Кара открыла глаза и уставилась на сидящего в шаге от нее некроманта. Спина касалась холодного мохнатого гривьего бока, напротив лежал еще один зверь, но отсутствие веревок на руках и ногах подтолкнуло тело к действию.
Ей не удалось пошевелить и пальцем. Мышцы будто окоченели, и едва она об этом подумала, как холод стал по-особому ощутим. Он приходил не снаружи, но распространялся изнутри, неуязвимый для исходящего от костра тепла. Внезапно осознав, что не дышит, Кара жадно схватила ртом воздух. Вдох-выдох, вздымающаяся и опускающаяся грудь, сердце… разве ему не полагалось изо всей мочи стучать по ребрам, вливая в конечности силу для сопротивления?
Сердце затаилось. Кровь не шумела в ушах.
Ей было страшно это делать, но посетившая догадка требовала перестать насильно вдыхать воздух.
Пол минуты. Минута. Полторы.
Все это время Енкарты — некромант и призванный — одинаково напряженно смотрели на нее и чего-то ждали.
Две минуты. Прошло две гребаных минуты, но тело так и не заикнулось о необходимости дышать.
Происходящее стремительно теряло всякий смысл.
Кара опустила взгляд на свои руки, затем посмотрела на некроманта. На его лице отразилась бесконечная мука — что за издевки?
— Невозможно…
Невозможно. Нет. Такого не могло произойти. Физически не могло случиться. Это бред.
— Кара, пожалуйста, послушай… — начал было некромант и осекся, когда она пронзила его полным ненависти взглядом.
Хотелось рвать и метать, выкричать все то, что распирало изнутри, но все, что ей было дозволено, это свести брови и зажмуриться — словно это помогло бы выбраться из под обрушившейся на голову действительности.
Невозможно.
Когда прикосновение Енкарты, точно укус кровососущей твари, выпило из нее всю жизнь, Кара успела осознать: это конец. Она не знала почему и как, но поняла, что именно произошло. Она проиграла битву окончательно и бесповоротно и проиграла не одну, а сразу все: пришло и ее время исчезнуть, а вместе с ней — и ее стремлению убить ту самую тварь, с которой все началось. Все ее старания, ее охота враз утратили всякий смысл — так глупо и внезапно. Единственным, что ее утешало, было то, что она хотя бы не станет безвольным рабом одного из этих ублюдков. Сила паладина, дарованное исполином благословение, должна была уберечь ее от участи призванного.
Какая же оголтелая наивность.
…Но ведь это невозможно.
Они ведь были неприкасаемы.
— Кара…, — голос некроманта, до омерзения сострадательный, вклинился в тишину.
— Выродок, — прошипела та.
Она дернулась, на этот раз осознанно, целенаправленно пытаясь противостоять наброшенным на нее оковам, но все, что ей удалось — лишь едва пошевелить плечами.
— Кара, прости, мне очень жаль, что все так получилось.
— Получилось? Говоришь так, будто все случилось само собой, и ты не приложил к этому руку.
— Ради справедливости замечу, что ты напала первая, — подал голос второй. — Къярт только защищался.
— Райз, не нужно, — одернул его некромант.
Кара впилась в старшего Енкарту взглядом, и внутри все скрутило.
Какая же слепая дура!
Она сама была повинна в своих бедах: все ее самонадеянность и слабость, низменные пристрастия, на поводу у которых она шла.
Ее жизнь, жизнь «после», состояла не только из охоты и медитаций. Кара неизбежно сталкивалась с теми, кто не входил в ее список на уничтожение: другими паладинами, городской стражей и местными чинушами, шатающимися без дела аристократами и предприимчивыми дельцами. Она видела, как они на нее смотрят, и знала, о чем они думают и чего хотят. Как иначе, когда она сама прикладывала усилия, чтобы раздуть пламя даже из маленькой искры?
Осторожно, ненавязчиво, словно бы невзначай — Кара давно наловчилась находить баланс, позволяющий ей сохранять репутацию неприкосновенной целомудренности и при этом продолжать собирать вожделенные взгляды. Зачем она это делала? Много причин. Лишний раз напомнить себе, что даже с обезображенным шрамами телом она оставалась чем-то манящим? Конечно, увидь другие то, что скрывалось под мундиром, и желания наверняка поубавилось бы, но Кара знала свои сильные и слабые стороны и не демонстрировала последние.
Но это лежало у поверхности, тогда как в глубине скрывалось темное, порочное желание спровоцировать, бросить вызов всем вокруг и, если кто-то решится принять его — поставить горе-смельчака на место. Тринадцать лет назад у нее не было сил оказать сопротивление. Она не могла воспротивиться. Тогда ее уделом было стать жертвой — слабой, жалкой, молящей сквозь слезы о пощаде. Ни капли достоинства.
Кара презирала ту себя. И если для того, чтобы лишний раз доказать самой себе, что у нее и той ничтожной девчонки не осталось ничего общего, нужно было дразнить псов костью — она вполне могла этим заняться, если представлялся случай.
Когда в отделение Руферона нагрянули с визитом приемные сыновья Енкарты, случай выдался на редкость хороший. Во всяком случае, он обещал хотя бы запомниться в череде однообразных, слившихся в одну встреч и историй.
Они оба смотрели на нее как незнающие ничего невежды. А для младшего она будто бы и вовсе не существовала. Къярт Яртлен Енкарта постоянно пребывал в каких-то своих, оторванных от реальности мыслях, но это и не имело значения. Он был еще совсем мальчишкой и, даже прояви он интерес, для Кары остался бы несмышленым, непригодным для игры ребенком. Со старшим Енкартой дело обстояло иначе.
Ей следовало заподозрить неладное еще тогда. Выбравшийся из глубинки, с громким именем в родовом листе, но с посредственной кровью в венах — казалось, добыча проще некуда. Однако, вполне ожидаемые взгляды, которые она на себе ловила, и дальше которых дело не заходило, отличались от привычных. Старший Енкарта словно бы смотрел сквозь: сквозь мундир, сквозь кожу, сквозь мясо и кости — Кара не могла избавиться от чувства, что он разглядывает саму ее душу и видит куда больше, чем следовало. В его обществе ей неизбежно становилось не по себе, но это было еще одним поводом продолжить, а не прекратить. Чем осторожнее и сдержаннее он себя вел, тем больше хотелось подтолкнуть его, вынудить совершить ошибку.
Старший Енкарта так и не оступился. Она же не просто споткнулась — кубарем полетела вниз. Какая же дура. Возомнила о себе невесть что, а в итоге сама превратилась в туповатую, кволую дичь.
Нужно было заподозрить неладное еще тогда, когда этот человек начал вызывать в ней не только соревновательный интерес и охотничий азарт.
Дура.
— Кара, позволь мне все объяснить.
Она едва сдержалась, чтобы не скривить губы. А ведь когда-то эта вежливость младшего Енкарты даже казалась ей чем-то очаровательным. Сейчас же та звучала, как издевка. Некромант, спрашивающий у раба разрешения — Кара не припоминала, когда в последний раз встречала настолько любящего поглумиться ублюдка.
От внезапного осознания, что насмешки не имели бы смысла, если бы не задевали ее, внутри что-то с треском оборвалось и провалилось в желудок.
— Позволь? К чему это? И к чему вторая ступень?
Младший Енкарта, строящий из себя растерянность, замешкался с ответом, и Кара сама пришла к выводу. Ее взгляд скользнул в сторону старшего, и набитые колотым льдом внутренности скрутило.
— Можешь не отвечать. Уже догадалась, — мертвенным голосом произнесла она. — Что, ты тоже из тех, кому доставляет удовольствие смотреть, как раб не только послушно выполняет указы, но и «наслаждается» процессом?
— Нет, Кара, нет, ты не права! Просто выслушай нас.
— Будто у меня есть выбор.
— Есть.
Кара сцепила зубы. Младший Енкарта выглядел так искренне и заливал так складно, что в пору было растрогаться и умилиться. Чего он добивался? Что она, как последняя дура, поверит, что ей достался «милостивый господин»? Хотел убедить, обнадежить, а затем с особым тактом и расстановкой втоптать в грязь?
— Не нужно ничего объяснять, — возразил старший. — Поступим по-другому. Кара, спрашивай, что хочешь. Мы ответим на любые вопросы. Без лжи.
Кара усмехнулась: неплохо же спелись.
Плевать. Пусть хоть всем скопом набрасываются, она не склонит голову и не станет молить о снисхождении. И в их натянутое, как мешок на лошадиный зад, благородство верить тоже не будет.
— Призванный говорит тебе, что делать? — насмешливо поинтересовалась она.
— Порой даже чаще, чем хотелось бы.
— Ну так что? Согласна? — старший Енкарта улыбнулся, и его улыбка была совсем, как прежде. Будто ничего и не произошло.
Кара смерила его взглядом и посмотрела на некроманта. Раз некроманту захотелось поиграть, она, конечно же, уважит «господина».
— Зачем ты вернул меня?
Тот ответил, не раздумывая:
— Ты ничем не заслужила смерти. Но и отпустить тебя мы не могли. Оставалось только призвать. Это, конечно, не тоже самое, что и жизнь, но всяко лучше, чем забвение.
— Я бы с тобой не согласилась.
— Он сам с собой не согласился бы, — хохотнул старший Енкарта. — Полгода так назад. А сейчас вон как заговорил.
— Райз, — некромант с укором посмотрел на него.
— Но ведь правда же!
Кара скептически изогнула бровь. В голову закрадывались мысли, что у кого-то не все в порядке с рассудком: или у Енкарт или у нее. Они сидели здесь, болтали, как ни в чем не бывало. Кара замечала в их интонациях и жестах напряжение, но они прятали его, как нечто постыдное. Нет, если кто и свихнулся, так это эти двое: при всем желании, она не придумала бы более идиотской с точки зрения некроманта причины для призыва, чем озвученная.
В небе ухнула пролетающая мимо сова, и один из гривов, Клык, задрал голову и ответил ей протяжным воем.
— И это все? Это и есть причина, по которой ты решил, что имеешь право распоряжаться чужой душой?
— Кара, речь не о распоряжении, а о…, — некромант осекся. — Если быть откровенным, я не собирался призывать твою душу. Не потому, что не хотел вернуть тебе жизнь, а потому что призвать паладина невозможно. Но Райз попросил попытаться, и… и все получилось. Не спрашивай как, я сам не знаю.
— И много душ ты уже присвоил?
— Достаточно.
Подумав, он расстегнул куртку, снял рубашку, демонстрируя густую россыпь меток на груди и внутренней стороне рук выше локтя.
Не сказать, что Кара никогда не отрывала головы некромантам, владеющим десятками рабов, но они встречались не так уж и часто и уж точно не являлись двадцатилетними мальчишками.
— Среди них только две принадлежат людям, — уточнил младший Енкарта.
— Как благородно, — иронично заметила Кара и посмотрела на старшего. — И зачем ты попросил его? Чтобы было не так одиноко среди «не людей»?
— Может быть, — тот лукаво прищурился. — Но если говорить серьезно, главную причину Къярт озвучил: ты не должна была умереть. Ты не сделала ничего дурного. Всего лишь оказалась не в том месте и не в то время. А моих маскировочных печатей не хватило, чтобы провести тебя. Досадно: прошли три патруля паладинов, и никто ничего не заподозрил, и нужно же было в итоге столкнуться с тобой. Точно что неудачное стечение обстоятельств.
— Неудачнее и не придумаешь, — ровно произнесла Кара, стараясь не сильно заводиться по поводу того, что эти двое сочли уместным решать, кто поступает дурно, а кто — нет. — И что же с не главной причиной? Я так понимаю это как раз та «не главная», из-за которой все и произошло.
Старший Енкарта ответил не сразу.
— Да, ты в какой-то мере права. Но будь дело только в ней, и не будь у нас желания вернуть тебя к жизни — окажись ты кем-то, до кого нет дела — Къярт использовал бы печать первой ступени. Все же возможность призвать паладина, пусть он окажется трижды мерзавцем — не то, что следует упускать. Сила такого порядка нам крайне пригодится. Это вторая причина.
Все же она переоценила свою выдержку. Мало того, что ее опрометчивость пустила под откос ее собственную жизнь, так теперь еще и вся безопасность Афракского Союза была поставлена под угрозу. И дело было отнюдь не в возможных жертвах. Кара осознавала, что человеческие жизни — не бесценок, их полагается защищать и оберегать. Но определяющим здесь было слово «полагается». Она делала это потому, что ее обязывал мундир, тогда как единственное, что ей велело делать сердце — отделять головы ублюдков-некромантов от их тел.
Однако стать первой брешью в безупречной стене Братства — сомнительная честь.
— Ну разумеется. С этого и следовало начинать — с заветной мечты некромантов прибрать паладинов к рукам.
— К Проклятому некромантов и их мечты! Кара, ты помнишь наш разговор в библиотеке отделения Братства в Руфероне?
Кара помнила. Воспоминания всплыли на поверхность, и на них сверху, точно спиленное дерево в озеро, рухнуло осознание.
— Ты уже тогда был инициированным, — уставившись на некроманта, пробормотала она. Тот кивнул, и Кара болезненно свела брови. — Мы пустили зверя в собственный дом, а никто и не заподозрил… Я ведь даже сейчас не чувствую в тебе силы некрома…
— Кара, я задал тебе вопрос: ты помнишь наш разговор в библиотеке? — старший Енкарта оборвал ее и, так и не дождавшись ответа, продолжил. — Тогда ты спросила, зачем мы изучаем архивные записи об Орде. Я ответил, что мы собираемся уничтожить ее, когда она явится опять. Это не было ни ложью ни шуткой. Для этого нам и нужны все ресурсы, в том числе — паладины. Как живые, так и мертвые, раз это оказалось возможным.
Кара приподняла брови, а затем рассмеялась — нервно, почти истерично. А ведь он так хорошо держался! Будь она совсем наивной дурочкой, в какой-то момент, может, даже и поверила бы в его россказни.
— Хватит на сегодня вопросов, — сообразив, что выдал абсолютнейшую ересь, старший Енкарта сдал назад. — Къярт, тебе нужно поспать, а то смотреть больно. Если Каре до утра захочется узнать что-то еще, я ей расскажу.
Перестав смеяться, она одарила его ледяным взглядом.
— Ты полный идиот, если думаешь, что после этого бреда про Орду я поверю хоть одному вашему слову.
— Верить или нет — решать только тебе. Мое слово, что мы не будем тебе врать, у тебя есть.
На этом разговор подошел к концу.
Некромант устроился спать, а его призванные остались сидеть друг напротив друга. Старший Енкарта смотрел на Кару, Кара смотрела на него, и в этой бессловесной дуэли все сложнее становилось сохранить самообладание.
Сперва она злилась: на некроманта, на себя, на старшего Енкарту, который, как и прежде, пытался забраться ей в душу. Только в этот раз некуда было бежать от его взглядов и негде было скрыться. Затем злость затупилась, как уставший от рубки костей нож, и на ее место пришло отчаяние. Хотелось кричать, рыдать, метаться из стороны в сторону — что угодно, лишь бы только найти выход из этого кошмара. Где-то ведь должна была существовать дверь или какой-нибудь гребаный волшебный рычаг, который повернул бы время вспять?
Но как бы тошно, как бы гадко не было внутри, Кара не подавала виду. Превратившись в ледяную глыбу, она жгла взглядом старшего Енкарту и вздрогнула только тогда, когда некромант, проспав всего несколько часов, с криком проснулся.
Впереди ждала дорога. До того, как столкнуться с Карой, Енкарты ехали в сторону Месцера. Но теперь, когда выяснилось, что нанесенные некромантом скрывающие печати не дают абсолютной защиты, они собирались прибегнуть к более надежным мерам. Эти меры требовали возвращения в их родовое поместье, а следовательно — две недели пути в объезд Руферона, в который Кара направлялась с личным донесением главе отделения.
Она должна была прибыть в город через одиннадцать дней, но, учитывая смуту на почве конфликта между Хепрасом и Агруа, никто не стал бы устраивать поиски и сбиваться с ног, если бы она задержалась. Да и кто бы захотел искать? Господин Рортис, единственный, кому действительно было до нее хоть какое-то дело, знал, что Кара способна о себе позаботиться, а ее задержку объяснил бы внеплановой охотой на очередного некроманта-выскочку.
Какая ирония.
Какой позор.
Чтобы добраться до логова нечисти, следовало хоть как-то спрятать новое «приобретение» младшего Енкарты. Когда тот поставил ее перед фактом, что ему нужно нанести скрывающие печати, Кара была готова лично содрать с себя кожу, лишь бы только лишить некроманта «холста». Но что с ее готовности, когда ни ее воля, ни ее тело больше не принадлежали ей?
Младший Енкарта покрыл печатями ее плечи — едва ли не единственный участок на теле кроме лица и шеи, который не обезображивали шрамы от клыков и когтей. Сначала он попросил, а затем, когда она проигнорировала, — велел расстегнуть мундир и чуть спустить вниз, и при этом не переставал извиняться. Он все повторял: «Прости пожалуйста, но это необходимо, потерпи еще немного», — будто бы резал ее живьем или совершал какое-либо другое преступление. Конечно, нанесение печатей, скрывающих связь призванного и некроманта, не являлось чем-то разрешенным, но в сложившихся обстоятельствах поведение младшего Енкарты можно было назвать уважительным и даже обходительным. Пока он выводил линию за линией, от начала и до конца ее кожи касался только холодный, мокрый от чернил стержень, и не произошло ничего, что хоть как-то можно было отнести к посягательствам на честь и достоинство. Но разве от них еще что-то осталось?
Держать спину прямо, а подбородок высоко поднятым Каре во многом помогало то, что никто в Братстве и за ее пределами не знал, что именно произошло в тот проклятый день в поместье Далоран. Она жила ожиданием того дня, когда в ее руки попадет единственный свидетель и участник тех событий, и ее унижение, ее позор навсегда скроются в земле вместе с кровью вытекшей из горла ублюдка.
Но теперь на одного свидетеля стало больше. Еще один человек, реальный, живой, видел все ее поражения и падения, знал все ее грязные тайны и слабости, видел ее, как есть, внутри и снаружи. При мысли об этом Кару охватывал страх и непреодолимое желание наброситься на него и убить. Он ведь был так близко, протяни руку и схватишь — и в то же время совершенно недосягаемый. Единственное, в чем Кара находила утешение, это в том, что младший Енкарта сполна насладился проведенным в ее шкуре временем и обзавелся новым, ни с чем не сравнимым опытом.
С каждым закатом и рассветом все глубже осознавая ее нынешний статус и впадая во все большее мрачное отчаяние, Кара надеялась, что, возвав к силе исполинов, она вернет себе свободу. Ведь сам факт того, что какой-то мальчишка-некромант смог опорочить освященную душу, перечил всем законам бытия.
Но ее душа оказалась не так свята, как она считала, и опорочена давным давно: что без брони, что с броней, Кара больше не принадлежала себе. И младший Енкарта, наблюдая за ее жалкими потугами вернуть себе независимость, исполнялся воистину невыносимого сострадания. Кара чувствовал, как на ее горле затягиваются все новые и новые путы: не причини вреда Енкартам, не пытайся сбежать, не воплощай броню, не выдай их встречным патрулям. Некромант связывал ее приказами, как ноги норовящей убежать лошади, и все твердил, как ему жаль, и что он просит ее понимания. Как же она хотела, чтобы он прекратил этот фарс! Чтобы начал вести себя так, как полагается некроманту; чтобы перестал давать поводы ненавидеть его меньше, чем следовало.
И зачем только она бросилась на него, вместо того, чтобы попытаться сбежать?!