, что не понимает намеков, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы хихикнуть. — Вы наказаны, если память мне не изменяет. И пока не забыл… Тиша, дай мне часы. Верну завтра, надо кое-что проверить. Варяг, маякни, как доберетесь до базы.
Парень молча кивает. Они с Севером возятся с носилками: связывают их из длинных палок и двух курток — и осторожно уходят. Вскоре их шаги и неразборчивый шепот растворяются в дождливой тишине, и только покачивающиеся кусты напоминают об их недавнем уходе. И светящийся разлом на Грани, конечно же.
Ветер присаживается рядом, надевает гермоперчатки и ощупывает прозрачную стену вокруг. Такое впечатление, что Часовщик нарочно ударил по ней кулаком или чем-то небольшим и тяжелым: трещины разбегаются от одной точки, которая искрится сильнее всего, а постепенно, ближе к краям, гаснут. Вот только у разломов нет краев: медленно, почти неуловимо, но они двигаются в разные стороны, увеличиваются и становятся ярче. Наставник собирает жучков-роботов, отключает их разом и прячет в сумку: трещину уже не остановить, здесь нужны либо роботы помощнее, либо… Я даже боюсь подумать, что “либо”.
— Тиша, Сойка, подойдите. Наденьте перчатки и убедитесь, что они закрывают всю кисть до предплечья. Сойка? — Ветер жестом предлагает ей прикоснуться к Грани, но она проворно отскакивает в сторону. Боится, не хочет повторения сюжета. Ладно.
Протягиваю руку к трещине, медленно, осторожно. Ладонь даже сквозь гермоперчатку обдает сухим теплом, и, потянувшись в образовавшийся разлом, я ощупываю Грань с другой стороны. Оказывается, она совсем тонкая, как будто одно неловкое движение — и сломается, поэтому, только прикоснувшись к прозрачной стене, я тоже убираю руку и отхожу на почтительное расстояние. Собрав всех карманных герметизаторов, Ветер подбирает с земли какой-то изломанный механизм, напоминающий вагонетку с проводами и шестеренками. Задумчиво осматривает со всех сторон и на всякий случай убеждается, что все системы отключены..
— Никто не знает, когда и зачем появилась Грань, но пятнадцать лет назад через нее можно было беспрепятственно пройти, — он больше не рискует садиться на землю, и я представляю, как должно быть холодно в лесу без куртки. — Сейчас же ее используют как государственную границу без пунктов контроля. С тех пор, как Система — то государство, которое расположено за Гранью — активировало полную герметизацию, она закрылась для любых живых существ. Человек может пройти только в особом костюме, который закрывает все участки тела: в таком случае Грань, настроенная бионически, не почувствует живой организм и не попытается ему навредить. В противном случае она его просто убьет или сильно покалечит. Часовщику повезло, что он не смог просунуть руку сквозь Грань без перчатки, но трещины пошли не из-за него. Вот это любопытное устройство, — Ветер светит браслетом на найденный сломанный механизм, — предполагаю, что это их разведчик. Тут есть система передвижения — гусеницы на радиоуправлении, есть встроенные сигнальники и две камеры, заднего и переднего обзора. Однако они просчитались в том, что настроили этот прибор на какого-то конкретного сотрудника: Грань считала его биоритм и сочла устройство за него. К слову, вот такие вещи можно найти во время прочеса приграничной территории.
— А трещины? — робко интересуется Сойка. — Они закроются?
— Вряд ли. Их уже очень много повсюду, каждое дежурство кто-нибудь на них натыкается, но у старших уже хватает опыта их не трогать. Устранить их невозможно, роботы-герметизаторы не справляются: не хватает мощности. Трещины появляются и на их стороне, и на нашей, и когда-нибудь их станет так много, что Грань не выдержит и рухнет. Тогда столкнутся два мира, которые когда-то были одним расколотым, и неизвестно, что случится: либо один из них поглотит и уничтожит другой, либо мы все-таки найдем способ добиться… более благополучного итога. Цитадель готова к переговорам, если они станут возможными, но мы не знаем, пойдут ли жители государства на такой шаг. Размахивать оружием проще, чем учиться договариваться и искать компромиссы, и порой конфликты заходят так далеко, что решить мирно их уже невозможно. Мы все надеемся, что масштаб катастрофы еще не настолько глобальный, чтобы на мирное решение не осталось шансов. В любой войне побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто мудрее.
Остаток ночи проходит кое-как. Из последней связи мы узнаем, что парни добрались до базы благополучно, пострадавший за всю дорогу так и не пришел в сознание, но его состояние относительно стабильно и жизни уже ничто не угрожает. Замечаю, как облегченно вздыхает и улыбается Сойка: да, не о том нам сейчас думать надо, но у них с Часовщиком явно не все так просто.
До рассвета мы больше ничего не находим. Вместе с Ветром бродим вдоль Грани и латаем особенно крупные искрящиеся золотом трещины: роботы-герметизаторы быстро теряют заряд, не успев закончить работу, и к пяти утра у нас уже не остается ни действующих роботов, ни полных зарядных устройств. Чай давно выпит, главная опасность устранена, обошлось даже без конфликтов — и, когда мы возвращаемся на базу, усталые и измученные, но довольные собой, Ветер вдруг приобнимает нас за плечи с двух сторон. Щекой чувствую, какой колючий и холодный у него свитер.
— Молодцы. Горжусь, — тихо говорит наставник, и весь оставшийся путь мы проходим в полном молчании, но этих двух слов достаточно для того, чтобы за спиной расправились большие крылья.
После ночного дежурства у нас законный недовыходной: первую половину дня мы имеем право спать. Тренировка и лекция по программной инженерии, увы, остаются без нашего внимания, мы с Сойкой едва доползаем до комнаты и, не раздеваясь, валимся на постель. Одеяло услужливо греет со всех сторон, приглушенный свет настраивает поспать, но после ночного приключения ко мне сон не идет. Завидую Сойке: она едва сняла сапоги и сразу же уснула, а я хоть и устала, уснуть не могу. Немного подождав, отключаю одеяло, переодеваюсь в чистое и тихо выскальзываю из шлюза. Не знаю, где здесь прячется медчасть, но методом пальца в небо обязательно куда-нибудь да приду.
Лазарет находится неподалеку от бункера и не сильно отличается от него: такие же мощные серые стены, огромный шлюз, закрывающийся вручную, длинные ленты приглушенных светодиодов по оштукатуренному потолку. Ровные ряды кроватей, отгороженные друг от друга ширмами, роботы-разносчики катаются с подносами еды и лекарств, балансируя ими на тонких ручках-пружинках, небольшие дисплеи на стенах отображают состояние пациентов. Иду вдоль рядов, вглядываясь в лица спящих, и почти в конце на глаза попадается яркое пятно рыжих волос Часовщика. Он уже не спит: сосредоточенно щурится на экран минибука и быстро-быстро строчит на клавиатуре. Окликаю его, а потом сажусь на край постели.
— Ты как?
Из вежливости он закрывает минибук, садится, чтобы не лежать перед девчонкой, и пытается приветливо улыбнуться. На его усталом бледном лице залегли тени, под глазами явственно обозначились синяки, но в целом он выглядит гораздо лучше, чем накануне.
— Да ничего. Мелисса говорит, пару дней, и вернусь.
— Не скучно? Хочешь, пару книжек скину?
— Не, не скучно, — он улыбается, и вместе с ним улыбаются все его сотни веснушек на рябоватом лице. — Я программу пишу, — экран минибука разворачивается ко мне, и я вижу длинный цветной код на неизвестном языке. Понимая, что я мало что смыслю в программировании, парень тут же поясняет: — Это для твоих часов. Надеюсь, я догадался, как они работают. Можно их подключить к операционной системе всей базы, они будут вроде как предупреждать о скорых ЧП.
— Не поняла…
— Химическая атака была первой опасностью, с которой ты столкнулась на базе. Тогда на циферблате горела единица, — терпеливо поясняет Часовщик. — Вчера ночью часы среагировали на трещины в Грани, которые могли навредить уже лично тебе, и предупредили еще раз. Тогда загорелась вторая цифра. И я предположил, что цифры загораются, когда приближается опасность. По порядку.
— Что же будет, когда загорится двенадцать? — боюсь даже предположить, и наш инженер-техник тоже неопределенно поводит плечами.
— Не знаю. Но программа полезная.
Мы еще немного обсуждаем ночной рейд: Часовщик рассказывает о множестве найденных разломов в Грани ближе к югу, я вспоминаю про нашу находку и обещаю разузнать подробности у Ветра, а вскоре мой жетон-пропуск пищит: десять положенных минут посещения прошло.
— Мне пора. Поправляйся, мы тебя ждем.
— Не волнуйтесь, все в норме, — Часовщик улыбается всеми своими веснушками. — Спасибо, что пришла.