Пуля щелкает в ствол совсем рядом: Ветер видит, как от влажной черной коры разлетаются щепки. Собственные заряды надо бы поберечь: в магазине всего пятнадцать патронов, не так много, чтобы расстреливать их налево и направо. Прижавшись спиной к дереву, он щурится в темноту, целится, подняв оружие — щелчок. Отдача. Мимо.
Где же Фауст? Не могли они так далеко уйти!
Уже четырех патронов нет. В кого-то он все-таки попал: на одного или двух десантников стало меньше. Вот они, уже совсем близко: в черных защитных костюмах, с металлическими щитками на груди, плечах, бедрах и коленях, в больших шлемах с наушниками и торчащими из них проводами, каждый вооружен хорошей винтовкой, на поясах — пистолеты, дополнительные магазины, на расстоянии двадцати метров можно даже разглядеть, как поблескивают в темноте клинки на случай маловероятного рукопашного боя. Они, наверное, и не рассчитывали, что смогут оказаться за Гранью с другой стороны — со стороны своих врагов.
А тем временем от выстрелов, долетающих до цели, Грань сверкает все ярче и ярче, трещины разбегаются лучиками, как от электрических разрядов. В нескольких метрах от самой стены ощущается жар и наэлектризованный воздух: дышать становится труднее, гермокостюм заметно накаляется, прикоснуться к нему невозможно — ударит током. Осторожно обходя дерево кругом, Ветер нащупывает рацию на поясе. Жуткие помехи и треск не дают воспринимать голос на той стороне, но вскоре сквозь шумы становится слышен голос напарника:
— Ветер, прием! Мы в полукольце, не вырваться! Ты один?
— Иду к вам! Координаты?
— С ума сошел! Все тут ляжем!
— Всех не убьют. Жду координаты.
Обрывая связь кнопкой выключения, Ветер кое-как стягивает защитную перчатку, поднимает рукава один за другим: гермокостюм, штормовка, рубашка… Связной браслет ярко мигает синим: сообщение от Фауста. Набор цифр — топографическая ориентировка.
Недалеко: всего в двухстах метров от его локации. Увязая и путаясь в снегу, он бежит к ним, петляя, путая следы, прячась за не такими уж и широкими стволами деревьев. В лесу светло, как днем: каждая трещина на Грани сверкает ярче обычного, флюоресцентные ломаные линии слепят глаза, если подойти слишком близко, в нескольких шагах от прозрачной стены доносится глухое потрескивание, как будто искрит неисправная проводка. По ту сторону Грани — зона отчуждения, десантники в защитных костюмах против огня и радиации ничего не слышат и не видят, кроме движущихся разрозненных целей. Простреливают местность вдоль и поперек. Пули, вгрызаясь в прозрачную плоть Грани, оставляют на ней золотистые ожоги, плюющиеся искрами, которые в скором времени тоже расползаются изломанными трещинами.
Изредка отстреливаясь от подходящих слишком близко, Ветер поскальзывается в глубоком вязком снегу, съезжает по обледеневшему склону оврага. Пригибается, низко надвинув маску из гермопластика, минует открытую местность, рискуя быть замеченным, и, протянув руку в сторону, в полутьме находит руку напарника. Фауст ругается нехорошими словами — Ветер обходится одной лишь молчаливой усмешкой.
Здесь, над оврагом, кажется, что Грань вот-вот рухнет. Огромный разлом в несколько человеческих ростов сияет, как сотни заряженных фонарей, не дает толком всмотреться вперед, и рядом с Гранью долго находиться невозможно, а в нескольких шагах назад — холодная сырая темнота. Короткие редкие вспышки выстрелов не освещают, но только выдают местоположение стрелков. Пули далеко не всегда долетают до цели.
Пятнадцать лет назад все было примерно так же. Конечно, уже не школьники, но все еще молодые неопытные ребята с горсткой пистолетов и парой-тройкой магазинов на каждого — вот и все защитники Цитадели, с огромными амбициями и совершенно несущественными навыками. Сегодня, когда Цитадель и ее базы добились таких успехов, разработали столько новых технологий, снова приходится защищаться кое-как, первым попавшимся под руку оружием, в неподготовленной обстановке. Точно так же, только много лет назад, только не в этом месте, только с другим человеком по левую руку…
Как-то раз они спорили о Государстве. “Нет смысла строить старое на его же собственных обломках, — сказала тогда Юля. — Будущее — как птица феникс, оно встает из пепла прошлого”. И теперь, глядя на то, как рушится Грань, которая когда-то казалась самым крепким сооружением эры, как рушатся оба государства, поглощенные войной, Ветер все чаще думал, что она была права. Нет смысла пытаться восстановить Грань, залечить ее раны, нанесенные самим человеком: проще и лучше поставить новую или избавиться от нее совсем. Нет смысла удерживать угасающее Государство, которое больше не способно функционировать на благо общества: лучше начать сначала, не повторяя ошибок.
Грань вспыхивает все ярче и ярче. Уже можно заметить невооруженным глазом, как разлом ползет вверх, вниз и в разные стороны, как искры от трещины сыплются на снег и исчезают, растапливая крохотные ямы в грязных сугробах. Отряды десантников за стеной останавливаются как будто в нерешительности, словно не знают, стоит или не стоит рисковать, переходить границу через образовавшийся проем? В него преспокойно прошел бы человек, да и не один, судя по скорости расширения…
— Всем, кто не подошел к Грани, вернуться на базу! Повторяю: всем, не достигшим Грани, срочно вернуться на базу! — в беспроводном наушнике слышится приглушенный и сдавленный помехами голос Скалы. Вот уж кто из девчонок никогда не ударится в панику и всех построит по местам. Согласно отчету, приходящему в мессенджер на связном браслете, три отряда из пяти повернули обратно. Второй тоже попал в полукольцо и отстреливается дальше по западной траектории.
Образовавшийся проем уже не искрит так сильно, но всем ясно: десантники, очевидно присланные из Системы, на этот раз Грань не перейдут. Не осмелятся, не преодолеют. Не догадаются, что в их-то экипировке такой свободный разлом будет достаточно безопасным. Но град пуль снова прошивает звонкий морозный воздух.
— На землю! Всем на землю!
Ветер командует и боковым зрением замечает, как по очереди падают Скала, Фауст, Прометей. Падают так естественно и не наигранно, как будто по-настоящему… Старший наставник отчаянно прогоняет эту мысль и навязчивую картинку. Кое-где на снегу виднеются темные пятна: комья земли? Или кровь?
За ярким сиянием разлома никто не замечает, как один из десантников, скорее всего, командир ближнего отряда, все-таки прорывается сквозь сверкающую и наэлектризованную завесу. Комбинезон, каска и щитки дымятся, но он бросается врукопашную с единственным соперником, который не успел по команде упасть и изобразить мертвого. Невысокая хрупкая фигурка в защитном гермокостюме держится хорошо, но ей явно не хватает роста, веса, ловкости. Ветер в три шага оказывается рядом. Оттолкнув ее, принимает удар на себя, отводит его в сторону. В короткой схватке выбивает оружие из рук десантника, но сквозь шум и грохот не слышит крик сзади. Короткий удар резко прошивает насквозь левую руку, рукав наполняется чем-то горячим и липким. Сапоги вязнут в снегу, а тот вдруг медленно уходит прочь из-под ног.
Уже лежа на холодной земле, Ветер успевает дернуть пистолет из кобуры и выстрелить снизу три раза, прежде чем затвор глухо щелкает, оповещая об опустевшем магазине. Мелкие и острые льдинки больно впиваются в щеку, перед глазами плывут цветные круги, намокшая одежда быстро тяжелеет на морозе. Кое-как перевернувшись на бок, он поджимает раненую руку под себя, чтобы остановить кровь. Холод и боль медленно отступают, оставляя место тяжелой и давящей пустоте. Мир качается и меркнет.
Но сейчас нельзя, ни в коем случае! Мысленно отхлестав себя по щекам, Ветер кое-как поднимается, тут же валится плечом на ближайшее дерево и с трудом удерживает равновесие.
— Эй! Ураган! Живой, нет? — где-то совсем рядом слышится встревоженный голос напарника. У Фауста превосходная маскировка: его черные кудри, черный костюм и отсутствие фонаря обеспечивают ему почти полное слияние с ночным лесом. Удивительно, но Грань искрит по-прежнему, а десантный отряд исчез, точно сквозь землю провалился.
— Где они? — вместо ответа — риторический вопрос. Не могли же они так быстро исчезнуть, в самом деле.
— Да черт их знает. Ушли, опять залягут. Они-то думали, мы уже все покойники, а ты их командира пристрелил. Сам-то как?
Незаметно Ветер ощупывает свой левый рукав, и хотя герметичный комбинезон практически полностью блокирует все ощущения, рука отзывается болью на каждое движение. Он сжимает зубы:
— Ничего. Нормально. Как она?..
— Жива, не беспокойся. Круто ты ее прикрыл, мы не видели, чтоб ты так бегал, — Фауст несколько натянуто смеется. — Дмитрию Петровичу того… досталось. Он не получил твоей команды ложиться, не успел переключить рацию с режима говорения на режим слушания.
Было холодно — стало жарко. Кодовые имена забыты, звания, ступени — забыто все, кроме понимания, что нужно спасти, защитить других. Любой ценой, пусть даже ценой собственной жизни. А Системе сейчас наверняка не до отслеживания каких-то единичных биографий…
Взъерошив взмокшие волосы и прижав ладонь к горячему лбу, Ветер тревожно оглядывается:
— Где он?
— Девчонки с ним. Тяжело. Надо бы возвращаться. Вот тебе и с новым две тысячи сто двадцать вторым…
Фауст поправляет насквозь вымокшую и перепачканную штормовку, но вдруг на плечо ложится тяжелая ладонь Ветра:
— Стой, погоди. Смотри…
Лучше бы не смотрел. По обе стороны от пылающего золотом разлома Грань медленно рушится, растворяясь в звенящем ночном безмолвии.