Кэт нравилась мне до тех пор, пока она истязала словарь и не давала пощады грамматике.
Наши беседы были просты, но они открывали мне поразительное обаяние ее существа, ни с чем не сравнимое изящество ее жестов; жена казалась мне чудесной говорящей безделушкой, живой куклой, созданной для поцелуев, умеющей с грехом пополам перечислить то, что она любит, издать порой странное восклицание и, поскольку ее речь была причудлива и непонятна, выразить при помощи кокетливой мимики несложные чувства и ощущения.
Она походила на говорящую куклу, которая произносит вместо "папа" и "мама" нечто вроде "бааба" и "маамба".
Мог ли я подумать, что...
Теперь она говорит... Она говорит.., плохо, очень плохо. Она делает почти столько же ошибок... Но ее можно понять... И я ее понимаю.., я узнал.., я ее узнал...
Я распотрошил свою куклу, пожелав взглянуть, что у нее внутри... И я увидел. А ведь мне приходится с ней разговаривать, милый мой!
Тебе незнакомы, по счастью, мнения, мысли, взгляды молодой благовоспитанной англичанки! Мне не в чем ее упрекнуть, разве только в том, что она с утра до вечера повторяет фразы из разговорника, принятого в пансионах для благородных девиц.
Ты видел, конечно, котильонные сюрпризы - хорошенькие золотые бумажки, в которые завернуты несъедобные конфеты. Мне как раз достался такой сюрприз. Я разорвал бумажку и захотел съесть ее содержимое. Но я испытал такое отвращение, что теперь меня тошнит при одном взгляде на соотечественниц моей супруги.
Я женился на попугае, которого престарелая английская учительница научила говорить по-французски. Понимаешь?
Показалась усеянная людьми деревянная пристань Трувильского порта.
Я спросил:
- Где же твоя супруга?
Он ответил:
- Я отвез ее в Этрета.
- А сам куда едешь?
- Я? Собираюсь развлечься в Трувиле.
И, помолчав, он прибавил:
- Ты даже не представляешь себе, до чего бывает глупа женщина.