— Ты слышал? — спросила Марго, глядя в потолок.
Вместе с Джонатаном они сидели в гостиной. Негромко звучало радио. Полуночная аудиодрама, транслируемая из Старого центра, вещала о некоторых подозрительных делах, о таинственных встречах и запутанной интриге, которая привела к тому, что убийца в черном плаще и цилиндре стоял у дома своей будущей жертвы, прятался под карнизом от проливного дождя и выжидал момент.
Джонатан устроился в своем кресле с газетой, смешивая скучные городские новости и зловещие нотки истории, пробивающиеся через шум помех. Марго вязала новую шапку Калебу в школу и всякий раз вздрагивала, стоило кому-то из персонажей радио-спектакля закричать, неожиданно распахнуть дверь или взвести курок. Она не могла понять Джонатана, которого совершенно не пугала вся эта жуть, и, в то время как он «следил лишь за развитием сюжета», она, затаив дыхание, ловила каждый звук, каждый скрип или приглушенный вдох. И когда посреди ночи в двери дома, вокруг которого крутилось действие «Таинственного Убийства», раздался тяжелый стук кулака убийцы, она даже прекратила вязать, замерев и боясь выдохнуть.
Марго уставилась в темнеющие недра медного рога радиофора. «Что же будет дальше? Что же сейчас произойдет?!» Из-за напряжения и тревожного ожидания она вдруг ощутила себя саму нитью, которую кто-то собрался поддеть спицей…
И именно в этот момент, посреди нервно затянутой паузы, наверху что-то стукнуло.
Марго вздрогнула и уставилась в потолок — кажется, звук раздался из комнаты Калеба.
— Ты слышал?
Джонатан отвернул уголок газеты и недоуменно поглядел на нее. Марго уточнила:
— Наверху что-то творится…
Джонатан сделал вид, что прислушался, а Марго вдруг отметила, как похолодела ее спина. В том, что она услышала, не было ничего особо странного или жуткого — ничего из того, что как раз звучало из радиофора, но что-то все же испугало ее. Марго не могла точно объяснить, что именно, не могла подобрать нужные слова.
— Я ничего не слышу. — Джонатан по-своему прочитал страх Марго и попытался успокоить ее: — Не бойся, милая, это всего лишь выдуманная история — это все не по-настоящему.
Посчитав, что потрудился на славу, он вновь уткнулся в свою газету.
Марго снова взялась за спицы, но ее сердце больше не было на месте, а происходящее по радио лишь жутким аккомпанементом подыгрывало и усугубляло ее волнение. Спицы звенели, странички газеты шуршали, а убийца был уже в доме. Он брел по коридору, скрипя половицами, и с каждым шагом все приближался к двери спальни несчастной жертвы… Совсем ничего не было сказано о судьбе несчастного дворецкого, встретившего его у дверей кухни. Действие оборвалось на словах: «Верный слуга увидел, как показавшаяся ему странной тень приобретает форму высокого человека в плаще и цилиндре. Его глаза расширились, а рот раскрылся и…». После чего было уже: «Покинув кухню, убийца двинулся к комнате для слуг, где, как он знал, спала кухарка, жена дворецкого. Он не желал оставлять свидетелей…».
И вот, когда скрипнула вымышленная дверь комнаты вымышленных слуг, а едва слышные шаги и шорох одежд выдали то, что убийца приблизился к кровати, на которой негромко сопела кухарка, шум сверху повторился. Только теперь он стал более назойливым. И среди воплей, профессионально и реалистично записанных актрисой-«жертвой», Марго различила топот по потолку.
Марго Мортон больше не замечала скитаний убийцы по черному дому. Ее интересовало уже совершенно другое, и, судя по всему, хмурилась она так сильно, что Джонатан почувствовал это, поднял от газеты глаза и поглядел на нее с улыбкой.
— Он просто играет. У него сегодня день рождения. Не будь, как…
— Даже не думай договаривать! — прервала его Марго. Было очевидно, что Джонатан собирался сказать: «Не будь, как Джеральдин», — прекрасно зная, как сильно раздражает Марго, когда кто-то сравнивает ее с сестрой.
Джонатан пожал плечами и снова скрылся за газетой.
Марго вернулась к вязанию, но ее движения стали резкими, нервными. Она теперь вслушивалась только в происходящее наверху — и в какой-то момент действительно услышала. В детской захлопнули крышку сундука. А параллельно звучал скрип петель двери несчастной жертвы, когда убийца медленно ее открыл, и все это было так жутко… так жутко, что Марго больше не смогла спокойно сидеть на месте. Она отложила вязание, поднялась с кресла и сказала:
— Он завтра будет как лунатик. Если его не уложить, он может проиграть так до самого утра.
— Как знаешь, — ответил Джонатан и добавил с многозначительной улыбкой: — Но то, что в детстве из обоих своих родителей меньше я любил именно маму, должно тебе о чем-то сказать.
Марго, нахмурившись, двинулась к лестнице. Она не была строгой женщиной — скорее, она была в меру строгой женщиной, а в сравнении с Джеральдин, так и вовсе была очень даже доброй и мягкой. Джеральдин считала, что Марго и Джонатан слишком балуют Калеба, и однажды из него вырастет бродяга или, что хуже, какой-нибудь актер или продавец рыбы (рыбу и все с ней связанное она просто ненавидела). Марго не сильно полагалась на мнение сестры, поскольку Джеральдин была из тех матерей, кто за малейшую провинность сажает детей в чулан, бьет их по пальцам или по спине и использует едва ли не в качестве домашних слуг. И сегодня она уж точно не думала отправлять сына спать, лишив его возможности поиграть со своими новыми игрушками, но что-то внутри ныло и подталкивало ее: «Тебе стоит пойти. Вот прямо сейчас… Иди…».
И вот она поднимается по лестнице, а ощущение тревоги и опасности крепнет в ней с каждой пройденной в сторону комнаты Калеба ступенькой.
— Когда будешь возвращаться, заведи, пожалуйста, варитель, если тебе не сложно! — раздался голос Джонатана. — Что может быть лучше к убийству, чем горячий чай!
Марго не ответила.
На лестнице странные звуки из детской стали слышнее. Как будто там кто-то ходил, мерил комнату тяжелыми шагами. То были отнюдь не шаги Калеба — Марго поняла это сразу же. А еще она услышала голос. Голос, определенно не принадлежавший ее сыну.
— Джонатан! — шепотом позвала Марго, но тот ее не слышал. Радио-спектакль подходил к своей кульминации: вопли, крики, гром, вой ветра и револьверные выстрелы…
Испуганная Марго заглянула в чулан на лестничной площадке и взяла в руки метлу. Поднявшись на второй этаж и подойдя к двери детской, она услышала из-за нее хриплое бормотание и отвечающий ему тоненький писк, имитирующий женский голос, как будто Калеб и в самом деле всего лишь играл со своими игрушками, придумывал им роли, озвучивал их реплики на разный манер, устраивал им те или иные приключения. Из всего невнятного сумбура, что полз из комнаты, она смогла разобрать лишь:
— Как тебе наше представление, мой первый маленький зритель?
Марго испуганно прикусила губу, бросила взгляд в сторону лестницы — подумала позвать Джонатана, но так и не решилась. Вместо этого она крепче сжала метлу, повернула дверную ручку и вошла в комнату.
— Калеб? — негромко позвала Марго. — Что ты делаешь?
Калеб даже не повернул головы, когда она вошла. Никак не отреагировал, словно и вовсе не услышал ее слов. Он сидел на ковре к ней спиной и передвигал туда-сюда перед собой — она пригляделась — вроде бы, игрушечный паровозик. На Калебе была его пижама, но при этом он напялил на голову старую двууголку отца Джонатана, которую Марго давно порывалась выкинуть — ее сильно погрызла моль и от нее пахло гремлинской отравой.
Марго испуганно оглядела комнату. Здесь сейчас тяжело было что-либо различить, и никого, кроме играющего на ковре сына, она не увидела. Тем не менее, чувство тревоги никуда не уходило, и его подкрепила мрачная мысль: «Почему он не оборачивается?».
— Калеб Мортон, — сказала Марго. — Хватит игр на сегодня. Пора спать.
На что мальчик мелко затрясся и едва слышно захихикал.
В комнате стоял такой бардак, словно здесь прогулялась армия мелких длинноносых гремлинов. Игрушки Калеба валялись по всей комнате. Очертания их были и тут, и там — они напоминали кривобокие сорняки на клумбе слепого садовника. Прямо под ее ногами лежал медведь Броуди. На самом деле Броуди было трудно опознать — голова его отсутствовала, а из дырки наружу лез белесый пух. Кто-то жестоко расправился с несчастным Броуди.
Марго подняла взгляд на фигурку в пижаме. Когда-то Калеб обожал Броуди, был с ним неразлучен.
— Говорю тебе, пора прятать игрушки. — Марго добавила в голос немного строгости. — Пора отправляться спать, дружок. И даже не думай со мной спорить. Завтра будет целый день для игр — вряд ли туманный шквал уже закончится. Я позволю тебе немного поиграть даже перед завтраком. Честно. А сейчас снимай эту свою шляпу и отправляйся в кровать.
— Зачем тебе метла, мамочка? — тихо спросил Калеб, не поворачивая головы. — Ты решила поубирать немного?
Этот голос заставил ее оцепенеть. Вкрадчивый, пробирающийся под кожу…
Марго снова оглядела комнату — проверила остывший камин, затянутое шторой окно.
— Мне просто показалось, что ты здесь не один, — сказала она. — Решила, кто-то залез в дом. Я услышала… звуки, шум… Они меня испугали.
— Как будто целый миллион птиц забрался ко мне под кровать и принялся трепетать там своими крыльями? И ты собралась вымести их метлой из-под кровати? Но это же так глупо!
Марго покачала головой и прищурилась — фигура ее сына была едва различима — и это при том, что она стояла от него всего в нескольких шагах.
— Почему ты вообще сидишь в темноте?
Калеб на это едва слышно забубнил себе под нос — быстро-быстро, так, что Марго почти ничего не могла разобрать:
— В темноте? Хм… В темноте! Просто глупая мамочка не понимает, что свет был погашен намеренно — чтобы сменить декорации на сцене. Как во время спектакля в театре! Она не надела свои очки, и не видит, что ее маленький дружок… хм… маленький дружок — не какой-то там бессмысленный ничтожный ребенок, а настоящий кукловод… мастер-кукловод этой жестокой кровавой ми… ми… мистерии…
Из всего невнятного бормотания Марго услышала лишь последнее слово.
— Где ты услышал это слово, Калеб? — недоуменно спросила она.
— Какое такое слово?
— Мистерия.
— Это папочка сказал.
— Ясно…
— А еще папочка говорит много плохих слов, когда ты не слышишь, — принялся ябедничать мальчик. — Мерзавец, падаль, висельник, ублюдок, дурачина…
— Достаточно!
Марго, будто нелепая восковая фигура, застыла не в силах пошевелиться, сжимая метлу и глядя в спину сына. А тот продолжал водить паровозиком по ковру и все бубнил и бубнил:
— Что у нас тут? Поглядим! Странная женщина стоит в дверях. Она вся из себя такая изумленная и пораженная! Глазоокругленная, ротораспахнувшая и дрожащая-предрожащая к тому же. Мне это не нравится! Хватит! С меня хватит! Это меня так раздражает!
Марго молчала — она никак не могла взять в толк, что происходит. Здесь творилось что-то ужасное и неправильное, но… что именно? Ее сердце бешено колотилось.
— Для тебя было бы лучше, мамочка, — мальчик продолжал — теперь он говорил четко и внятно — его голос был злым и колючим, — не переступать без спроса этот порог. — Сказав это, он завизжал и захихикал. — И пусть на мне глупая пижама, это еще не значит, что я какой-то рохля — никто мне не указ! Не нужно мне угрожать, приказывать, заставлять идти в кровать! Было большой ошибкой заявиться сюда, встать там и пытаться прервать мою игру! Не слишком удачный момент, понимаешь ли, для появления родителей, ведь я так близок к моей заслуженной славе великого постановщика грандиозных спектаклей. И прежде, чем заходить в мою комнату, мамочка, тебе стоило бы купить билетик! Ведь это — театр! А в каждый театр вход… — он на секунду замолк, после чего взвизгнул: — Только по билету! Только по билету!
Мальчик рассмеялся и кивнул на кукол, стоящих перед ним на ковре.
— Погляди, мамочка, — прошептал он. — Ты видишь этих куколок? Знаешь, что их ждет? Я принес этим куклам… войну.
Свет плавно зажегся, и Марго поняла, что в руках у Калеба керосиновая лампа. Фитиль загорелся ярче, и она увидела то, что расположилось на полу у окна. Старые добрые и такие знакомые игрушки ее сына были выстроены в боевые порядки. Пушки, крошечные дредноуты, миниатюрные шагающие механизмы. Дирижабль готовился к взлету. Солдатики стояли со вскинутыми саблями, плюшевые медведи все были поставлены под ружье — они словно ожидали приказа.
— Так пусть же деревянные мечи опускаются! — взвизгнул маленький генерал в двууголке и пижаме. — Пусть игрушечные ружья стреляют! И тогда они все встретятся со своей смертью! Один за другим! Падут на поле брани, раненые, со вспоротыми животами и с пронзенными сердцами! И пусть кровавая краска течет и брызжет! Только так можно сделать настоящее шоу! Я натяну нити марионеток, чтобы им стало мучительно больно. Я повешу на этих нитях всех дезертиров! Я желаю видеть страдания, преследования маньяков, горящие письма и предательство, любовь и смерть! Жажду убийств, чудесных избавлений и совсем немного… немного мелодрамы… Ты ведь знаешь, что такое мелодрама, мамочка?!
Марго знала, что такое мелодрама, а еще она знала, что ее сыну просто неоткуда знать этого. Она с ужасом глядела на сидевшую к ней спиной маленькую фигурку, которая игралась с керосиновой лампой — крутила колесико фитиля, то погружая комнату в кромешную темноту, то ярко ее освещая. Марго давно поняла, что это не ее сын, и только сейчас смогла хоть что-то выдавить из себя. Голос ее дрожал, слова застревали где-то на полпути, но она все же проговорила:
— Кто ты такой? Кто ты, маленький монстр?
— Кто я такой? — последовал удивленный ответ. — Ты что ослепла? Это же я! Твой маленький сыночек! Твой малыш, твой дружочек! Кто же здесь еще может быть, в этой милой, прелестной комнатке? С этим лицом?!
Сидящая на ковре тварь вдруг резко дернула головой и повернулась к ней. Марго предстало настолько ужасающее зрелище, что она выронила метлу, непроизвольно вскинув руки ко рту в попытке сдержать крик.
У твари было лицо ее сына! В буквальном смысле! Лицо ее сына было, словно наволочка на подушку, натянуто на чужую, уродливую рожу!
— Что такое, мамочка? Я тебе не нравлюсь? Сегодня я тебе не нравлюсь из-за того, что я себя так плохо вел?
— Т-твое лицо, — произнесла Марго, предчувствуя собственный скорый обморок. — Твое лицо…
— Да, мое новое лицо… — тварь склонила голову, — я немного заболел! На мне просто лица нет! Хотя… — монстр усмехнулся, — ты знаешь, мамочка, на самом деле как раз таки есть.
Края кожи неровно топорщились, с подбородка на воротник пижамной рубашки капала кровь. Там, где было левое ухо, лицо сморщилось жуткими складками, а веки жутко наползали на глаза, отчего тварь, напялившая лицо словно маску, казалось, прищуривается и подглядывает. И в этот миг к горлу Марго подступил ком от посетившего ее осознания. Она поняла, что ее сын, ее маленький Калеб, мертв. Что его больше нет. Ужас заполонил ее мысли. Ее горло перехватило и свело судорогой, ей вдруг почудилось, как из него что-то полезло. Что-то мерзкое, склизкое и зловонное. Ей показалось, что кто-то заставил ее проглотить острый крючок на бечевке, что крючок этот зацепился за что-то внутри, и его потянули наружу. Все ее естество при этом потянулось следом за ним, выворачиваемое наизнанку… Она отказывалась верить. Где-то на дне ее души кто-то крепко сжимал рубильник, пока что не позволяющий затопить ее всю горем, и этот кто-то отчаянно, непримиримо вопил во тьму: «Нет!». Он восставал против мысли, что ее ребенок убит.
— Что не так, мамочка? — прохрипела тем временем тварь, после чего поднялась на ноги и пошагала к Марго неровной, угловатой походкой. — Неужели я не похож на мальчика с фотографии на каминной полке?
И тогда она увидела вылезающие из рукавов пижамы, как пауки из нор, длинные суставчатые пальцы, вырезанные из дерева, увидела деревянные ступни, топающие по ковру. Шарниры скрипели, большая голова на тонкой шее дергалась с каждым шагом.
С ужасом Марго узнала это существо. Это была та самая кукла! Малыш Кобб, которого ее муж принес их сыну в подарок на день рождения. Живая колченогая кукла…
Малыш Кобб подошел к Марго и поглядел на нее снизу вверх выжидающе.
— Как ты можешь не узнавать меня? — Когда он говорил, лицо Калеба дрожало и жутко шевелилось. — Это же я… Я всегда здесь жил. С тех самых пор, как однажды вылез из тебя наружу!
— Нет, — прохрипела она — голос будто украли. — Ты не мой сын.
И тут Марго увидела, что в руке у куклы что-то зажато. С еще большим ужасом она поняла, что это револьвер. Не какая-то глупая игрушка, а самое настоящее оружие. Откуда оно взялось в комнате ее сына?!
— Тебе нужно следить за своими словами, мамочка. — Малыш Кобб принялся откровенно угрожать: — Если ты будешь мешать моим играм, я подниму этот большой блестящий револьвер, направлю его тебе в голову и выстрелю! Один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, двенадцать! Я плохо считаю, но стреляю я намного лучше.
— Я никуда не уйду! — сжав зубы, процедила Марго. — И даже если ты меня застрелишь, выстрелишь мне прямо в голову, в сердце или куда-то еще, я никуда не уйду.
— Упрямая какая! Хочешь собственными глазами увидеть мой спектакль?
И тут Марго вспомнила слова, услышанные ею из-за двери. У нее в голове промелькнула мысль, что «первый маленький зритель» — это и есть ее Калеб, и что он по-прежнему где-то здесь, спрятан в комнате! Ведь если кукла хочет, чтобы он наблюдал за спектаклем, о котором она постоянно талдычит, то он рядом, и он… жив!
Марго прислушалась — не раздастся ли откуда-нибудь приглушенный стон ее ребенка. Она хотела позвать Джонатана, но кричать не осмеливалась — вдруг кукла выстрелит? — а покинуть детскую сейчас она бы ни за что не решилась: кто мог знать, что в таком случае произойдет с Калебом. Если ее сын все еще где-то здесь, она ни за что его больше не оставит наедине с этим маленьким монстром.
— Где он? — спросила Марго.
— Кто «он»? — Существо в двууголке развело руками, наигранно не понимая.
Марго едва сдержала себя, чтобы не наброситься на него.
— Мой сын! Мой маленький мальчик! Где он? Куда ты его дел?
Она снова оглядела всю комнату и предположила, что ее ребенок либо в шкафу, либо под кроватью. Других мест, чтобы спрятать его, здесь просто не было. Окно накрепко закрыто, и вряд ли Калеб или это низкорослое существо, которое им прикидывается, смогли бы дотянуться до защелок.
— Я ведь тебе уже говорил, — со злостью прорычал Малыш Кобб. — Ты что, еще и глухая? Я! Я твой сын! Живой! Настоящий мальчик! Это мое лицо, моя комната, моя жизнь!
Револьвер в его руке задрожал.
— Куда ты его дел? — повторила она свой вопрос, едва не плача.
— Я никого никуда не девал. Я знаю, ты просто на меня злишься, потому что я устроил здесь беспорядок. Да, мамочка?
И тут Марго поняла, что подобным образом не добьется ответа — эта сумасшедшая тварь напрямую ничего ей не скажет. А еще она в любой момент может вскинуть револьвер и выстрелить, после чего выйдет за дверь, спустится вниз и убьет Джонатана, и их смерть точно никак не поможет бедному Калебу… если он все еще жив.
Марго посетила идея: единственный способ все узнать у Малыша Кобба — это прикинуться и подыграть ему. Как бы ей ни было мерзко и отвратительно, она должна сыграть свою роль.
— Д-да, разумеется! — дрожащим голосом сказала Марго. Она насильно заставила себя встать ровно и вскинуть подбородок. Кто бы только знал, чего ей сейчас стоило измениться в лице и отцедить слабую, блеклую, но все же улыбку.
Увидев эту улыбку, Малыш Кобб тут же решил, что победил. А уж когда она подняла метлу и прислонила ее к стене, он и вовсе не смог сдержаться, чтобы не затрусить самодовольно головой.
— Ты очень плохо себя вел, дружок! — сказала Марго, пряча ярость и ненависть за наигранной строгостью. — И ты знаешь правила, юный джентльмен! Ты не должен разбрасывать игрушки по полу!
— Дааа! — Существо склонило голову. — И что ты сделаешь? Ты ведь накажешь меня? Накажешь? Ну же, накажешь меня?
— Да, ты не получишь сладкого!
— И это все? — разочарованно произнесла кукла. — Может быть, еще что-то?
— И еще ты должен будешь прочитать до конца книжку! Ту, большую скучную книжку, которую ты так не хотел читать!
— Книжку? Что за детские забавы! Где настоящие наказания?
— Настоящие? — спросила Марго.
— Да, настоящие! Например, отрезать мне палец! Засунуть мне в рот мышь! Или даже двух — пусть дерутся внутри! Или еще что-нибудь в том же духе.
— Я… я подумаю. — Марго всю передернуло. — А пока что я пришла уложить тебя в постель. Уже слишком поздно!
— Да, слишком поздно! Но я совсем не хочу спать! Я хочу поиграть со своими милыми игрушками!
— Хорошие мальчики так себя не ведут, — сказала Марго.
— Как? Как не ведут? — уточнила кукла.
— Хорошие мальчики ложатся спать вовремя, не разбрасывают и уж тем более не ломают игрушки, а еще…
— Еще? — перебило существо и заговорило едва слышно — задумчиво: — Хозяин учил меня подстраиваться, учил а-дап-ти-ро-вать-ся. Кхм… что бы сказал, что бы сказал, что бы сказал глупый ребенок на моем месте?
Малыш Кобб оглядел комнату, и взгляд его остановился на камине.
— Мне так холодно, мамочка. Может быть, ты разожжешь огонь? Ты сделаешь это для меня? Мне кажется, я… кхе-кхе, — деланно покашлял он, — простудился. Ты же не хочешь, чтобы я болел, мамочка?
— В кровать! Быстрее! — велела она.
Малыш Кобб включился в игру. Ринулся к кровати, вскарабкался на нее и забрался в постель.
Марго подняла с пола лампу и поставила ее на прикроватную тумбочку, после чего заботливо подоткнула кукле одеяло, не отрывая взгляда от револьвера, который та по-прежнему сжимала в руке.
— Камин, — напомнил Малыш Кобб.
Марго кивнула, достала из кармана платья длинный спичечный коробок и склонилась над камином. Отодвинула кованую решетку — та лязгнула на петлях. Крутанула ручку ворота, перемешивая золу, потянула на себя рычаг, и из кирпичной стенки выполз короб, через который в очаг высыпалось несколько горстей свежего угля. Затем Марго достала из спичечного коробка тоненький цилиндр в оберточной бумаге с надписью: «Химрастопка Труффель» — и подожгла его спичкой. Засунув палочку химрастопки под груду угля, она закрыла решетку. Из камина раздалось шипение, он испустил облачко фиолетового дыма, и жарко разгоревшийся за какие-то мгновения огонь жадно облизал приготовленную для него крохкую снедь.
Хлопоча у камина, боковым зрением Марго пыталась разобрать, что же делает сейчас проклятая тварь в постели ее сына. Малыш Кобб не шевелился — просто глядел на нее.
Закончив с огнем, Марго подошла к кровати и села на краешек. Она зашла издалека:
— Долгий-долгий день, да, дружок?
— Да, очень долгий.
— И такой насыщенный… День рождения! Тебе понравились подарки?
— Очень! Просто замечательные! Больше всего мне понравилось их ломать!
Марго на мгновение закрыла глаза и сглотнула. После чего вновь поглядела на тварь, стараясь не коситься на револьвер, который та держала поверх одеяла.
— Ты сегодня ставил спектакль? Расскажи мне…
— Балет! Балет! — воскликнул Малыш Кобб. — Сначала это был балет! Куклы танцевали. Они дергались, крутились-вертелись, спотыкались и падали. Я велел им быть расторопнее. Велел слушать своего хозяина! Я просто хотел увидеть прекрасный балет, понимаешь?! Но они были непослушными, и я отламывал им ручонки — для балета они им без надобности! И тогда они стали танцевать лучше — дергались, как сверчки, проткнутые булавкой. Ох, что это был за балет! Куклы танцевали, да… но это был не просто какой-то там глупый танец! Крутясь и вертясь, они отламывали друг другу руки и ноги, а затем безвольно падали на ковер — уродцы, бьющиеся в конвульсиях, скрипящие, скрежещущие и страдающие. Прямо как тот старикашка, которому я однажды отрезал пальцы и засунул их ему в рот…
Слушая все это, Марго с трудом сдерживала рвотные позывы. Буквально от каждой фразы этого маленького монстра ее едва ли не выворачивало наизнанку.
— Тебе понравилось? — спросила она.
— Да! Лучший балет!
— А… — она замялась, — а твоим зрителям?
— Каким еще зрителям? — с подозрением на нее глянув, спросил Малыш Кобб.
— Твоему маленькому первому зрителю… — едва слышно произнесла Марго.
— Никого здесь не было! — завопила кукла. — Только я! Только я! Ты что, пытаешься жульничать?!
Рука с револьвером уже начала подниматься, но Марго поспешила успокоить Малыша Кобба:
— Вовсе нет! — быстро проговорила она. — Конечно же, здесь никого не было. Только ты.
Когда Малыш Кобб успокоился, Марго вновь заговорила:
— Какой подарок понравился тебе больше всего? Расскажи! Тебе понравился мой дирижаблик?
— Нет, — презрительно бросил Малыш Кобб. — Глупая финтифлюха.
Иного ответа Марго и не ожидала.
— Если мне память не изменяет, — начала она осторожно, — было что-то такое… замечательное, восхитительное… ммм… кажется, его принес Джонатан.
— Джонатан?
— Твой папа.
— А, ну да.
— Он принес его… — для пущей убедительности она даже приставила палец ко лбу, — откуда же? Из какой-то лавки игрушек в переулке Фейр. Как же она называлась?
— «Лавка игрушек мистера Гудвина»! — радостно подсказала кукла. — Это мой… гм… вернее, его, Малыша Кобба, старый дом. Он там жил с Хозяином и другими деревянными уродцами.
— Владелец лавки мистер Гудвин и есть Хозяин Малыша Кобба?
Могла бы кукла морщиться, она бы непременно сделала это прямо сейчас.
— Ты можешь мне рассказать про этого Малыша Кобба? — спросила Марго. — Кто он такой?
— Всего лишь резное полено! Хоть и не обделенное очарованием!
Тут Марго бы поспорила, но она не имела права выходить из роли.
— А как так вышло, что он живой?
— Я не знаю, — сказал Малыш Кобб. — Это все Хозяин. Тьма однажды просто рассеялась, и Малыш Кобб открыл глаза. И ему очень не понравилось то место, где он оказался. Отвратительное, мерзкое место. Малыш Кобб презирает его.
— Это мистер Гудвин дал Малышу Коббу жизнь?
— Думаю, да.
— Как он это сделал? Он какой-то ученый?
— Что значит «ученый»?
— Ну, это очень умный человек, который знает всякие науки.
— Да, Хозяин очень умный! Он умнее всех!
— А почему он продал Малыша Кобба?
— Малыш Кобб ему надоел. Он сказал: «Ты мне надоел, Малыш Кобб! Пусть с тобой возится кто-то другой!».
Марго отвела взгляд и уставилась на бедные покалеченные игрушки, лишенные ручек, ножек, с отломанными головами и вспоротыми животами. Даже паровозик представлял собой нечто ужасное: колесики и трубы были выкорчеваны безжалостными руками. Где-то здесь и Калеб. Сломанный и изувеченный, будто просто еще одна игрушка…
И тут Марго отметила странную деталь. Игрушки действительно были разбросаны повсюду, но где же в таком случае сам сундук, в котором они хранились? Под кроватью, на своем месте? Это странно. Она много раз видела, как Калеб играл — он никогда не затаскивал сундук обратно, пока не наиграется, ведь потом пришлось бы его снова доставать, чтобы сложить игрушки. Быть может, злобная кукла и не собиралась ничего убирать, или же…
Марго прикусила губу и едва слышно застонала. Она поняла…
А еще у нее появилась идея. Очень рискованная идея. Она не была уверена, что сработает, но попытаться стоило.
— Малыш Кобб очень похож на настоящего мальчика, — сказала Марго. — Я это поняла как только его увидела. Но очень похож — это еще не значит, что он и есть настоящий мальчик. Всякие там переодевания ему не помогут. Нужно кое-что другое…
— Что? Что «другое»? — Кукла даже чуть подалась вперед.
— Он должен ходить в школу, как другие дети…
— Это легко! Там много жалких маленьких бестолочей, которых можно бить!
— Еще он должен слушаться маму.
— Это сложнее, но Малыш Кобб умеет слушаться — он долго слушался Хозяина. Хотя ему очень не хотелось! Да, не хотелось!
— И самое сложное… То, чего никогда не сможет сделать никакая кукла…
— Что? Что это?
— То, что умеет делать лишь настоящий мальчик…
— Ну… что же это такое?
— Он должен уметь отправляться спать, когда ему велят. И… — она пресекла его попытку что-то сказать в ответ, — не просто ложиться в кровать и укрываться одеялом, а спать по-настоящему. И здесь нельзя прикидываться!
— Малыш Кобб умеет спать! По-настоящему!
— Нет. Это вряд ли.
— Умеет, говорю тебе!
— Но Малыш Кобб ведь всего лишь кукла.
— Что? Обзываешься?
— Нет-нет, дружок, что ты… Просто не понимаю. Ты можешь мне объяснить?
— Малыш Кобб умеет спать! Как самый-самый настоящий мальчик! Он знает, что такое спать! Это когда все темнеет, и ты видишь сны, а потом просыпаешься, а часы показывают другое время! Малыш Кобб часто спит. Хозяин его усыпляет. Его и прочих деревянных уродцев…
— Нууу… — Она попыталась вложить в это короткое слово все возможное сомнение, на которое только была способна.
— Не веришь?! — Малыш Кобб даже приподнялся в постели от возмущения.
— В это сложно поверить. А ты можешь мне показать?
— Конечно, могу! Нужно только взять и уснуть! Могу хоть прямо сейчас…
Малыш Кобб опустил голову на подушку и прекратил шевелиться, застыл, напрягся как следует… но ничего не происходило.
— Не выходит? — с деланным сочувствием спросила Марго.
— Так просто не получается, — вынужденно признал Малыш Кобб. — Кое-что нужно…
— Что же?!
— Куклу может усыпить только колыбельная.
— В самом деле?
— Ну да! Ты знаешь колыбельную «Уродцы, все спать! Уродцы, в кровать!»?
Марго вздрогнула.
— Нет. К сожалению, я ее не знаю. Но я знаю другую. Хочешь послушать?
— Ты ее пела этому… мне? Ты ее пела мне? Раньше, я имею в виду.
Не в силах сдержать накативший на нее приступ ненависти, Марго просто кивнула.
— Спой! Спой! Спой! — завизжал Малыш Кобб.
— Только ты должен лежать и не шевелиться, — предупредила Марго, — а то нипочем не заснешь.
Он кивнул, потянулся перед сном и замер в ожидании.
Марго показалось, что она вот-вот совершит нечто гадкое, отвратительное, нечто неправильное и извращенное. Все ее существо противилось петь такую дорогую для нее колыбельную этой твари. Баюкать монстра, как родного ребенка, было настолько противоестественно, что она возненавидела саму себя за то, что готовилась сделать. Она будто окунулась в чан, полный соплей, после чего отправилась на чаепитие в зловонную клоаку канализации, прикупив при этом пару фунтов человеческих глаз на сладкое. Как-то так она себя чувствовала, но, тем не менее, слово за словом она начала петь. Срывающимся, робким голосом, пытаясь подавить всхлипы, вытирая слезы рукавом платья.
Тик. Так. Тик. Так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин. Дон. Дин. Дон,
Пусть укутывает сон.
Стоило ей на мгновение замолчать, чтобы перевести дух, как Малыш Кобб приподнял голову с подушки и ткнул ее в руку револьверным дулом.
— Еще! Еще!
Марго кивнула и продолжила:
Пусть приснятся тебе стрелки часов,
Пусть приснятся мягкие лапки котов,
Пусть приснится ползущий дым из трубы,
Пусть приснятся волн крутые горбы!
На кораблик ты сядешь и вдаль поплывешь,
Заведешь своим ключиком правду и ложь,
Оседлаешь на дне рыбу в шляпе и фраке,
И пускай не смутят тебя все эти враки.
На зонте ты взмоешь в пенное небо
И увидишь внизу все места, где ты не был.
По дороге из мха — прям в большие часы,
По мостам, что торчат, как кривые носы,
Вверх по ступенькам из фонарных столбов
Ты отправишься в путь, или дверь — на засов.
Кажется, он засыпал. Малыш Кобб почти прекратил вертеться. Она не верила своим глазам: деревянная кукла действительно засыпала, убаюканная колыбельной! До сего мгновения Марго считала, что Малыш Кобб нагло врет, и ей придется как-то его заговорить, поймать в момент слабости, отвлечь, но он, и правда, уже спал. Кукла принялась храпеть.
Тик. Так. Тик. Так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин. Дон. Дин. Дон,
Пусть укутывает сон.
Марго приподняла руку и осторожно прикоснулась к револьверу, обхватила ствол двумя пальцами и потянула. Но, видимо, она сделала это слишком резко, поскольку Малыш Кобб всхрапнул, заворочался и еще крепче сжал рукоять своими деревянными пальцами. Он так вцепился в оружие, что его ни за что было не вытащить. И тогда она решилась на кое-что более опасное…
Пусть приснится тебе из мышей пирожок,
Пусть из пуговиц дождь тебя омоет, дружок,
Пусть приснится страна велосипедных колес,
Пусть приснятся наперстки, полные слез.
Ты возьмешь их и выпьешь, и вспомнишь тогда,
Что возвел ты на звездах, на луне города.
Заберешься на дерево, взмоют в небо грачи,
Ты с веток сорвешь и съешь все ключи.
И в стране из подушек и сахарной пудры,
По холмам, где растут золотистые кудри,
Из окошка в окошко, дружок, прыг да скок!
В кармашке спит кошка — ты не одинок.
Она песенку напоет тебе тихо свою,
Нашепчет-расскажет, как тебя я люблю.
С содроганием Марго прикоснулась к подбородку спящей куклы. Или, вернее, к подбородку собственного сына. Под ее пальцами была тонкая, нежная и влажная от крови кожа, и ее едва не стошнило. Она почти перестала дышать. Потянула… медленно-медленно… И лицо поползло, словно простая тряпочка.
Тик. Так. Тик. Так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин. Дон. Дин. Дон,
Пусть укутывает сон.
Дюйм за дюймом… она все тянула лицо с проклятой куклы, и под ним все сильнее обнажалось лакированное окровавленное дерево.
В какой-то момент кукла пошевелилась, и Марго показалось, что она проснулась.
Марго сжалась, ожидая, что Малыш Кобб вот-вот вскинет револьвер и выстрелит, но тот спал — храпел, как и раньше. Он не заметил ни того, как она стащила с него лицо, а затем с отчаянием и приступом тошноты положила его на прикроватную тумбочку, ни того, как она потянулась к нему самому.
Одним движением Марго схватила куклу за ворот пижамной рубашки, вырвала из-под одеяла и зашвырнула в камин.
Тварь мгновенно проснулась. Тварь была в ярости. Она выронила револьвер, и он исчез в углях, но даже если бы она нажала на спусковой крючок и выстрелила, Марго все равно не выпустила бы ее наружу.
Она попыталась закрыть решетку, но Малыш Кобб принялся отбиваться, безумно орать, вырываться. И тогда ей пришлось придавить решетку всем своим телом. Ее платье начало дымиться и тлеть, руки покрылись ожогами, когда она схватилась за раскаленный металл.
Марго закричала:
— Джонатан! Джонатан!
Малыш Кобб горел. Он был в ярости, визжал и ревел, как дикий зверь. Судя по этим крикам, ему было невероятно больно, и все же огонь не торопился охватывать его целиком. Он жегся, причинял кукле мучения, но он всего лишь едва облизывал ее так, словно ему был неприятен сам ее вкус.
Малыш Кобб пинал решетку, бился о нее всем телом, и с каждым ударом та дрожала и отпрыгивала. Марго держала ее крепко.
И тут раздались выстрелы. Бам! Бам! Бам!
Женщина решила, что кукла все-таки нашарила в углях револьвер, и уже простилась с жизнью. Она скрючилась за решеткой, но по-прежнему ни на миг не отпускала ее.
Бам! Бам! Бам! Пуля прошла через прорезь меж прутьями и обожгла ей руку.
Марго закричала и повернула голову — сама кукла выглядела перепуганной и ничего не понимала. А револьвер по-прежнему лежал среди углей, искореженный и почерневший. Судя по всему, патроны в барабане нагрелись и взорвались из-за каминного жара.
Взгляд Марго упал на керосиновую лампу, с которой кукла совсем недавно играла. Она потянулась и схватила ее с прикроватной тумбочки, открыла решетку и зашвырнула лампу в камин. Керосин попал на Малыша Кобба, на его волосы, на пижаму, и он загорелся, как фитиль. Он заорал и завизжал еще сильнее, принялся вырываться, но, несмотря на жар решетки, на огонь, на весь этот визг, Марго крепко держала — она решила умереть, но не выпускать тварь из камина.
— Джонатаааан!
В какой-то момент удары прекратились, крики смолкли.
Марго в недоумении повернула голову и увидела, что в огне больше никого нет. Она принялась искать среди углей, надеясь увидеть там уродливую рожу или скрюченные конечности проклятой куклы, но ничего подобного не обнаружила. Она подняла взгляд и увидела кукольную ногу, торчащую из дымохода. Тварь пыталась сбежать через трубу!
Марго вскочила на ноги и распахнула решетку. Схватив кочергу, ее крюком она подцепила куклу за лодыжку… Огонь больно жег, дышать было практически нечем, а ближайшие несколько футов вокруг камина тонули в туче золы, и все же Марго что было сил рванула кочергу и сдернула куклу вниз.
Когда пламя объяло Малыша Кобба, он заорал, завизжал пуще прежнего.
Марго придавила его ко дну камина, прямо к раскаленным углям. Пижама давно сгорела, как и волосы. Кукла, напоминающая маленького черного ребенка, заполнила криком всю комнату — казалось, ее визги вырываются из дымохода и разлетаются по всему Тремпл-Толл не хуже штормовой тревоги. Охваченная огнем, тварь трепыхалась и изворачивалась, хватала руками кочергу. Деревянные конечности уже почти рассыпались, голова была обожжена до неузнаваемости, а Марго все держала кочергу, не замечая, что и сама кричит. Безумно кричит на весь дом. Глаза ее жгло от сажи, она готова была рухнуть в обморок от дыма и нестерпимого жара, но она насильно держала себя в сознании, не позволяла себе ослабить хватку.
— Марго! — до нее донесся крик Джонатана. — Марго! Что здесь творится?! Марго!
Он был в комнате. Она не заметила, когда он появился — судя по всему, только что.
— Помоги! Джонатан, помоги! Эта тварь… она пытается…
Джонатан схватил кочергу, оттолкнул жену в сторону и сам придавил изуродованную обугленную куклу ко дну камина. Кукла пыталась брыкаться, из последних сил кричала: «Хозяин! Хозяин! Помоги мне!», — но никто не ответил на ее мольбы и призывы. В какой-то момент маленький деревянный человечек прекратил дергаться и замолк. Огонь укутал его, будто мягкое одеяло.
Малыш Кобб был мертв.
Марго, вся в саже и ожогах, растрепанная, с тлеющим платьем, едва стояла на ногах. Ее мутило, комната перед глазами кружилась и кувыркалась. Но она и не думала тратить время на то, чтобы пытаться прийти в себя. Она ринулась к кровати, откинула край одеяла в сторону и, застонав от натуги, за ручку вытащила сундук, в котором Калеб держал свои игрушки.
Она откинула крышку…
То, что она увидела, ужасало. Внутри лежал голый, свернутый калачиком, ее сын, и на месте его лица была кровавая маска.
Мелко труся головой от невероятной боли, он поглядел на нее. Его глаза, лишенные век и кожи, встретились с глазами Марго… Губы шевельнулись:
— Ма… ма…