Вы когда-нибудь лупили грушу? Даже в перчатках это больно. Костяшки пальцев горят огнем, но снова и снова встречаются с твердой каучуковой поверхностью. Не знаю, какая неведомая сила заставила меня снова надеть их после перерыва-пятиминутки, но никто не обещал, что будет легко. Как там звучат законы Ньютона? Первый — “Не пнешь, не полетит”, второй — “Как пнешь, так и полетит”, третий — “Как пнешь, так и получишь”. Здесь лучше всего работает третий. Во всех смыслах…
Отвлекаюсь, смахивая выбившуюся из хвоста челку, грушей прилетает прямо по лицу. Успеваю увернуться, и твердая резина с размаху врезается в щеку, отчего перед глазами тут же начинают скакать зеленые человечки. Я сердито бью обидчицу правым с разворота, но в очередной раз забываю о третьем законе, и она бьет меня еще сильнее, на этот раз без промаха, не в бровь, а… в нос.
Взвываю не столько от боли, сколько от злости и обиды, и тихонечко отползаю в угол. Кровь капает из разбитого носа в такт моим шагам. Запрокидываю голову, прикладываю холодную флягу с водой. Это всего лишь третья тренировка, но мы занимаемся как будто третью неделю. Варяг и Север на ринге бодро валяют друг друга в песке, Часовщик в спарринге с Сойкой, но что-то у них не ладится: ах да, наш инженер-физик не только бережет руки, но и боится драться с девочкой. Сойка, бурно жестикулируя и встряхивая кудряшками, что-то ему втолковывает.
— Тиша!
Вздрагиваю. Ветер стоит за спиной — прямо как в первый день. Хмурый и насмешливый взгляд, руки скрещены на груди. Из поясного несессера он достает спиртовую салфетку.
— Смотрю, со снарядом у вас вышла ничья, — он разворачивает меня к себе, берет одной рукой за подбородок, другой — стирает кровавую дорожку. — Попробуешь со мной?
— Что? С вами?
— Дышишь нормально? — киваю. — Тогда быстро вытерла сопли и слезы, в стойку!
Шмыгаю носом, но встаю. Ноги в полуприседе, руки согнуты в локтях, левая чуть впереди. Ветер стоит спокойно и будто бы расслабленно, опираясь на одну ногу.
— Бей.
— Что, прямо так? Вы…
— Бей, я сказал! — наставник повышает голос: верный знак, что на этом моменте спор пора прекратить. Мне странно нападать на человека, который даже не собирается защищаться. Коротко замахиваюсь справа, неловко бью — и вдруг словно пронизывает ударом тока, а я обнаруживаю себя прижатой к широкой груди. Ветер заломил мне руку за спину и притянул к себе так, что я не смогла бы пошевелиться. Кусаю губу — больно все-таки, Ветер очень сильный.
— Не ныряй корпусом вперед и не вкладывай всю силу в замах, — тем временем он отпускает меня. — Он должен быть коротким и резким, а бить надо точечно. Вот так, — прежде чем я успеваю что-то сообразить, он замахивается, и его кулак оказывается у меня под подбородком. Едва успеваю закрыться. — Давай еще раз.
Я пытаюсь его достать, он даже не защищается и без особых усилий то бросает на маты, то останавливает удар и перенаправляет его в сторону, а в последний раз и вовсе ловко разворачивается и перебрасывает меня через колено. Болтаюсь на нем, как тряпка на заборе, и щурюсь от ярких светодиодов на потолке.
— Никогда не смотри, куда собираешься ударить. Опытный противник успеет заметить не только твою бьющую руку, но и взгляд, заранее направленный туда же. Поединок — это диалог, — он легко поднимает меня, ставит на ноги и вскользь осматривает. Вроде ничего, только земля кажется батутом. — Можно смотреть оппоненту в глаза, контактировать с ним через разные части тела, чаще всего руки. Наша борьба основана на принципах айкидо, где главной целью является не избить и покалечить соперника, а защитить и себя, и его. Направить силу в безопасное русло, — он берет меня за руку, и его широкая ладонь обхватывает мое костлявое запястье. — Как будешь освобождаться?
Услышав лекцию, ребята оставляют свои занятия и окружают нас: сердитая из-за неудачного спарринга Сойка, с ног до головы усыпанные песком Варяг и Север, вечно смущенный Часовщик в одних шортах. Мы с Ветром стоим на матах, и он держит меня, совсем не прилагая сил, но просто отнять руку я не могу. Дергаю кистью, пытаясь высвободиться, вращаю зажатой рукой, стараюсь вытянуть ладонь из его захвата — без шансов. Дело даже не в том, что он крепче меня. Просто когда человек знает то, чего не знаешь ты, у тебя против него нет преимуществ.
— Не пытайся воздействовать на свою руку, ты же понимаешь, что я сильнее, — подсказывает он. — Найди, где у меня слабое место.
Наконец до меня доходит. Резко выворачиваю кисть по часовой стрелке и освобождаюсь: там, где у Ветра смыкались пальцы, разомкнуть их было легче всего. На коже остались красные следы от его захватов, но я не могу сдержать довольной улыбки и отползаю в стайку ребят. Кажется, наставник тоже доволен — по крайней мере, ругаться никто не собирается.
— Все молодцы. Через двадцать минут лекция в R-205.
Мы подбираем защиту, тренировочные ножи и перчатки и плетемся в сторону учебного корпуса. В другой день я бы летела бегом в душ и переодеваться, но сейчас мне не до того: спарринги с наставником измотали, как целая двухчасовая тренировка. Пытаюсь на ходу причесаться и кое-как вытереть лицо салфетками, как вдруг в плечо слегка толкают, и слева от меня возникает встрепанная кудрявая Сойка.
— Как тебе это удалось?
— Что удалось?
— Ветер встал с тобой в пару. Как?
— Не знаю, он сам предложил, — не могу сдержаться и закатываю глаза к потолку. Я думала, она спросит про какой-то особенно удачный прием, или… Сойкино увлечение, кажется, станет угрозой, если Ветер будет еще обращать на меня отдельное внимание. — Разве он не помогает всему отряду?
Сойка щурится и смотрит очень подозрительно, будто я с луны свалилась или заявила, что прилетела из прошлого.
— Он ни с кем не встает сам. Никогда, — тихо отвечает она. — Видно, ты ему… приглянулась.
— Не говори глупости, — я от такой мысли даже передергиваю плечами. — Он ведь наш учитель, да еще и старше лет на дцать.
— Он вообще к тебе очень странно относится, — вдруг выдает Сойка и поспешно ретируется, но у меня совершенно нет желания выяснять отношения, тем более из-за ее странных домыслов.
Дверь тихо пищит и отъезжает в сторону, пропуская человека с третьей ступенью доступа. Он прячет пропуск в верхний карман форменной рубашки и быстро проходит. Гасит свет. Теперь в кабинете только подсвечивают голубоватым экраны биокомпьютеров.
Девушка, сидящая за одним из мониторов, разворачивается на крутящемся стуле, желая прогнать нежданного посетителя, но при его виде смущенно улыбается и накручивает на палец длинную светлую прядь. Мужчина протягивает ей стаканчик, от которого тянутся пар и приятный запах малины.
— Опять тратишь жетоны на чай, — с игривым упреком Мелисса откидывается на спинку стула и с наслаждением обхватывает горячий стакан ладонями. В тренерской холодно от компьютерных систем охлаждения.
Ветер молча гладит ее по плечу и садится на диван. Из темноты выглядывает Фауст с минибуком под мышкой. Его черные локоны и светлые глаза в темноте выглядят мистически.
— Привет, Ураган. Говорят, ты сегодня ломаешь лед, — подмигивает Фауст, падая на диван рядом с коллегой. Автоматизированные пружины возмущенно скрипят. — Ну давай, рассказывай, что там у тебя.
Ветер сжимает виски двумя пальцами, наклоняясь вперед, как от головной боли, и улыбается краем губ. Выходит неубедительно. Фауст кладет руку ему на плечо.
— Эй, успокойся. Мы все так делаем, все встаем в спарринги с подопечными, это нормально. Тем более я видел по камерам, у нее неплохо получается.
— Да не в этом дело, — вздыхает тренер. — Ты ее видел? Она так похожа на…
— Хватит!
Фауст сжимает его плечо, как клещами, и Ветер устало выдыхает, стараясь расслабиться, однако даже полумрак механизированного помещения не может скрыть его тревожной бледности.
— Хватит, — уже тише повторяет друг и коллега, хлопнув его по спине. — Я знаю, о чем ты думаешь. И прошу тебя, перестань. Не ищи в этой девочке свое прошлое. Она младше тебя на целую жизнь. Когда это случилось, она ходила пешком под стол и знать не знала о базе.
Пока Ветер сидит с закрытыми глазами, Фауст делает знак Мелиссе, и та, подхватив рюкзак и принесенный чай, исчезает. Друзья остаются одни, и тогда Фауст, открыв ящик компьютерного стола, достает черно-белую гифографию. Старую, потертую по углам, потрепанную жизнью. На середине ее — сгиб, излом между двумя людьми, улыбающимися и подмигивающими в камеру. Молодой парень с чуть вьющимися темными волосами, собранными в короткий хвост, и девушка в форме с очаровательной улыбкой и ямочкой на правой щеке. Между ними как будто ударила молния.
Крепкие сильные пальцы Ветра едва заметно дрожат, когда он касается гифографии, медленно, задумчиво водит вдоль силуэтов запечатленных. Черноволосый светлоглазый юноша тоже здесь — стоит, опираясь на автомат, и подставляет рожки другу. Десяток ребят с базы, и все такие молодые, беззаботные…
— Я скучаю по ней, — шепчет Ветер, прикрывая глаза и сворачивая гифку обратно. Фауст кладет руку ему на колено.
— Верю. Я тоже.
— Видишь, как Тиша на нее похожа?
— Это просто совпадение.
— Знаю, — он снова запускает пальцы в волосы и ерошит каштановые пряди. — К сожалению, так бывает. Ладно, забыли. Пойду отнесу инвентарь, пока мои на лекции.
Ветер поднимается, закидывает на плечо большую спортивную сумку с торчащими из нее перчатками, тямбарами и кеглями и быстро направляется в сторону склада, а Фауст, хмыкнув, прячет гифографию в стол и долго еще смотрит вслед коллеге. И понимает, что на самом деле никто ничего не забыл. И не забудет.
Пятнадцать лет назад он пришел на базу таким же новичком, как сегодняшние молодые ребята: тогда новичками были все. Братья-близнецы, инженеры-техники Огонь и Лед, знали, что делать, но не знали, как. Опыта не было ни у кого. Наставников тоже. Они все начинали сами.
К Фаусту тогда подошел молодой человек лет двадцати трех со смешливыми серыми глазами и гладко зачесанными в хвост русыми волосами. Бросил свою сумку рядом с его, чуть прищурившись, улыбнулся и коротко протянул руку:
— Ветер.
— Приятно. Фауст, — ответил он тогда. Они тряхнули друг другу руки, и с тех пор началась крепкая дружба. И тот самый случай, когда третий не лишний, и двое не соперничают за одну девушку, а становятся верными товарищами и друг другу, и ей.
Теперь они стали совсем другими. Прошло пятнадцать лет, и Ветер разучился улыбаться, а черные волосы Фауста тронул первый снег. Он уже не помнит, какая у друга улыбка: только спокойный и пронзительный взгляд серых глаз изредка немного теплеет. Старые шрамы зарастали и затягивались, из новых хлестала кровь, но и это проходило. У них на глазах сменилась целая эпоха, они сами воспитали не один выпуск, но самый первый и самый трудный оба запомнили навсегда. Тогда же Цитадель получила название: в честь той самой операции.
Спрятав гифографию, Фауст слышит, как напарник включает воду за стеной. Ну вот, опять душевая занята на ближайшие сорок минут. Через пятнадцать он не выдерживает:
— Господин утка! Люди вообще-то тоже с тренировки пришли!
— Да иду я, иду, — в голосе друга он не слышит того холода, и это успокаивает его намного лучше, чем перспектива свободного душа.
Вскоре Фауст понимает, что шорох мощных струй за стеной — это не ледяной душ, особенное успокоительное. Это снегопад. Уже третий кислотный снегопад за пару месяцев зимы… Метель, вьюга, настоящая буря. К бесконечному шороху примешиваются стоны и глухие завывания: стихия просится войти, но герметичные шлюзы и окна из гермостекла ее не пускают. Где-то внизу срабатывает сигнализация, затем еще одна, и еще, и еще, и вот уже воем наполняется весь корпус, и тревожная сирена заглушает стоны метели.
Световая сигнализация шаровой молнией скользит по стенам, активируя и тут же выключая все индикаторы. Уровень опасности, как и чаще всего, желтый: что ж, неудивительно.
Ветер вылетает из-за двери без свитера, с мокрыми волосами. Пока Фауст экстренно отключает все электронные системы и выдергивает шнуры, он активирует связной браслет.
— Гроза, прием. На связи отдел “R”. Запрашиваю химическую тревогу!
— Химическая тревога объявлена, — отвечает полумеханический голос Грозы, старшего менеджера отдела связи в Цитадели. — Предупреждение объявлено. Начать эвакуацию всех корпусов разрешаю.