Солнечные блики прыгают по пыльному экрану раскрытого ноутбука, заставляют щуриться и недовольно морщиться сидящего за столом человека. Тусклое зимнее солнце неровными квадратами ложится на плитку, и от этого она кажется еще холоднее. Я поправляю волосы, невольно приподнимаю ноги от холодного пола и осматриваюсь: не так уж и плохо, как казалось сначала.
В приемной, если повернется язык еще раз так окрестить самую крошечную комнату в доме, тихо, пыльно и очень солнечно. На газовой плитке посвистывает пузатый чайник, начищенный, как будто к празднику, и на окошке невротически подмигивает гирлянда. Кому и зачем она понадобилась днем, да еще и за месяц до Нового года, понять не удалось. На соседних стульях точно так же, слегка испуганно и встревоженно, озираются новички, парень в прямоугольных очках и хмурая длинноволосая девушка. Оба одеты в потрепанные спортивные костюмы, кроссовки и полуперчатки и, кажется, знакомы. Скучающим взглядом смотрю на серебряный циферблат наручных часов и незаметно любуюсь — подарок дедушки. Хорошая вещь, дорогая не только из-за цены.
— Тебя как зовут? — острым локтем в бок прилетает неожиданно. Я оборачиваюсь, встречаюсь с хмурым и острым взглядом симпатичной соседки, но ответить не успеваю: прямо за спиной вырастает фигура старшего отрядника.
— Не положено, — коротко обрубает он, и на время разговор стихает. Его лицо кажется похожим на чемодан: крепкое, квадратное, с грубоватыми чертами и закрытое на сто замков. Незаметно для него показываю кончик языка и снова утыкаюсь взглядом в пустоту.
Самый лучший способ прятаться от людей — смотреть им в глаза. Тогда многие обязательно отведут взгляд и тебя не заметят.
Я смотрю так на человека, который сидит за столом и вполголоса о чем-то разговаривает с одним из новичков, беловолосым голубоглазым парнем. Это последнее испытание, и если не провалишься здесь — окажешься в числе новобранцев. А там попадешь в отряд по распределению и начнешь заниматься полезным делом для общества.
Почему же все так рвутся на базу? Менеджер в офисе — тоже полезное дело. Шофер, учитель, строитель…
Солнце игриво прыгает на руки и слегка греет замерзшие ладони, но тут беловолосый парень молча встает и уходит.
— Номер триста четырнадцать! — устало объявляет единственный член самой непонятной на свете комиссии. До его стола всего шесть шагов, но я успеваю разглядеть его хорошенько. Он совершенно лысый, невысокий, но широкоплечий и крепкий, даже зимой загар не сходит с его гладко выбритого лица. Нос слегка свернут на сторону, глаза зеленые и хмурые. Страшно.
Сажусь и прилипаю к ледяному стулу. От пыли хочется чихать. Интересно, от чего у меня глаза больше красные: от недосыпа или этой вездесущей пыли?
— Ваше имя? — голос у принимающего тоже под стать, стальной и будто дребезжащий. И только я успеваю набрать воздуха, чтобы ответить, как он вносит правки: — Не настоящее. Кодовое. А то говорят мне тут.
— Тишина.
Так меня нарекли на пункте определения. Одному богу известно, как новичкам, проходящим испытания, подбирают кодовые имена. По качествам характера? Вполне возможно. Почти полгода назад я прошла испытания, но в летний набор меня не взяли, а за неделю до зимнего, как ни странно, на личную почту пришло письмо с дальнейшими инструкциями.
— Возраст?
— Восемнадцать.
— Научное направление?
— Гуманитарное.
— Спортивное направление?
— Ну… Атлетикой занималась… В учебном центре на плавание ходила.
Да уж, не очень-то убедительно. Если бы он меня заставил пробежать стометровку, нырнуть на четыре метра или перемножить в уме трехзначные числа, я бы не так волновалась. Всегда считала, что практика лучше теории. Лысый скептически хмыкает и чешет бритый затылок. Его жест не предвещает ничего хорошего.
— Ваше…
Резюме отклонено? Спасибо, супер, я домой. Готовиться к поступлению в самый обыкновенный вуз на самую обыкновенную специальность психолога. Уже вижу, как плетусь по утрам на лекции сонной мухой, загрязняю атмосферу стаканчиками кофе и своими “ядерными”, как выражается мама, духами. А потом влюбляюсь в обыкновенного парня и хожу на занудную работу. День сурка.
— …отношение к смерти?
Смешные мысли о том, как пластиковые стаканчики и конспекты засыпают меня с головой, внезапно замирают на месте, как пришибленные. Я не ослышалась?
— Я… эээ… не сталкивалась. Не боюсь. Но не знаю, как это, — нагло вру и поэтому несу сумбурную чепуху, наверное, он ожидал услышать что-то философское. — В общем, не приходилось сталкиваться. Возможно, стоит принимать ее как неизбежное. Однажды… А пока мы живы, предпочитаю об этом не думать.
Делает какие-то пометки в полупустом документе. Резюме педантично набрано двенадцатым кеглем с минимальным интервалом. Эх, зря старалась, буковки растягивала.
— Поднимайтесь на второй этаж, комната двести четыре. Выдадут снаряжение, форму и брошюры на первое время. Час на обустройство, ровно в полдень отрядный сбор на стадионе.
Отрывистый голос принимающего звучит приятнее песен любимого Hozier. Я поспешно киваю, хватаю со стола папку с документами и исчезаю в соседнем коридоре. Меня приняли? Да ну, не может быть!
Прыгая по лестнице через две ступеньки, напеваю вполголоса и совершенно не забочусь, какая тут акустика. Раньше это сильно волновало, потому что мне медведь на ухо не просто наступил, а еще и потанцевал там, но сейчас печальные вокальные данные огорчали меньше всего. Меня приняли! Теперь только главное не вылететь!
На всех парусах распахиваю дверь. Из хозяйственного коридора отчетливо пахнет хлоркой и свежевыстиранными вещами, значит, мне сюда. Взгляд скользит по коридору, но ни за что не цепляется: все герметичные двери-шлюзы такие одинаковые, пол под ногами чуть подсвечивается, на стене горит табло с температурой и временем. После моей комнаты, оставшейся в прошлой жизни, тут все удивительно и странно. Уютно, но совсем не по-домашнему.
Не успеваю насладиться уютом новых технологий, как невдалеке слышатся голоса, а потом из полутьмы выходит небольшая компания из пяти человек. Они оживленно что-то обсуждают, смеются, маленькая светловолосая девушка с глазами олененка шутливо толкает в плечо идущего с ней рядом мужчину в синей штормовке. Вспоминаю, что я их уже видела на спортивных испытаниях. Хочу уйти, но они меня замечают.
— О, новенькая! — один из служащих, похожий на лидера этой странной компании, подходит ближе. — Ну что, чья? Спорим на ночное дежурство!
— Моя, — девушка-олененок дружелюбно подмигивает мне, а у меня глаза, кажется, лезут из орбит.
— А может, моя?
— Я первый предложил, моя!
В смысле “моя”?! Глаза потихоньку перебираются в открытый космос. Прижимаюсь спиной к стене и тут же отлетаю, как от удара током — какая холодная! Еще и пищит недовольно, как будто это я виновата в коридорной вечной мерзлоте.
— Моя, — говорит наконец мужчина в синей штормовке, кажется, самый спокойный из всех, и обращается уже ко мне: — Не бойся, мы шутим. На распределении просто узнаешь, в чьем ты отряде.
Не сильно это утешает, однако из любой ситуации я пытаюсь извлекать практическую пользу. Так и сейчас, в надежде на то, что господа наставники помогут бедной потеряшке, кое-как выдавливаю:
— Да ладно… Все в порядке. А вы не подскажете, где двести четвертая?
Он молча делает шаг в сторону, его друг открывает передо мной дверь, и я оказываюсь в огромной гардеробной, которую кто-то забросил в матрицу. Десятки одинаковых одноцветных зеленых рубашек, коричневых штанов и черных джинсов, берцы разного размера, спортивные перчатки, сумки…
— Скажи кодовое имя и номер, — мои мысли прерывает все тот же простуженный голос с хрипотцой. И охота им со мной возиться!
Называю. В женском отделе под расписку девушка выдает мне два сменных форменных комплекта, простенькое постельное белье, тяжелую сумку, набитую чем-то так, что замок едва закрывается. Наверное, чтобы закрыть после моих самых аккуратных в мире сборов, на ней придется попрыгать.
Все так же севшим от волнения голосом благодарю незнакомцев, всю компанию сразу одним общим “спасибо”, и поспешно ретируюсь в жилой блок. Уже не рискую ни петь, ни пританцовывать, ни радоваться так активно: счастье любит тишину. Штукатурка на стенах, кажется, тоже.
Номер комнаты указан на моей сумке — триста девять. С того момента, как автобус, привезший нас на собеседование, заехал на территорию базы, мне все время кажется, что я очутилась в каком-то летнем лагере. Ребенком и подростком часто бывала на сменах, потом оказалось некогда, а сейчас — как будто ненадолго вернулись мои пятнадцать лет. Все это походило на большую игру, в которой мы были пока что пешками.
База и сама по себе отдаленно напоминает лагерь. Большой шестиэтажный корпус с одной полностью стеклянной стеной поделен на внутренние корпуса, среди которых есть жилые, технические и хозяйственные блоки. В коридорах — роботизированная система отопления и охлаждения, которая, кажется, перепутала зиму и лето, герметичные магнитные двери больше напоминают переходы на звездолете. Из огромных окон хорошо просматриваются полигон и центральный двор: стайки новичков медленно тянутся в корпус. Правда, большую часть разворачивают обратно.
Дверь триста девятой распахивается, и на пороге возникает кудрявое создание в леггинсах, серой футболке и очаровательных домашних тапочках. Ногой она прижимает к полу мокрую тряпку, в одной руке у нее чашка кофе, в другой — четыре вешалки, один глаз накрашен, другой — нет. Пока мы меряемся любопытными взглядами, в комнате что-то с грохотом уведомляет о своем падении, и кудрявое создание оживает первым.
— Ой! Я сейчас все уберу! А ты — моя соседка, да? Проходи, располагайся! Я тут немножко порядок навожу, это так не всегда, ты не думай!
Как только переступаю порог, меня охватывает атмосфера пестрого и доброго праздника. В маленькой комнате все перевернуто вверх дном, но в этом есть свой шарм. На окне мигает такая же невротичная гирлянда, как внизу, подоконник завален книгами, яблоками и кленовыми листьями, одна кровать идеально ровно заправлена, на другой — царство первобытного хаоса. Из душевой высовывается встрепанная кудрявая голова:
— Я Сойка, — сообщает она, и я даже не сразу соображаю, что это ее кодовое имя. Конечно, было бы интереснее узнать, как ее зовут по-настоящему, но уже не первый раз я слышала, что на базе настоящими именами пользоваться не принято. Почему — понятно.
— Я Тишина. Можно Тиша, — отвечаю, с размаху плюхаясь на кровать. Та возмущенно скрипит, ясно давая понять, что вместо сетки у нее железные балки. — Ого! Какая твердая…
— Привыкай, тут немного спартанские условия, — Сойка, наконец, выныривает из душевой и предстает передо мной более-менее причесанная и с накрашенными глазами. — Подъем в шесть, построение, зарядка, завтрак в семь, дисциплинарный час, потом лекции и тренировки до шести. Обед, ужин и вечерний сбор — все по расписанию. Опоздаешь — штраф.
— Деньги?
— Да нет, это уже не штраф, а взятка какая-то, — хохочет Сойка, как будто мы о чем веселом говорим. — Дополнительная силовая, ночное дежурство или караул за периметром. По факту это считается наказанием, но некоторые на него нарочно напрашиваются. Особенно девочки.
— Это опасно? Или… почему наказание?
— Да, опасно. Убить могут на раз-два, — Сойка пожимает плечами, и я в который раз поражаюсь ее выдержке или непониманию происходящего. — Многим просто из чистого любопытства хочется, а кому-то… В общем, кто-то неровно дышит к наставникам, которые чаще всего туда ходят. Правда, обычно девочки получают ночное дежурство на кухне. Не знаю, как надо нахулиганить, чтобы получить реальный рейд. Только я тебя прошу, не надо вешаться наставникам на шею или, упаси тебя все кто там есть на небе, флиртовать. Мало кому из них нравится внимание, а поклонницы особенно.
— Если бы я знала кого-нибудь из них, я бы, может, подумала, — весело хмыкаю я и вываливаю на кровать содержимое спортивной сумки. Глаза разбегаются, но разбирать вещи сейчас уже некогда: надо принять душ с дороги, переодеться в форму и бежать на первый сбор. Надеюсь, Сойка меня не бросит хотя бы в первый день.
— Все так говорят, а потом бегают за ним штабелями, — усмехается моя кудрявая соседка, поправляя макияж перед зеркалом. Не понимаю, зачем краситься перед полным днем тренировок, но вслух не говорю. И боюсь, что мы с ней не уживемся: у меня хроническая аллергия на “красивых девочек” с обложки журнала, а Сойка, кажется, как раз из таких.
— За ним? За кем?
Соседка прикусывает пухлую накрашенную губку — понимает, что проболталась. Тут же отворачивается, и на кровать из ее рюкзака сердито летят вещи.
— Да есть тут один такой… Его все девчонки взглядом провожают. Как по мне, ничего особенного, один пафос и лидерские замашки. А на тренировках у него вообще смерть… Да он даже не красивый.
Киваю с понимающим видом, хотя на самом деле ничего не понимаю, даже не могу сообразить, о ком она так нелестно говорит. Но сдается мне, что это ради кого-то она так старается.