Искра сразу обратила внимание на холеные руки Мечеслава. На ухоженную бородку. Он стоял, сияя лучезарной улыбкой, а позади выстроились бояре, неподвижные, как истуканы. Бояре только и делали, что хмурились. В бархатных кафтанах, шелковых кушаках, сафьяновых сапожках. Пальцы унизаны перстнями. Если б не бороды, могли бы сойти за баб. Искра против воли улыбнулась. Мечеслав, видно, расценив это по-своему, расцеловал слегка опешившую Искру и, точно старого друга, обнял Горыню.
— Ну же, господа, — обратился великий князь к боярам, — скажите же что-нибудь! Или краса нашей гостьи до того поразила вас, что речь отнялась?
— Приветствуем тебя, княжна венежанская, на нашей святой земле, — низко поклонившись, изрек один из бояр. — На земле, где сходятся пути всех потомков вересов, что разбрелись по степям и горам…
— Пойдем, — сказал, взяв ее под руку, Мечеслав, — ну их…
Он повел гостью вдоль чуть запущенных, но все еще прекрасных пронтийских садов. В очертаниях кустов, подстриженных в виде фигур, угадывались звери и люди.
Мечеслав, склонившись к девушке и поглаживая ее ладонь — необычная, неприсущая мужчине фамильярность, — показывал ей достопримечательности Кремля, сопровождая подробными пояснениями. Искре, да и остальным венежанам, впервые в жизни оказавшимся среди столь высоких зданий, оставалось только удивляться.
— Вот, моя милая, Храм Триединого Бога, — сказал он, указав на белокаменное сооружение, увенчанное позолоченными шпилями. — Тут молятся нашему… богу. А вон те люди в рясах, столпившиеся у входа в храм, то служители церкви — триархи, экзархи, иереи, послушники… — Тут Мечеслав вдруг вздохнул. — Тяжело с ними, с церковниками этими.
— Чего? — не поняла Искра.
— Поздороваемся с Клеоменом, — сказал князь, проигнорировав вопрос.
— Кто это?
— Иерарх вересской церкви, принципар, — ответил Мечеслав, и девушка поняла лишь, что представший перед ней тщедушный старикашка был старостой или ведуном в этом ужасном и громоздком капище.
— Дочь моя, — сказал Клеомен, благочестиво сложив руки. — Я надеюсь, что ты и твои собратья, — старик учтиво поклонился Горыне, — без колебаний вступят в лоно нашей несчастной церкви. Что вы примете в свое сердце истинного бога, воплотившегося в виде трех истин, трех ипостасей, трех заповедей и трех стихий…
— Не надо, не надо, ваше святейшество, — прервал его князь. — Не морочьте голову нашей принцессе. Успеете еще. — И поспешно повел ее дальше.
— Почему он так странно говорил? — спросила Искра. — Почему вы нервничаете? Вы что, не верите в своих богов?
— Верим, моя милая, как же, верим, — грустно ответил Мечеслав. — Да только… впрочем, не будем об этом. Лучше посмотри — вот боярский дом, где, по обыкновению, мы с советниками, — кивок в сторону бояр, — думаем, как говаривал мой дедушка, думу — важную думу, государственную. — Тут князь вымученно рассмеялся.
Искра уже немного устало взглянула на очередное большое, чем-то похожее на храм, здание.
— Тут рядом казармы, — продолжал князь, коему явно полегчало после расставания с Клеоменом, — где твоя славная дружина, во главе… Как вас, если позволите?
— Злоба, ваше величество, — пророкотал десятник, — так меня зовут, коли непонятно.
— Очень, очень приятно… Так о чем это я? Ах, да! Дружину твою, принцесса, расположим со всеми удобствами. И слуг тоже. А вот как вас зовут-то, почтеннейший? — обратился он к писарю.
— Доброгост, ваше величество.
— Думаю, мой сынок Андрюша будет рад знакомству с вами, ведь вы наверняка книжник?
— Угадали, ваше величество.
— А мне говорили, якобы венежане — сущие дикари. А оно вон, оказывается, как — и ученые мужи у вас есть. Андрюша просто обожает книги, — шепнул князь смутившемуся писарю. — Так что я, с вашего позволения, сделаю вас нашим архивариусом — наш-то, да упокоит Великий Старец его душу, на днях скончался. Большая потеря, знаете ли.
— Мои соболезнования, ваше величество, — взволнованным голосом произнес Доброгост и ликующе пробубнил: — Стать архивариусом в самой Воиградской библиотеке!
— Библиотека тут недалеко, — князь элегантным жестом указал куда-то вперед, — скрыта за дворцом. Очень красивая либрария, как говорят марнийцы, известные хвастуны! Хвалят только то, что сами построили, ведь сей храм знаний возвел зодчий Тудо.
Процессия подошла к дворцу. Он был великолепен. Состоящий из острых и стремительных линий, словно готов был взлететь. Искра подумала, что это настоящее чудо света.
— Добро пожаловать, друзья, — сказал Мечеслав, и слуги распахнули бронзовые двустворчатые ворота. — Входите и познакомьтесь с моими сыновьями.
В тронном зале с мраморными полами и стенами, увешанными высоченными портретами всех воиградских князей, включая легендарных владык, воевавших в незапамятные времена с крирами, северянами из Стейнорда и двенганами, рядом с троном, стоявшим на высоком постаменте, стоял человек.
— Вот — Андрей, мой старший сын. — Мечеслав подвел девушку к лысеющему высокому бледному человеку, который на вид был никак не младше своего отца. Он опирался на трость, и лицо было искаженно гримасой боли и презрения ко всему окружающему.
— Здравствуйте, — скромно поприветствовала его Искра, и Андрей сухо кивнул в ответ.
— Ну, это и есть твой суженный, — сказал князь, и в его голосе девушке послышалась насмешка. — Если ты не поняла… Андрюша, ну что же ты?..
Андрей не шелохнулся. Он смотрел на нее со смесью злости и презрения…
Никогда Искра так не разочаровывалась, как в тот день. Столько испытаний выпало на ее долю. Люди погибли ради нее, ради ее будущего. И вот это самое будущее — преждевременно постаревший, искалеченный, усталый и угрюмый человек, — было ей предъявлено с какой-то издевательской помпой. Он моментально вызвал неприязнь. Искра уже готова была вспылить, если бы не Горыня, вовремя шепнувший ей: «Не дури». И крепко бы тогда досталось и Андрею, и разлюбезному князю Мечеславу.
Когда гнев утих, девушку охватила невыразимая тоска по дому, родным, любимым Младе и Светлогору — и по «дядьке», конечно же. Она в отчаянии оглянулась — в сумраке тронного зала безучастно темнели лица дружинников, бояр, священнослужителей. Кто-то что-то говорил, Искра не слышала. Не слышала она и речи сладкоголосого князя…
День прошел как во сне. После приветственных речей был ужин, потом князь лично отвел ее в приготовленные для гостьи покои.
На закате неожиданно явился… княжич Андрей.
Искра сидела на стуле у окна и смотрела на вечернюю зарю.
— Я присяду, — сказал Андрей и пристроился на край ложа. — В моем положении иного не остается, — добавил он, но девушка, проигнорировавшая его приход, ничего не сказала.
Княжич по-стариковски сложил руки на трости и вздохнул.
— Это была опочивальня моей жены, — сказал он, обведя печальным взором комнату.
— Что вам нужно? — холодно спросила Искра.
— Трудно сказать, — ответил он и усмехнулся. — Просто… здесь после смерти моей жены больше никто не ночевал. Как-то… потянуло меня сюда, что ли…
— Поплакаться пришли?
— Нет, ни в коем случае! Я просто хотел сказать тебе, Искра, что ты слишком красива для меня.
— И что? Подобрали себе замену?
— Не смейся надо мной, пожалуйста, я этого не люблю. Я видел, как тебе плохо, и, в связи с этим… вот что скажу: судьба твоя решена, так что будь сильной. Мне тоже неприятно.
— Плевать я хотела на то, что вы чувствуете!
— Хм… да. Откровенно. — Андрей задумался, потом спросил: — Как ты думаешь, кто я?
— Не знаю и знать не хочу.
— Я был убийцей. А теперь я — никто.
Искра долго смотрела на гостя. Потом произнесла:
— Спокойной ночи.
Андрей грустно покачал головой. Он приподнялся и чуть было не упал, но Искра поддержала его.
— Спасибо, — буркнул Андрей.
— Вас проводить?
— Не надо, — ответил он, оттолкнув ее. — Я сам.
Снова тьма. Казалось, здесь существует только взгляд, тщетно ищущий проблеска света. Ощупав себя, Искра немного успокоилась, хотя мысль, что плоть исчезла, была абсурдна. Потом нащупала сырую землю, неприятно холодящую спину, и ощутила запах гнили.
«Где я?»
Дверь распахнулась. В помещение, шаркая ногами, вошли люди, и от них воняло падалью. Они схватили ее и выволокли на улицу. Руины окружали их — целый город заброшенных зданий и мутный свет, тонущий в непроглядном мраке, нависшем над мертвым городом, точно скала. Искра подумала, что, должно быть, так будет выглядеть Кремль… когда-нибудь.
Люди, источавшие трупный запах, в грязных полуистлевших рясах, с капюшонами, напрочь скрывавшими лица, бесцеремонно бросили девушку на доску размером с дверь и распяли на ней. А она смотрела на них с каким-то безразличием, как будто плавала в пруду среди водорослей и беззаботно проносящихся мимо рыб.
Люди подняли доску, положили себе на плечи и понесли. Искра приподняла голову и только сейчас заметила, что полностью обнажена. Однако этот факт ее нисколько не смутил, а прикосновения невесть откуда взявшихся на улице уродцев, уже знакомых ей по недавним снам, даже… порадовали.
Скоро уродцев стало так много, что процессия остановилась. Они, толкаясь, беспрерывно лапали ее, протягивая к ней чудовищно худые и длинные черные руки, покрытые полусгнившими клочками кожи. Вспыхнул голос, истерично возопивший: «Вот ваша царица — смотрите на нее, эггелы! Смотрите на нее!!!». Уродцы подняли жуткий вой, доска, с трудом удерживаемая людьми в рясах, тряслась под их напором, но затем все стихло.
Уродцы-эггелы в страхе отступили, люди в рясах опустили доску на жертвенник, представлявший собой грубо обтесанный валун. Кто-то приближался. Кто-то тяжелый, ибо каждый его шаг отдавался громом. В этот момент Искра словно очнулась и, взглянув на то, что к ней приближается, окаменела.
Искра пробудилась на полу. «Опять эти кошмары», — подумала девушка, с облегчением заметив зарождающуюся зарю, коснувшуюся первыми робкими лучами окон опочивальни.
С каждым днем девушку все сильнее тяготило одиночество. Она осталась одна: Буяну Горыня определил в служанки, и ей было не до княжны. С братом Искра всегда общалась мало.
Великий князь пришел к ней на третий день и пригласил в сад. Минут десять они неспешно прогуливались, наслаждаясь теплым ясным днем; под ногами мягко шуршала прошлогодняя трава, жужжали пчелы, пели птицы.
Они устроились на потрескавшейся скамье, притулившейся меж двух кустов, внешне отдаленно напоминавших медведей, ощетинившихся проросшими ветвями.
— Скажи мне, принцесса, — начал Мечеслав, закинув ногу за ногу и скрестив пальцы на колене, — как тебе здесь? Привыкаешь? Осваиваешься?
— Никак, — резко ответила Искра, чувствуя себя неловко в роскошном алом летнике с унизанными жемчугом и алмазами аксамитовыми вшивками на груди — даре Мечеслава.
— То есть плохо, — покачав головой, сказал князь. — Ничего, со временем попривыкнешь. Знаешь, а ты очень красива, — неожиданно произнес он с придыханием, придвинувшись поближе, осторожно поднеся ее локон к лицу. — Но, видать, на Андрюшу, — поспешно добавил он, отодвинувшись, — твоя краса не произвела должного впечатления. Он назвал тебя дикаркой.
Искра, которую порыв Мечеслава слегка напугал, не удержалась и фыркнула, услышав имя суженного.
— Да. Андрей нелюдим, — продолжал князь, — необщителен. У него свои увлечения, можно сказать, целый мир, — и он сидит в своей либрарии целыми днями, носа оттуда не кажет.
— И что? Если Андрей такой нелюдимый, — спросила Искра, — зачем ему жена?
— Хм… — Мечеслав, казалось, растерялся. — Адрюша единственный сын…
— У нас, в Волчьем Стане, — скривившись, заявила девушка, — отцу наследует старший сын. Насколько я знаю, Андрей отказался от престола? Вы же сказали, что он у вас единственный? Кто же тогда будет на престоле после вас? Или я чего-то не понимаю?
— Так и есть. Андрей отказался от Всеславового престола. Отказался наотрез.
«Я скорей умру, — с гневом подумала Искра, — чем выйду за этого калеку. Ненавижу его. Ненавижу! Но кого я обманываю? Зачем я сюда приехала? Если не за этим? Младе пришлось гораздо тяжелее».
— Но ты все же выйдешь замуж за моего сына, — словно прочитав ее мысли, сказал Мечеслав, продолжая разглядывать юную княжну так, будто она нага. — Я прав? О чем ты думаешь, принцесса?
— Я должна, — ответила она, вспомнив несчастную судьбу сестры. — Я должна. Такова моя судьба.
— Не горюй, моя милая, — сказал он. Девушка заметила его чрезмерную возбужденность. — У нас не так плохо, — как-то хрипло и торопливо прибавил он, после чего встал и прошелся взад-вперед.
— Что с вами? — настороженно спросила Искра. — Вам нехорошо?
— Нет-нет. — Мечеслав взглянул на девушку и печально улыбнулся. — Я, конечно, попытаюсь образумить сына…
— Ему сколько лет? — перебив его, гневно спросила девушка. — Ему далеко за двадцать, а вы, великий князь, все цацкаетесь с ним? Я понимаю, он не вполне здоров, но у нас на родине тоже есть такие. Отец в подобных случаях пускал в ход плетку, а то и что похуже. Я приняла его повеление безропотно и приехала сюда, претерпев по пути страшные испытания и потеряв близких людей. Приехала в разоренное и обнищавшее царство, к жениху, который плевать на всех хотел и ничего не желает знать ни о чем, и к изнывающему от похоти свекру. Я приехала в край, где люди стыдятся своих богов и боятся посмотреть вам в глаза, и это место, где я должна прожить всю жизнь! Вы что, хотите, чтобы я нарожала вам детей, таких же ущербных, как вы и ваш сынок? Опомнитесь, ваше величество! Вы — призраки, вы уже погибли, и, не ровен час, какой-нибудь деятельный князь уничтожит Воиград одним щелчком! Вы же это понимаете, но у вас не хватает духу признаться себе в этом. Вместо этого вы говорите мне — попривыкнешь, освоишься, у нас не так плохо… да у вас все плохо! И я скажу вам вот что: да, я выйду замуж за Андрея и, став княгиней, приложу все усилия для того, чтобы поднять из могилы ваше больное царство, но не ради славы, а ради того, чтобы выжить, — мы, венежане, иначе не можем.
Яростная отповедь потрясла Мечеслава. Несколько неимоверно тягостных минут длилось молчание. Затем он заговорил, сгорбившись, сжавшись:
— Я хорошо помню отца — строгого, мужественного. Почему-то именно тот его облик, в мои совсем уж младые годы, запомнился мне больше всего. Сколько мне исполнилось? Лет шесть, наверное. Тогда тут ничего не было, лишь груды камней — руины старого Кремля… и множество черноглазых марнийцев, неизменно сопровождавших отца. День и ночь он был поглощен начавшимся строительством, и я украдкой наблюдал за ним. Можно сказать, я влюбился в него — о, папа был моим кумиром! Но увы, меня великий Блажен не замечал. Никогда не замечал — я могу вспомнить, наверное, десяток-другой слов, обращенных ко мне. И этими словами были «мамкин сынок», «девка», «ублюдок», «баба»… Братья издевались надо мной, наряжали меня в платья, красили румянами, а Лев принуждал прислуживать ему: подметать полы, штопать одежду. И ты знаешь, Искра, со временем я… стал получать от этого удовольствие.
— Зачем вы мне это рассказываете? — с нескрываемым отвращением спросила девушка.
— Не знаю. Может быть, потому, что всю сознательную жизнь я, сам того не понимая, унижался перед сильным человеком. Ха! Если подумать, бог, какой бы он ни был, уже наказал меня. Наказал и продолжает наказывать, а я… а я закрываю глаза на это. Удачи тебе, принцесса.
С этими словами Мечеслав удалился, и Искра, провожая его взглядом, ощутила, как тяжело ему быть великим князем.
И тогда она впервые почувствовала нечто, похожее на жалость — и даже больше, что очень испугало ее.