В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться — и случилось. Братья прибыли. Наверно, все княжество вышло поглядеть на это великолепное и устрашающее зрелище. Старики вспоминали, как когда-то, лет уж тридцать назад, присно памятный князь-батюшка Блажен отправлялся на запад во главе примерно такого же сверкающего войска. Отправлялся в свой последний поход. Глупый Эйк! И что ему дала та победа? Ничего, лишь чашу с цикутой! Вот так владыки Треары отблагодарили своего последнего героя — отравили его и присягнули на верность пяти королямi, которые превратили еще совсем недавно могущественнейшую империю в посмешище.
Дубичские братья с торжествующим видом ехали вдоль убогих улочек черного Воиграда, и огромная толпа бедняков кланялась им в ноги. Казалось, что весь город — это сплошная нищета. Нависшее над устьем, словно напоровшееся на гниющую в воде флотилию солнце мешало встречающим получше рассмотреть гостей.
— Почему они падают ниц перед ними? — спросил Мечеслав, восседая на коне. С ним были Авксент, Горыня, Искра и Олег — все тоже на конях. Позади, полукругом, выстроились бояре. Искра подумала, что они куклы, вытащенные из пыльного чулана.
Прошло чуть больше недели после помолвки царя с венежанской княжной. Мечеслав был пылко влюблен, чего о себе она сказать не могла. Искра так и не определилась, что чувствует к человеку, сжимавшему сейчас ее ладонь, — любовь? Вряд ли. Надежду уйти от одиночества? Она ощущала себя в роли воиградской княгини неуютно. Все время преследовала мысль, что она обманула… только кого? Андрею было все равно. В последнее время он все чаще запирался в библиотеке. К тому же девушка досадовала. После помолвки она разругалась с Горыней. Он был пьян и, не стесняясь в выражениях, осудил их внезапный союз. Искра была так зла, что готова была расцарапать брату лицо. Мечеславу с трудом удалось их утихомирить.
И все же Искра понимала, как тяжело Горыне. Он отчаянно хотел домой. Но пуститься в путь через проклятый лес никто бы не решился.
— Так что? Что ты думаешь?
— Ты у меня спрашиваешь? — очнувшись от мыслей, спросила Искра.
— Если ты знаешь ответ, то скажи, — сказал князь и повернулся к советнику. — Вообще-то я хотел узнать твое мнение, Авксент.
— Ваше величество, — пропыхтел тот, держась за поводья так, будто они могли уберечь его от падения с коня. — Простите, ваше величество, но… простой народ не думает, не размышляет о насущных проблемах так, как мы. Народ покоряется зрелищу.
— То есть, — чуть нахмурившись, проговорил Мечеслав, — ты хочешь сказать, что мои подданные готовы признать царем любого, сверкающего златом и серебром?
— Ну… простите, ваше величество. Наш народ так обнищал, что… и о Дубиче идет такая слава — мол, они богаты и что Военег… он так грозен…
— Успокойся, я понял.
Последние дни стали самыми напряженными во взаимоотношениях Мечеслава со старшим сыном. Андрей все чаще пропадал в библиотеке с Доброгостом, а когда показывался на людях, упрекал отца во всем — и особенно в решении пригласить на свадьбу братьев. «Ничего хорошего из этой затеи не выйдет, — говорил он в крайнем раздражении. — Не знаю, каковы планы у Военега, но Борис точно предложит тебе присягнуть ему. Нет, я неправильно выразился. Он потребует твое княжество себе».
Андрей был прав. Царству Всеслава Великого угрожала перспектива стать одной из провинций Дубича — вечного соперника. И сейчас, глядя на щенячий восторг бедноты, Мечеслав понимал, что угроза эта как никогда реальна.
Искра как могла поддерживала его. Но она не понимала, что плохого в дубичах. Как могут люди одной с ними крови быть непримиримыми врагами? И что плохого в объединении двух народов? «Степняки видят в вас рабов, — отвечал на это Мечеслав. — К сожалению, дубичские братья видят в нас то же самое. И хотя мы говорим на одном и том же языке и у нас схожие обычаи, вся история наша — это постоянная вражда, обиды, оскорбления, войны и так далее. У Бориса есть повод обижаться на Воиград. Причина этому — деяния моего достославного батюшки Блажена».
И тогда Искра сделала ему предложение, удивившее ее саму, — объединиться с Волчьим Станом. В конце концов, можно просто сыграть на этом. О настоящей силе ее родного княжества братья ничего не знали, как и о степняках. Хороший ход. Только что скажет Горыня?
А Горыня ушел в запой. Его с трудом удалось привести в порядок к визиту братьев. Он сидел на коне, сгорбившись и обливаясь потом. Будущий владыка Волчьего Стана. Искра снова поймала себя на мысли, что брат ей откровенно противен.
Но Андрей все равно остался недоволен. «Что-то поздно ты спохватился, отец, — сказал он. — Где ж ты был раньше? Одиннадцать лет сидел на престоле — и только сейчас вспомнил, что, оказывается, ты — князь. Что, перед молодой невестой красуешься?» После этого, даже не удосужившись выслушать ответ, Андрей удалился в библиотеку и больше из нее не высовывался.
Как поется в былинах: «А в ту пору у князя Воиградского столы были раздернуты, пировали князья, бояре и могучие богатыри».
Давно такого не было в древнем граде Всеславовом, и, надо отдать должное государю и его невесте, постарались они на славу. Столы, застеленные хрустящими белоснежными скатертями, расставили в пиршественном зале в виде подковы и покрыли разнообразными яствами. Здесь были и перепела, и жареные бараньи ребра; гуси в яблоках; вина, мед и квас; пышные караваи, печеные луковицы и различные сладости; и, конечно же, целиком зажаренные, с раскинутыми крыльями и грациозно выгнутыми шеями, лебеди. Две дюжины слуг — чашники и подчашие — рьяно прислуживали князьям, боярам и многочисленным гостям — всего, по подсчетам озабоченного Авксента, прикидывавшего в уме убытки, около ста человек.
Великий князь Мечеслав с Искрой сидели во главе стола. По правую руку находились Андрей, Горыня, уже клевавший носом, Авксент, Клеомен и еще несколько бояр. По левую — Борис с приемным сыном Ярополком — вихрастым юношей, смотревшим дерзко и внимательно; Военег с Добронегой, Асмунд, боярин Лавр — важный человек, может даже, самый важный из всех присутствующих — одних перстней не счесть; старый волхв Ольгерд — как и положено, с седой бородой; и, наконец, знаменитый богатырь Кир — могучий человечище с добрым и умным лицом. Далее, друг напротив друга, располагались все остальные: венежские десятники, воиградские воеводы и знатные горожане с одной стороны; мастера-мечники Путята и Волк, куны Беловодья и их гриди — с другой.
Разговор, поначалу представлявший из себя обмен любезностями, витиеватыми тостами за дружбу и во славу Воиграда, Дубича и Волчьего Стана и прочими ничего не значащими фразами, потихоньку перешел в другое русло. Мечеслав нашел интересных собеседников в лице Ольгерда и Лавра — они говорили о древних верованиях вересов, и посему к ним вынуждено присоединился Клеомен, претерпевший в тот вечер множество нападок в свою сторону. Багуны быстро подружились с венежанами и воиградскими воеводами — много пили и шумели. Злоба, под одобрительный хохот присутствующих, даже немного поборолся с Туром и положил его на лопатки. Тур охотно признал превосходство венежанина и предложил ему потягаться силами с Киром, но богатырь вежливо отказался — он весь вечер сидел скромно, не говоря ни слова и совсем не употребляя спиртного. Асмунд что-то шептал Военегу, но тот не слушал и сидел со скучающим видом. Но, как показалось Искре, за внешним безразличием таился острый расчетливый ум и холодное сердце. Кстати, она была безмерно удивлена, узнав, что этот напыщенный красавчик и есть тот самый кровожадный убийца, именем которого мамаши пугают детей во всей долине Трех Рек.
Борис быстро набрался до легкого опьянения, все время подмигивал Искре и что-то невнятно говорил, при этом у него так плохо пахло изо рта, что она с трудом сохраняла на лице доброжелательную улыбку. Военег украдкой, сочувствуя, посматривал на нее. Действительно, Борис оказался на редкость противным человеком: от него воняло, словно он не мылся с тех пор, как покинул Дубич, лицо было покрыто розовыми шелушащимися язвами, говорил он глухо и неразборчиво, при этом часто рыгая, — такое впечатление, что у него во рту находился чрезвычайно толстый и неповоротливый язык.
Вот и сейчас дубичский князь весь перемазался жиром, точно малое дитя, и потихоньку начинал клевать носом, тыркаясь большой плоской плешью в Искрино плечо. Девушка то и дело отталкивала его, но Борис продолжал упрямо клониться в ее сторону, покуда Ярополк не сжалился над обоими — с его ненавязчивой помощью Борис опустил, наконец, свою венценосную голову на предупредительно расчищенное место на столе.
— Итак, вы говорите, ваше величество, — спрашивал Ольгерд у Мечеслава, — что не собираетесь… м-м-м… упразднить Триединую церковь?
— Не собираюсь, — подтвердил он. — Я хочу оставить свободу выбора. Запреты, гонения сразу же возвысят церковников в глазах простого народа. И… вы знаете, сейчас весь мир постепенно отходит от традиционных верований, в коих воспитывались наши предки. Хотим мы этого или нет, но все Нижнеземье, за исключением степняков, верят в некоего… м-м-м… Каидада, кажется. Север — и Союз, и Шелом — признали Триединство главенствующей церковью. Да что там говорить, вот вам Марн — они знать нас не хотят. Дескать, вересы все сплошь язычники и дикари. Исходя из вышесказанного, дабы наладить прежние связи, возродить торговлю, просто необходимо пойти на некоторые меры. Триединство, как ни крути, нам нужно. А вот насчет древних верований… тут все не так просто. Боюсь, что возрождение былых традиций будет выглядеть несколько… неискренне и вряд ли найдет широкий отклик в сердцах людей.
— Исчерпывающий ответ, ваше величество, — сказал Лавр. — Мы — дубичи — уже ощутили на себе весь фанатизм вередорских жрецов. Они гнушаются иметь с нами дело. Увы.
— Сегодня я отдаю все силы на поднятие авторитета Дубича, — сказал Ольгерд. — Пишу трактаты, проповедую свое учение… Но это не так просто. Как вы и сказали, и для северян, и для вередорцев мы — закостенелые дикари.
Ляшко с грохотом свалился под стол. Асмунд откланялся и удалился, сославшись на кое-какие дела, не требующие отлагательств. Андрей также ушел, но тут ни у кого не возникло вопросов: увечья князя не давали ему покоя и бедняге просто необходим был отдых.
Кстати, дубичи несказанно удивились, узнав, что князь Андрей жив. Все гости, без исключения, полагали, что старший сын Мечеслава давно почил. «Рад видеть вас в добром здравии», — машинально приветствовал его Военег, на что Андрей ему сказал: «Не знаю, что лучше — быть мертвым или, как вы говорите, пребывать в таком вот добром здравии».
Пир продолжался, гости беседовали, а Искра тихонько рассматривала присутствующих, пытаясь понять, чего же ожидать от этих людей. Она обратила внимание на опрятного, привлекательного мужчину с немного грустным выражением лица. Военег громогласно объявил, что это Семен — чуть ли не национальный герой Воиграда и всей долины Трех Рек, благородный и честный разбойник.
Разглядеть поближе Военега она так и не смогла, так как он сразу же перехватывал ее взгляд, чем, честно говоря, немного смущал. Этот красавец видел все, что происходило на пиру, и ни одна мелочь не ускользала от его внимания.
— Не правда ли, все прошло не так уж и плохо? — спросил Мечеслав, идя в обнимку с Искрой. — Я немножко пьян, Искорка. Ты уж прости меня.
— Ничего, — ответила она. — Сегодня был повод.
— Прошло все не так плохо, — повторил князь. — Согласись.
— Я бы так не сказала.
Мечеслав остановился и сразу как-то погрустнел.
— Наверное, я хочу думать, что все хорошо. Ладно, пошли, любимая.
Они вошли в опочивальню, освещенную так ярко, что Искра невольно зажмурилась. Повсюду — на полу, на мебели — стояли маленькие свечи в фарфоровых чашечках.
— Что это? Почему так… — но она не успела договорить: Мечеслав подхватил ее на руки и уложил на белоснежную кровать, обильно усыпанную лепестками роз, а сам опустился перед ней на колени.
— Искра, — сказал он, сильно сжав ее ладонь в руках. — Я хочу, чтобы эта ночь стала незабываемой. Кто его знает, что будет завтра…
Искра зажала ему рот ладонью.
— Не говори так, — сказала она. — Завтра будет день — мы будем вместе, и послезавтра будет день — мы будем вместе. И так будет всегда.
— Ты говоришь, чтобы приободрить меня, говоришь, потому что ты мудрая не по годам. Не знаю, любишь ли ты меня… Сердце твое не раскрылось до конца. Ты скована — и поэтому я хочу подарить тебе эту ночь. Я хочу раскрыть тебя, разбить цепи, что мешают нам. Сегодня, сейчас. Я уверен, сегодня ты обязательно познаешь любовь, ибо прошла неделя и первые боли должны исчезнуть.
Мечеслав провел пальцем по ее щеке.
— Сегодня, сейчас, — сказал он.
— Сегодня, сейчас, — ответила она.
Она сразу ощутила его спокойствие и уверенность. Прежде он волновался и руки его дрожали; теперь прикосновения были мягкими и почти невесомыми.
Они сидели на ложе, друг против друга; он медленно снимал с нее одежды, обнажая юное тело — шелковистая кожа, крохотная родинка на шее, небольшие упругие груди, — а она смотрела ему в лицо. Взгляд его приобрел неизвестную ей прежде теплоту, — теплоту любящего мужчины, а не страшащегося неизвестности и мучившегося неуверенностью любовника. В его чертах, в улыбке, словно окутавшей ее отеческой заботой, промелькнули знакомые штрихи. И она не без смущения поняла, что влекло ее к нему — память о погибшем друге. И подумала: видит ли ее Девятко? Одобряет ли?
Наконец Мечеслав снял с нее все, затем ловкими, размашистыми движениями рук разделся сам, оголив на удивление молодое, поджарое тело. Она с замиранием сердца оглядела его — на груди косой шрам, на левом плече вмятина, оставшаяся, по-видимому, от прошедшей насквозь стрелы. Мечеслав же, в свою очередь, буквально пожирал девушку глазами, и его мужское достоинство налилось силой.
Он мягко привлек Искру к себе и осторожно вошел в нее. В первый миг она с досадой испытала знакомые ощущения — боль и зуд, но постепенно это прошло, уступив место наслаждению. Наслаждение робко росло, точно первый цветок ранней весной, и вскоре расцвело яркими красками. Искра забылась в нарастающем экстазе, и теперь ей жгуче хотелось только одного — чтобы Мечеслав продолжал, продолжал любить ее. Она чувствовала его горячий стебель в себе, и это чувство было самым счастливым во всей ее жизни.
— Еще, еще! — шептала она. — Еще!
Оргазм длился сладостно долго; девушка выгнулась; задрожала, с силой стиснув его бедра; оцарапала ему спину; взмокшие волосы разлетелись по подушке.
Семя Мечеслава обожгло. Она застонала, впитывая последние капли их близости, и обессиленно раскинула руки. Князь упал рядом.
— Кого бы ты хотел? — спросила Искра.
— Честно? Девочку.
— Девочку… — повторила она. — Я подарю тебе девочку, родной.
Сказав это, Искра поцеловала его. И удивилась, насколько искренне это у нее получилось.
Стоило князю Андрею ступить в библиотеку, как к нему вышел Доброгост.
— У нас гость, ваше высочество.
— Гость? Кто же он?
— Он представился как советник князя Военега Асмунд. Вон он, за столом.
— Хорошо, Доброгост. Можешь идти. И налей нам чего-нибудь, вина, например.
— Слушаюсь, ваше высочество. Книги, какие вы просили, я приготовил.
— Отлично.
Асмунд погрузился в чтение книг, которые принес Доброгост, и не сразу заметил князя.
— Я так и думал, что вы здесь, уважаемый Асмунд, палач его светлости Военега Красивого… то бишь Кровожадного.
— А, вы пришли, наконец! — Асмунд проворно вскочил и указал Андрею на кресло. — Простите, я занял ваше место.
Андрей, бросив полный неприязни взгляд на непрошеного гостя, со стоном уселся.
— А мне дадут возможность присесть? — поинтересовался Асмунд.
— А зачем?
— Ну не выгоните же вы меня?
— Если б я мог, то давно бы уже так поступил, господин палач.
В этот момент появился Доброгост, держа в одной руке поднос с кувшином вина и двумя кружками, а в другой неся стул.
— Вы очень любезны, милостивый сударь, — с улыбкой сказал Асмунд, усевшись, и, не дожидаясь разрешения, налил себе и князю красного. — Только разрешите уточнить: я не палач, я, как говорит старина Лют, мастер-дознаватель. В моем ведении разгадка тайн, заговоров и тому подобных вещей. А палачом можно назвать любого в Сечи: для них отрубить голову либо посадить человека на кол — нехитрое дело. Итак, повторюсь, я — мастер-дознаватель (не скрою, мне нравится это выражение), и пришел к вам именно с этой целью.
— Неужели я уже успел насолить вашему красавцу? — спросил князь. — Может, моя кривая рожа ему не по нраву?
— Нет, нет и нет! — воскликнул Асмунд. — Мое дело интересует только меня. Надеюсь, заинтересует и вас, княжич Андрей.
— Значит, вы не собираетесь выворачивать мне руки и поджаривать пятки?
— Боже упаси! Разгадывать тайны, или, иначе, дознавать, отнюдь не значит убивать. К тому же у вас и выворачивать-то нечего. Но приступлю к делу. Вы, как говорят, основательно устроились в библиотеке? Я угадал? Отлично. Тогда вот вам, возьмите это и прочтите.
С этими словами Асмунд протянул князю пергамент с предсказаниями Вышеслава.
— И что? — надменно спросил Андрей, прочитав.
— Вы знаете, кто автор этих строк?
— Кто?
— Вышеслав из Паучьего Камня.
— Он же умер два года назад.
— Но пергамент оставил. Мы нашли эту запись у него. — И Асмунд рассказал князю все в подробностях, не забыв упомянуть о дереве с мертвыми воронами.
— Щеке, надеюсь, башку снесли? — спросил Андрей, явно заинтересовавшись услышанным.
— В первую очередь.
— Так ему, проходимцу, и надо.
— Ваше высочество, давайте не будем отвлекаться. Я же вижу, вы клюнули на мой рассказ. Что можете мне сказать?
Андрей молчал, раздумывая.
— Можете вы точно сказать, был ли у Вышеслава сын? — нарушил молчание Асмунд.
— Конечно, был.
— Вот как! Расскажете о нем поподробней?
— Кажется, его звали Вадим. Он был незаконнорожденным, от связи с какой-то селянкой.
— Ясно. Торвенов и у меня хватает.
— Не представляю вас в постели с женщиной.
— Я люблю женщин и очень нежен с ними.
Андрей хрипло и отрывисто рассмеялся.
— Шутник, — сказал он. — Ну ладно. Что вам еще?
— Что-нибудь о Вадиме.
— Вадим, Вадим… а, вспомнил. Однажды он явился в тронный зал и публично, в присутствии царя Блажена, потребовал у своего отца долю в наследстве. Дед, в смысле, Блажен, был так разъярен наглостью ублюдка, что тотчас сослал его на каторгу. Что с ним стало дальше — неизвестно, как и то, чем он занимался до того и откуда пришел. Вышеслав вскользь упомянул лишь, что Вадим его… торвен. Может быть, это и не так.
— Очень ценные сведения, — задумчиво произнес Асмунд. — Есть какие-нибудь соображения по поводу написанного?
— Несколько.
— Слушаю очень внимательно.
— Если это откровение, данное свыше, то очевидно, что речь идет о важных событиях, может быть, таких как война. Все известные предсказания неизменно сулили войну и мор. Незадолго до вашего визита Менелая (вроде как моя мать — помните ее, надеюсь) убила ребенка служанки, младенца. Чем не кровь ягненка? Таинственный замок и одинокая дева — не о моем ли батюшке и его неожиданной возлюбленной Искре идет речь? Наши добрые друзья из Волчьего Стана столкнулись по пути сюда с нечистью. Один из мертвяков что-то выкрикивал насчет запаха. Может, он имел в виду запах тлена? Если мертвец, конечно, может что-то иметь в виду. Древо смерти вы видели. Что там еще? Яблоки и веселящее вино… Наша пирушка не подходит? Нет? Тьма подземелья… подземелий на свете полно, какое именно? Вообще, все, что здесь написано, можно трактовать по-разному… Гибелью Двух Братьев, Красного Петуха и Сына Сомнения… А вот это интересно! Знаете что, мастер-дознаватель Асмунд? Что главное?
— Что же?
— В таких событиях, как война, важную роль играют именно сильные мира сего — вожди, а не какие-нибудь крестьяне или разбойники. А у нас, и не только у нас, Бориса и Военега называют не иначе как «братья». Вышеслав, уважаемый мастер-дознаватель, — подданный нашего княжества и, разумеется, тоже пользовался этим словом.
— Не может этого быть, — произнес потрясенный Асмунд. — Вы полагаете, что старик предсказал смерть Бориса и Военега?
— Хотите сказать, что они бессмертны?
Утром после пира большинство пребывало в неважном состоянии. Мечеслава, Лавра, Военега и Ольгерда оказия, именуемая в простонародье похмельем, никак не потревожила, вследствие чего, после скромного завтрака в малом столовом зале, все четверо в сопровождении бояр, дубичских придворных и дружин отправились осматривать Воиград. В тот день они посетили храм, произведший неизгладимое впечатление на Ольгерда, Черный город, поохотились в лесочке, дико заросшем терновником и крапивой. Кир даже завалил кабана, невесть откуда взявшегося в пригороде…
Искра навестила Добронегу. Обе девушки быстро нашли общий язык и провели вместе целый день. Искра безмерно возрадовалась найденной подруге. Тихий и кроткий характер Неги отлично сочетался с импульсивной натурой венежанской княжны. Они гуляли в саду, ели фрукты, вели девичьи беседы и так увлеклись, что совсем забыли обо всем остальном.
Но расскажем немного о Борисе, ибо то, что он, с позволения сказать, вытворял в тот чудесный день, сыграло немаловажную роль в последующих событиях.
Борис, как вы уже успели заметить, был прескверным человеком. И это касалось не только физиологических особенностей, но и характера. Не последнюю роль в этом сыграла его мать Ольга. После изгнания Военега из княжества она возненавидела Бориса и впоследствии постоянно укоряла его за это, оскорбляла, в общем, вела себя самым неподобающим образом. Борис, никогда не отличавшийся ангельским нравом, окончательно ожесточился. За двадцать лет правления он сменил двадцать жен — половина умерла от побоев, половину постригли в послушницы зловещей богини Навииii. Приступы ярости, пьянство и мордование подданных — обычное явление в великокняжеском дворце в Дубиче.
При всем этом Борис не был таким уж злодеем. Здесь уместно некоторое сравнение с его младшим братом. Военег — красив, статен, велеречив, воспитан; Борис — неказист, груб и задирист. Военег хитер, а Борис прост, как медный грош. Дубичский князь долго зла не держал, отличался щедростью. Он мог избить, обругать, выпороть, а спустя полчаса как ни в чем не бывало разговаривать с пострадавшим, как со старым другом.
Итак, Борис проснулся. Кряхтя, он явился на кухню, где уже сидел Горыня. Вместе сиятельные особы выпили, поговорили по душам, после чего Борис, чувствуя приятное головокружение, вновь отправился спать.
Проснувшись уже после обеда, Борис снова завалился на кухню. Горыни там не оказалось, а слуги должного внимания на гостя не обратили. Под руку попался Гриша, отделавшийся разбитым носом.
Далее Борис направился в конюшню, где хотел проверить своего коня, и, сочтя уход за своим скакуном недостаточным, прошелся плеткой по спинам мирно спящих там багунов и венежских дружинников. Вольнолюбивые разбойники и не терпящие посягательств на свою независимость венежане возмутились, и быть бы Борису битым, если бы не вовремя подоспевший Ярополк по прозвищу «цепной пес» с мастером-мечником Волком во главе полусотни разъяренных дубичей.
Багуны с венежанами забаррикадировались в конюшне и обстреляли из луков воинов Волка, ранив троих. Дубичи, в свою очередь, вознамерились сжечь конюшню, но тут вмешался Авксент. Ему удалось утихомирить разбушевавшегося не на шутку Бориса, но ценой страшного оскорбления. Примирившись, неприятели во главе с самим Борисом решили поиздеваться над расфранченным советником: раздели его догола, вываляли в навозе и воткнули ему в задний проход пару петушиных перьев.
Несколько развеселившись после такой милой его сердцу забавы, Борис вернулся во дворец и стал там задирать служанок, щипая их за ягодицы. Мало того, выведя во двор всех мало-мальски привлекательных девиц, он приказал им снять с себя всю одежду и в таком виде потешить его танцами. Девушки отказались, и Борис в ответ велел Ярополку… всех выпороть.
В самый разгар экзекуции, за которой с превеликим интересом наблюдали багуны, во двор вышел Горыня. Брат Искры повел себя на удивление благоразумно и осторожно. Он не стал прерывать наказания, но увел Бориса в сторону и поговорил с ним с глазу на глаз. Как ни странно, это возымело действие — дубичский князь присмирел, прогнал пасынка с парнями, отпустил девушек и велел подать себе в комнату пиво и шмат жареного мяса.
Ближе к вечеру вернулся Мечеслав с гостями.
— Я не намерен терпеть подобные выходки в моем доме, — категорично заявил Мечеслав. — Вы несли оскорбление лично мне.
Князь Воиграда сидел на троне, пунцовый от злости. Рядом находилась Искра, внешне никак не выдававшая своих чувств. Борис, отхаркиваясь, нервно прохаживался по залу, за ним тенью следовал Ярополк, остальные — практически все присутствовавшие накануне на пиру — молча стояли в стороне.
— Оскорбление! — возвысив голос, повторил Мечеслав.
— И что с того? — спросил Борис.
— Я требую, чтобы вы немедля покинули Воиград.
— Срать я хотел на твое требование! — Борис подкрепил сказанное смачным плевком в сторону трона.
— Что вы сказали? — переспросил не понявший его Мечеслав.
— Подождите, государи! — вмешался Лавр. — Давайте не будем кипятиться. Ваше величество, — обратился он к Мечеславу, — позвольте переговорить с вами наедине?
— Да, я слушаю.
Лавр подошел к трону, и, покосившись на Искру, замялся.
— Говорите, у меня нет от нее секретов.
— Хорошо, — понизив голос, сказал вельможа. — Государь, я уже рассказывал вам о странностях нашего князя. Вы себе не представляете, сколько мы претерпели неудобств из-за его… вздорного характера. Мы столько приложили усилий, чтобы свести его вместе с Военегом, и что? Уже на следующий день наш князь, искренне плакавший при встрече с ним, наговорил ему кучу гадостей. К счастью, Военег Всеволодович оказался выше мелких обид. Молю вас, возьмите с него пример и не хороните наши надежды на возрождение добрососедских отношений. Ведь, — еще тише прибавил он, — Борис только сидит на троне, понимаете? Сидит и… харкается. А правим-то мы. Завтра мы спокойно обсудим все наши проблемы как умные люди.
— Господин Лавр, — сказала внимательно слушавшая его Искра, — разрешите вопрос?
— Конечно, государыня.
— Что бы вы сделали, если бы к вам пришел, допустим, такой же боярин, как и вы; нагадил бы в вашем доме, изнасиловал жену, поколотил бы детей, наплевал на все ваши ценности?
— Госпожа… — начал Лавр, но Мечеслав прервал его:
— Идите, господин Лавр. Я вас понял. Итак, — сказал он громко, — что вы скажете мне, великий князь?
— Я? — переспросил Борис. — Что я могу сказать? Скажу, что никуда отсюда не уеду. И ты мне не указ. Для меня ты — неудачник. Твой трон скоро станет моим!
— Не надо так, брат, — сказал Военег. — Утихомирься.
— Заткнись, холоп! Иди трахай свою нищенку! Но не думай, что я разрешу тебе жениться на ней!
Военег повесил голову, но Искра, все время украдкой поглядывавшая на него, заметила, что он ухмыляется.
— Ты женишься на ней! — Искра вздрогнула и увидела, что Борис указывает на нее. — Волчий Стан, конечно, не ахти какое царство-государство, но тебе ихняя княжна будет в самый раз — кровь, как-никак, царская! Твою девку в постриг, Мечеслава на кол — и ура! Воиград наш! Завтра же я дам соответствующие указания. Так что, царек, посиди в своем кресле еще ночку, я разрешаю, ха-ха-ха!
К счастью, Борис говорил очень быстро и непонятно, а Ярополк, привыкший его дублировать, был жестко остановлен Ольгердом. Но надеяться на то, что Мечеслав ничего не поймет из Борисовых слов, было все же глупо. Все с замиранием сердца ждали его ответа.
— Мечеслав, муж мой, Мечеслав! — Он не сразу заметил, что Искра тянет его за рукав. — Давай уйдем?
— Уйдем?
— Посовещаемся. Не будем горячиться. Утро вечера мудренее. Послушай меня, пожалуйста. Уйдем, позовем Горыню, Авксента, может, Злобу, Черного Зуба, Олега… Поговорим, подумаем. Если так все выходит, то надо проявить осторожность. Силой ты ничего не решишь, а если будешь на горячую голову отвечать ему, то действительно можешь потерять княжество.
— Потерять? — Мечеслав был шокирован и растерян.
— Пойдем, мой милый…
— Вы что там, милуетесь, что ли, а, красны девицы? — спросил Борис.
Искра встала. Мечеслав остался сидеть, пальцы вцепились в волосы, лицо осунулось.
— Дорогие гости! — сказала она царственным, уверенным тоном, заставившим обратить на нее внимание даже нахохлившегося дубичского князя и его прихвостня пасынка. — Прошу вас, расходитесь. Уже поздно и все мы устали. Завтра мы встретимся и поговорим. — Последние слова она произнесла, посмотрев на Бориса таким ледяным и полным пренебрежения взглядом, что он так и остался стоять с открытым для очередной колючей реплики ртом.
i Пяти королям — после изгнания из Павсема Карла Кровавого в 778 году последовали смутные времена, называемые Временем Безвластия. Длилось около тридцати лет — до 809 года, когда состоялся Съезд пяти королей — бывших властителей треарийских провинций, где и было объявлено о создании Союза Пяти Городов. В него вошли:
королевство Кририя (Рория);
королевство Снегия (Мальтрот);
королевство Куния (Куния);
королевство Северная Алария (Арнум);
королевство Килия (Майргард).
В 845 году Тут из Эйка, захватив власть в новой столице империи — Пронте, силой вернул контроль над Северной Аларией, Кририей, Кунией и Килией. Снегия сочла разумным подчиниться без боя. В 846 году Тут объявил о восстановлении империи, но спустя полгода был отравлен. Убийц подослал Союз Пяти. Империя окончательно прекратила существование.
iiНавия — богиня смерти у дубичей, иссенов (южных воиградцев), верхневойцев (народность, живущая на побережье Западного океана), болотников.