Агнесса и дети добрались до Парижа только двадцатого сентября. К тому времени миссис Норбери и брат ее Фрэнсис уже отправились в Италию, по крайней мере, недели за три до открытия новой гостиницы.
Виновником поспешного и преждевременного отъезда был сэр Фрэнсис.
Как и младший брат его, сэр Фрэнсис увеличивал свои капиталы за счет предприимчивости и деловой хватки, с той разницей, что его спекуляции относились к сфере искусства. Первые крупные деньги мистер Вествик заработал сотрудничеством в ежедневной газете и вложил их в один из лондонских театров. Дело было поставлено прекрасно, спектакли театра пользовались огромным успехом, но предприятие это требовало непрерывного поиска новых форм, чтобы удовлетворять запросы пресыщенной публики. Мистер Фрэнсис готовил к зимнему сезону сюрприз для завсегдатаев театра. Он решил объединить балет с драмой и теперь разыскивал балерину на первые роли, обладающую необходимыми качествами.
Заграничные партнеры снабдили мистера Вествика информацией о триумфальном восхождении двух звезд танца на театральных небосклонах Флоренции и Милана. Он сам решил судить о достоинствах балерин и двинулся в путь. Его вдовствующая сестра, имея во Флоренции друзей, решилась сопровождать брата.
Супруги Монтберри остались в Париже, где их и застал Генри Вествик, направляясь из Лондона в Венецию.
Не внимая советам леди Монтберри, молодой человек принялся ухаживать за Агнессой, для чего едва ли бы мог найти более неблагоприятное время. Агнессу удручал Париж. Веселые вольные нравы парижан, легкомысленный образ жизни претили спокойной вдумчивой натуре англичанки. Она, будучи от природы наделена добрым здоровьем и не имея возможности сослаться на болезнь, была вынуждена принимать участие в увеселениях, каскады которых предлагались иностранцам самым остроумным и живым народом мира, но ничто не привлекало девушку, все казалось ей утомительным и скучным.
В таком душевном состоянии Агнесса не могла относиться к Генри даже с вежливым терпением и положительно отказывалась его слушать.
— Зачем вы ходите за мной? — спрашивала она запальчиво. — Зачем ворошите прошлое? Разве вы не понимаете, что раны его будут вечно кровоточить в моей душе?
— Я полагал, что разбираюсь в женщинах, — жаловался Генри леди Монтберри, — но Агнесса ставит меня в тупик. Прошел год после смерти брата, а она остается верна его памяти, как будто тот умер, сохраняя ей верность. Она переживает потерю, как никто из нас.
— Агнесса — самая честная женщина на свете, — отвечала леди, — помните об этом, и все вам станет ясно. Может ли она дарить свою любовь и отбирать ее, смотря по обстоятельствам? Пусть избранник оказался недостоин ее, разве не сама она сделала выбор? Будучи истинным ему другом при жизни, Агнесса, естественно, остается истинным другом памяти его. Если вы действительно любите Агнессу, Генри, мой вам совет — ждите. Положитесь на двух помощников — время и меня. Поезжайте в Венецию и, прощаясь, говорите с мисс Локвуд так дружелюбно, как будто ничего не случилось.
Генри последовал совету мудрой женщины. В свою очередь Агнесса, понимая состояние молодого человека, рассталась с ним тепло и приязненно. И все же, когда он бросил на нее прощальный взгляд, выходя, девушка отвела глаза. Было ли это добрым знаком?
— Безусловно, мой милый! — воскликнула леди Монтберри, провожая его по лестнице. — Напишите нам, когда доберетесь до Венеции. Мы будем ждать.
Прошла неделя, но письма от Генри все не было. Еще через несколько дней семейство Монтберри получило телеграмму, которая, к удивлению всех, была отправлена не из Венеции, а из Милана, и содержала странное известие:
«Я оставил Венецианский дворец. Вернусь по приезде Артура с женой. Пишите по адресу: «Королевский отель», Милан».
Генри предпочитал Венецию всем европейским городам и собирался там жить до семейного сбора.
Какая неожиданность вмешалась в его планы? Почему в телеграмме не дано никаких объяснений?
Последуем за молодым человеком в город тысячи каналов и, возможно, сумеем там найти ответы на эти вопросы.
Дворцовая гостиница, рассчитанная в основном на обслуживание английских и американских туристов, отмечала день своего открытия большим банкетом со множеством гостей и речей.
Задержавшийся в дороге, Генри прибыл на торжество, когда гости уже сидели за кофе и сигарами.
Оценив великолепие приемных, обратив особое внимание на искусную смесь удобства и роскоши в спальнях, Генри стал разделять надежды няни и всерьез рассчитывать на получение десятипроцентного дивиденда. Во всяком случае, начало было неплохое. Реклама в Италии и за границей сделала свое дело — в день открытия все комнаты гостиницы были заняты путешественниками разных наций.
Молодому человеку посчастливилось получить небольшую комнатку на верхнем этаже, которая была зарезервирована уже, но клиент по каким-то причинам не явился. Генри остался вполне ею доволен и, после чашечки крепкого кофе и сигары, собрался было на боковую, как его величество случай вмешался в ход событий и переселил молодого человека в другой, лучший, номер.
Когда юноша поднимался к себе, его внимание было привлечено шумом скандала. Громкий сердитый голос на первом этаже дворца выговаривал с сильным новоанглийским акцентом администратору неудовольствие тем, что его апартаменты лишены удобства, без которого гражданин Соединенных Штатов не может спокойно уснуть, а именно — в спальне господина нет газового рожка.
Американцы не только самый гостеприимный народ планеты, они также (в определенных обстоятельствах) самые покладистые и терпеливые люди. Но даже терпению американца наступает иногда конец, и существуют вещи, совершенно выводящие его из себя.
Тщетно управляющий, указывая на прекрасные старинные украшения стен, на изящную резьбу по дереву, покрывающую балки потолка, объяснял, что вредные испарения от горящего газа непоправимо испортят уникальные детали интерьера. Американец отвечал, что в деталях интерьера он ничего не смыслит, но спать привык при свете газового ночника и требует немедля переселить его.
Завидев Генри, поднимающегося к себе, администратор бросился к нему, умоляя войти в положение и уступить сердитому господину свою комнату, освещенную газовым рожком, в обмен на роскошные апартаменты. Генри, найдя сделку выгодной, согласился. Обрадованный американец пожал ему руку.
— Видно по всему — вы образованный человек, мистер, — сказал он. — Вы, без сомнения, оцените детали интерьера.
Открывая дверь в новое жилище, Генри взглянул на номер. Четырнадцать.
Уставший с дороги, полусонный после неплохого обеда, молодой человек предвкушал добрый отдых в объятиях Морфея. Нервы его находились в полном порядке, и он спал в казенных постелях так же крепко, как в своей.
Однако ожидания Генри не оправдались. Роскошное ложе, хорошо проветренная спальня, восхитительная тишина венецианской ночи — все располагало к отдохновению. Но сон не шел. Непонятное уныние, тоска, смутное беспокойство охватили юношу, и он всю ночь проворочался с боку на бок, так и не сомкнув глаз.
Как только прислуга зашевелилась, Генри спустился в кафе и велел подавать завтрак. Но — странная вещь! — у него совершенно пропал аппетит. Великолепная яичница, прекрасно поджаренные котлеты были отосланы на кухню нетронутыми.
День стоял ясный, безветренный. Юноша нанял гондолу и велел отвезти себя в Лидо. В лодке он словно переродился и через десяток минут спал крепким сном.
В Лидо молодой человек с наслаждением выкупался, прогулялся по окрестностям и в местной неказистой ресторации поразил персонал неимоверным количеством поглощенных блюд, качество которых сильно проигрывало в сравнении с отвергнутым завтраком. С аппетитом прихлебывая простую луковую похлебку, Генри удивленно вспоминал о своем утреннем состоянии.
Вернувшись в Венецию, молодой человек посвятил остаток дня посещению картинных галерей и церквей и вновь нагулял неплохой аппетит. Гондола к шести часам доставила его во дворец, где, как было условлено с вечера, Генри собирался отобедать со знакомыми путешественниками.
Приготовленный обед заслуживал самых высоких похвал даже истинных ценителей кулинарного искусства. Но, оказавшись в стенах гостиницы, молодой человек с изумлением заметил, что чувство голода, приятно щекотавшее его желудок еще полчаса назад, бесследно исчезло. Кусок не шел ему в горло, и все, что смог поделать Генри в этой ситуации, — это выпить полстакана вина.
— Что с вами? — участливо спросил сосед.
— Сам ничего не могу понять! — честно сознался Генри.
С наступлением ночи молодой человек попробовал уснуть в такой уютной на вид и удобной спальне. Безрезультатно. Опять до утра юноша маялся в смутной тревоге, а утром не смог съесть ни крошки, спустившись в кафе.
Состояние, в котором пребывал Генри, было столь для него необычным, что он решился рассказать о нем нескольким друзьям и управляющему.
Честь управляющего, ревностно опекающего гостиницу, была задета, и он пригласил господ самих рассудить, повинна ли спальня мистера Вествика в его бессонных ночах. Главным судьей спора был избран седовласый господин, сосед Генри по столу.
— Прекрасно, — заметил управляющий. — Доктор Бруно является одним из первых медиков Венеции и, несомненно, сумеет определить, находится ли в апартаментах мистера Вествика что-либо угрожающее его здоровью.
Войдя в четырнадцатый номер, доктор Бруно огляделся вокруг с особенным любопытством, которое было отмечено всеми присутствующими.
— Мне доводилось бывать в этой комнате, — пояснил доктор Бруно, — по весьма печальной причине. Еще до того, как дворец превратился в гостиницу, я лечил здесь одного английского вельможу. К сожалению, он умер.
Кто-то из присутствующих попросил назвать имя знатного пациента. Доктор Бруно ответил, не подозревая, что рядом находится брат покойного:
— Лорд Монтберри.
Не сказав никому ни слова, Генри неслышно вышел из комнаты.
Он вовсе не был суеверен. Просто почувствовал непреодолимее отвращение к происходящему и решился уехать из города. Ибо просить другую комнату во дворце — значило нанести смертельное оскорбление управляющему, который приходился Генри добрым знакомым. Переехать в другую гостиницу — значило подорвать репутацию учреждения, в финансовом успехе которого он был заинтересован лично.
Оставив записку Артуру Барвиллю, что поехал осмотреть итальянские озера, и приложив свой миланский адрес Генри убыл вечерним поездом в Падую, где поужинал с присущим ему аппетитом и спал, как всегда, безмятежно и крепко.
На следующий день после его отъезда номер четырнадцатый Дворцовой гостиницы заняла супружеская чета, возвращавшаяся через Венецию в Англию из заграничной поездки.
Памятуя о дурной славе, которой стал пользоваться номер после отъезда Генри, управляющий справился у клиентов, как им понравилась комната.
— Впервые за время путешествия по Италии мы были устроены с таким комфортом, — ответили англичане, — мы даже задержимся у вас на денек-другой, чтобы пожить в роскоши, и непременно рекомендуем ваш отель друзьям и знакомым.
Когда оклеветанный незаслуженно номер опустел, его пожелала занять пожилая одинокая англичанка, путешествующая с горничной.
Это была уже знакомая нам миссис Норбери. Она оставила Фрэнсиса Вествика в Милане вести переговоры с балериной из театра Ла Скала, а сама двинулась дальше, полагая, что Артур Барвилль с молодой женой уже прибыли в Венецию. Ее больше интересовал семейный праздник, чем закулисные интриги, в которые был погружен ее брат, и она вызвалась извиниться перед собравшимися, если дела не отпустят Фрэнсиса в Венецию к назначенному сроку.
Миссис Норбери пришлось пережить в злосчастном номере нечто отличное от того, что пережил Генри.
Заснула она скоро, как обычно, но видела целый ряд страшных снов, главное место в которых занимал ее умерший брат — первый лорд Монтберри. Она видела его то погибающим с голоду в отвратительной темнице, то преследуемым убийцами, всаживавшими ему в спину разбойничьи кинжалы. Она видела его утопающего в мрачных пучинах неведомых вод, она видела его на огненном ложе, охваченного пламенем. Она видела его распростертым и униженным, и какое-то туманное существо заставляло его пить поднесенную жидкость, и брат ее умирал, отравленный этим напитком. Ужасные видения чередовались до тех пор, пока женщина не пробудилась с первыми лучами солнца. Встав с постели, она не смела больше прилечь, и дожидалась прислуги, сидя в просторном кресле.
Леди Норбери в прежние времена одна из всего семейства находилась в добрых отношениях с лордом. Вторая сестра и братья с ним постоянно ссорились. Даже мать призналась как-то, что меньше всех любит старшего сына.
Миссис Норбери по натуре была храброй и решительной женщиной, но кошмары этой ночи заставили ее дрожать от страха.
Горничная заметила ее болезненное состояние, но миссис Норбери без колебаний сослалась на какое-то вздорное обстоятельство, сказав, что кровать пришлась ей не совсем по вкусу, ибо слишком для нее велика. Служанка женщины была суеверна, и правду ей говорить решительно не стоило.
Управляющий, узнав о неудобствах, которые претерпела его постоялица, предложил ей другую комнату за номером тридцать восьмым, находившуюся как раз над пресловутой спальней, так что следующую ночь миссис Норбери должна была провести в помещении, которое прежде занимал барон Ривер.
Опять женщина заснула по-обыкновению скоро. И вновь кошмары первой ночи навалились на нее, следуя один за другим в строгом порядке. Нервы миссис Норбери не вынесли напряжения, и она, накинув сорочку, кинулась прочь из комнаты, содрогаясь от ужаса.
Швейцар, разбуженный стуком двери, перехватил ее на лестнице и, удивленный столь странным проявлением английской эксцентричности, отвел наверх в комнатку горничной. Служанка не спала, даже не раздевалась. Она без удивления встретила свою госпожу.
Миссис Норбери пришлось теперь без утайки посвятить прислугу в странное свое состояние и рассказать ей, в чем дело. Женщина спокойно отвечала:
— Я навела справки об этой гостинице у слуг. Камердинер одного из господ слышал, что покойный лорд Монтберри проживал здесь и умер в той комнате, в которой вы спали вчера. И ваша сегодняшняя спальня расположена как раз над нею. Я ничего не сказала вам, боясь напугать, но сама не тушила свечи и всю ночь читала Библию. Думаю, ни один член вашей фамилии не может быть счастлив или спокоен в этом доме.
— Что вы имеете в виду?
— Позвольте объяснить, сударыня. Мистер Генри Вествик (это я узнала также от камердинера) недавно был здесь и занимал именно ту комнату, в которой умер его брат, ничего не подозревая об этом. Две ночи он не мог сомкнуть глаз. Слуга слышал разговор в кофейной. Две ночи мистер Генри испытывал смутную тревогу и томление. Мистер Генри куска не мог проглотить в этом доме и вынужден был покинуть его. Можете смеяться надо мной, сударыня, но и глупая служанка подчас имеет свои соображения и делает выводы. Я делаю вывод, что с милордом случилось что-то, о чем мы не знаем, когда он умирал здесь, покинутый родными и близкими. Его призрак находится здесь, он мучается, он должен рассказать о злодеянии! Родственники чувствуют его присутствие и, возможно, сумеют увидеть его со временем, но что принесет эта встреча?! Пожалуйста, госпожа, не оставайтесь дольше в этом ужасном месте! Я не смогу быть тут теперь ни за какие деньги!..
Миссис Норбери поспешила успокоить служанку.
— Я, конечно, милая, не могу разделить с вами ваши предположения, — произнесла она раздумчиво, — но все-таки мне необходимо посоветоваться с братом. Едем в Милан!
Однако в ожидании миланского поезда женщинам пришлось провести во дворце еще несколько часов. За это время служанка миссис Норбери успела сообщить знакомому камердинеру по секрету о разговоре с барыней. Камердинер, в свою очередь, поделился новостью с некоторыми товарищами из персонала. Слух пошел гулять по гостинице и, наконец, достиг ушей управляющего.
Управляющий сразу понял, что репутация гостиницы в опасности. Если не развеется дурная слава четырнадцатого номера, делам Венецианского Акционерного Общества грозят крупные неприятности.
Туристы-англичане, хорошо знакомые с родословными знатных людей своей родины, сообщили администратору, что Генри Вествик и миссис Норбери — не единственные члены фамилии Монтберри и любопытство может привести в стены дворца остальных родственников.
Находчивый управляющий придумал способ сбить их с толку. Номера комнат были выполнены голубой эмалью на белых фарфоровых табличках, прикрепляющихся к дверям. Администратор велел заготовить новую табличку с номером 13-А и, когда она была готова, приказал повесить ее на дверь злополучного помещения. Номер четырнадцатый управляющий самолично приколотил к дверям собственной комнаты на втором этаже, которая внаем не сдавалась и потому не была пронумерована прежде. Таким образом, дурное число навсегда исчезло со страниц реестра комнат гостиницы.
Запретив, под угрозой увольнения, слугам сообщать туристам и проезжающим о произведенной замене, управляющий успокоился, полагая, что честно исполнил свой долг по отношению к хозяевам.
«Теперь, — думал он с извинительным в данной ситуации чувством самодовольства, — пусть приезжают хоть всем семейством. Дворец к встрече готов».
Не прошло и недели с момента замены номеров, как «семейство» дало знать о себе управляющему гостиницей. Телеграмма из Милана извещала о скором приезде мистера Фрэнсиса Вествика, который хотел бы зарезервировать для себя на первом этаже именно четырнадцатый номер.
Управляющий крепко задумался, прежде чем отдать необходимые распоряжения.
Комнату с подмененным номером сейчас занимал какой-то француз. Он будет жить в ней и завтра, в день приезда мистера Вествика, и освободит номер лишь на следующий день.
Предложить этот номер члену семьи Монтберри?
И когда он, ни о чем не подозревая, сладко выспится, утром спросить его при свидетелях, как ему понравилось помещение?
Дурная слава номера может быть развеяна в один миг.
Управляющий потер виски и решился на опыт.
Тринадцатый-A был оставлен для мистера Фрэнсиса Вествика, который не преминул явиться собственной персоной на следующее утро, находясь в прекрасном расположении духа.
Он подписал выгодный театру контракт с популярнейшей балериной Италии, сдал миссис Норбери с рук на руки младшему брату, который съехался с ним в Милане, и теперь намерен был развлечься.
Мистер Фрэнсис лично хотел убедиться в наличии странных ощущении, вызванных у его родственников флюидами гостиницы. Выслушав рассказы брата и сестры, он тотчас заявил, что мчится в Венецию, руководствуясь интересами театра. Услышанное таило в себе великолепный сюжет для драмы с мистическим уклоном. В поезде мистер Вествик придумал ей название: «Привидения в гостинице».
Увидев развешанные по всему Лондону огромные — красным по черному — афиши, публика ринется в театр.
Управляющий принял мистера Фрэнсиса с вежливым вниманием.
— Здесь какая-то ошибка, сэр. В первом этаже нет комнаты под номером четырнадцать. Комната с таким номером находится на втором этаже и занята мною. Я в ней живу со дня открытия гостиницы. Может быть, вам придется по нраву номер тринадцать-А? Он освободится наутро. Прекрасная комната. А пока мы вас устроим как можно лучше.
Преуспевающий содержатель театра, вероятно, менее всех цивилизованных членов общества способен иметь благоприятное мнение о своих ближних. Фрэнсис принял предложение, назвав про себя управляющего жуликом, а историю с привидениями — лживыми россказнями.
В день приезда мистер Вествик отправился обедать нарочно раньше назначенного для всех часа, чтобы порасспросить прислугу, не привлекая излишнего внимания, об интересующем его предмете. Собранные сведения позволили ему заключить, что комната под номером 13-А и есть то помещение, которое брат его и сестра имели в виду.
Фрэнсис спросил список жителей и обнаружил, что француз, занимающий искомое помещение, ему хорошо знаком, потому что также занимается театральным бизнесом и сам содержит неплохую труппу.
Дома ли этот господин?
Он вышел, но непременно вернется к общему столу.
К финалу обеда Фрэнсис заглянул в ресторацию и был принят своим парижским приятелем буквально с распростертыми объятиями.
— Пойдем ко мне, выкурим по сигаре! — восклицал темпераментный француз. — Признавайтесь мне честно — вы ангажировали миланскую красавицу? Или все это досужие сплетни?
Мистеру Вествику представлялась прекрасная возможность ознакомиться с внутренним убранством интересующей его комнаты и сравнить с имеющимся описанием, составленным со слов брата и сестры.
Дойдя до дверей номера, француз всплеснул руками.
— Чуть не забыл! Меня сопровождает мой декоратор! Я хочу вас познакомить. Он сейчас в городе, но я предупрежу швейцара, чтобы немедленно направил его к нам!
Француз вручил Фрэнсису ключ.
— Входите и располагайтесь. Через минуту я вернусь.
Фрэнсис с любопытством оглядел комнату. Богатые лепные украшения, тонкая резьба по дереву — все совпадало с услышанным в Милане. Однако в тот же момент его отвлекло от осмотра незначительное, но крайне неприятное обстоятельство. В комнате возник какой-то странный запах, дотоле неизвестный мистеру Вествику. Запах, казалось, состоял из двух переплетающихся дурных ароматов. Первый — слабый и тошнотворно-душистый — накладывался на сильный, тяжелый, душный и до того отвратительный, что Фрэнсису пришлось распахнуть окно и высунуться на свежий воздух.
Француз вошел в комнату, держа в руке уже раскуренную сигару. Он вздрогнул и отступил в испуге, обнаружив в комнате одинаково страшную для каждого из его соотечественников картину — открытое настежь окно.
— Вы, англичане, помешаны на свежем воздухе! — вскричал он обиженно. — Мы наживем себе смертельную простуду!
Фрэнсис обернулся, глядя с удивлением на хозяина номера.
— Неужели вы не чувствуете никакого запаха? — спросил он.
— Запаха? — изумился коллега. — Я чую только запах моей прекрасной сигары. Закуривайте и вы. И, ради Бога, закройте окно.
Фрэнсис знаком отказался от сигары.
— Простите меня, — с трудом произнес он. — Закройте окно сами. Мне дурно.
Мистер Вествик приложил к губам носовой платок и, пошатываясь, побрел к двери. Француз следил за его движениями с таким недоумением, что позабыл, казалось, о коварном сквозняке.
— Неужели запах столь гадок? — спросил он, вытаращив глаза от изумления.
— Ужасен! — пробормотал Фрэнсис. — В жизни не встречал ничего подобного.
В дверь постучали. Явился декоратор. Хозяин тут же спросил улыбающегося молодого человека, не ощущает ли он постороннего аромата?
— Как же! Аромат великолепного табака! Прелесть что такое! Дайте мне поскорее огня!
— Подождите, кроме запаха сигары, не чувствуете ли вы еще какого-нибудь другого запаха, сильного, отвратительного, гадкого, какого никогда прежде не доводилось встречать?
Декоратор подивился про себя экспрессии, с которой были произнесены эти слова.
— В комнате самый свежий и приятный воздух! — пожав плечами, отвечал он.
Говоря так, он с недоумением оглянулся на мистера Вествика, который уже стоял в коридоре и глядел на двери номера 13-А с выражением явного отвращения.
Парижанин подошел к своему лондонскому коллеге и, тревожно и серьезно заглянув в его глаза, мягко сказал:
— Друг мой, нас тут двое с таким же хорошим обонянием, как и у вас, мы ничего не чувствуем. Если вам нужны еще доказательства, давайте спросим еще у кого-нибудь.
Он указал на двух девочек, игравших в коридоре неподалеку от распахнутой двери.
— Душечки, — обратился к ним француз. — Не чувствуете ли вы здесь какого-либо гадкого запаха, а?
— Нет! — громко выкрикнули девочки и захохотали.
— Так что, мой добрый мистер Вествик, — продолжал француз, — вывод напрашивается сам собой. С вашим собственным носом творится что-то очень и очень неладное. Я вам советую обратиться к хорошему врачу!
Подав такой замечательный и полезный совет, парижанин направился к себе, где с громким вздохом облегчения захлопнул окно, избавившись наконец от потока этого ужасного свежего воздуха.
Фрэнсис вышел из гостиницы в переулок, который вел к площади Святого Марка. Ночной ветерок вскоре оживил его. Он мог теперь закурить сигару и спокойно обдумать случившееся.
Избегая толпы под колоннадой, Фрэнсис в одиночестве прогуливался взад-вперед по площади, залитой лунным светом. Сам того отчетливо не сознавая, мистер Вествик по духу был вполне сложившимся материалистом. Странная история, приключившаяся с его обонянием в подозрительном номере, не произвела особого впечатления на его умную голову.
«Возможно, — размышлял Фрэнсис, — я одарен более пылким воображением, чем полагаю, и моя собственная фантазия сыграла со мной такую шутку? Или, может быть, парижанин прав, и в организме моем не все ладно? Правда, я нисколько не ощущаю себя больным, впрочем, на это полагаться нельзя. Ну, да сегодня мне не ночевать в этой комнате, следовательно, до завтра есть время, чтобы решить — обращаться ли к доктору. Пока же, думается, таинственная гостиница не доставит мне сюжета для пьесы. Конечно, смердящее привидение — идея совершенно новая, но воплощать ее придется перед пустым залом…»
Дойдя до такого забавного заключения, Фрэнсис невольно улыбнулся и, вскинув голову, огляделся. Он заметил, что за ним внимательно наблюдает какая-то незнакомка, одетая в черное.
— Я не ошибаюсь? Вы действительно Фрэнсис Вествик? — спросила дама, поймав его взгляд.
— Да, сударыня, это мое имя, — ответил, поклонившись, Фрэнсис. — С кем я имею честь говорить?
— Мы виделись с вами однажды, когда ваш покойный брат представлял меня членам вашего семейства. Возможно, вы не забыли, как я выгляжу?
С этими словами дама откинула вуаль и повернула лицо к луне.
Фрэнсис с первого взгляда узнал женщину, которую искренне ненавидел пуще всех остальных представительниц прекрасного пола. Перед ним стояла вдова покойного лорда Монтберри.
Мистер Вествик нахмурился. Опыт, приобретенный им в закулисной театральной жизни беспрерывные сношения с актрисами, бестолковость которых на репетициях выводила его из себя, приучили его грубо разговаривать с неприятными женщинами.
— Ба! — воскликнул Фрэнсис. — Я считал — вы в Америке!
Дама не обратила внимания на нелюбезный тон мужчины и, когда он, приподняв шляпу, повернулся, чтобы уйти, задержала его.
— Позвольте мне погулять с вами несколько минут, — спокойно произнесла она. — Мне надобно вам кое-что сказать.
Фрэнсис указал на сигару.
— Я курю, — промолвил он.
— Это ничего не значит для меня.
После таких слов ничего не оставалось, как уступить, и мистер Вествик крайне неприязненно проделал это.
— Ну-с? — буркнул он. — Что же вам угодно?
— Сейчас вы все поймете. Позвольте прежде объяснить вам мое положение. Я осталась совершенно одна. К смерти мужа добавилась вторая смерть: я потеряла в Америке своего брата — барона Ривера.
Репутация барона, сплетни о его отношениях с графиней были известны Фрэнсису.
— Его застрелили в игорном доме? — грубо спросил он.
— Вопрос для вас совершенно естественен, — произнесла дама невозмутимо-ироническим тоном. — Как уроженец Англии, вы принадлежите к нации игроков. Нет, мистер Вествик, брат мой умер самой прозаической смертью. Он скончался, как и многие несчастные, от горячки, свирепствовавшей в одном из западных городков Соединенных Штатов. Его потеря вызвала во мне отвращение к Новому Свету. С первым же трансатлантическим пароходом я покинула Нью-Йорк. Высадившись в Гавре, я продолжила свое одинокое путешествие по Южной Франции, а затем отправилась в Венецию.
«Какое мне дело до всего этого?» — подумал Фрэнсис.
Дама замолкла, ожидая, видимо, реакции собеседника.
— Итак, вы в Венеции, — сказал Фрэнсис, чтобы что-нибудь сказать. — Зачем?
— Затем, что это от меня не зависело.
Фрэнсис взглянул на нее с циническим любопытством.
— То есть как это — не зависело? — пробормотал он.
— Женщины подчас повинуются внезапным побуждениям, — пояснила дама. — Могу сказать, что и меня привело сюда нечто подобное. И произошло это против моей воли. Ненавистное воспоминание связано с этим местом в душе моей. Будь моя власть, я никогда более не ступила бы на землю Венеции. Я ее ненавижу. И однако я здесь. Случалось ли вам прежде встречать таких идиоток? Я уверена — никогда!
Вдова лорда Монтберри на мгновение замолчала и переменила тон.
— Когда ожидают мисс Локвуд? — спросила она.
Фрэнсиса нелегко было удивить, однако тут он смешался.
— Кой черт вам нанес, что мисс Локвуд собирается в Венецию?
Она засмеялась — горько и язвительно.
— Может быть, я отгадала!
Что-то в ее тоне, возможно, в смелом выражении глаз раздражало запальчивость мистера Фрэнсиса.
— Леди Монтберри!.. — начал он.
— Постойте! — перебила она. — Жена вашего брата теперь именуется леди Монтберри. Я ни с одной женщиной на свете не собираюсь делить титул. Называйте меня именем, которое я носила, прежде чем сделала роковую ошибку, выйдя за вашего брата. Пожалуйста, называйте меня — графиня Нарона.
— Итак, графиня, — продолжил Фрэнсис, — если, заговорив со мной, вы имели целью морочить мне голову, то напали не на того человека. Говорите прямо, чего хотите, или позвольте откланяться!
— Итак, мистер, если вы имеете целью скрыть от меня приезд мисс Локвуд в Венецию, — возразила дама, — говорите прямо, а не морочьте мне голову!
— Очевидно, графиня хотела этой фразой разозлить мистера Вествика и преуспела в своем намерении.
— Вздор, — вспылил Фрэнсис. — Поездка моего брата не составляет никакого секрета. И то, что мисс Локвуд опекает в дороге его детей, также не является жуткой тайной. Кстати, раз уж вы знаете все, известно ли вам, зачем они все сюда едут?
Графиня сделалась вдруг серьезна и задумчива. Она не ответила.
Двое странных собеседников прошли до конца площади и остановились перед церковью Святого Марка. Лунный свет освещал ее настолько ярко, что позволял разглядеть все подробности и особенности изумительной архитектуры. Даже голуби плотными рядами выделялись над аркою главной двери.
— Никогда не думала, что эта древняя церковь так прелестна в лунном сиянии, — сказала графиня скорее себе, чем Фрэнсису. — Прощай, Святой Марк при луне, — мне уж не видеть тебя более.
Графиня отошла от церкви и заметила удивленное лицо Фрэнсиса.
— Нет, — произнесла она спокойно, словно продолжая прерванный разговор, — я не знаю, зачем сюда едет семейство нового лорда Монтберри, не знаю, с какой целью приезжает мисс Локвуд. Я только знаю, что мы должны встретиться в Венеции.
— По уговору?
— По велению судьбы! — ответила графиня, опустив голову и потупив взор.
Фрэнсис расхохотался.
— Или, — тотчас выпрямилась женщина, — если вам так более угодно, по тем причинам, что дураки называют волей случая.
Фрэнсис осекся и пробормотал уклончиво:
— Случай странно забрасывает свои сети. Все мы условились встретиться во Дворцовой гостинице. Однако вашего имени нет в списке посетителей. Судьба, по вашей логике, должна была бы привести вас прямо во дворец.
Графиня опустила вуаль.
— Возможно, судьба еще обо всем позаботится, — сказала она. — Дворцовая гостиница! — повторила она себе. — Старый ад, превращенный в новое чистилище! Тот же самый дом! Господи Иисусе! Святая Дева Мария! Тот же самый дом.
Графиня замолчала и притронулась к руке собеседника.
— Может, мисс Локвуд и не остановится там вместе с вами? — внезапно вскричала она с жаром. — Уверены ли вы, что она поселится в этой гостинице?
— Конечно. Разве я не сказал вам, что она прибывает вместе с лордом и леди Монтберри! И разве вы не помните, что она наша родственница. Так что, графиня, придется и вам подумать о переселении поближе к нашему семейству!
Женщина не приняла шутки.
— Да, — сказала она слабым голосом, — я перееду к вам. Я должна буду это сделать.
Графиня все еще держала мистера Вествика за руку, и он почувствовал, как крупная дрожь вдруг пронизала ее с головы до пят. Как ни сильна была его неприязнь к этой авантюристке, простое сострадание заставило Фрэнсиса спросить у графини, не холодно ли ей.
— Да, — ответила она, — я озябла, мне дурно.
— Вы озябли, вам дурно, графиня, — в такую ночь?
— Ночь тут ни при чем, мистер Фрэнсис, — ответила она. — Как вы думаете, что чувствует преступник на эшафоте, когда палач накидывает ему на шею веревку? Его также, наверное, бьет озноб, и к горлу подкатывает дурнота. Простите мне мою мрачную фантазию. Просто судьба накинула мне сегодня петлю на шею, и я ее ощущаю.
Графиня осмотрелась. Собеседники находились возле кофейни, известной под названием «У Флориана».
— Зайдем, — попросила женщина, — я должна выпить чего-нибудь, чтобы подкрепить усталые силы. Не раздумывайте, это в ваших интересах. Далее речь пойдет о вашем театре.
Внутренне изумляясь, какое касательство имеет эта женщина к его театральным делам, Фрэнсис неохотно подчинился просьбе и распахнул дверь кафе. Он отыскал уединенный столик, где можно было вести беседу, не привлекая к себе внимания.
— Чего вы хотите? — угрюмо спросил Фрэнсис.
Но дама сама уже распорядилась заказом, бросив подбежавшему официанту:
— Мараскин и чай!
Фрэнсис и официант ошеломленно переглянулись. Чай с мараскином был новостью для обоих. Не обращая на них внимания, графиня, когда заказ ее был выполнен, велела официанту вылить большую рюмку ликера в стакан и наполнить его доверху горячим чаем.
— Не могу сделать этого сама, — заметила она с усмешкой. — У меня дрожат руки.
Женщина с жадностью выпила приготовленную смесь. Глаза ее заблестели.
— Хотите мараскинового пунша? — предложила она Фрэнсису. — Мне достался рецепт его по наследству от вашей августейшей особы. Моя мать состояла на службе у английской королевы Каролины, когда та находилась на континенте. Опальная повелительница изобрела напиток, облегчающий ее душевные муки. Нежно влюбленная в нее моя мать разделяла все ее вкусы. А я, в свою очередь, разделяла все вкусы моей матери… Теперь, мистер Вествик, пришло время сказать, какое дело у меня до вас. Вы содержите театр. Не нужна ли вам новая пьеса?
— Мне всегда нужна новая пьеса — была бы она хороша.
— И вы хорошо платите?
— Плачу щедро, это в моих интересах.
— Если я напишу пьесу, вы прочтете?
Фрэнсис заколебался.
— Почему вам взбрело в голову взяться за перо? — спросил наконец он.
— Опять же — по воле случая, — ответила графиня. — Я однажды рассказала брату о моей встрече с мисс Локвуд. Его не столь заинтересовало содержание нашего разговора, как стиль моего изложения. Он сказал: «Ты описываешь свою беседу с этой дамой с остротой и контрастом хорошего драматического диалога. По-видимому, у тебя есть чутье сценариста. Попробуй написать пьесу. Ты можешь нажить большие деньги.
Последние слова дамы удивили Фрэнсиса.
— Неужели вы нуждаетесь? — воскликнул он.
— Что делать? — улыбнулась графиня. — Мои прихоти дорого стоят. А у меня нет ничего, кроме жалкого дохода в четыреста фунтов да остатка страховки — фунтов двести наличными, не более.
— Как?! Все десять тысяч исчезли? — воскликнул Фрэнсис.
Графиня подула сквозь пальцы.
— Исчезли точно таким образом, — заметила она хладнокровно.
— Барон Ривер?
Искорки гнева зажглись в черной глубине глаз графини.
— Мои дела являются моей тайной! — заявила она. — Я сделала вам предложение, мистер Вествик, а вы так ничего и не ответили. Не отказывайте мне сразу. Подумайте. Вспомните, какую жизнь я вела. Я знаю свет лучше многих писателей, включая драматургов. Со мной случались странные происшествия, я слышала множество замечательных историй, я делала наблюдения и помню абсолютно все. Неужели у меня недостанет материала для пьесы, если представится возможность?
Графиня выждала минуту и задала не дававший ей покоя вопрос:
— Когда мисс Локвуд прибывает в Венецию?
— Какое это имеет отношение к написанию пьесы, графиня?
Графиня медлила с ответом. Она вновь наполнила стакан мараскиновым пуншем и, прежде чем заговорила, выпила половину напитка.
— Это имеет огромное значение для пьесы, — наконец произнесла женщина. — Отвечайте же.
— Мисс Локвуд приезжает в Венецию через неделю, самое большое. Насколько мне известно, это может произойти и раньше.
Графиня медленно допила второй стакан мараскинового пунша.
— Очень хорошо! Если я буду жива и здорова через неделю, если я останусь в здравом уме — не перебивайте, я знаю, что говорю, — и твердой памяти, я отправлюсь в Англию и набросаю план моей пьесы. Прочтете ли вы? Спрашиваю еще раз.
— Конечно, прочту. Но, графиня, я не понимаю…
Графиня наполнила третий стакан и молча сделала несколько глотков.
— Я — сплошная загадка, а вы хотите что-либо понять во мне, — пробормотала она. — Вся разгадка в ореховой скорлупе, как выражаются англичане. Многие думают, что жители Юга имеют пылкое воображение. Это грубейшая ошибка. Нигде вы не найдете людей с таким холодным воображением, как в Испании, Италии, Греции и других теплых странах. Они по природе своей глухи и слепы ко всему фантастическому и сверхъестественному. Время от времени, раз в несколько столетий, между ними является гений, но он составляет исключение из общего правила. Видите ли, хотя я и не гений, я тоже составляю исключение. К моему огорчению, я обладаю пылкостью воображения, которая часто встречается среди англичан и немцев и которой почти начисто лишены испанцы и итальянцы. Что из этого следует? Только то, что на этой почве я заболела. Я полна предчувствий, делающих мукой мою жизнь. Неважно, в чем состоят эти предчувствия, важно то, что они подчиняют меня себе, заставляют скитаться по морю и по суше… и теперь живут во мне… в эту минуту!.. Зачем я не сопротивляюсь им? Ах! Я сопротивляюсь. Я стараюсь — с помощью пунша — прогнать их и теперь. Время от времени я прибегаю к помощи здравого смысла, и он порой будит во мне несбыточные надежды. Порой мне кажется, что мои наваждения просто симптомы начинающегося сумасшествия. Я пыталась доказать это себе, я даже обращалась в Англии к врачу, но тщетно. Прежний ужас и суеверия властно овладевают мною. Впрочем, через неделю станет ясно, решит ли мою будущность судьба, или я сама буду властна решать ее. В последнем случае я намерена переплавить мои мучительные фантазии в занятие, о котором мы только что говорили… Лучше ли вы стали меня понимать теперь, мистер Вествик? Не выйти ли нам из душного помещения на свежий воздух?
Они молча покинули кофейную. Фрэнсис сделал мысленное заключение, что мараскиновый пунш представляет единственно понятное объяснение тому, о чем говорила графиня.
— Увидимся ли мы еще? — спросила женщина, протягивая Фрэнсису руку. — Мы ведь договорились по поводу пьесы?
Фрэнсис вдруг вспомнил о необычных ощущениях, которые ему пришлось пережить в номере 13-А, и ответил:
— Я еще не знаю, какое время задержусь в Венеции. Если хотите прибавить что-либо к своему рассказу, сделайте это теперь. Вы уже определили сюжет? Я знаю вкусы английской публики и могу вас избавить от потери времени и сил, если ваш выбор неудачен.
— Мне все равно, о чем писать, лишь бы писать, — небрежно бросила графиня. — Если у вас есть в голове какой-нибудь сюжет, отдайте мне его. А я отвечаю за характеры и диалоги.
— Вы отвечаете за характеры и диалоги? — повторил Фрэнсис. — Это очень смело для начинающего драматурга. Не будет ли поколеблена ваша самоуверенность, если я предложу сценически трудную для сочинения и постановки тему? Что вы скажете, графиня, о том, чтобы вступить в соперничество с великим Шекспиром и попробовать написать драму с привидениями? В основу ее ляжет — заметьте! — действительное происшествие, случившееся здесь, в этом самом городе, и в котором замешаны вы и я.
Графиня схватила Фрэнсиса за руку и потащила от усеянной людьми колоннады к пустынному центру площади.
— Говорите же скорей, — лихорадочно зашептала она, — тут нет никого! В чем я замешана? В чем?! В чем?!!
Графиня в нетерпении все сильней встряхивала руку Фрэнсиса. С минуту он колебался. До сих пор он со снисходительностью мэтра просто подшучивал над невежественной самоуверенностью начинающей драматургини и лишь теперь стал рассматривать ситуацию серьезно.
Будучи участницей событий, развернувшихся в Венецианском дворце до превращения его в гостиницу, графиня могла прояснить некоторые моменты их развития, связанные с болезнью и скоропостижной смертью брата. Если она и не захочет полностью приподнять завесу тайны, то, возможно, в разговоре обмолвится и откроет случайно какое-нибудь второстепенное обстоятельство, которое для опытного драматурга послужит опорой и явится отправной точкой движения сюжета пьесы. Ради процветания театра мистер Вествик готов был поставить на карту все!
«Может быть, мы создадим вещицу почище «Корсиканских братьев», — мелькнуло у него в голове. — Новая драма в этом роде принесет мне, по крайней мере, не меньше десяти тысяч фунтов!»
Руководствуясь такими соображениями, достойными человека, посвятившего жизнь искреннему служению искусству, Фрэнсис без тени неловкости выложил внимательной слушательнице все, что знал о недавних происшествиях в гостинице. Он рассказал о своем приключении, о бессоннице Генри и кошмарах, преследовавших миссис Норбери, не забыв упомянуть и о вспышке суеверного ужаса, вызванного этими событиями в умах невежественных слуг.
— Все это — нелепый вздор, если судить здраво, — говорил, усмехаясь, мистер Вествик, — но если взглянуть по-другому… Есть что-то драматическое в призрачном влиянии, в переживаниях, которые испытывают родственники покойного, находясь в роковой комнате. Они сменяют друг друга. Обстоятельства нагнетают напряжение, и наконец сюжет достигает кульминации — появляется избранник, который воочию видит призрак, так сказать, эманацию неприкаянной души, и узнает страшную тайну. Нет, графиня! Это материалы для пьесы! Великолепные материалы для пьесы!
Мистер Вествик умолк. Его спутница стояла не двигаясь и также молчала. Фрэнсис наклонился и взглянул на нее пристальней.
Содержатель театра никак не ожидал, что его рассуждения о новой постановке произведут на собеседницу такое странное впечатление.
Графиня словно превратилась в камень. Жизнь сошла с лица ее, глаза были неподвижно устремлены в пространство. Фрэнсис взял женщину за руку. Рука была холоднее каменных плит, на которых они стояли. Фрэнсис отшатнулся и спросил тихо:
— Вы не больны?
Ни один мускул не дрогнул на лице графини.
— Вы ведь не столь суеверны, графиня, чтобы всерьез отнестись к моим россказням?
Ее губы медленно зашевелились. Казалось, женщина делала огромное усилие, чтобы ответить.
— Громче, — сказал Фрэнсис. — Я вас не слышу.
Графиня продолжала попытки вернуть самообладание. В ее холодном тусклом взоре забрезжил слабый свет. Через минуту Фрэнсис мог расслышать некоторые слова.
— Я никогда не задумывалась о втором мире, — шептала женщина, глухо и невнятно, как во сне.
Мысли графини устремились к ее последнему свиданию с Агнессой, к пророчеству, которое она сама невольно произнесла тогда. Мистер Вествик напрасно вслушивался в хриплый шепот женщины. Слова ее казались ему бессвязной абракадаброй, и опытный драматург не мог выловить в них ни крупицы смысла. Меж тем, следуя течению собственных мыслей, глядя в лицо собеседнику, но не замечая его, графиня продолжала:
— Я считала, что нас сведет вновь какое-нибудь ничтожное событие, случай. Я ошиблась. Я думала, что расскажу ей о Феррари, если она заставит меня. Неужели не только она властна надо мной? Неужели возможно вмешательство его воли? Неужели, когда она встретится с ним, увижу его и я?!
Голова женщины поникла, веки медленно опустились, из груди вырвался тяжкий стон. Фрэнсис вновь взял ее за руку.
— Пойдемте, графиня. Вы утомлены и измучены. Мы достаточно говорили сегодня. Позвольте мне проводить вас до гостиницы. Это далеко отсюда?
Графиня вздрогнула.
— Недалеко, — произнесла она слабым голосом — старая гостиница на набережной… Мысли мои путаются — я забыла название.
— Набережная Даниэля?
— Да.
Странная пара медленно двинулась по улице Пьяцетты. Когда спутники достигли берега освещенной луной лагуны, графиня остановилась.
— Я хочу просить вас кое о чем. Только мне нужно подумать.
Воцарилось продолжительное молчание.
— Вы будете ночевать сегодня в этой комнате? — наконец спросила она, как бы припомнив что-то.
Фрэнсис ответил, что сегодняшней ночью комната занята.
— Управляющий оставил ее для меня на завтра.
— Нет, — сказала графиня, — вы должны уступить ее!
— Кому?
— Мне!
Фрэнсис вздрогнул.
— Неужели после всего сказанного вы собираетесь ночевать там?
— Я должна это сделать!
— И вы не боитесь?
— Ужасно боюсь.
— Тогда зачем вам это? Вас ничто не обязывает, графиня!
— Меня ничто не обязывало ехать в Венецию, а между тем я здесь. Нет, нет, я должна взять эту комнату и оставаться в ней до тех пор…
Графиня оборвала фразу.
— Нет надобности объяснять, — сказала она. — Это вам неинтересно.
Было бесполезно что-либо говорить в этой ситуации. Фрэнсис переменил тему.
— Давайте примем решение завтра, — сказал он. — Я зайду к вам. Утро вечера мудренее.
Они подошли к гостинице. Остановившись у входа, Фрэнсис спросил, под своим ли именем графиня проживает здесь.
Женщина покачала головой.
— Я широко и скандально известна в Венеции и как графиня Нарона, и как вдова вашего брата. На этот раз я предпочла поселиться инкогнито, взяв самое простое английское имя.
Она вдруг смешалась.
— Что со мной делается? Память стала изменять мне. Я забыла название набережной, теперь не помню, как назвалась сама!..
Женщина поспешно увлекла спутника в вестибюль и, водя пальцем по списку жильцов, наконец отыскала нужное имя: «Миссис Джеймс».
— Припомните его, когда придете завтра, — сказала она, — а моя голова тяжела. Спокойной ночи.
Фрэнсис вернулся во дворец слегка ошарашенный. «То ли еще будет?» — раздумывал он.
В его отсутствие события в гостинице приняли новый оборот. Слуга пригласил мистера Вествика зайти в контору, где его ждал управляющий, напустив на лицо серьезное и озабоченное выражение, как будто собирался сообщить нечто важное.
До него, к сожалению, дошли сведения, что мистер Вествик, вкупе с остальными членами его семейства, открыл для себя таинственные источники неудобств в новой гостинице. Ему сказали по секрету о странном отвращении мистера Вествика к атмосфере в номере 13-А. Не вдаваясь в рассуждения, управляющий просит извинить его за самовольное решение не резервировать для мистера Вествика упомянутой комнаты, то есть аннулировать бывшую между ними прежде договоренность.
Фрэнсис отвечал резко, раздраженный ультимативным тоном администратора.
— Возможно, я и сам бы отказался ночевать в этой комнате, если бы моя просьба была в точности исполнена. Но теперь?.. Вы что же, хотите, чтобы я выехал из гостиницы?
Управляющий понял ошибку и постарался ее исправить.
— Конечно, нет, сэр! — вскричал он. — Персонал гостиницы употребит все силы, чтобы предоставить вам максимальные удобства для проживания. И мое самовольное решение вызвано именно такими соображениями. Репутация заведения нам дороже всего. Мы лишь хотим просить вас, сэр, сделать нам величайшее одолжение и не рассказывать никому о произошедшей с вами неприятности. Ваши французские друзья также обещали сохранить это обстоятельство в тайне.
Фрэнсис принял извинения и отказался от намерения вселиться в номер 13-А.
«Все хорошо, что хорошо кончается, — раздумывал он перед сном. — Теперь конец нелепому плану графини. И… тем лучше для графини!»
На следующее утро мистер Вествик встал поздно. Справившись у портье о парижских коллегах, он узнал, что те ранним утром убыли в Милан. Проходя через вестибюль, Фрэнсис краем глаза заметил, как швейцар помечает мелом багаж новоприбывших туристов перед отправкой его в номера. Один чемодан, пестревший множеством этикеток заграничных отелей, привлек его внимание. Пожилой слуга как раз выводил на его крышке цифру 13-А.
Фрэнсис остановился и взглянул на карточку, приклеенную сверху. Там значилось обычное английское имя: «Миссис Джеймс». Фрэнсис справился о приехавшей даме. Дама прибыла ранним утром, ответили ему, и находится сейчас в читальне. Заглянув в библиотеку, мистер Вествик застал там графиню.
Она молча сидела в темном углу помещения, опустив голову и скрестив руки.
— Да-да, — кивнула она нетерпеливо, прежде чем Фрэнсис заговорил с ней. — Я сочла за лучшее не ждать, опасаясь, что кто-либо другой захватит эту комнату, и въехала в нее.
— Вы сняли ее надолго? — только испросил изумленный владелец театра.
— Вы говорили, мисс Локвуд должна приехать через неделю. Я взяла номер на неделю.
— Какое отношение это обстоятельство имеет к мисс Локвуд?
— Очень большое. Она должна жить в этой комнате. Я освобожу помещение для нее.
Фрэнсис сообразил, что в дело вновь замешивается мистика.
— Неужели вы, образованная женщина, — воскликнул он, — разделяете взгляды горничной моей сестры? Чего вы хотите добиться, культивируя нелепые суеверия? Если я, мой брат и моя сестра не увидали ничего, то что может открыться мисс Локвуд? Она ведь даже не близкая родственница Монтберри. Она всего лишь наша двоюродная сестра!..
— Она ближе сердцу умершего лорда Монтберри, чем все вы! — сурово возразила графиня. — До последнего дня жизни мой муж раскаивался, что покинул ее. И она увидит то, чего не смог увидеть никто из вас. Она должна занять эту комнату.
Фрэнсис слушал, недоумевая.
— Но вам, вам-то какая от всего этого польза? — воскликнул он наконец.
— Моя польза требует от меня не вмешиваться ни во что! Моя польза побуждает меня собрать вещи и бежать из Венеции без оглядки и никогда более не встречать ни мисс Локвуд, ни кого-либо из вашей фамилии!
— Что же мешает вам?
Графиня метнула на него безумный взгляд.
— Я знаю об этом не больше вашего! — вскричала она. — Чья-то воля, сильнее моей, влечет меня к гибели, наперекор мне самой!
Она опустилась в кресло и слабо взмахнула рукой.
— Оставьте меня, — глухо произнесла женщина. — Оставьте меня наедине с моими наваждениями.
Фрэнсис ушел, твердо убежденный, что только что видел перед собой сумасшедшую. В этот день он больше не встречался с графиней. Ночь его прошла спокойно.
На следующий день мистер Вествик встал пораньше и занял место в ресторации, намереваясь дождаться появления графини. Она вошла в зал как ни в чем не бывало, заказала завтрак и села за стол со скучающим выражением лица. Фрэнсис подошел к ней.
— Не случилось ли чего с вами этой ночью? — спросил он после обмена приветствиями.
— Ровным счетом ничего, — ответила графиня.
— И вы спали так же хорошо, как всегда?
— Совершенно так же, как обыкновенно. Вы получили почту? Нет ли известий о мисс Локвуд?
— Почты не было. Известий никаких. А что вы, графиня? Вы все-таки остаетесь здесь? Ночь не изменила вашего решения?
— Нисколько.
Минутный проблеск одушевления, вызванный упоминанием об Агнессе, исчез из глаз графини. Она теперь глядела, говорила, завтракала, вытирала губы салфеткой, пользуясь механическим набором заученных движений, как человек, потерявший ко всему в жизни интерес и желающий, чтобы его оставили в покое.
Днем Фрэнсис отправился по обыкновению всех туристов Венеции осматривать Тициана и Тинторетто. Вернувшись через несколько часов в гостиницу, он нашел у себя письмо от Генри, который звал его в Милан, ибо коллега-француз Фрэнсиса, содержавший театр в Париже, развил на миланских подмостках бурную деятельность, соблазняя ангажированную Фрэнсисом балерину нарушить контракт с ним и за более крупные гонорары осчастливить собой парижскую сцену.
Сообщив брату столь очаровательную новость, Генри писал далее, что лорд и леди Монтберри, сопровождаемые детьми и Агнессой Локвуд, прибудут в Венецию через три дня.
«Они ничего не знают о чертовщине, творящейся в гостинице, — писал Генри, — и по телеграфу заказали лучшие помещения. Думаю, не стоит пугать дам и детей рассказами о наших злоключениях. Нас будет так много на этот раз, что никакому привидению с нами не справиться. Я, разумеется, приеду встретить дорогих путешественников и вновь попытаю счастья поселиться в стенах дворца.
Артур Нарвилль с молодой женой добрались до Трента, откуда в сопровождении родственников новобрачной отправятся в Венецию».
Возмущенный поступком французского коллеги, Фрэнсис тотчас собрался в дорогу. Перед отъездом он побывал у администратора и с удовлетворением узнал, что телеграмма лорда Монтберри получена и комнаты уже приготовлены.
— Я полагал, что членам нашего семейства въезд к вам теперь запрещен! — заметил он иронически.
— Номер «Тринадцать-A» занят посторонней дамой, сэр, — в том же тоне, но с известной долей уважительности, отвечал управляющий, — так что опасности никакой, и я, как верный слуга компании, не имею права лишать гостиницу доходов.
Фрэнсис кивнул и распрощался, не прибавив больше ни слова. Стыдно сознаться, но он чувствовал непреодолимое любопытство ко всей этой истории. Ему до чертиков хотелось знать, чем кончится посещение злополучной комнаты мисс Локвуд, как поведет себя далее «миссис Джеймс», которая семейству Монтберри отнюдь не была «посторонней». Но… будь что будет! «Миссис Джеймс» облекла его своим доверием. И мистер Вествик сел в гондолу, почти гордясь доверием «миссис Джеймс».
Лорд Монтберри со спутниками прибыл в гостиницу в точно назначенное время.
«Миссис Джеймс» из окна наблюдала картину приезда. Первым из гондолы выбрался милорд. Он подал руку супруге и помог ей вскарабкаться по довольно крутым ступеням. Затем его попечению были поручены трое детей. Последней в дверях каюты показалась Агнесса Локвуд. Она внимательно оглядела фасад здания. «Миссис Джеймс», наблюдая за девушкой в бинокль, отметила, что лицо ее было бледно.
Лорда и леди Монтберри встречала экономка гостиницы, управляющий отлучился по делам.
Путешественникам в первом этаже дворца были отведены три комнаты: две спальни и гостиная. Удобные смежные меж собой помещения понравились вновь прибывшим постояльцам. В них решено было разместить милорда с миледи и младших детей. Комната же для Агнессы и Марианны, старшей дочери лорда, с которой мисс Локвуд обыкновенно жила во время путешествия, оказалась довольно удалена от покоев основной части семейства. Что поделать? Еще одна, смежная с гостиной, спальня была уже занята одинокой вдовой-англичанкой, Комнаты в другом конце коридора также были полны. Леди Монтберри напрасно выражала свое недовольство. Экономка вежливо, но твердо отвечала, что нельзя причинять неудобства другим жильцам, переселяя их с места на место по чьей-то прихоти. К тому же комната, отведенная для молодой мисс и девочки, хотя и находится на втором этаже, считается одной из лучших спален гостиницы и удовлетворит любой, даже самый взыскательный, вкус.
Пожелав постояльцам приятного отдыха, экономка удалилась. Леди Монтберри приметила, что в продолжение разговора Агнесса сидела поодаль с отсутствующим видом, но совсем не интересуясь результатами переговоров с экономкой. Что случилось? Не приболела ли она? Нет, просто немного утомлена дорогой. Ничего страшного. Услышав о недомогании, лорд Монтберри предложил Агнессе выйти в город и немного развеяться, вдохнув глоток свежего вечернего воздуха Венеции. Агнесса с радостью приняла предложение.
Они направились к площади Святого Марка, чтобы насладиться ветерком с лагуны. Агнесса впервые находилась в Венеции. Очарование единственного в мире города тысячи каналов произвело сильное впечатление на ее чувствительную натуру. Прошли условленные полчаса, и еще полчаса, прежде чем лорд Монтберри сумел напомнить девушке о семье, которая ожидает их к ужину.
Возвращаясь во дворец, они не приметили дамы в глубоком трауре, прохаживающейся по открытому пространству площади, потому что шли придерживаясь колоннады и были увлечены беседой.
Дама, напротив, завидев пару, вздрогнула, как будто узнав кого-то, и, с минуту поколебавшись, двинулась за ней следом.
Леди Монтберри встретила припозднившихся гуляк в отличном настроении и рассказала им о том, что произошло в их отсутствие.
Спустя десять минут после ухода милорда и Агнессы экономка принесла миледи записку от англичанки, занимающей смежную с их гостиной комнату, ту комнату, которую ее сиятельство напрасно старалась отхлопотать для Агнессы и Марианны. Назвавшись «миссис Джеймс», вежливая вдова поясняла, что узнала от экономки о возникших у леди Монтберри затруднениях с размещением домочадцев, и предлагала поменять свою спальню на комнату мисс Локвуд. Она проживает одна, писала миссис Джеймс, и ей абсолютно безразлично, на каком этаже ночевать, лишь бы помещение хорошо проветривалось и было удобным. Свои вещи она уже собрала и велела вынести, так что комната 13-А находится в полном распоряжении молодой мисс и девочки.
— Я немедленно выразила желание повидаться с миссис Джеймс и поблагодарить ее за любезность, но оказалось, что она уже ушла на прогулку, не сообщив, когда ее ждать. Я написала миссис Джеймс несколько признательных слов, выразив надежду на будущее знакомство, а сама тут же велела спустить вниз ваши вещи, Агнесса. Вот теперь ступайте и убедитесь сами, не лучшую ли комнату гостиницы уступила вам эта добрая дама?!
С этими словами леди Монтберри оставила мисс Локвуд, чтобы наскоро переодеться к обеду.
Новая комната пришлась по душе девушке. В большом окне, выходившем на балкон, виднелся живописный канал. Фрески стен и потолка были искусно скопированы с грациозных рисунков Рафаэля. Массивный гардероб необычайных размеров таил столько отделений, что в них можно было разместить втрое больше платьев и нарядов, чем имела девушка.
Дальний угол помещения в изголовье кровати занимала ниша с дверцей, выходившей на лестницу для служебных нужд.
Агнесса переоделась и вышла в коридор, направляясь к гостиной. Ее остановила горничная.
— Позвольте мне взять у вас ключ от комнаты, мисс, — сказала она. — Я приготовлю помещение на ночь и тут же принесу его вам.
Меж тем некая дама, прогуливающаяся по второму этажу, внимательно наблюдала за этой сценой сквозь лестничные перила. Через некоторое время служанка с ведром в руках выскочила из комнаты на черный ход и удалилась, напевая. Как только она скрылась из виду, графиня, — стоит ли говорить, что это была именно она? — поспешно сбежала по лестнице, проникла в номер 13-А и спряталась в пустом отделении гардероба.
Вернувшаяся служанка, закончив уборку, тщательно заперла служебный ход с внутренней стороны, а парадную дверь, когда вышла, — с наружной и отнесла ключи хозяйке.
Путешественники принялись за поздний обед. Одна из девочек заметила, что на руке Агнессы отсутствуют часы. Не потеряла ли она их? Нет, скорее всего оставила, второпях переодеваясь, на туалетном столике.
Агнесса, извинившись, вышла из-за стола. Леди Монтберри посоветовала ей тщательно проверить, хорошо ли заперта спальня. Воровство, милочка, знаете ли, у нас еще не совсем изжито.
Девушка обнаружила часы там, где и ожидала; вспомнив совет миледи, подергала ручку служебной двери. Дверь была заперта. Агнесса покинула спальню, замкнув за собой главный вход.
Как только она вышла, графиня выскользнула из тайника в пустую комнату. С минуту она переводила дыхание, потом подошла к двери, ведущей на черную лестницу. Некоторое время она прислушивалась к тому, что делается снаружи, и, убедившись, что за дверью царит полная тишина, открыла ее своим ключом. Осторожно выбравшись из спальни, графиня вновь замкнула дверь уже снаружи и на цыпочках удалилась.
Генри Вествик прибыл из Милана, когда семейство Монтберри еще сидело за обеденным столом.
Он подошел к Агнессе пожать руку, и лицо его выразило такую нескрываемую радость встречи, что девушка с удивлением ощутила в себе теплое чувство удовольствия, совсем не похожее на родственное. Взгляды их встретились на мгновенье, и Агнесса поняла, что молодой человек угадал ее душевное движение, таким счастливым блеском вспыхнули глаза юноши. Девушка неожиданно смутилась и постаралась скрыть волнение в обычных расспросах о родственниках, оставшихся в Милане.
Присев к столу, Генри очень забавно описал метания брата Фрэнсиса от корыстолюбивой балерины — с одной стороны — к бессовестному коллеге-парижанину — с другой. Дело дошло до суда, который разрешил вопрос в пользу Фрэнсиса. Одержав победу, гордый мистер Вествик спешно ринулся в Лондон устраивать пошатнувшиеся дела театра. Его сестра отправилась с ним. Миссис Норбери просила общество извинить ее отсутствие на фамильном торжестве, ссылаясь на нездоровье. В ее годы путешествия утомительны, и она рада случаю отбыть на родину в сопровождении брата. В действительности же миссис Норбери была настолько расстроена кошмарами двух ночей, проведенных в Венецианском дворце, что решилась никогда более не ступать на итальянскую землю. Но Генри, естественно, об этом ни словом не обмолвился.
Время в разговорах шло быстро, вечер сменился ночью, детей надо было укладывать спать.
Агнесса поднялась из-за стола, чтобы уйти со старшей девочкой, и с удивлением заметила перемену в Генри. Он стал вдруг серьезен и, когда племянница пожелала ему спокойной ночи, озабоченно спросил:
— Марианна, где ты будешь спать?
Марианна, озадаченная вопросом, отвечала, что будет спать, как всегда, с мисс Локвуд в одной комнате.
Не удовлетворившись ответом, Генри пожелал узнать, далеко ли их спальня находится от спален остальных членов семьи. Отвечая за ребенка и несколько недоумевая, Агнесса изложила Генри историю их вселения в гостиницу, упомянув о добром поступке миссис Джеймс.
— Благодаря любезности этой дамы, Генри, все отлично устроилось, и мы с Марианной ночуем рядом со всеми, только за противоположной стеной гостиной.
Генри ничего не ответил на это, но лицо его выразило непонятное неудовольствие. Он проводил их до дверей номера 13-А, пожелал спокойной ночи, подождал, пока барышни не вошли в роковую комнату, а потом вызвал в коридор брата.
— Пойдем. Стивен, покурим на сон грядущий.
Оставшись наедине с лордом Монтберри, Генри объяснил ему причину своих странных расспросов. Фрэнсис в Милане рассказал Генри о встрече с графиней Нароной и обо всем, что последовало за ней. Молодой человек коротко повторил его рассказ брату.
— Я недоволен, — прибавил он, — отказом этой женщины от своей комнаты. Мне не хотелось бы пугать дам, посвящая их в подробности глупой истории, но все же не мог бы ты как-либо надоумить Агнессу покрепче запереть на ночь двери.
Лорд Монтберри ответил, что такое предостережение уже сделала его жена, что на Агнессу можно положиться и она уж конечно побережет и себя, и свою маленькую подругу. Мистические же бредни графини Нароны чересчур театральны. Они, безусловно, забавны, но не заслуживают серьезного внимания.
Пока мужчины курили на ступенях дворца, обсуждая неспешно различные вопросы подготовки торжественного обеда, в комнате 13-А произошло еще одно странное событие, участницей которого стала старшая дочь леди Монтберри.
Маленькая Марианна готовилась лечь в постель. Став на колени, чтобы помолиться перед сном Богу, девочка подняла глаза и взглянула на потолок, вернее, на ту часть его, что находилась над изголовьем. Внезапно с криком ужаса девочка вскочила на ноги и бросилась к Агнессе. Указывая на небольшое темное пятнышко, выделяющееся на фоне белых резных панелей, она, трепеща, воскликнула:
— Это кровь! Кровь! Уведите меня! Я не хочу здесь ночевать!
Девочка была в жутком состоянии. Агнесса торопливо завернула ребенка в пеньюар и отнесла к матери.
В гостиной обе женщины напрасно пытались успокоить дрожащую девочку. Впечатление, произведенное на юное, чувствительное воображение, не устранялось убеждениями. Марианна не могла объяснить причин обуявшего ее ужаса. Она не могла сказать, почему пятнышко на потолке показалось ей кровавым. Она знала только, что умрет от страха, если увидит его опять. Оставалось одно. Решили, что девочка проведет ночь с младшими сестрами и няней.
Через полчаса Марианна спокойно спала, обняв сестру за шею. Леди Монтберри вернулась с Агнессой в ее спальню. Женщины внимательно осмотрели потолок. Пятнышко было крошечное, едва заметное. След небрежности маляра или просочившейся из верхнего помещения воды.
— Право, не понимаю, почему Марианна так отреагировала на эту безделицу? — заметила миледи.
— Я думаю, во всем виновата няня, — ответила Агнесса. — Она наверняка рассказала Марианне какую-нибудь жуткую историю. Простые люди не понимают, как опасно возбуждать воображение ребенка. Вам нужно утром побеседовать со старушкой.
Леди Монтберри восхищенно оглядела комнату.
— Не правда ли, здесь очень мило? — сказала она. — А вы не побоитесь спать в одиночку, Агнесса?
Агнесса засмеялась.
— Я так устала, — ответила она, — что предпочитаю проститься с вами тут, а не тащиться в гостиную.
Леди Монтберри повернулась к выходу.
— Я вижу, вещи ваши еще не разобраны, не забудьте запереть как следует дверь для прислуги.
— Я уже проверяла ее, — ответила девушка. — Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезна?
— Нет, милая, благодарю вас. Мне так хочется спать, что я с удовольствием последую вашему примеру. Прощайте, Агнесса, желаю вам приятных снов в вашу первую венецианскую ночь.
Заперев двери за миледи, Агнесса надела пеньюар и принялась разбирать багаж. Торопясь к обеду, она схватила первое попавшееся платье, а дорожный костюм бросила на постель. Теперь она раскрыла настежь дверцы гардероба и принялась развешивать свои наряды в одном из вместительных отделений внушительного представителя меблировки комнат прошлого столетия.
Впрочем, вскоре это занятие ей надоело и девушка решила оставить его до утра. Душный южный ветер не стих и ночью. В комнате было жарко. Агнесса набросила шаль на плечи и, распахнув створки высокого окна, вышла на балкон.
Ночь стояла пасмурная, ничего невозможно рассмотреть. Канал внизу казался черной пропастью, противоположные дома еле виднелись, как ряд черных теней, смутно выделявшихся на фоне беззвездного, безлунного неба. Изредка слышался предостерегающий окрик запоздалого гондольера, огибающего отдаленный угол канала, да плеск приближающихся весел указывал на то, что невидимые суденышки еще развозят по местам жительства нагулявшихся туристов. За исключением этих редких звуков ночь над Венецией была безмолвна, и тишина ее походила на бесстрастную тишину могилы.
Облокотясь на перила, Агнесса рассеянно смотрела в черную пустоту. Мысли ее обратились к несчастному, который нарушил данное ей слово и умер в этом мрачном здании. Какая-то перемена происходила в девушке. Какая-то таинственная неведомая сила начинала влиять на нее. Впервые с тех пор, как она помнила себя, сострадание и сожаление оказались не единственными чувствами, возбуждаемыми в ней воспоминаниями о покойном Монтберри. Чувство оскорбленного достоинства, еще неведомое Агнессе, возникло в глубинах ее сознания. Она думала о своем унижении столь же гневно, как когда-то о Генри, давая ему отповедь за то, что он посмел в ее присутствии презрительно отозваться о своем старшем брате.
Внезапный страх и сомнения охватили девушку. Она отпрянула от туманной бездны темных вод, как будто их таинственный мрак возбуждал в ней столь сильные не свойственные ей ощущения.
Заперев окно, Агнесса сбросила шаль и зажгла каминную свечу, побуждаемая внезапным желанием.
Веселый свет свечи, контрастируя с окружающим мраком, оживил девушку. Она, как ребенок, любовалась и не могла налюбоваться прихотливой игрой пламени.
«Не пора ли спать?» — спрашивала себя Агнесса. Нет! Сонливость, одолевавшая ее полчаса назад, совсем прошла. Девушка принялась было снова разбирать вещи, но занятие ей быстро прискучило.
Она присела к столу, взяла путеводитель.
«Не прочесть ли мне что-нибудь о Венеции?»
Но мысли ее далеко улетели от книжки, едва она перевернула титульный лист.
Воображение ее было внезапно безраздельно заполнено образом Генри. Девушка вспоминала малейшие подробности событий этого вечера, связанные с ним. Молодой человек вдруг представился ей в самом достойном и привлекательном свете.
Агнесса улыбалась. Радостный румянец проступал на ее лице, когда она с нежностью думала о скромности Генри, о его искренности, о беззаветной и почтительной преданности.
Не разлука ли с ним являлась причиной постоянного уныния девушки во время путешествия? Не воспоминание ли о том, как сурово она обошлась с молодым человеком в Париже, пробуждало в светлом и здоровом существе ее приступы меланхолии?
Вдруг осознав суть задаваемых себе вопросов и сердцем угадав ответ, заключающийся в них же, Агнесса вновь схватилась за книжку, напуганная необузданной свободой своих мыслей.
Какие тайны искушения скрываются в пеньюаре женщины, когда она находится наедине с собой под покровом ночной темноты?
Похоронив свое сердце в могиле лорда Монтберри, могла ли Агнесса думать о другом мужчине, о новой любви? Как это постыдно! Как недостойно ее!
В третий раз Агнесса взялась листать путеводитель — напрасно!
Бросив книгу, девушка в отчаянии принялась за единственное ей доступное теперь занятие — разборку вещей, решившись утомить себя беспощадно и обрести успокоение в уютной постели.
Некоторое время она упорно продолжала однообразную работу — вынимала платья из чемодана, разворачивала их и перетаскивала в шкаф. Большие часы в передней, пробив полночь, напомнили девушке, что становится поздно. Она присела на минутку в кресло у постели, чтобы передохнуть.
Тишина в доме неприятно поразила Агнессу. Неужели все уже спят? Конечно. И ей давно бы пора последовать общему примеру. С какой-то раздражительной, нервной торопливостью девушка встала и разделась.
«Я потеряла два часа отдыха, — думала она, хмуро разглядывая себя в зеркале и закалывая волосы, — завтра я буду ни на что не годна!»
Девушка зажгла ночник, погасив все свечи, кроме одной, которую перенесла на туалетный столик, стоявший в изголовье кровати с противоположной от кресла стороны. Положив туда же путеводитель и коробку спичек на случай, если захочется читать, Агнесса забралась в постель, задула свечу и положила голову на подушку.
Занавеси постели были подобраны, чтобы дать свободный проход воздуху. Лежа на левом боку, отвернувшись от столика, девушка могла видеть кресло, освещаемое тусклым светом ночника. Кресло было обито ситцем. Большие аляповатые букеты роз разбегались в разные стороны по бледно-зеленому грунту. Агнесса старалась нагнать на себя дремоту, пересчитывая букеты. Два раза внимание ее было отвлечено от счета посторонними звуками. Один раз часы пробили половину первого, потом кто-то на верхнем этаже выкинул в коридор сапоги для чистки с тем варварским невниманием к покою окружающих, которым отличаются завсегдатаи гостиниц.
В тишине, последовавшей за этим мимолетным беспокойством, Агнесса продолжала пересчитывать розы, счет все замедлялся. Скоро девушка запуталась в цифрах, начала было считать снова, потом прервалась, почувствовав, что веки ее закрываются, а голова опускается ниже, ниже — тихо вздохнула, — и заснула.
Как долго длился первый сон, девушка не знала. После она вспоминала, что проснулась внезапно.
Все ее физические способности и чувства, так сказать, одним прыжком перемахнули границу между оцепенением и сознанием. Сама не зная почему, она вдруг села на постели и прислушалась. Голова Агнессы кружилась, сердце бешено колотилось. Одно ничтожное событие произошло за то время, пока она спала: погас ночник. Комната была погружена в кромешную тьму.
Девушка потянулась за спичками и замерла, нашарив коробок. Странное смятение охватило ее. Она не спешила зажечь огонь. Окружающая темнота была ей почти приятна.
Мысли ее между тем текли спокойно. Она задавалась вопросом, что же могло ее разбудить? Что так потрясло ее нервы? Приснилось что-то? Но девушка ничего не видела во сне, точнее сказать, ничего не помнила.
Темнота начинала тяготить Агнессу. Она чиркнула спичкой и зажгла свечу.
Мягкий свет залил комнату. Девушка отвернулась от столика, и холод внезапного ужаса ледяной рукой сдавил ее сердце.
Она была в комнате не одна.
В кресле у кровати сидела женщина. Голова ее была откинута, лицо обращено к потолку, глаза закрыты.
В первое мгновение Агнесса лишилась дара речи.
Текли минуты. Женщина не шевелилась. Девушка, несколько оправившись от испуга, наклонилась и пристально вгляделась в незваную гостью. Крик изумления вырвался из ее груди.
Агнесса узнала вдову покойного лорда Монтберри.
Мужество тотчас вернулось к девушке. Чувство естественного негодования закипело в ее крови.
— Проснитесь! — вскричала она. — Как вы смели войти сюда? Уходите, или я позову на помощь!
Девушка возвысила голос, но слова ее не возымели действия. Наклонившись с кровати, Агнесса храбро ухватила графиню за плечи и сильно встряхнула.
Бесполезно.
Женщина продолжала лежать в оцепенении, похожем на смерть. Но только похожем. Графиня была жива. Из груди ее временами вырывалось хриплое дыхание — глубокое, тяжелое. Иногда женщина свирепо скрежетала зубами. Пот крупными каплями выступал на ее лбу. Видела ли она страшный сон? Или медитировала, вступая в связь с кем-то неведомым, находящимся здесь, в этой комнате?
Ситуация становилась невыносимой. Агнесса решила вызвать дежурную прислугу. Ручка сигнального колокольчика находилась возле журнального столика. Все еще не отводя глаз от графини, Агнесса попыталась нашарить ее рукой.
Неудача.
Девушка медленно спиной подвинулась к изголовью кровати. Затем она осторожно повернулась и протянула руку к сигнальной рукоятке. Неясное чувство тревоги заставило ее поднять глаза. В туже секунду тело Агнессы обмякло, рука бессильно опустилась, и девушка, судорожно втянув в себя воздух, рухнула на подушки.
Что же могло так поразить ее?
Девушка обнаружила в комнате еще одного незваного гостя.
Прямо над Агнессой между полом и потолком в освещенном прыгающим пламенем свечи пространстве висела человеческая голова. Шея головы была ровно и аккуратно перерублена, как на гильотине. Ничто в помещении не предвещало ее появления. Она возникла над постелью девушки бесшумно и внезапно. А в комнате ничего не переменилось.
Все так же безмолвно корчилась в кресле женская фигура. Так же бесстрастно затягивала широкие стекла окна черным бархатом венецианская ночь. И вещи спальни находились на своих местах. Журнальный столик, свеча, небрежно брошенный путеводитель. Коробка спичек. Ничего необычного. Ничего сверхъестественного.
Но к предметам интерьера комнаты добавился еще один. Невыразимо ужасный.
В желтом пламени свечи Агнесса ясно видела голову, висевшую над ней. Не в силах пошевелиться, она разглядывала ее с каким-то мучительным, почти болезненным любопытством.
Плоть головы усохла. Кожа, сморщенная и вялая, была темного цвета, как у египетских мумий. Блеклые остатки бакенбард, покрывавших впадины щек, и нитка усов над верхней губой позволяли предположить, что когда-то голова принадлежала мужчине. Но смерть и время сделали свое дело. Темные веки были опущены. Волосы черепа свалялись, и в них местами проглядывали проплешины, словно от ожогов. Посиневшие губы обнажали двойной ряд зубов в жуткой усмешке.
Висевшая неподвижно голова вдруг вздрогнула и стала медленно опускаться. В комнате распространился отвратительный двойной запах, вызвавший некогда дурноту у Фрэнсиса Вествика.
Ниже, ниже подвигалось кошмарное видение, пока не замерло в некоей точке. Ужасное лицо остановилось над запрокинутым лицом графини.
Наступила пауза. Затем легкое движение нарушило суровое спокойствие маски мертвеца. Темные веки медленно раскрылись. Обнаружились глаза, лоснившиеся тусклым мраком смерти, — они устремили свой страшный взор на женщину в кресле.
Агнесса видела этот взор, видела, как женщина медленно поднялась навстречу ему, словно повинуясь грозному приказу… Тут сознание девушки помутилось, и все исчезло.
Следующими впечатлениями Агнессы были — яркий солнечный свет, врывавшийся в распахнутое окно, дружелюбный взгляд леди Монтберри и детские изумленные личики в дверном проеме.
— …Ты имеешь влияние на Агнессу, Генри. Постарайся воззвать к ее благоразумию. Не из чего поднимать такой шум. Горничная моей жены постучалась к ней в дверь рано утром с чашкой чаю. Не получив ответа, она толкнулась с черного хода, нашла его незапертым и обнаружила Агнессу на постели в глубоком обмороке. С помощью жены девушку привели в чувство, она и рассказала эту нелепую историю, которую я сейчас повторил тебе. Друг мой, ты должен понимать, что бедняжка утомлена длительным путешествием, нервы ее расстроены, и во сне ей могло привидеться черт-те что. Однако она упорствует в своем безумии. Не думай, что я был с ней строг! Все, что только можно сделать ей в угождение, я сделал. Я написал к графине, именуя ее, конечно, подложным именем, с просьбой вновь разменяться комнатами. Подлая баба естественно ответила решительным отказом. Нужно замять скандал, Генри! Подумай, что станут говорить о нас в обществе, если выплывет наружу эта история с дурно пахнущими призраками?! В гостинице никто не должен ничего знать! И так уж о нас ходит достаточно сплетен. В этой ситуации нам нельзя ни съехать, ни отказаться от комнаты. Я сам переночую в ней оставшиеся две ночи, оставив мисс Локвуд попечению супруги. И это все, наконец, что я могу сделать! Я уговаривал Агнессу, я рассказал ей о вздорной встрече Фрэнсиса с нашей, чертом нам посланной, свояченицей! Она отказывается что-либо понимать! Я исчерпался! Я в полном отчаянии! Ступай к ней, Генри! Ступай — и постарайся ее успокоить!..
Такими словами его сиятельство заключил тираду и шумно вздохнул.
Генри нашел Агнессу в гостиной. Девушка была явно взволнована. Глаза ее лихорадочно блестели.
— Если вы пришли сюда по наущению вашего брата, — воскликнула она, вместо приветствия, — избавьте себя от труда! Я не нуждаюсь в благоразумных увещеваниях. Я нуждаюсь в помощи друга, который верил бы мне.
— Я ваш друг, Агнесса, — спокойно ответил Генри. — И вы это знаете.
— Вы верите, что ночное происшествие не было бредом моего больного рассудка?
— Я знаю, Агнесса, что вы не обманываетесь на этот счет, по крайней мере, в одном отношении.
— В каком?
— В отношении присутствия у вашей постели графини.
Девушка прервала его.
— Почему я только сегодня узнала, что графиня и миссис Джеймс — одно лицо? Почему мне не сказали об этом вчера?
— Вы забываете, что согласились на перемену комнат прежде, чем я приехал в Венецию, — ответил Генри. — Да, я чувствовал сильное искушение рассказать вам обо всем, но вы с племянницей были уже устроены на ночь, и мне не хотелось пугать вас. Брат заверил меня, что запоры на ваших дверях крепки, я счел за лучшее дождаться утра, и, видимо, был не прав… Как проникли люди, или призраки, в вашу спальню, я сказать не могу. Могу лишь заверить, что ночью вас действительно навестила графиня. Об этом я знаю точно с ее слов.
— С ее слов? — повторила Агнесса. — Вы виделись с ней?
— Да, десять минут назад.
— Что она делала?
— Прилежно писала. И не оторвала глаз от бумаги, пока я не произнес ваше имя.
— Она вспомнила меня?
— С некоторым трудом. И когда припомнила, мне долгое время пришлось ее убеждать, что я пришел от вашего имени. Наконец она разговорилась. Она подтвердила, что поселила вас в эту комнату из мистических соображений, в которых однажды призналась Фрэнсису. Она подтвердила, что сегодня ночью сидела у вашей постели, чтобы «постичь то, что откроется ей», — так она выразилась. Я пытался выведать у графини, как ей удалось пробраться в номер. К несчастью, рукопись, валявшаяся на столе, опять бросилась ей в глаза. Графиня вернулась к своему занятию. «Барону нужны деньги, я должна продолжать пьесу», — вот все, чего можно было от нее добиться. Могу сказать, что я заметил в этой несчастной женщине явные перемены к худшему. Рассудок ее очевидно расстроен. Доказательством служит хотя бы то, что она говорила о бароне как о живом человеке. Фрэнсиса она уверяла, что брат ее умер от болезни. И это правда. Консул Соединенных Штатов в Милане показывал нам извещение о смерти барона, опубликованное в одной из американских газет. Насколько я мог понять, остатки здравого смысла, еще сохранившиеся в графине, поглощены нелепой идеей — созданием пьесы для театра Фрэнсиса. Брат признался, что подал ей надежду получить хорошие деньги таким образом — в шутку, разумеется. Мне кажется — он поступил дурно. Согласны ли вы со мной?
Агнесса, казалось, уже не слышала его. Она вдруг поднялась с кресла.
— Сделайте мне одолжение, Генри, — сказала она. — Проводите меня к графине.
Генри заколебался.
— Достаточно ли вы оправились после потрясения? — спросил он.
Девушка задрожала. Румянец сбежал с ее щек. Лицо сделалось мертвенно-бледным.
— Вы знаете, что мне довелось увидеть этой ночью? — спросила она чуть слышно.
— Не думайте об этом! — перебил Генри. — Не волнуйте себя понапрасну!
— Я не могу не думать! — воскликнула девушка. — Мое сознание изнемогает под бременем ужасных вопросов! На кого походило кошмарное видение? На Феррари? Или?.. — Агнесса затрепетала. — Графиня все знает. Я должна ее видеть, — продолжала она горячо. — Проводите меня к ней, Генри, пока мне не изменило мужество!
Генри внимательно посмотрел на девушку.
— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Чем скорее вы с ней увидитесь, тем лучше. Только… Вы помните вашу лондонскую встречу? Помните слова графини о вашей власти над ней?
— Помню. Но зачем вы напоминаете мне об этом?
— Вот по какой причине. Мне кажется, есть все основания опасаться, что рассудок графини придет вскоре в полное расстройство. И тогда она вряд ли вспомнит о том, что вы в ее воображении являлись когда-то ангелом возмездия и она должна всецело вам подчиняться. Употребите же сейчас вашу мистическую власть над ней, чтобы пролить свет на интересующие вас вопросы, ибо потом будет поздно!..
Агнесса молча взяла молодого человека за руку и повела к двери.
Они поднялись на второй этаж и, постучавшись, вошли в комнату графини.
Молодые люди нашли графиню за письменным столом. Она с трудом оторвала взгляд от бумаг и устремила его на вошедших. Прошло несколько томительных минут, прежде чем в черных глазах графини появились проблески сознания. Казалось, женщина делает гигантские усилия, чтобы сосредоточиться. Наконец ей это удалось. Графиня узнала девушку. Перо выпало из ее рук.
— Разве час пробил? — спросила она хриплым, исполненным ужаса шепотом. — Дайте мне отсрочку, я еще не кончила моей работы.
Женщина упала на колени и протянула к Агнессе сложенные в мольбе руки. Девушка не оправилась еще от ночного потрясения выходка графини совсем выбила ее из колеи. Она застыла в оцепенении, не зная, что сказать и как поступить дальше.
— Говорите же! Спрашивайте, пока есть возможность! — шепнул ей Генри. — Взгляните, безумство опять находит на нее.
Агнесса собралась с духом.
— Выбыли ночью у меня… — начала она слабым голосом.
Задрожав при первых звуках ее голоса, графиня вскинула руки над головой, сцепила пальцы и стала ломать их с тихими стонами, качаясь из стороны в сторону. Агнесса отпрянула и повернулась, чтобы уйти, не в силах выносить жуткого зрелища! Генри остановил ее.
— Попробуйте еще раз! Теперь или никогда!
Агнесса, сделав усилие, повиновалась.
— Я ночевала в комнате, которую вы мне уступили, — произнесла она глухо. — Я видела…
Графиня внезапно вскочила с колен.
— Оставьте! — закричала она. — О! Господи Иисусе Христе! Святая Дева Мария! Неужели мне интересно слышать, что вы там видели? Неужели вы думаете, что я не понимаю сама, что все это значит? Соображайте сами, мисс! Допросите вашу душу! Уверены ли вы, что час возмездия пробил? Готовы ли вы следовать за мной сквозь преступления прошлого к тайнам погибшего?
Женщина, не ожидая ответа, бросилась к письменному столу. Глаза ее сверкали, движения стали гибки и энергичны. Казалось, она вновь обрела себя. Внезапная вспышка длилась несколько мгновений. Затем пыл графини угас, тело поникло, как будто из него вынули стержень, глаза потухли.
Она вздохнула и отперла шкатулку бюро. Пергаментный лист, извлеченный из инкрустированного искусным мастером ящичка, был испещрен блеклыми буквами. Обрывки шелковых ниток указывали на то, что документ был вырван из какой-то старинной книги.
— Вы читаете по-итальянски? — спросила графиня, подавая пергамент Агнессе.
Девушка молча наклонила голову.
— Этот лист вырван из древней книги, содержавшейся в библиотеке дворца, когда он еще был дворцом, — сказала графиня. — Кто его вырвал и когда, нам нет надобности знать. А для чего он вырван, вы можете узнать сами, если хотите. Начните с пятой строки сверху.
Агнесса почувствовала необходимость успокоиться.
— Дайте мне стул, — попросила она Генри. — Я попробую в этом разобраться.
Генри, выполнив просьбу девушки, встал за ее спиной и, глядя через плечо, стал помогать ей разбирать написанное. Текст пергамента в переводе на английский язык гласил следующее:
«Итак, я закончил литературное описание первого этажа дворца. По желанию моего милостивого и благородного покровителя, перехожу на второй этаж и продолжаю составлять каталог картин, скульптур и других предметов искусства, там размещенных.
Позвольте мне начать с угловой комнаты западного крыла здания, называемой «комнатой кариатид» из-за статуй, поддерживающих обогревающий помещение камин. Это сооружение установлено во дворце сравнительно недавно и в полной мере отвечает извращенным вкусам прошлого столетия. Все же камин представляет некоторый интерес. Он скрывает искусно сделанный тайник, расположенный в этажном перекрытии между полом описываемой комнаты и потолком нижнего помещения. Тайник устроен в тяжелые дни последнего периода венецианской инквизиции. По слухам, он спас одного из предков моего милостивого патрона, преследуемого страшным трибуналом.
Механизм этого любопытного устройства поддерживается в порядке по сей день, как свидетельство редкостного искусства мастеров прошлого. Мой господин удостоил меня чести быть посвященным в секрет управления тайником, который я, с его позволения, хочу передать любознательным потомкам.
Стоя лицом к камину, положите руку на лоб кариатиды, которая находится слева от вас, и произведите резкий толчок. Этим вы приведете в движение рычаги, скрытые в стене, которые заставят повернуться каменную плиту, и в полу откроется углубление, способное вместить взрослого человека. Способ обратного действия также прост. Возьмите обеими руками фигуру за виски и потяните на себя. Плита примет прежнее положение».
— Далее читать не нужно, — сказала графиня, отбирая лист, — постарайтесь запомнить прочитанное.
Она уложила пергамент в шкатулку и вновь заперла ее.
— Пойдемте! Вы сами увидите, что насмешливый француз называл «началом конца».
Агнесса не могла встать. Тело ее сотрясала дрожь. Генри подал девушке руку.
— Не бойтесь, — шепнул молодой человек. — Я с вами.
Графиня провела Агнессу и Генри по западному коридору и остановилась у комнаты под тридцать восьмым номером, комнаты, в которой когда-то проживал барон Ривер и которая находилась над спальней, где умер лорд Монтберри. Последние два дня помещение пустовало. Отсутствие багажа, когда отворили дверь, показывало, что и сегодня она была не снята.
— Видите? — спросила графиня, указывая на статуи, поддерживающие камин. — Вы знаете, что делать. Заслуживаю ли я того, чтобы правосудие было соединено с милосердием? Дайте же мне еще несколько часов. Барону нужны деньги, и я должна продолжать работу.
Она бессмысленно улыбнулась и сделала кистью правой руки движение, имитирующее движение кисти пишущего человека. Усилие сосредоточиваться на иных вещах, чем постоянная нужда в деньгах, и смутная надежда на получение прибыли от еще не оконченной пьесы, видимо, истощили всю ее энергию. Графиня сгорбившись побрела к выходу и, обернувшись в дверях, сказала:
— Не бойтесь, мисс, я не сбегу. Там, где окажетесь вы, окажусь и я, пока не наступит конец.
Она потухшим взором обвела комнату и, шаркая по-старушечьи ногами, удалилась.
Агнесса и Генри остались одни в «комнате кариатид».
Человек, делавший описание дворца, — вероятно, бедный писатель или художник, — верно указал на художественное убожество камина. Дурной вкус выказывался в его огромных, аляповатых формах, части его были несоразмерны, линии — несуразны.
Это сооружение, однако, приводило в восхищение многих нынешних путешественников всех сословий, отчасти из-за его внушительных объемов, отчасти из-за мощных пластов и плит разноцветного мрамора, которыми архитектор не поскупился оснастить свое творение. Фотоснимки камина были выставлены во всех публичных комнатах гостиницы и продавались в большом количестве американцам и англичанам.
Генри подвел Агнессу к левой фигуре.
— Попробовать мне? — спросил он. — Или вы проделаете этот фокус сами?
Агнесса выдернула руку и отбежала к выходу из комнаты.
— Я не могу даже глядеть! — воскликнула она. — Меня пугает его каменное лицо!
Генри положил ладонь на лоб фигуры.
— Что может быть страшного в условно-классическом стиле? — шутливо спросил он.
Прежде чем он успел сделать движение, девушка отворила дверь.
— Подождите, пока я уйду! — крикнула она. — Одна мысль о том, что вы можете там найти, ужасает меня!
Переступая порог, Агнесса оглянулась.
— Я не совсем покину вас! Я буду ожидать снаружи.
И она захлопнула дверь.
Оставшись один, Генри вновь поднес руку к бесстрастному лицу кариатиды. И вновь был остановлен в своем намерении»
В коридоре раздался шум веселых шагов, смех, возня.
— Милейшая Агнесса, как я рада вас видеть! — воскликнул женский голос.
Мужской голос, раздавшийся вслед за женским, также приветствовал мисс Локвуд. Третий голос, в котором Генри узнал баритон управляющего, приказывал прислуге проводить дам и мужчин в номера, расположенные в дальнем конце коридора.
— Впрочем, — продолжал управляющий, — если вам еще будут нужны помещения, я могу предложить вам совершенно замечательную комнату!
Генри услышал приближающиеся шаги, дверь распахнулась, и управляющийся оказался лицом к лицу с молодым человеком.
— Вот приятный сюрприз, сэр! — весело воскликнул администратор. — Вижу, вы любуетесь знаменитым камином! Могу я спросить вас, как вы чувствуете себя в гостинице на этот раз? Не лишают ли вас опять аппетита сверхъестественные силы?
— Сверхъестественные силы пощадили меня на этот раз, — ответил Генри, досадуя на фамильярный тон служащего, — однако у них теперь есть выбор. Давно ли вы вернулись? — переменил он тему разговора.
— Только что, сэр! Я имел счастье ехать в одном поезде с вашими друзьями и совершенно ими очарован! Сейчас они осматривают комнаты в другом крыле здания, но вернутся, если им понадобится еще один номер.
Это известие укрепило Генри в намерении осмотреть тайник прежде, чем ему помешают. Он с некоторым раздражением посмотрел на докучливого администратора, не зная, как от него отделаться. И тут в голову ему пришла мысль, что если в тайнике действительно находится нечто необычное или страшное, то хорошо бы ему иметь рядом на этот случай свидетеля, чтобы впоследствии не быть обвиненным в подлоге или пустословии. Ничего не подозревающий ревнитель дивидендов Венецианского Акционерного Общества как нельзя лучше подходил для этой роли.
Генри вновь повернулся к скульптуре.
— Очень рад приезду моих друзей! — воскликнул он с деланной веселостью. — Но, прежде чем пожать им руки, позвольте задать вам вопрос об этом произведении искусства. Ведь это его снимки продаются в холле?
— Да, мистер Вествик.
— Полагаете ли вы, что этот камин так прочен, как кажется? — продолжал Генри. — Когда вы вошли, я как раз спрашивал себя, не отходит ли эта фигура от стены?
Он в третий раз положил руку на лоб кариатиды.
— На мой взгляд, она стоит не совсем перпендикулярно. И, сдается мне, даже покачивается.
С этими словами Генри нажал на голову статуи.
Странные бряцающие звуки раздались в пространстве пустой комнаты. Плита возле самых ног управляющего со скрежетом повернулась, обнаружилось темное продолговатое углубление. В тот же миг помещение наполнил отвратительный удушливый запах, уже знакомый некоторым героям нашего повествования.
Управляющий несколько секунд изумленно глядел себе под ноги, потом отскочил с грацией испуганного слоненка.
— Боже мой, мистер Вествик! — воскликнул он. — Что все это значит?
Памятуя о событиях прошлой ночи, Генри решил не раскрывать своих карт.
— Я удивлен так же, как и вы! — ответил он.
— Подождите минутку, сэр, — вскричал администратор, — я должен предупредить господ, чтобы они пока не входили!
Он торопливо выскочил в коридор, не забыв прикрыть за собой дверь.
Генри, отворив окно, ожидал, с наслаждением вдыхая чистый воздух. Предчувствие надвигающейся опасности впервые коснулось его сознания. Он еще тверже укрепился в намерении не делать ни шагу без стороннего свидетеля.
Управляющий вернулся с восковой свечой, которую зажег, едва войдя в комнату.
— Теперь можно не бояться, что нам помешают, — сказал он, отдуваясь. — Будьте так добры, мистер Вествик, подержите свечу. Это мое дело разобраться в том, что же означает эта чертовщина!
Генри взял свечу. Мужчины заглянули во впадину и при тусклом мерцающем свете плохо разгоревшегося пламени заметили на дне ее какой-то темный предмет.
— Мне кажется, я смогу достать эту штуку, если лягу и запущу туда руки, — сказал управляющий.
Он встал на колени, но заколебался.
— Будьте добры, сэр, — сказал он, — подайте мне перчатки. Они лежат в шляпе на стуле позади вас.
Генри выполнил просьбу.
— Неприятно все-таки, — извиняющимся тоном произнес управляющий, натягивая перчатку на правую руку. — Кто знает, что там валяется и с каких пор!
Он растянулся на полу во всю длину и принялся за дело, пыхтя от напряжения.
— Не могу сказать, что именно я подцепил, но подцепил что-то.
Приподнявшись на локте, администратор вытащил руку.
В ту же секунду он вскочил, издав жуткий вопль.
Человеческая голова, глухо стукнувшись о камень, покатилась к ногам Генри.
Мужчины онемели от ужаса. Несколько времени они стояли в полном оцепенении. Управляющий пришел в себя первым.
— Ради Бога, заприте дверь, — хрипло прошептал он. — Кто-нибудь мог меня слышать!
Генри машинально пошел к двери. Положив руку на ключ, он оглянулся на страшный предмет, извлеченный из глубин этажного перекрытия. Не было никакой возможности разобрать искаженные черты и найти в них сходство с кем-либо из знакомых ему людей. Смерть и время сделали свое дело. А между тем он чувствовал сомнение и тревогу, и чувства эти терзали его душу. Вопрос, мучивший Агнессу, достался теперь и ему. Теперь он спрашивал себя: «Кто? Кто стал жертвой страшного преступления? Кто здесь? Феррари? Или?..» Он дрожал, как дрожала Агнесса. Агнесса! Самое дорогое из всех женских имен теперь приводило его в трепет. Что скажет он ей? Какие последствия повлечет за собой отвратительное открытие?
За дверью было тихо.
Меж тем управляющий оправился настолько, что мысли его вновь стремительно заработали. И направлены они были в одну сторону, в сторону обережения интересов гостиницы. Он подошел к молодому человеку и заговорил беспокойным тоном:
— Если происшедшее сделается известно публике, закрытие гостиницы и разорение Общества неизбежны! Я уверен в этом! Могу ли я надеяться на ваше молчание, сэр?
— Вы, конечно, можете на меня положиться, — помолчав, ответил Генри. — Но всякое молчание имеет свои границы. Особенно в таком случае, как наш.
Управляющий понял, что Генри имеет в виду обязательства, которые должны исполнять по отношению к обществу все порядочные люди.
— Я сейчас найду возможность, — сказал он, — секретно вывести останки из дома и сам передам их полицейским властям. Угодно ли вам покинуть комнату вместе со мной? Или вы согласитесь остаться здесь и помочь мне, когда я вернусь?
В конце коридора послышались голоса веселой компании туристов. Генри тотчас согласился остаться в комнате. Он боялся встречи с Агнессой и хотел отдалить ее, насколько возможно.
Управляющий выскользнул за дверь. Генри поспешно повернул ключ в замочной скважине и прислушался. По голосам он понял, что администратора все-таки заметили и перехватили в районе парадной лестницы. И пока страшная драма разыгрывалась по одну сторону двери, смех, шутки, споры о достоинствах итальянской и французской стряпни, игривые вопросы о наличии развлечений в Венеции звучали с другой. Мало-помалу звуки веселья стихали. Туристы, составив планы развлечений, выбирались из гостиницы, и минут через пять-десять воцарилась тишина.
Генри подошел к окну, думая взбодрить себя великолепным видом, но чарующие прежде картины каналов и зданий показались ему скучными. Болезненное любопытство заставило его вернуться к камину. Мертвая голова притягивала и ужасала.
Явь ли все происходящее? Или кошмарный нескончаемый сон? Только теперь молодой человек понял, какие душевные муки выпали на долю Агнессы, когда она в одиночестве несла свой страшный груз, окруженная толпой доброжелательных, но не склонных верить «вздорным бредням» людей. Что говорить, и сам он находился в их числе.
Неожиданно солнечный луч проник сквозь распахнутое окно в комнату, и Генри заметил, как на полу рядом с жуткими останками что-то блеснуло. Преодолевая отвращение, он наклонился и увидел тонкую золотую пластинку с тремя искусственными зубами, которая, вероятно, выскочила из челюсти мертвеца, когда голова, выпав из рук управляющего, ударилась об пол.
Генри мгновенно осознал значительность своей находки. В этой маленькой детали заключалась возможность определить личность бывшего хозяина скорбных останков, точно установить имя жертвы бесчеловечного преступления.
Молодой человек на мгновение задумался. Что, если он никому пока не станет сообщать о своем открытии и предоставит событиям развиваться своим чередом? Мало ли что может произойти в дальнейшем. Пусть следствие или его величество случай испробуют все свои силы, чтобы внести ясность в создавшуюся ситуацию! Графиня знает многое. Но приступы умопомрачения накатывают на нее все чаще, и вскоре, вероятнее всего, ее рассудок отвратится от забот реальной жизни. И тогда оборвется последняя ниточка, с помощью которой можно было бы размотать весь клубок таинственных происшествий и узнать наконец разгадку роковых событий, происходивших под крышей Венецианского дворца. И в этом случае находка Генри может стать последней и единственной опорой на пути к достижению истины.
Руководствуясь такими размышлениями, молодой человек поднял пластинку, завернул ее в носовой платок и спрятал в карман.
Он вновь подошел к окну. Одиночество начинало тяготить Генри. На душе у него было тоскливо и тревожно.
Тихий стук в двери заставил его встрепенуться.
— Кто там?
Голос Агнессы произнес:
— Это я, Генри. Не хотите ли вы мне что-нибудь сказать?
Генри смутился и едва смог ответить:
— Не теперь, Агнесса. Простите, что не отворяю вам дверь. Мы поговорим после.
Нежный, печальный голос раздался опять:
— Не оставляйте меня одну, друг мой. Я не могу вернуться к счастливым людям, которые сидят там, внизу.
Мог ли молодой человек устоять против этой просьбы?
Он услышал вздох девушки, услышал шелест ее платья и сделал то, чего так боялся полчаса назад — вышел ей навстречу.
Агнесса подошла к Генри и дрожащей рукой указала на запертую дверь.
— Неужели там все так ужасно? — спросила она слабым голосом.
Генри привлек ее к себе, чтобы поддержать. Агнесса глядела на него с надеждой и страхом. Ее взгляд вселил новые силы в молодого человека. В голове его мелькнула свежая идея.
— Вы скоро узнаете обо всем, — медленно произнес он, — но сначала наденьте плащ, шляпку и пойдемте со мной.
— Конечно, Генри, — ответила девушка, — но объясните, куда и зачем.
Генри ответил прямо.
— Я хочу прежде всего успокоить и вас и себя, выяснив все о смерти лорда Монтберри. Мы посетим доктора, который его лечил, и консула, который проводил его в могилу.
Глаза девушки признательно вспыхнули.
— Как вы хорошо меня понимаете! — только и сказала она.
В эту минуту к ним подошел управляющий. Он вопросительно посмотрел на Генри.
Генри отдал ему ключ от тридцать восьмого номера и велел прислуге кликнуть гондолу.
— Вы уезжаете? — удивился управляющий.
— На поиски улик, — шепнул Генри. И прибавил: — Если что-либо понадобится властям, я вернусь через час.
День сменился вечером. Лорд Монтберри и общество, сопровождавшее новобрачных, уехали в оперу. Агнесса, ссылаясь на усталость, осталась в гостинице. Проводив родственников и друзей в театр, Генри ускользнул от них после первого акта и вернулся к девушке.
— Обдумали ли вы мои слова, Агнесса? — спросил он, входя в гостиную и садясь рядом с ней. — Согласны ли вы, что одно ужасное сомнение, тяготившее нас обоих, наконец-то разрешено?
Агнесса грустно покачала головой.
— Хотела бы я согласиться с вами, Генри. Хотела бы я сказать по совести, что сердце мое успокоилось.
Такой ответ из уст возлюбленной привел бы в отчаяние многих. Терпение Генри, когда речь шла об Агнессе, могло выдержать все.
— Если вы припомните, что случилось с нами сегодня, вы должны согласиться, что свидетельства наших собеседников были весьма убедительны. Вспомните слова доктора Бруно: «После тридцатилетней медицинской практики неужели вы думаете, что я могу ошибиться в симптомах, указывающих на смерть от воспаления бронхов?» На это нечего возразить. А разве можно сомневаться в рассказе консула? Он приехал во дворец предложить свои услуги, прослышав о смерти лорда Монтберри, в то время когда гроб уже стоял в доме. Он сам видел, как в него уложили тело и заколотили крышку. Показания священника также неоспоримы. Он оставался в комнате, где стоял гроб, и читал молитвы по усопшему, пока гроб не вынесли из дворца. Опираясь на вышесказанное, мы можем заключить, что лорд Монтберри умер своей смертью и действительно похоронен в земле Венеции. Нам осталось только одно — узнать, принадлежат ли найденные мною останки пропавшему курьеру или нет. Верно ли я изложил?
Агнесса кивнула.
— Что же мешает вам успокоиться?
Логика рассуждений молодого человека была несокрушимой. Агнесса принимала ее рассудком, но отторгала сердцем.
— Послушайте меня, Генри, — заговорила она, — мне не дают покоя события прошлой ночи. Вы упрекаете меня в мистике, в суевериях. Я не согласна с вами. Вспомните, чем мы были друг для друга с вашим братом. Мы не были близки физически, но мы любили друг друга. И, памятуя об этом, я могу принять и понять, почему его образ явился мне, пусть в пророческом сне, как вы утверждаете, требуя свершения обряда христианских похорон и отмщения за преступление. Я могу увидеть слабый проблеск истины в том, что подверглась влиянию гипнотических сил, находясь в магнетическом поле между останками убиенного мужа и виновной женой, которая, терзаясь угрызениями совести, корчилась у моей постели. Но я не могу поверить, что причиной ужасного испытания, посланного мне свыше, стал абсолютно посторонний мне человек, а именно, как вы предполагаете, курьер Феррари. Я не могу оспаривать ваших рассуждений, Генри. Но чувствую сердцем, что вы обманываетесь. И уверена в том, что мы так же далеки от истины, как и прежде.
Генри промолчал. Агнесса против его воли сумела внушить ему уважение к ее мнению.
— Но есть ли еще способы приблизиться к истине? — промолвил он через некоторое время. — Что может служить нам опорой? Графиня? Она, конечно, держит в руках ключи к тайне. Но можно ли теперь положиться на ее показания, даже если она и заговорит? Впрочем, мне кажется, говорить с нами она уже не будет.
— Разве вы опять виделись с ней? — спросила девушка.
— Да, — ответил Генри. — У меня остались свободными полчаса до обеда и я опять помешал ее бесконечной писанине.
— И вы сказали ей, что обнаружили в тайнике?
— Разумеется. Я сказал, что считаю ее замешанной в этом деле и потребовал объяснений. Она продолжала писать, как будто я говорил с ней на каком-то неизвестном языке. Я сказал, что голову отдали в полицию, что мы с управляющим подписали протокол. Она обратила на это внимание не больше, чем на полет мухи. Я попытался растормошить ее, сказав, что следствие будет проводиться тайно и что графиня может положиться на мое молчание. Мне стало казаться, что я успел в моем намерении. Она оторвала глаза от рукописи и спросила: «Что вы намерены сделать с этим?» Я ответил, что голову похоронят, как только сделают с нее фотографические снимки. Я сообщил ей заключение полицейского врача, что голова покойного была частично мумифицирована химическими средствами, чтобы приостановить разложение, и спросил мимоходом, прав ли он? Ловушка была недурна, но не сработала. Графиня промолвила хладнокровно: «Раз уж вы зашли, мне хотелось бы посоветоваться с вами по поводу пьесы. У меня случилась заминка. Я никак не могу придумать новых приключений». Заметьте! В ее словах не было и тени иронии. Она действительно собралась прочесть мне свое творение, очевидно полагая, что я интересуюсь театральными делами брата. Я бежал, воспользовавшись первым предлогом, пришедшим в голову. Но, Агнесса! Может быть, ваше влияние, ваша власть над ней вновь возымеет действие и даст нам новые наводящие факты? Графиня наверху, и я готов проводить вас…
Девушка вздрогнула.
— Нет! Не смею! Не могу! — воскликнула она. — Графиня сделалась для меня теперь отвратительнее прежнего. Не предлагайте мне этого, Генри! Потрогайте мою руку. Она стала холодна как лед при одной мысли о встрече с ней.
Девушка не преувеличивала. Ужас вновь овладел ею. Генри поспешил переменить тему.
— Право, Агнесса, — сказал он. — Мне кажется, будет лучше для вас, если вы покинете Венецию как можно скорее.
— Как можно скорее? — повторила Агнесса с волнением. — Вы более чем правы! Никакими словами нельзя передать, как мне хочется бежать из этого города. Но… вы ведь знаете, в каком я нахожусь положении — вы слышали, что лорд Монтберри сказал за обедом. Вы знаете о его планах?
— Знаю, — ответил Генри, — но что вы скажете, если его планы переменятся?
Агнесса недоуменно взглянула на Генри.
— Мне известно, что лорд получил из Англии письмо, принуждающее его спешно вернуться в Лондон.
— Совершенно справедливо, — подхватил Генри, — Брат намеревался отправиться в дорогу завтра, оставив леди Монтберри, детей и вас на мое попечение, чтобы вы все без ущерба могли насладиться красотами Венеции. Но, Агнесса… некоторые обстоятельства вмешиваются в его планы. Лорду придется забрать вас с собой, ибо дела также призывают меня в Лондон, и о женщинах и детях некому будет позаботиться.
Агнесса все еще недоумевала. Она не была уверена, правильно ли она поняла молодого человека.
— Вам действительно нужно вернуться в Англию?
Генри ответил обворожительной улыбкой.
— Не будем об этом, Агнесса, иначе лорд Монтберри мне никогда не простит!
Глаза молодого человека говорили красноречивее слов.
— О! — воскликнула девушка, заливаясь румянцем. — Ради меня вы отказываетесь от столь приятного пребывания в Италии?
— Я буду сопровождать вас в Англию, и этого мне достаточно!
Девушка взяла его руку с выражением трогательной признательности.
— Как вы добры, Генри! — прошептала она. — Что бы я делала без вашего сочувствия? Не могу сказать, как я вам благодарна!
Охваченная невольным порывом, Агнесса хотела поднести его руку к губам. Генри мягким движением остановил ее.
— Агнесса, — сказал он, — начинаете ли вы понимать, как искренне я люблю вас?
Этот вырвавшийся из глубины души юноши возглас нашел путь к сердцу девушки. Она промолчала, но глаза ее сказали все.
Генри обнял девушку.
— Моя дорогая, — нежно шепнул он.
С тихим трепетом ее губы коснулись губ молодого человека, потом голова ее опустилась. Руки Агнессы обвились вокруг шеи Генри. Она спрятала лицо на его груди. Влюбленные не говорили более ничего.
Нежное молчание молодых людей было прервано резким стуком. Агнесса встала и, поспешно пробежав через комнату, села за фортепиано, спиной к двери, чтобы вошедший не мог видеть ее пылающего лица.
— Войдите! — крикнул Генри раздраженно.
Дверь не отворилась.
— Мистер Вествик, вы один? — последовал вопрос.
Агнесса узнала голос графини. Девушка вздрогнула и устремилась к двери, смежной с гостиной спальни.
— Не пускайте ее ко мне! — шепнула она на бегу. — Спокойной ночи, Генри! Спокойной ночи!
Если бы молодой человек мог перенести усилием воли графиню на другой край вселенной, он проделал бы это не задумываясь. Теперь же ему ничего не оставалось, как повторить раздраженнее прежнего:
— Войдите!
Графиня вошла в комнату, держа в руке пачку бумаг. Походка ее была нетверда, на лице вместо обычной бледности проступал темный румянец. Глаза дамы были красны и широко раскрыты. Подходя к молодому человеку, она выказала странную неспособность рассчитывать движения, — ударилась о столик, около которого он сидел; когда заговорила, произношение ее было невнятно, а некоторые слова и вовсе невозможно было разобрать. Многие заподозрили бы, что посетительница была просто пьяна, но Генри судил вернее. Молодой человек усадил графиню в кресло и сказал:
— Графиня, боюсь, что вы работали очень усиленно и нуждаетесь в отдыхе.
Женщина поднесла руку к виску.
— Мое воображение изменило мне, — произнесла она слабым голосом. — Я не могу написать четвертый акт. Все пусто, пусто!..
Генри посоветовал драматургине сделать передышку.
— Ложитесь спать, — сказал он, — утром все наладится.
Дама нетерпеливо махнула рукой.
— Я должна кончить пьесу, — ответила она, — мне только нужно несколько замечаний. У вашего брата театр. Вы ведь бывали на репетициях и должны разбираться в законах сцены.
Она почти насильно вложила в руки Генри принесенную с собой рукопись.
— Не могу читать вам сама, у меня кружится голова, когда я гляжу на свой почерк. Будьте добры, пробегите глазами и сделайте замечания.
Генри из вежливости заглянул в текст. На глаза ему попал список действующих лиц. Молодой человек прочел его и резко повернулся к незваной гостье, намереваясь потребовать объяснений. Слова замерли на его губах.
Женщина в кресле забылась тяжелым сном, близким к обмороку. Голова ее откинулась на спинку кресла, темный румянец на щеках сгустился, руки были широко и безвольно раскинуты, ноги были широко и фривольно расставлены.
Генри позвонил и велел вошедшему лакею прислать горничную.
Голос его отчасти пробудил графиню. Она сонно приподняла веки и спросила:
— Вы прочли?
Хотя бы из чувства сострадания нужно было отвечать утвердительно.
— Начал читать и прочту охотно, — сказал Генри, — если вы отправитесь сейчас в постель. Утром наши головы будут яснее, и я помогу вам составить четвертый акт.
Вошла горничная.
— Боюсь, эта дама больна, — шепнул ей молодой человек, — отведите ее к себе и уложите спать.
Горничная взглянула на графиню:
— Не послать ли за доктором, сэр?
Генри посоветовал все же отвести женщину наверх и затем справиться у администратора, как поступить.
С трудом удалось уговорить графиню подняться и опереться на руку служанки. Только повторив обещание прочесть пьесу и помочь наутро в дальнейшей работе над рукописью, Генри сумел избавиться от присутствия назойливой посетительницы.
Оставшись один, молодой человек подсел к столу и с долей некоторого любопытства стал перебирать исписанные прыгающим нервным почерком страницы. Он пробежал глазами несколько кусков текста и вдруг изменился в лице.
— Боже мой, что все это значит?
Генри с тревогой посмотрел на дверь спальни, за которой скрылась Агнесса, словно опасаясь, что девушка может вернуться, вновь перечел поразившее его место в рукописи. Затем собрал бумаги и осторожно вышел из комнаты.
Закрывшись у себя в комнате на верхнем этаже гостиницы, Генри принялся за чтение пьесы с первого листа, не пропуская ни страницы. Нервы молодого человека были явно потрясены, руки дрожали, он резко вскидывал голову при любом постороннем шуме на лестнице.
С первых слов рукописи становилось понятно, что графиня не ограничивала себя условностями жанра. Она вела изложение с непринужденной фамильярностью старого знакомого.
«Позвольте мне, любезный Фрэнсис Вествик, представить вам действующих лиц моей пьесы. Взгляните на них, симметрично расставленных на одной строке.
Милорд. Барон. Курьер. Доктор. Графиня.
Видите, я не даю себе труда выдумывать фамилии. Мои герои достаточно отличаются друг от друга званием, положением в обществе и контрастом характеров.
Первое действие начинается…
Нет! Прежде чем я открою первое действие, мне должно заявить, что все события пьесы есть только плод моего воображения. Я пренебрегаю заимствованием действительных событий. Более того, я не украла ни одной идеи из современных французских драм. Как содержатель английского театра, вы, конечно, не поверите этому. Но это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что занавес поднимается.
Мы в Гамбурге, в знаменитой «Золотой гостиной», в самый разгар сезона. Графиня, нарядно одетая, сидит за столом, обтянутым зеленым сукном. Приезжие иностранцы толпятся за спинами игроков, делают небольшие ставки или просто наблюдают. Меж ними — милорд. Его поражает внешность графини, в которой красота и изъяны фантастически перемешаны самым привлекательным образом. Милорд кладет свои деньги на те поля, где видит ее маленькую ставку.
Графиня оглядывается и говорит:
— Не полагайтесь на мой цвет. Я играю несчастливо весь вечер. Ставьте против моего, и вам повезет.
Милорд, как истинный англичанин, кланяется, краснеет и повинуется. Он выигрывает дважды.
Графиня встает из-за стола. У нее нет больше денег, и она предлагает милорду свое место.
Милорд усаживает ее обратно и вкладывает ей в руку свой выигрыш. Он просит считать этот заем одолжением для него.
Графиня делает ставку и опять проигрывает. Милорд надменно улыбается и предлагает еще денег.
С этого момента колесо фортуны поворачивается. Графиня выигрывает, и выигрывает много. Ее брат барон, пробовавший счастья в соседней комнате, присоединяется к милорду и графине.
Обратите внимание на барона. Он будет играть в пьесе значительную роль.
Этот благородный человек начал свою жизнь с преданного служения науке — экспериментальной химии, служения ревностного, удивительного в молодом красивом мужчине с блестящей будущностью. Глубокое изучение оккультных наук убедило барона в возможности разрешения проблемы «философского камня». Но его собственные средства истощены дорогими опытами. Сестра барона отдает в его распоряжение принадлежавшее ей состояние, оставив себе только фамильные драгоценности, хранящиеся в банке Франкфурта. Состояние сестры также сходит на нет. Барон ищет средств для дальнейших исследований на игорном столе. В начале карьеры игрока она оказывается любимцем фортуны, выигрывает много, но — увы! — благородное влечение его к научным изысканиям заменяется в душе его порочной страстью к игре.
Счастье оставляет барона. Он близок к цели. Он видит пути, вплотную подводящие его к окончательному опыту, который откроет секрет превращения низших металлов в золото. Но чем оплатить необходимые немалые издержки?
Вернемся в «Золотую гостиную». Графиня выигрывает. Барон задается вопросом, хватит ли ему денег от ее выигрыша на окончательный эксперимент? Желая достичь нужного результата, барон начинает давать сестре советы, и его невезение распространяется на графиню. Неудача следует за неудачей. Графиня проигрывает все до последнего шиллинга.
Любезный лорд предлагает третий заем. Графине неловко. Она решительно отказывается. Поднявшись из-за стола, неудачливая женщина представляет своего брата милорду. Мужчины вступают в беседу. Милорд просит позволения наутро засвидетельствовать свое почтение графине. Барон гостеприимно приглашает его на завтрак. Милорд принимает приглашение и откланивается, бросив восторженный взгляд на графиню. Взгляд не ускользает от внимания барона.
Оставшись с глазу на глаз с сестрой, барон выражается прямо.
— Наши дела, — говорит он, — находятся в отчаянном состоянии. Подожди, я наведу справки о милорде. Ты произвела на него сильное впечатление. Если его можно превратить в деньги, это нужно сделать во что бы то ни стало.
Графиня остается на сцене одна и произносит монолог, который обнаруживает ее характер.
Характер героини имеет и привлекательные, и отталкивающие свойства. Ее натура склонна к сильным душевным движениям, как доброго, так и дурного склада. Обстоятельства могут развить в ней и те и другие качества.
Графиня эффектна. Она производит впечатление повсюду и, разумеется, не однажды подает повод ко всяким скандальным слухам.
Об одном из таких слухов она и говорит со сцены. О сплетне, гнусно и ложно называющей барона ее любовником, а не братом. Графиня выражает желание покинуть Гамбург — город, где зародилась эта отвратительная клевета.
Возвращается барон. Он слышит последние слова графини и говорит:
— Да, тебе нужно непременно покинуть Гамбург, но не иначе, как невестой милорда!
Графиня оскорблена и расстроена. Милорд не произвел на нее благоприятного впечатления. Ей не хочется даже видеться с ним. Барон отвечает:
— Мне нужны деньги. Выбирай, или ты выходишь за богатства милорда в интересах моего открытия, или я продаю себя и титул первой богатой женщине низкого звания, которая захочет купить меня.
Графиня удивлена и смущена. Возможно ли, что барон говорит серьезно? Барон необычайно серьезен.
— Женщина, которая может и хочет купить меня, находится в соседней комнате. Это богатая вдова ростовщика. У нее есть деньги, которые помогут мне решить великую проблему. Даю тебе пять минут на обдумывание, — когда я вернусь, ты должна сказать мне, кто из нас пойдет под венец, ради денег.
Барон собирается уйти, но графиня удерживает его.
Благороднейшие стороны ее натуры проявляют себя.
— Какая женщина, — восклицает она, — станет раздумывать, когда человек, которому она предана, потребует от нее жертвы? Не нужно пяти минут, не нужно и пяти секунд, она тут же протянет своему повелителю руку и скажет: «Принеси меня в жертву на алтаре твоей славы! Кинь под ноги, как ступень на пути к твоему торжеству, мою любовь, мою свободу, мою жизнь!»
После этой великолепной фразы занавес падает.
Итак, скажите, судя по первому действию, мистер Вествик, способна ли я написать хорошую пьесу?»
Тут Генри прервал чтение, размышляя не о достоинствах пьесы, а о сходстве событий, в ней отражаемых, с обстоятельствами, сопровождавшими злосчастный брак его брата.
Возможно ли, чтобы графиня в настоящем положении своего рассудка, считая, что упражняет свою фантазию, на самом деле упражняла собственную память?
Этот вопрос был слишком серьезен, чтобы решать его второпях. Отложив обдумывание его на будущее, Генри перевернул страницу рукописи.
«Второе действие переносит нас в Венецию.
После сцены в «Золотой гостиной» прошло четыре месяца. Место действия — приемная одного из венецианских дворцов.
Барон находится на сцене один. Он размышляет вслух о событиях, которые произошли после окончания первого действия.
Что же случилось за это время?
Графиня принесла себя в жертву. Морганатический брак свершился, но не без препятствий, возникших в результате разногласий по вопросу о брачном контракте.
Частные справки, наведенные в Англии, сообщили барону, что доходы милорда главным образом составляются из прибылей, которые приносят имения, закрепленные за его родственниками. Барон имеет с милордом беседу. Он, конечно, желает молодым счастья, но жизнь есть жизнь. Случись что-нибудь с милордом, чем будет обеспечена его вдова? Барон предлагает милорду застраховать свою жизнь на сумму, предложенную бароном, с тем чтобы все деньги страховки были предоставлены вдове милорда, если ему доведется умереть прежде жены.
Милорд колеблется. Барон не хочет терять время на пустые разговоры.
— Что ж, — говорит он, — пусть брак расстроится!
Милорд предлагает включить в контракт сумму поменьше.
— Торг здесь неуместен! — холодно говорит барон.
Милорд влюблен. Он уступает.
Все идет как по маслу. Брак отпразднован. Проходит медовый месяц. Новобрачные снимают в Венеции старинный дворец. Барон присоединяется к ним. Он все еще занят поиском «философского камня». Его лаборатория устроена в подвалах дворца, чтобы запах химических опытов не беспокоил графиню.
Единственное препятствие на пути к успешному завершению исследований составляет все то же хроническое отсутствие средств. Барон входит в долги, но денег опять не хватает. Положение игрока-ученого становится критическим. Он должен людям, равным ему по званию. Выплата долга становится делом чести. Барон намеревается дружеским образом занять денег у милорда. Милорд в грубой форме отказывает ему. Барон просит сестру употребить свое влияние. Увы! Чувства милорда остыли, и благородный супруг предстал перед ней обычным скупердяем. Принесенная жертва оказалась бесполезной.
Таково положение дел перед началом второго действия.
Итак, барон один прохаживается по сцене, выражая свои мысли вслух. Приход графини прерывает его размышления.
Женщина находится в состоянии, близком к помешательству. Бессвязные проклятия срываются с ее губ. Проходит некоторое время, прежде чем она успокаивается и может говорить.
Графиня оскорблена. Во-первых, собственной служанкой, во-вторых — мужем. Ее горничная, англичанка, отказывается служить ей. Она отказывается от жалования и тот час же отбывает в Англию. Будучи спрошенной о причине странного поступка, горничная дерзко отвечает, что порядочной женщине нельзя находиться в этом доме, с тех пор как в нем поселился барон. Графиня принимает ее отставку.
Милорд, заслышав шум перебранки, выходит из кабинета, где имеет обыкновение запираться со своими книгами. Графиня рассказывает ему о поведении горничной, не забыв упомянуть о нанесенном ей оскорблении. Милорд не только одобряет поступок служанки, но и в самых грубых выражениях позволяет себе усомниться в верности супруги. Выражения милорда таковы, что порядочная женщина не может позволить себе произнести их.
— Будь я мужчиной, — бросает ему в лицо разъяренная графиня, — вы бы тут же упали мертвым к моим ногам!
Барон прерывает ее тираду.
— Дорогая моя, — произносит он с холодной усмешкой, — убив собственного мужа, вы лишили бы себя страховой премии, а меня — надежды выбраться когда-нибудь из нестерпимой нужды!
Графиня серьезно возражает брату, что дело нешуточное. Она почти не сомневается после сегодняшней ссоры, что милорд сообщил о своих подозрениях своим юристам. Если дело не замять, не прекратить каким-либо образом, оно может довести до развода, и она, обесславленная, будет брошена на произвол судьбы без всяких средств, кроме фамильных драгоценностей, которые в черный день смогут хотя бы спасти ее от голодной смерти.
В это время проходит через сцену курьер милорда, нанятый им его сиятельством в Англии на время путешествия; В руках у него письмо, которое он должен доставить на почту. Графиня останавливает слугу и просит показать адрес. Она читает его, потом молча протягивает конверт брату. Письмо милорда адресовано в адвокатскую контору.
Курьер уходит. Барон и графиня переглядываются. В словах нет надобности. Они ясно представляют свое положение и ясно понимают, какой выход из него для них наиболее приемлем. Другими словами, они поставлены перед выбором: безвестие и погибель — или смерть милорда и страховая премия!
Барон в волнении, редком для него, ходит по сцене и роняет обрывки слов. Графиня жадно вслушивается в его бормотание. Барон говорит о здоровье милорда, вероятно, ослабленном многолетней службой в Индии, о простуде, приключившейся с милордом два или три дня назад, о роковых случаях, когда ничтожная простуда валит с ног и здорового человека на долгое время и порой заканчивается его безвременной кончиной.
Он замечает, что графиня прислушивается к его словам, и спрашивает, не может ли она предложить что-нибудь. Графиня, при всех ее недостатках, имеет одно неоспоримое достоинство. Она всегда выражается прямо и без обиняков.
— Разве в одной из твоих склянок внизу не заключается какой-либо серьезной болезни?
Барон вместо ответа качает головой. Чего он боится? Осмотра тела после смерти? Нет, он не боится никакого осмотра. Или он опасается, или не может поднести человеку яд? Нет, дело не в этом.
Такой знатный человек, как милорд, не может вдруг, серьезно заболев, не пригласить к себе доктора. А где доктор, там возможность раскрытия тайны. Потом существует курьер, который служит милорду и будет верен ему, пока тот ему платит. Даже если доктор ничего не заподозрит, курьер, находясь все время в доме, может приметить что-нибудь.
Яд, который имеется в лаборатории барона, нужно давать несколько дней, постепенно увеличивающимися дозами. Малейшая ошибка может все испортить. И если графиню и брата не сумеют призвать к ответу за умышленное убийство, то страховые общества, расследовав обстоятельства, могут отказаться от выплаты страховой премии. Нет! Барон не хочет рисковать и не позволит рисковать сестре.
На сцене появляется милорд. Он раздражен. Несколько раз его сиятельство вызывал звонком курьера, но тот не явился. В чем дело? Что означает такая дерзость?
Графиня со спокойным достоинством отвечает, что курьер пять минут назад ушел на почту по приказу самого милорда. Милорд, подозрительно глядя, спрашивает, видела ли она письмо? Графиня холодно отвечает, что она не любопытна в отношении чужой переписки.
Затем, переменив тему, спрашивает милорда о его простуде. Не хочет ли он посоветоваться с доктором? Милорд грубо отвечает, что сам может позаботиться о своем излечении.
Появляется курьер, выполнивший поручение господина. Милорд тотчас дает ему новое — сходить на рынок и принести лимонов. Его сиятельство намерен выпить на ночь горячего лимонаду, чтоб пропотеть и выгнать простуду. Это средства излечивало его всегда, излечит и теперь.
Курьер повинуется. Однако по нему видно, что делает он это неохотно.
Милорд обращается к барону, который не вступал еще в разговор. Насмешливым тоном он спрашивает брата своей жены, долго ли тот намеревается оставаться в Венеции. Барон отвечает спокойно:
— Будем откровенны, ваше сиятельство. Если вы желаете, чтобы я оставил ваш дом, я тут же уйду.
Милорд обращается к жене, спрашивая ее, в силах ли она будет перенести разлуку с братом? Графиня сохраняет непроницаемое выражение лица, ничто в ней не обнаруживает смертельной ненависти к знатному грубияну.
— Вы хозяин этого дома, милорд, — отвечает она. — Поступайте, как вам будет угодно.
Милорд смотрит на жену, на барона и вдруг меняет тон. Не чувствует ли он в их невозмутимости что-то угрожающее? Как бы то ни было, его сиятельство неловко извиняется за свою грубость. (Низкий негодяй.)
Извинения милорда прерваны возвращением курьера с лимонами и кувшином горячей воды.
Графиня на этот раз замечает, какой у этого человека болезненный вид. Его руки дрожат, когда он ставит поднос на стол. Милорд приказывает слуге следовать за ним и приготовить лимонад в спальне.
Графиня говорит, что слуга вряд ли на это способен, судя по его внешнему виду. Курьер сознается, что тоже страдает от простуды. То жар, то холод ломает его, и он был бы очень признателен, если бы ему позволили полежать.
Графиня из чувства сострадания сама вызывается приготовить напиток. Милорд, отведя курьера в сторону, шепчет ему:
— Понаблюдай за ней и проследи, чтобы она чего-нибудь не подсыпала в стакан, потом принеси мне его сам и можешь ложиться в постель, если хочешь.
Не произнося более ни слова, милорд уходит.
Графиня приготавливает лимонад, курьер относит его своему господину.
Возвращаясь, он принужден держаться за стулья, до того измучила его болезнь. Барон, всегда внимательный к простым людям, предлагает ему руку.
— Боюсь, бедняга, — говорит он, — вы действительно больны, и серьезно.
— Ах, сэр, — отвечает курьер, — для меня все кончено, я скоро умру.
Графиня испугана.
— Вы человек еще не старый, — пытается ободрить она слугу. — В ваши годы простуда не ведет к смерти.
Курьер в отчаянии смотрит в глаза графини.
— Миледи, — говорит он, — у меня слабые легкие, и уже дважды было воспаление бронхов. Последнее выздоровление мое доктор посчитал чудом. «Берегитесь, — сказал он мне, — на третий раз вам не выкарабкаться. Это так же верно, как дважды два — четыре!» Сейчас, миледи, я чувствую ту же внутреннюю дрожь, что и в тот раз. Говорю вам, господа, мне суждено умереть в Венеции.
Сказав несколько успокаивающих слов, барон ведет беднягу в его комнату. Графиня остается на сцене одна.
Она садится и с минуту смотрит вслед ушедшим мужчинам.
— Несчастный, — говорит она, — если бы ты мог обменяться положениями с милордом, как хорошо было бы нам всем! Если бы тебя могла спасти чашка горячего лимонада, а милорда сгубить простуда…
Графиня вдруг умолкла, задумалась и внезапно вскочила с криком удивления и торжества. Изумительная, бесподобная идея молнией мелькнула в ее голове. Действительно, пусть эти два человека поменяются местами — и дело сделано!
К осуществлению этого плана нет никаких препятствий.
Нужно лишь, волей или неволей, выдворить из комнаты, которую он занимает, милорда, держать его секретно во дворце взаперти, чтобы потом оставить его в живых или умертвить, смотря по обстоятельствам, и положить на его место больного курьера, пригласив к нему доктора, как к знатному господину, и, если слуга действительно умрет, пусть умирает под именем милорда!»
Рукопись выпала из рук Генри. Волосы зашевелились у него на голове.
До последней сцены с болезнью курьера события пьесы полностью совпадали с событиями жизни его покойного брата.
Был ли чудовищный план преступления, о котором он прочел только что, плодом болезненного воображения графини, одержимой идеей создать жуткую прибыльную пьесу, или перед ним лежал документальный рассказ об истории хладнокровно задуманного убийства, жертвой которого стал его брат, а убийцей была дама, находящаяся сейчас в этом доме? Если верно второе предположение, то из всех обстоятельств следует, что Агнесса неосознанно сама предоставила в руки преступников человека, без которого их чудовищный план скорее всего провалился бы.
Оставаться наедине с такими мыслями было выше человеческих сил. Генри выбежал из комнаты, намереваясь либо принудить графиню сказать всю правду, либо донести на нее как на убийцу.
У дверей номера графини Генри столкнулся с человеком, выходящим из ее комнаты. Взор его выражал полное и безнадежное отчаяние. Генри едва узнал в нем обычно полного оптимизма, всегда энергичного управляющего.
— Ах, это вы, сэр? — сказал служащий, сделав неопределенный жест рукой в сторону двери. — Что ж, зайдите посмотрите, если желаете! Я человек не суеверный, но теперь и впрямь начинаю думать, что над этой гостиницей тяготеет проклятие. Что случилось утром? Мы открываем следы бесчеловечного преступления, совершенного некогда во дворце. Наступает вечер. Он приносит с собой еще одно ужасное происшествие — смерть! Смерть скоропостижную и страшную! Войдите и взгляните сами. Что до меня, я откажусь от своего места, мистер Вествик. Я могу выдержать бой с любыми обстоятельствами жизни, но не могу бороться с роком!
Генри вошел в комнату. Графиня лежала на постели. Рядом с ней находились врач и горничная. Графиня была без сознания. Время от времени она тяжело переводила дыхание, как человек, чувствующий во сне приступы удушья.
— Умрет? — спросил Генри шепотом.
— Уже умерла, — ответил доктор. — Умерла от разрыва сосуда в мозгу. То, что вы видите, — чисто механические движения. Они могут продолжаться несколько часов.
Генри вопросительно посмотрел на горничную.
Ей нечего было особенно сказать. Графиня не захотела лечь в постель и села к письменному столу. Увидев, что уговоры не помогут, служанка вышла из комнаты, чтобы посоветоваться с управляющим. Управляющий велел срочно вызвать доктора, который нашел графиню лежащей на полу в том состоянии, в каком она сейчас пребывает.
Перед тем как уйти, молодой человек подошел к письменному столу и взглянул на бумаги. Букв почти нельзя было разобрать. Генри сумел только прочесть слова «первое действие» и «действующие лица в драме». Видимо, последние мысли этой мятущейся злосчастной натуры были о пьесе, и она пыталась начать ее сызнова!
Генри вернулся в свою комнату. Его первым побуждением было вышвырнуть рукопись в окно и никогда не видеть ее более. Единственная возможность избавиться от терзавшей душу неизвестности была уничтожена смертью графини. Где он сможет найти облегчение, если примется читать дальше?
Молодой человек нервно ходил по комнате. Через некоторое время мысли его приняли новое направление. Вопрос о прочтении рукописи представился ему в другом свете.
Ему стало из пьесы известно, что заговор составлен. Но ему неизвестно, приведен ли он в исполнение.
Рукопись валялась на полу в том положении, в котором Генри ее оставил. Молодой человек поколебался мгновение, затем поднял бумаги, сел к столу и принялся читать с того места, на котором остановился.
«Графиня погружается в детальное обдумывание плана. Возвращается барон. Он полагает, что болезнь курьера опасна, и предлагает посоветоваться с врачом. Слуг в замке не осталось. Барон сам собирается идти за доктором.
— Ты прав, доктора нужно вызвать непременно, — отвечает графиня. — Но сначала послушай, что я тебе скажу!
Графиня сообщает барону свою идею. Барон воспламеняется.
Могут ли они опасаться открытия дерзкого плана?
Милорд живет в Венеции в совершенном уединении. В лицо его знает только банкир. Милорд представил ему аккредитив, и больше они не видались.
Его сиятельство не приглашал к себе гостей и сам никогда не бывал в гостях. В редкие случаи прогулок милорд нанимал гондолу и ездил всегда один. Отвратительные подозрения заставляли его стыдиться выезжать с женой. Короче, милорд вел жизнь, облегчающую выполнение задуманного предприятия.
— Надо сговориться с курьером, — говорит барон. — Попробуй его купить. Недавно я его спросил в шутку, что бы он сделал за тысячу фунтов. Малый ответил, что готов на все. Помни об этом и не торгуйся.
Сцена меняется. Теперь она представляет комнату курьера. Бедняга лежит и плачет, держа в руках фотокарточку жены. Входит графиня. Она выражает сочувствие несчастному.
Больной благодарит и в припадке откровенности сообщает госпоже о своих заботах. Теперь, находясь на смертном одре, курьер чувствует угрызения совести, потому что пренебрегал своей женой, унижал ее, уделял ей мало внимания. Он безропотно покоряется смерти, справедливо полагая, что все в мире делается по Божьей воле, но приходит в отчаяние при мысли, что не скопил за свою жизнь ни гроша и оставляет свою вдову на произвол судьбы без всяких средств.
Графиня начинает разговор, имея в виду сообщенные ей факты.
— Что бы вы сказали, если бы вам предложили сделать вещь, для вас не затруднительную, и подарили за это тысячу фунтов? — спросила она. — Эти деньги вы могли бы отказать своей вдове!
Курьер привстает на локтях и глядит на графиню с выражением недоверчивого изумления. Неужели его госпожа так жестока, что позволяет себе шутить над человеком в его положении? Пусть миледи скажет прямо, что эта за «легкое дело», оплачиваемое такими деньгами?
Графиня пристально смотрит на слугу и, помолчав мгновение, сообщает курьеру свой план без малейшей утайки.
Молчание продолжается несколько минут. Курьер еще не столь слаб, чтобы соглашаться, не подумав как следует. Не спуская глаз с графини, он делает довольно дерзкое замечание:
— До сегодняшнего дня, миледи, я не был особенно религиозен. Но после того, как вы поговорили со мной, я начинаю верить в дьявола.
Интересы дела требуют от миледи юмористического отношения к его словам. Она не обижается. Она говорит только:
— Подумайте полчаса. Ваша жизнь в опасности. Речь идет о вашей жене. Останется ли она без гроша в кармане или с тысячью фунтов, завещанных добрым мужем.
Оставшись один, курьер обдумывает свое положение и принимает решение. Он с трудом поднимается, пишет несколько строк на листке, вырванном из записной книжки, и медленными дрожащими шагами выходит из комнаты.
Графиня по прошествии получаса находит комнату пустой. В этот момент входит курьер. Зачем он вставал? Курьер отвечает.
— Я защищаю свою жизнь, миледи, если Бог окажет мне милость и я выздоровлю еще раз. Если вы и барон вздумаете спровадить меня на тот свет или лишить награды, я шепну доктору, где он может найти листок с описанием преступления вашего сиятельства. Безусловно и на смертном одре у меня достанет сил произнести заветные три фразы. Но если вы сдержите свое слово, я укажу вам адрес компрометирующего вас документа.
После такого предисловия больной излагает условия, на которых согласен играть свою роль в заговоре, чтобы умереть — если умрет, — за тысячу фунтов стерлингов.
Или графиня, или барон должны в его присутствии пробовать пищу и питье, которые будут подаваться к его столу. То же относится и к лекарствам, которые будут ему прописаны. Предложенная сумма должна быть заключена в одном банковском билете, завернутом в лист бумаги, в котором будет написана одна строчка, продиктованная курьером. Билет с запиской должен быть вложен в конверт, адресованный его жене, и приготовлен к отправке почтой. Конверт должен ежесекундно находиться под подушкой больного.
И последнее. Курьер — человек, может быть, и беспутный, но придерживается в жизни определенных принципов. Чтобы не нарушать их, он настаивает на том, что не должен быть посвящен в ту часть заговора, которая касается милорда. Он не особенно заботится о том, что станется с его бывшим господином, но не желает взваливать чужую ответственность на свои плечи.
Согласившись с условиями, графиня зовет барона.
Барон входит тотчас: он ожидал в соседней комнате. Графиня сообщает, что договоренность достигнута. Барон кивает, но он слишком осторожен, чтобы сделать какое-либо замечание.
Повернувшись спиной к кровати больного, он показывает миледи склянку с надписью «хлороформ». Ситуация ясна. Барона вынесут из его спальни в бесчувственном состоянии. В какой части дворца его укроют? Миледи в дверях вполголоса задает этот вопрос. Барон шепотом отвечает:
— В подвалах!
Занавес падает».
Так заканчивалось второе действие.
Переходя к третьему, Генри почувствовал утомление. И духовно и телесно молодой человек нуждался в перемене обстановки и прогулке.
Он перелистал оставшиеся страницы. Последняя часть рукописи значительно отличалась от только что им прочитанных. Признаки душевного расстройства выказывались на них тем заметней, чем ближе изложение подвигалось к концу. Почерк графини становился все хуже. Некоторые фразы были брошены на середине. В диалогах вопросы и ответы не всегда стыковались или вдруг приписывались не тому, кому следовало. В некоторых частях рукописи слабеющий разум писательницы как будто оживлялся на время, в иных — угасал, и нить повествования запутывалась пуще прежнего.
Прочитав два-три более или менее понятных абзаца, Генри почувствовал неодолимое отвращение. Он захлопнул папку и с болью в сердце бросился на постель, надеясь забыться сном.
В ту же минуту дверь отворилась и в комнату вошел лорд Монтберри.
— Мы только что вернулись из оперы, — сказал он, — и услыхали о смерти бедной женщины. Говорят, вы беседовали с ней в последние минуты. О чем, если не секрет?
Генри спустил ноги с постели и сел.
— Ты глава нашего семейства, Стивен, и я обязан в угнетающем меня положении обратиться к тебе, чтобы ты решил, как нужно поступить дальше.
В нескольких словах он поведал брату, как пьеса графини попала к нему в руки.
— Прочти первые страницы, — попросил он. — Я хочу знать, совпадут ли наши впечатления.
Лорд Монтберри погрузился в чтение. Не дойдя и до половины первого действия, он остановился и взглянул на брата.
— Отчего графиня утверждает, что все написанное — плод ее воображения? Или она действительно помешалась и не помнит, что все это происходило на самом деле?
Этих слов было достаточно для Генри. Он убедился, что впечатления старшего брата совпадают с его впечатлениями.
— Стивен, — сказал Генри, — ты, конечно, волен поступить, как хочешь, но прими мой совет, избавь себя от чтения следующих страниц, описывающих, как ужасно брат наш поплатился за свою безрассудную женитьбу.
— Ты прочел все, Генри?
— Нет, не все. Мне стало неприятно, и я отложил последнюю часть. Мы оба мало виделись с нашим старшим братом, Стивен. Мы всегда не очень-то жаловали его. А я в последнее время просто не скрывал своей ненависти к нему, узнав, как гнусно он поступил с Агнессой. Но сейчас, когда я следил за развитием и воплощением в жизнь чудовищного заговора, жертвою которого он пал, я почувствовал, как что-то во мне переменилось, я вспомнил, Стивен, что у нас была одна мать. Мне стало впервые невыразимо жаль его, и стыдно сознаться, что я до этого момента никогда не любил нашего бедного Герберта.
Лорд Монтберри взял младшего брата за руку.
— Ты добрый человек, Генри, — сказал он. — Но не напрасно ли ты терзаешь себя? Из-за того, что некоторые обстоятельства в сочинении сумасшедшей женщины совпадают с действительностью, следует ли верить ей до конца?
— У меня нет в этом ни малейшего сомнения! — ответил Генри.
— Ни малейшего сомнения? — повторил лорд Монтберри. — Тогда я продолжу чтение, Генри, и погляжу, какие там имеются основания для твоего самоуверенного утверждения.
Он продолжал прилежно читать пьесу, пока не дошел до конца второго действия.
— Неужели ты действительно думаешь, что обезображенные останки, обнаруженные сегодня утром, принадлежат нашему брату? — спросил милорд. — И веришь этому, основываясь на таких вздорных доказательствах?
Генри утвердительно кивнул. Лорд Монтберри едва удержался от крепкого, исполненного негодования восклицания.
— Ты сознаешься, что не прочел третьего действия! Не будь мальчишкой, Генри. Если ты строишь свою версию жуткой смерти нашего брата на таких пустяках, ознакомься, по крайней мере, с ними до конца. Будешь читать рукопись? Нет? Тогда я прочту тебе ее сам.
Лорд Монтберри уселся поудобнее и принялся за чтение третьего действия, вернее, тех его отрывков, которые были выражены более-менее понятно.
«Сцена в подвалах дворца. Жертва заговора спит на жалкой постели. Барон и графиня обсуждают положение, в котором находятся. Графиня собрала нужную сумму подкупа под залог своих бриллиантов, хранящихся во Франкфурте. Доктор уверял сегодня, что больной может поправиться, Что делать в этом случае заговорщикам?
Осторожный барон предлагает освободить пленника. Если он осмелится обратиться к властям, легко объявить, что он помешался, сославшись на свидетельство его супруги. С другой стороны, если курьер умрет, как отделаться от заточенного в темницу вельможи? Оставить его умирать с голоду? Нет. Барон — человек тонкий и ненавидит бессмысленную жестокость. Убить его ножом наемника? Барон не хочет никому доверяться, тем более тратить деньги на кого-то, кроме себя. Кинуть пленника в канал? Барон отказывается довериться пучине, вода вытолкнет тело. Может быть, поджечь кровать? Мысль превосходная, но дым могут увидеть. Нет, обстоятельства теперь совершенно изменились. Отравление является самым надежным способом. Достаточно небольшой толики дешевого яда…»
— Генри, неужели ты веришь, что такое совещание в самом деле происходило?
Генри не отвечал. Ряд обсуждаемых способов убийства в точности совпадал с кошмарами, мучившими миссис Норбери две ночи, но бесполезно было указывать брату на это совпадение. Он только сказал:
— Продолжай.
Лорд Норбери перелистал страницы, пока не нашел понятное место.
— Вот, — сказал он. — Двойная сцена, насколько я могу разобрать. «Доктор наверху невинно пишет свидетельство о смерти милорда, сидя возле тела умершего курьера. В подвале стоит барон у тела отравленного лорда, приготовляя сильные химические кислоты, чтобы превратить труп жертвы в кучу пепла…» М-да! Тут не разберу… да и не стоит разбирать эти мелодраматические ужасы! Будем продолжать, будем продолжать!
Он опять зашуршал листками, напрасно пытаясь проникнуть в смысл последующих сбивчивых сцен. На предпоследней странице он нашел наконец несколько понятных фраз.
— Третье действие, по-видимому, разделено на две части, или картины. Кажется, я могу прочесть начало второй части. «Барон и графиня открывают сцену. Руки барона таинственно обтянуты перчатками. Он превратил тело в пепел по собственной системе, за исключением головы…»
— Перестань! — воскликнул Генри.
— Отдадим труду графини справедливость, — настаивал лорд Монтберри. — Осталось не больше шести строчек, которые я могу понять! «Банка с кислотой случайно разбилась и сильно обожгла руки барона. Он не может продолжать уничтожение останков, а графиня все-таки женщина и не решается занять его место. Тут приходит известие о прибытии следственной комиссии от страховых обществ. Барон не пугается. Комиссия может наводить справки сколько угодно. Она только слепо разберет естественную смерть курьера в роли милорда. Голова не уничтожена. Ее — следует спрятать. Барон и тут не теряется. Его занятия в дворцовой библиотеке позволили ему обнаружить тайник в одной из комнат дворца. Графиня может и не решиться взяться за кислоту и наблюдать за процессом сжигания, но, конечно, рассыпать порошок, уничтожающий заразу, она может…»
— Довольно! — вскричал Генри. — Довольно!
— Читать больше нечего, любезный друг. Последняя страница — чистый бред. Справедливо она говорила тебе, что фантазия изменила ей! Бред, бред, но какой полет…
— Скажи, Стивен, память графини…
Лорд Монтберри встал из-за стола и с сожалением поглядел на брата.
— Твои нервы расстроены, Генри, — сказал он. — Это и неудивительно после происшествия у камина. Не будем спорить, подождем пару дней, пока ты оправишься. Давай только постараемся согласовать наши действия в одном отношении. Ты предоставляешь мне, как главе фамилии, право распорядиться этими страницами?
— Да!
Лорд Монтберри спокойно собрал рукопись и швырнул ее в огонь.
— Пусть эта дрянь принесет хоть какую-то пользу! — сказал он, расталкивая листки кочергой. — В комнате становится холодно, пьеса графини заставит разгореться потухшие поленья.
Несколько времени он глядел на весело заигравшее пламя, потом повернулся к брату.
— Теперь, Генри, я скажу еще несколько слов и навсегда покончу с этой историей. Я готов согласиться с тем, что ты, по чистой случайности, напал на следы преступления, совершенного во дворце в былое время, никто не знает, как давно. Я делаю тебе только эту уступку и оспариваю все остальное. Мистические влияния, которым якобы подверглись некоторые члены нашей семьи, — потеря тобой аппетита, странные сны нашей сестры, запах, нагнавший тошноту на Фрэнсиса, голова, явившаяся Агнессе, — все это мелодраматический вздор! Я не верю ничему, ничему, ничему!
Лорд Монтберри отворил дверь, вышел, но через секунду опять заглянул в комнату.
— Да, — прибавил он, — кое-чему я все-таки верю. Моя жена открыла мне маленький секрет. Я верю, что Агнесса выйдет за тебя. Спокойной ночи, Генри. Мы покидаем Венецию завтра утром.
Таким образом — просто и мудро лорд Монтберри разрешил тайну Венецианского дворца.
Оставалась еще одна возможность выяснить, кто из братьев прав, и эта возможность находилась в руках Генри. Молодой человек хотел расследовать принадлежность пластинки с искусственными зубами по приезде в Англию.
Единственной живой хранительницей домашней истории фамилии Монтберри была старая няня, проживавшая с Агнессой. Генри воспользовался первым удобным случаем и постарался оживить ее воспоминание о покойном милорде. Но няня не простила самому знатному члену семейства его проступка и наотрез отказалась говорить о нем.
— Когда я в последний раз увидела милорда на лондонской улице, промолвила добрая женщина, — у меня пальцы зачесались, чтобы выцарапать ему глаза. Он выходил от дантиста, я шла с рынка, мы разошлись и, слава Богу, больше никогда не встречались!
Но по милости живого характера няни и ее оригинального способа выражаться цель Генри все же была достигнута. Он осмелился спросить, запомнила ли она дом, из которого выходил лорд Монтберри? Запомнила, конечно, слава Богу, еще из ума не выжила, ей всего только восемьдесят пять лет!
В тот же день он отвез пластинку с зубами дантисту. Сомнения Генри разрешились навсегда. Зубы принадлежали старшему лорду Монтберри.
Генри никому не говорил о своем открытии, даже брату Стивену. Когда пришло его время, он унес с собой в могилу эту страшную тайну.
Еще об одном обстоятельстве этой печальной истории хранил Генри сострадательное молчание. Маленькая миссис Феррари так никогда и не узнала, что ее муж был не жертвой графини, а ее сообщником. Она полагала, что покойный лорд Монтберри прислал ей тысячу фунтов, но не хотела ими пользоваться, упорно уверяя окружающих, что эти деньги «запятнаны кровью мужа». Агнесса, с одобрения маленькой вдовы, отдала деньги в детскую больницу, где на них увеличили число кроватей.
Весной нового года состоялась свадьба Генри и Агнессы. По просьбе Агнессы на церемонии присутствовали только члены семьи. Свадебного завтрака не было, медовый месяц молодые провели в уединенном коттедже на берегу Темзы.
В последние дни пребывания новобрачных в живописном уголке доброй Старой Англии их навестили дети леди Монтберри. Старшая девочка, играя в саду, услышала и пересказала впоследствии матери супружеский разговор о Венецианском дворце.
— Поцелуй меня, Генри!
— С удовольствием, радость моя!
— Теперь, когда мы муж и жена, я могу поговорить с тобой откровенно?
— О чем?
— О том, что случилось накануне нашего отъезда из Венеции. Ты виделся с графиней в последние часы ее жизни. Призналась ли она тебе в чем-нибудь?
— Сознательно не признавалась, Агнесса, и, следовательно, мне нечего сказать тебе.
— Она ничего не говорила о том, что видела и слышала в моей комнате в ту страшную ночь?
— Ничего. Мы знаем только, что рассудок ее так и не оправился от перенесенного ужаса.
Агнесса была не совсем удовлетворена. Эта тема продолжала волновать ее. Даже краткие ее отношения с несчастной женщиной возбуждали вопросы, приводившие молодую даму в недоумение. Она порой вспоминала пророчество графини: «Вы приведете меня ко дню открытия моих преступлений и наказанию, мне предназначенному». Просто ли не сбылось оно, как все пророчества смертных? Или оно исполнилось в ту страшную ночь, когда ей явился призрак?
Упомянем еще о том, что миссис Генри Вествик больше никогда не докучала мужу расспросами о тайне Венецианского дворца. Жены других мужчин, прослышав о ее таком необыкновенном поведении, глядели на Агнессу с сострадательным сожалением и называли ее между собой «старозаветной дамой».
Это все?
Все.
И до конца не раскроется тайна Венецианского дворца? Спросите себя: раскрыта ли нам тайна нашей жизни и смерти?