Однажды ночью произошел случай, сильно повлиявший на душевное и эмоциональное состояние Искры.
Готовясь к приезду гостей из Волчьего Стана, Мечеслав значительно увеличил количество слуг. Авксент, один из сановников, ближайший советник великого князя, лично отобрал и привез людей с окрестных деревень. В Кремле снова появились конюхи, дворники, плотники, половые, повара. Менелая, с подачи супруга, тоже обзавелась служанкой — миловидной девицей, к тому же беременной. За две недели до прибытия венежан Анея благополучно родила мальчика. Столь долго пребывавший в спячке и унынии дворец огласился звонким плачем младенца. Искра быстро привязалась к крохе и нянчилась с ним по нескольку часов в день. Мечеслав по такому случаю освободил Анею от ее обязанностей, и молодая мать всецело посвятила себя сыну, проживая в крыле для прислуги.
Искра сидела на кухне, за столом, на котором две дородные женщины раскатывали тесто, резали капусту и разделывали мясо. Она ела яблоко. Рядом пожилой слуга Гриша точил кухонные ножи.
— Скажи мне, Гриша, — обратилась к нему Искра, — почему его величество так и не представил нам свою супругу? Что с ней такое?
Гриша медленно положил нож на стол и внимательно посмотрел на княжну, прикусив при этом губу.
— Ведьма она! — выпалил он и с опаской осмотрелся. — Ведьма, как есть. Покойный князь-батюшка Блажен привез ее откуда-то с Равногора, только откуда — это мне незнамо, и насильно навязал ее нынешнему великому князю, то есть — Мечеслав Блаженичу. А, как известно, курченские короеды — все сплошь безбожники и колдуны. И дьяволицы, — прибавил он, подумав.
— Нельзя судить о людях по одному человеку, — сказала Искра, ловко закинув огрызок в корзину у противоположной стены.
— Может, оно и так, — буркнул Гриша. — А только у кого ни спросишь, все в один голос утверждают, что оно… того.
— Чего?
— Да вот, к примеру, сказывали мне: поклоняются они, короеды то есть, некому божеству, коему в полночь, раз в год, преподносят в жертву сердце девственницы! Только представьте себе, госпожа!
— Представляю, — ответила Искра, вздрогнув и тут же улыбнувшись. — А какие грехи у царицы Менелаи?
— Ох, — покачал головой Гриша. — Не мне ее судить, но только какая жена добропорядочная, тем более царица, ляжет под стражника, а потом еще будет похваляться этим перед всеми? Мол, вот каков стражник-то — богатырь, не то что супруг законный! А еще она, окаянная, была любовницей Льва и хотела отравить мужа, но Мечеслав Блаженич оказался крепким мужчиной — выжил. И, опосля смерти Льва-братоубийцы от сердечного удара, проявил неслыханную милость — ради сыновей простил и принял обратно ее, окаянную. Вот таков нашкнязь, дай бог каждому. Но Менелае-то это вряд ли помогло — сошла ведь с ума, вредительница. И поделом.
Наступила та роковая ночь. Искре не спалось: услышанное не выходило из головы. Взглянув в окно, на полную луну, девушка подумала, что уже и верно глубокая ночь. И пусть, что из того? Все равно завтра очередной пустой день. Может, заглянуть в библиотеку, почитать что-нибудь? Ведь от скуки помрешь. Хотя она совсем не любила читать, и вообще в Волчьем Стане этим занимался разве что Доброгост.
Андрей чурался ее. И пусть. Он ей совсем не нужен. Это странно, ведь она приехала к нему… Все равно плевать.
Тут до нее донеслись крики. Она села и прислушалась. Крики не прекращались, и шумели женщины. «Чего это прислуга так разбушевалась? Они что, сошли с ума, в такой поздний час выяснять отношения, да еще и в царских покоях?» Девушка прислушалась, о чем спорят, но не поняла ни слова. Решив, что она все равно не заснет, пока не выяснит, в чем дело, Искра зажгла свечу и, накинув восточный халат, побежала к выходу из опочивальни.
В пустом зале, куда вел коридор, она застала с десяток служанок (Буяна тоже присутствовала), окруживших бледную женщину с растрепанными волосами, в мятой желтой сорочке и в замшевых полусапожках. К груди женщина прижимала Павлушу, сына Анеи, которая стояла напротив и с плачем умоляла вернуть ей дитя. Едва взглянув на женщину, в ее блуждающие, затравленные глаза, Искра сразу же поняла, кто это. «Андрей чем-то похож на нее», — мелькнула мысль у Искры.
— Отдайте мне сына, госпожа! — Слезы градом катились по лицу Анеи, шея была сильно расцарапана, и кровь уже смочила белоснежную сорочку.
— Не отдам, — ответила Менелая. — Чего это я, великая княгиня Воиградская, должна отдать вам своего родного сыночка, наследничка? Отдать вам, грязным скотам! Вы ж не люди, вы — свиньи! Что, сожрать его хотите? Пошли вон!
— Что здесь произошло? — шепотом спросила Буяну Искра, кутаясь в халат.
— Ее величество похитила ребенка Анеи, — ответила она. — Тайком вошла к ней в спальню и забрала кроху. Анея проснулась и попыталась отбить сына, но не смогла — видите, что с ней сделала царица?
— Да, вижу. И что же делать теперь?
— Не знаем. Она вон какая — демоны так и пляшут у нее за спиной. Того и гляди, что-нибудь выкинет. Но послали за князем — он-то должен помочь.
— Надеюсь, — со вздохом сказала Искра, глядя на княгиню. Павлуша громко и надрывно плакал, внося дополнительную сумятицу, но Менелая, не обращая внимания, крепко сжимала его костлявыми руками.
— Менелая! — Мечеслав появился неожиданно — в распахнутой рубахе, в черных штанах с красным поясом. На груди висела массивная золотая цепь. Искра про себя отметила, что он очень даже неплохо выглядит для своих лет. — Менелая, не дури, отдай сына матери. — Голос царя, обычно сладкий, как патока, сейчас был тверд и непреклонен.
— Так, муж мой, — сказала ему на это Менелая, — разгони этот сброд. И вели завтра же казнить эту подлую тварь. — Ее палец угрожающе уставился на Анею.
— Хватит! — произнес Мечеслав негромко, но так властно, что Менелая отшатнулась. — Отдай мне дитя.
Князь вытянул руки и сделал шаг навстречу.
— Ну же!
— Ты заодно с ними! — крикнула она.
— Это не твой ребенок. У тебя нет детей, кроме Андрея. Я устал тебе потворствовать, Менелая, устал притворяться ради тебя. Все эти годы ты качала пустую колыбель, а я боялся ранить тебя правдой. Но у тебя нет ребенка. Так что не гневи Небеса, успокойся и отдай сына матери.
Царила замерла, обвела всех отстраненным взглядом, посмотрела на Павлушу…
Все остальное произошло в считаные секунды. Менелая вдруг схватила младенца за ручонку и со всего маху, точно тряпку, швырнула оземь. Потом, приподняв сорочку, занесла над крохой ногу в замшевом сапожке…
Искра в ужасе отпрянула, зажмурив глаза и закрыв ладонями уши. Она стояла так, стараясь не слышать душераздирающего крика Анеи, боясь взглянуть на… на ребенка. «Но, может быть, все обошлось? Может быть, он… может быть…» — отчаянно молила она и открыла глаза.
Мечеслав стоял бледный как смерть, держа потерявшую сознание Анею, и в широко раскрытых глазах его отражалась бездна чувств. Павлуша лежал на ковре, со сломанной шеей, вокруг рта пузырилась кровавая пена, на груди кровоподтеки, под крохотной головкой собралась кровь, а в остекленевших глазах застыли слезы.
Менелаи нигде не было.
Наутро в тронном зале собрались все сколько-нибудь значимые люди государства: Андрей, развалившийся в кресле, принесенном специально для него, бояре, священнослужители, зажиточные горожане, воиградские воеводы и знатные воины. Присутствовали также венежане: Искра, Горыня, Доброгост, покашливавший в кулак и мысленно пребывавший где-то очень далеко, услужливо улыбавшийся Лещ, задумчивый Черный Зуб, чей южный облик приковывал взоры, и Злоба — на него, а точнее, на его изуродованную, ухмыляющуюся физиономию как раз старались не смотреть.
Рядом с троном стояла вся в черном (видимо, в знак траура) царица Менелая, охраняемая двумя стражниками. Кроме того, у самого выхода столпилась горстка перепуганных слуг, однако убитой горем Анеи среди них не было. Сам трон пока пустовал.
Все оживленно обсуждали ночное происшествие, и Искра с негодованием улавливала диковинные и неправдоподобные подробности гибели младенца. Но старалась держать себя в руках.
Наконец двери распахнулись, и вошел глашатай.
— Его величество, — торжественно возвестил он, — Великий Князь и Самодержец Воиградский, Иссенский и Беловодский, владыка вересов, южан, верхневойцев и всех прочих краевых народов, защитник истинной веры — Мечеслав Блаженович из рода Всеславовичей.
Толпа торопливо расступилась, и в зал стремительным шагом вошел князь — в черном бархатном подлатнике, за спиной развевался серебристый плащ с вышитым золотыми нитями ястребом — гербом дома Всеславовичей и символом Воиграда. Никаких украшений на правителе не было, кроме золотого кольца. Следом семенил разодетый в пух и прах маленький пузатый человек — Авксент, и, придерживая царя за плащ, что-то возбужденно шептал. До Искры доносились обрывки его речи:
— Ваше величество, не кипятитесь, пожалуйста! Как бы… ведь горные кланы… сочтут оскорблением…
Но Мечеслав ничего советнику не отвечал, а потом и вовсе отмахнулся от него. Глядя на великого князя, Искра невольно залюбовалась им — именно таким, по ее мнению, должен быть любой владыка: высокий, стройный, зрелый мужчина; чело нахмурено, очи горят, и он просто великолепен и неприступен в своем гневе.
Князь поднялся на пьедестал, но на трон не сел. Менелая, едва увидев его, запричитала:
— О муж мой! Огромное горе постигло наш венценосный дом — умер наследник твой, погиб от руки кровожадных дикарей. Я словно чувствовала это, я пыталась спасти его, наше дитя, но жестокость варваров не имела границ! Они хотели принести его в жертву темным силам! И это ты виноват, Авксент! — Советник, до этого едва обращавший внимание на вопли царицы, вздрогнул, испуганно посмотрел на нее, потом на царя, и нервно вытер вспотевшее лицо платком.
— Ваше величество… — начал было он, но Мечеслав жестом велел ему замолчать.
— Убей его! — верещала Менелая, указывая на Авксента. — Он заодно с ними! Убей!..
— Замолчи, женщина! — прогремел голос Мечеслава, и царица осеклась. — Стражники, если она вымолвит хоть слово, заткните ей рот.
Стражники невозмутимо кивнули.
— Сегодня ночью, — начал князь, — случилась трагедия, окончательно убедившая меня в том, что моя супруга Менелая представляет опасность для людей. Ее безумие, которое, по моему глубокому убеждению, является божьей карой за ее прегрешения, достигло предела, следствием чего стала гибель от ее руки ни в чем не повинного ребенка. И этому ребенку не исполнилось и месяца! Менелая жестоко расправилась над ним на глазах у матери — молодой девушки. Свидетелем ее преступления стал я, пытавшийся остановить ее, слуги, а также наша гостья, венежанская княжна Искра. Тело мальчика было сильно изуродовано: сломана грудная клетка (Менелая топтала его сапогом), треснут череп. Авксент, Горыня и другие сановники своими глазами видели тело мальца. В связи с этим я повелеваю: сослать Менелаю в Тракийский женский монастырь в Аларии. Михалко!
— Да, ваше величество!
— Завтра же ты выступаешь. Письмо к настоятельнице монастыря получите от меня вечером. Сейчас заприте царицу в ее покоях и не выпускайте ни под каким предлогом.
— Будет исполнено, ваше величество.
— Ваше величество, выслушайте меня, прошу вас! — взмолился Авксент. — Это скандал! Братья Менелаи сочтут ссылку в монастырь оскорблением. Зная наше тяжелое положение, они даже могут выслать войска. Подумайте хорошенько, чем может обернуться это для нас.
— Я не желаю ничего слышать.
— Но много людей погибнут…
— Значит, мы все умрем! — сказал Мечеслав так яростно, что зал охнул. Авксент, казалось, готов был заплакать. — Уверен, лучше смерть в бою, чем жалкое нищенское существование! Что я должен сделать? Простить Менелаю, пожалеть ее, а несчастную Анею выпороть в угоду ее братьям? Сегодня она убила сына служанки, а завтра кого? Тебя? Меня? А может, и моего внука, если Триединый будет к нам благосклонен? Вы этого хотите?!
— Нет-нет… — согнувшись, словно князь не говорил, а хлестал его кнутом, пробормотал Авксент.
— Решено. Михалко выполнит мой приказ, чего бы это ему ни стоило. У меня больше нет жены. Надеюсь, сыновья меня поймут.
Сказав это, князь спустился с пьедестала и скрылся за дверью позади трона.
Андрей, проводив его взглядом, лишь презрительно ухмыльнулся.
После жуткой смерти младенца прошло четыре дня. Все это время князь сидел затворником в своих покоях — Андрей объявил, что отец приболел.
На следующий день после выступления Мечеслава в тронном зале царица Менелая, напустившая на себя необычайно горестный вид, покинула Воиград в сопровождении доброй сотни молодцев воеводы Михалко. Немногочисленная толпа, собравшаяся в Черном городе, проводила ее гробовым молчанием — сомнительная награда за тридцать лучших лет жизни, проведенных в краю, так и не ставшем ей родным.
Анея попросила отпустить ее домой. Андрей выполнил просьбу и отправил девушку вместе с мужем в отчее село.
С отъездом Михалко воиградское войско, и без того небольшое, сократилось буквально до неприличных размеров. В Кремле осталось двое воевод: Олег — совсем еще молодой воин (у него только-только пробилась борода), командовавший четырьмя дюжинами таких же безусых юнцов, — да Дробуш — скрытный тощий тип, вся дружина которого (а это, по его словам, двести человек) слишком уж сильно походила на разбойников с большой дороги.
Горыня недоумевал, почему же князь не отдаст приказ набрать людей из числа простолюдинов? На это ему отвечали, что, во-первых, народ хвор и нищ — крепких парней среди черни днем с огнем не сыскать; во-вторых, казна, как это ни прискорбно, банально пуста — иногда и кормить воинов нечем. Дружинникам платят медяками, поживы никакой — кто же пойдет на такую службу?
Горыня с неохотой признал это, но не успокаивался и продолжал донимать Андрея (он был здесь, по его мнению, единственным, достойным уважения) расспросами, советами, предложениями.
— Вы, — говорил Горыня, — беззащитны, точно овцы. Сотня степняков разнесет ваше горе-войско в пух и прах и превратит величественный Кремль в пепелище! Да разве можно сидеть сложа руки и надеяться на милость дубичских братьев? И зачем вообще их пригласили? Если верить слухам, Военег — хищный зверь, и его брат, уверен, ничуть не лучше, иначе он уже давно бы кормил червей в земле! Вот пожалуют они к нам на свадьбу, поглядят на Кремль и скажут: «Какое хорошее, красивое место! Неплохо бы поселить здесь сына, племянника, дядю, тетю!» — «А как же мы?» — спросите вы. — «А вас мы утопим, вон там, среди обломков вашего непобедимого флота. Зачем вы нам?» Как вообще вы существуете?
Андрей ничего не отвечал, мрачно уставившись в пол.
— Как хотите, — подытожил Горыня, — выдам сестру за вас и уеду домой. Там я нужней.
— Уедешь? — язвительно поинтересовался Андрей. — Как?
Видно, это выбило Горыню из колеи. Он опять запил.
Искра скучала. Каждый день она гуляла по саду совсем одна, и, кажется, о ней все забыли. А Андрея будто и не существовало. Это удивительно — готовиться к свадьбе с человеком, которого не знаешь и не видишь. Связать свою судьбу с невидимкой.
Однажды она, из чистого любопытства, решилась подойти поближе к храму, и там, среди росших вокруг сосен, ей повстречался высокий и нескладный человек, представившийся как монах Клеарх. Он сильно взволновался, увидев княжну, и тут же пригласил ее в храм.
— Его святейшество принципар Клеомен давно ждет вас, — сказал он. — Извольте пройти к нам!
Внутренняя обстановка храма поразила девушку строгой торжественностью и мрачным величием. Свет вливался в помещение через сводчатые окна, находящиеся высоко, у основания купола, и падал, в основном, на верхнюю роспись. Внизу освещение поддерживалось многочисленными свечами. Храм был равномерно поделен на три секции: белую, красную и черную, которые сходились в середине — где стоял серый куб высотой с человека. Каждую секцию украшал искусно выполненный горельеф. В белой — возвышался молодой человек, державший в руках плетеную корзину; в красной — воин, сжимавший меч; в черной — суровый старик, опиравшийся на посох. И глаза всех троих с надеждой взирали на куб.
Стоило Искре вступить в храм, как к ней устремилось несколько человек в рясах. Они поклонились ей и осенили странными церемониальными знамениями. Искра подметила, что все монахи выглядели изнуренно. Потом к ней вышел старичок — тот самый верховный жрец, говоривший ей при первой встрече слова, полные тоски и сожаления. На этот раз он пребывал в приподнятом настроении.
— Милая моя девочка! — сказал он. — Добро пожаловать! Очень рад! Ты не устала? Гуляешь? Позволь, я расскажу тебе о нашей вере. Не волнуйся, не волнуйся! Просто занимательная прогулка.
Клеомен взял ее за руку и подвел к кубу.
— Что ты видишь, дитя? — ласково, словно обращаясь к глупому ребенку, спросил он. Искра тут же вспыхнула, но усилием воли подавила гнев — кое-чему здесь она уже научилась.
— Камень, — ответила она. — Он, наверное, священный?
— Да, дитя, — с важным видом согласился Клеомен. — Он символизирует бога — единого, неделимого, точно скала. И непостижимого, непознаваемого, как этот загадочный куб. Никто ведь не знает, что скрыто внутри куба, так ведь? Обрати внимание, как три земных воплощения Единого смотрят на него. Они жаждут разгадать некую тайну, постичь сущность бога. В этом весь смысл веры, ибо вера — это путь познания бога. А что есть бог? Как ты думаешь?
— Не знаю, — ответила Искра, рассматривая горельефы. — Как-то не задумывалась об этом.
— Никто не задумывается, — сказал Клеомен. — К богу обращаются в трудную минуту с мольбой о помощи либо в корыстных целях, будто бог — это всемогущее существо, вроде царя или императора. Но бог — это не царь. Бог — это тайна. Бог — это душа. Бог — все сущее. Но не буду утомлять тебя. В первый раз, увы, люди относятся к нашей религии с известным скептицизмом. То есть не доверяют, понимаешь?
— Я знаю, что означает слово «скептицизм», — сказала Искра. — Не думайте, что мы у себя на краю мира живем дикарями. В нашем краю гораздо больше души, в нашем простом и постижимом боге больше жизни, нежели в вашем. Вы говорите — путь познания? Так вы сказали?
Клеомен был ошеломлен отповедью девушки.
— Да, — пробормотал он.
— Вы, — сказала Искра, схватив старика за локоть и приблизившись вплотную, — лишь тешите себя мудреными словами, за которыми ничего нет. Посмотрите! Посмотрите на людей, а не на статуи! Что вы видите?
Изнуренные, покорные, словно рабы. Искра готова была поклясться, что именно об этом подумал принципар.
— Что же вы видите? — безжалостно повторила девушка.
— Страх.