ТАЙНА ОЗЕРА ЗОЛОТОГО - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11
– Это для тебя, – многозначительно глядя на Сыча, тихо говорил Меченый, – осень не за горами…
– Ты один меня понимаешь, Костик, – печальным голосом, опустив глаза, отвечал Степан Михайлович.
Потихоньку начались предусмотренные Сычем волнения. Бывшие зеки выдохлись. Не за чрезмерное же трудолюбие они когда-то попали в лагерь. Их нарастающую ожесточенность, грубость и даже скрытую угрозу чуткий Сыч почувствовал заблаговременно.И опять ему подфартило. Неожиданно Меченый привел двух хрупких пареньков лет шестнадцати со свежими ссадинами на лицах.– Вот, Сыч, «этап» привел. Поставишь, нет их на довольствие, а!? – смеясь, проговорил тот, кивая на понурых подростков.
Это оказалось блестящим выходом из положения. Выяснив, кто такие, откуда, что происходит в поселках, хитрый Сыч заставил ребят написать прощальные письма, дескать, не волнуйтесь мамы, мы решили податься на фронт к отцам… Так и пошло. Меченый или кто из охранявших проходы в долину время от времени приводил охотников, грибников или ягодников, придумывалась легенда, писались письма с надуманными обратными адресами и, людей с лопатами опускали в шурфы или ставили на вороты. Одно было плохо, в основном ловилась либо незрелая молодежь, либо пожилые. Участь женщин, особенно молодых, была страшной…Незаметно выросли две наблюдательные вышки, а бывшие зеки превратились в «лагерную» охрану. «Профессионально», с видимым удовольствием они занялись знакомым до боли ремеслом. Зорко следили и с пристрастием пресекали малейшую попытку к бегству. Быстро догоняли и жестоко наказывали.А Сыч продолжал неустанно твердить:– Нажитки – жидки, ребятки!.. Робте, робте шибче!.. Для себя же стараемся, для кого еще!
– Ну, Сыч, ты даешь! – отвечали ему бывшие солагерники. – Ты точно «Кум» на зоне. Покажи, сколь мы нарыли «цветняка-то»!
– Эх, молодо-зелено, молодо-зелено, – с упреком по-стариковски ворчал Сыч, – вам бы только с «винта сорваться», да профукать денежки, сегодня вскачь, а завтра в плачь. Не-ет, у меня как в банке, каждая золотинка на месте. И не искушайте, идите робте да осени ждите…
Примерно так заканчивался каждый раз «базар по душам» бывших зеков.А осень между тем неумолимо набегала.Но у Сыча была еще одна тайная страсть. Которая ждала своего часа и пока не мешала Степану Михайловичу заниматься текущими делами. Вот ее-то он уже ни с кем не станет делить. Это – «сверкальцы». Рассказ «Сиплого» про некую тайну, скрытую в вогульском ноже, глубоко запал тогда в него и грел как детская мечта о чем-то необыкновенном. Время от времени перед Сычем вставали странные волшебные видения. Перед ним неожиданно являлись то огромные старинные сундуки, то рассохшиеся кадушки, из щелей которых пробивался яркий свет невиданных сокровищ. С замиранием сердца он тянулся к ним, шел, бежал, а они никак не становились ближе.* * *На ночь Павла подняли с топчана и привязали к кольцам, торчащим из стены. Теперь он сидел на полу, растянутый за руки веревками в разные стороны, отчего невыносимо ломило в суставах, особенно когда от неловкого движения он заваливался вперед или на бок. Очаг почти прогорел. Перестали перезваниваться между собой малиновые угольки, но жар еще был.Напились, выяснили отношения и теперь дружно храпели его пленители: один хрипло и громко, вольготно, по-богатырски раскинувшись на топчане, другой тонко, музыкально на полу у порога.Когда Павла привязали к кольцам, он с огромным трудом пережил отчаяние, за которым взрывом ударила ярость, но сдержался, не издав ни звука. Едва лесные бандиты уснули, он попробовал освободиться. Но все было тщетно. Его умело и надежно распяли.Глядя на остывающие угли, Павел вдруг встал и попробовал дотянуться до них ногой. Веревки больно заломили руки. Мысли Павла лихорадочно заметались, как тогда в пещере. В избушке было темно. Павел внимательно всматривался во все, что могло пригодиться… Пока взгляд не задержался на валявшемся среди хлама шомполе – обыкновенной, в палец толщиной, длинной, деревянной палке, основательно пропитанной ружейным маслом.Осторожно сняв с одной ноги сапог и раскрутив портянку, он довольно легко достал ее ступней. До боли зажав палку между пальцев, Павел вновь сел на пол и с ее помощью легко коснулся веревки. Замысел был прост – поджечь шомполом путы и освободиться.Нахлынувшая радость немного расслабила Павла. Он торопливо встал и потянулся шомполом к очагу. Стоять в такой позе было трудно, но он дождался, пока дерево, наконец, не вспыхнуло. Ярко осветив избушку, огонь быстро побежал по палке, и не успел Павел дотянуться до веревки, как горящий шомпол точно на шарнире провернулся в пальцах и… От жуткой боли он вскрикнул и затряс ногой, освобождаясь от горевшего шомпола.– А-а!.. Что!?.. Кто здесь!?.. Гори-им!!! – визгливо заорал у дверей Жора. Как все трусливые люди он спал чутко. Вскочив на ноги, Патефон продолжал орать и метаться по избушке, пока не пришел в себя и не стал затаптывать горевший шомпол, вспыхнувшую от него стружку, какую-то тряпку, еще что-то…
– Гори-им!.. Гори-им!.. Костик, Меченый…, гори-им!.. – продолжал орать Патефон, хотя огня уже не было, но дыма хватало. Он схватил ковш и щедро залил чадящее место на полу.
Странным было то, что Меченый совершенно не прореагировал на панику Жоры. Он почмокал губами, хрипло порокотал и повернулся на другой бок. Затих и Патефон. Он отворил дверь, выпуская дым, вышел наружу, громко помочился на угол избы и неожиданно запел какой-то нервный мотивчик, с чем и вернулся обратно.– Так это ты, пацан, поджог!?.. – остыв от страха, проговорил Жора, разжигая костерок в очаге.
– Выходит я, – виновато ответил Павел.
– Так ты ж, «тумак», сам бы и сгорел, поджарился как гусь.
– А за что вы меня привязали?
– За что? За что!? За веревки.., вот за что» – довольно хихикнул Патефон. – Раз привязали, значит надо.
Костерок в очаге вспыхнул, обдав всклокоченного Жору и Павла желтым светом.– Тебе б в лагере за такую подлянку!?.. – проговорил Патефон и цыкнул через зубы. – О! А ты почему в одном сапоге!?.. – удивленно воскликнул он, глядя на ноги Павла. – Так ты это?… – начал додумываться Жора. – Так, так…. сообразил!..
– Жора, скажи, что я Вам плохого сделал!?..
Патефон оглянулся на бугристый топчан, сморщил и без того морщинистое лицо и проговорил обиженно и плаксиво:– Проиграл я тебя, пацан, вчистую проиграл, – и он опять покосился на топчан. – Должок у меня, – он кивнул в сторону Меченого. – А карточный долг, это… карточный долг. Вот так, фраерок.
– И что же теперь!? – не унимался Павел.
– А что теперь. Утром отведут тебя на прииск, посадят в ямку, и будешь кайлить да лопатить, кайлить да лопатить, добывать, стало быть, желтуху.
– Погоди, Жора, – тихо проговорил Павел, у него вмиг пересохли губы. – Какой прииск, какая ямка!?
– А кто его знает!.. У меня что, у меня «фунт дыма»… Это у них.., спросишь у Меченого, он нынче «бобер».
Патефон отвечал с ленцой, но был не прочь поболтать. Остатки хмеля побуждали к активности, язык был легкий, но малопонятный.– Там у нас за начальника Сыч, это что-то вроде Кума, – продолжал Патефон, подбрасывая щепки в очаг. – В лагере обыкновенным зеком был, как все, а стал… – Патефон опасливо оглянулся на топчан, – стал «шушарой», – он поднес палец к губам и громко шикнул. – Желтуху от братвы прячет «крыса» и думает, что мы не знаем… Ничего, ничего, – Жора расправил плечи, – осенью посчитаемся.
– И много там.., таких как я… работает? – спросил Павел дрогнувшим голосом.
– Так посмотришь, много, но выходит мало, если Меченый все время кого-нибудь да приводит. Вот и тебя ишь как хапнул у меня. Думал, что я не заметил, как он карту передернул, – опять зашептал Патефон, оглядываясь на топчан. – Я и говорю, Костик-мол, это же не красиво, я не слепой.., а он… – Жора осторожно потрогал заплывший глаз.
– И что.., много там золота? – гнул свое Павел. До него стало доходить, что Черная деревенька судя по всему в руках каких-то уголовников.
– Видимо-невидимо!.. – тотчас выпалил Жора. – Куцый говорит, желтуха крупная и валяется под ногами, ходи да собирай. Вот и рыщет Костя-Меченый, кого заманивает, кого силой, как тебя. Заставляет костром дымить, чтоб ему век воли…
Очаг очередной раз прогорел и погас. Патефон завозился у порога, укладываясь.– Спи, пацан, отдыхай. Костик-то верхом на лошади поедет, а тебе пешочком.
Остаток ночи Павел провел в мучительной дремоте, которая время от времени прерывалась жуткими болями в суставах.Наступившее утро оказалось хмурым. Дождя не было, но вокруг было серо и сыро. Низкие тучи будто остановились. Они закрыли вершины хребта, отчего каменистые склоны казались загадочными и тревожными.Жора молча раздул очаг, поставил на огонь страшно мятую, до предела закопченную кружку, дождался, когда вода закипела, бухнул в нее солидный ломоть плиточного чая. Едва черная масса стала пухнуть, расти, вздуваться, рискуя перевалить через край, Патефон снял кружку с огня и поставил ее перед Меченым.Измученный за ночь Павел рассеянно наблюдал, как его пленители по очереди стали прикладываться к кружке и цедить через зубы «чудодейственный» напиток. Сделав по несколько глотков, они действительно оживились, глаза вспыхнули, на лицах появилась мысль.– Давай, Патефон, строй паренька, конвой готов! – довольно бодро проговорил Меченый и вышел наружу.
На берегу паслась кирпичного цвета старенькая кобыла. Она была привязана к кустам на длинном ремне. Павел с тоской смотрел, как черный детина неумело надевает на нее седло, робко ныряя под брюхо животного, ловя второй конец подпруги, как стягивает ее на совесть, набрасывает уздечку, вставляет ей в зубы трензель, ведет к поленнице и уже с нее садится верхом на равнодушную конягу. Рослый, с высоко торчащими коленями Меченый выглядел в седле смешно и нелепо. Однако под седлом кобылка оказалось резвой и легко приняла на себя большое и тяжелое тело человека.– Н-но, лошадка, поехали! Патефон, трогаем.., давай сюда веревку! Пойдешь замыкающим.
– Как замыкающим, Костик, а тут кто останется, кто дымить будет!?..
– Мне что, повторять!? – голос Меченого дрогнул металлом.
Павла вели на длинной веревке, второй конец которой был привязан к седлу, к передней луке. Кобылка шла ровно и неторопливо. Павлу пришлось долго приноравливаться.Связанные впереди руки и боязнь неожиданно упасть долго держали его в напряжении, приходилось неотрывно следить за дорогой.Но вот тропа пошла ровнее, и он поднял глаза. Поднял и ахнул!По другую сторону реки высилась гигантская… «сова». Темно-серая скала своим очертанием и объемом удивительно походила на птицу-сову!Крупная, плоская голова с едва заметным клювом-выступом и круглыми глубокими глазами-впадинами книзу переходила в длинное отвесное туловище, основание которого омывала река. Правое «крыло» было развернуто и сросталось с горным хребтом. Левое примыкало к туловищу через узкую глубокую щель и было едва уловимо. Но каковы были «глаза»! Собственно «глаза» и напоминали ночную птицу. Они хоть и располагались слегка в разбег и разнились по размеру, были узнаваемы и по своему страшны. Глядя на эту скалу, создавалось устойчивое впечатление, что «сова» нависает над тобой и следит за каждым движением. Однако, пройдя шагов сто, форма «совы» напрочь рассыпалась и превратилась в обыкновенные скалы.Ошеломленный Павел не сразу вспомнил рассказ деда Аристарха, который упоминал об этой удивительной скале. Пройдя ущелье, он снова оглянулся.– Че башкой вертишь, пацан!? – не удержался Жора-Патефон. Он шел следом за Павлом и по обыкновению что-то напевал. Его узкое плечо оттягивало ружье. Опытный Меченый еще вечером понял, что гость не мог прийти без оружия, поэтому заставил Патефона обшмонать все вокруг.
Тучи куда-то делись, выглянуло солнце и начало набирать высоту. Потеряв чувствительность, Павел тупо переставлял ноги, не думая ни о чем. И лишь когда невидимая река напомнила о себе звонким перекатом, нестерпимо захотелось пить.– Вы бы хоть объяснили по-людски.., – начал было Павел, но его перебил Меченый:
– А ну тихо! – резко прошипел неуклюжий всадник и остановился. – Патефон, вяжи его к дереву!
Меченый, не глядя назад, бросил конец веревки и медленно сполз с кобылки. Пригнувшись, крадучись, он смешно засеменил в густой ивняк, на ходу снимая из-за спины карабин.Патефон стащил пленника с тропы и, перебросив конец веревки через крепкий черемуховый сук, натянул ее, а затем быстро и ловко привязал к кустам. Павел не успел опомниться, как его связанные руки опять взлетели кверху.– И молчи, пацан, а то дядя Костя сделает тебе больно, – и Патефон невольно потрогал свой заплывший глаз.
По тому, как Меченый хрипло прошептал что-то, а затем, низко пригнувшись, исчез в прибрежных кустах, Павел догадался, что он что-то или кого-то высмотрел.И действительно, через некоторое время из-под берега послышался его радостный, гортанный голос.– Ну что, зайчики мои, не замокли, поднимайтесь сладкие… Дай ружьишко-то свое, малец, тяжело, небось… Не-ет, дергаться не надо… От меня, кролики мои, теперь уже никуда…
Из-за кустов доносилось хлюпанье, какое-то повизгивание, шлепки, короткое рычание, пока, наконец, не показалась могучая фигура Меченого, который небрежно держал в вытянутых руках по испуганному пацаненку. Оба паренька были в какой-то обношенной, залатанной одежонке непонятного кроя и босиком с закатанными штанинами. Невысокого росточка с пайвами и обувкой под мышками они представляли жалкое зрелище.– Видал, Патефон, каких шибздиков приходится вылавливать.
Напарник, услужливо кивая головой, подбежал к новым пленникам и стал пристально их разглядывать.– Не-е, через меня они не проходили, зуб даю, – с сомнением в голосе проговорил Жора-Патефон, продолжая крутиться вокруг новых пленников.
– Лопату удержат, – уверенно проговорил Меченый и демонстративно встряхнул пленников, словно товар на базаре.
– А главное, Костик, меньше есть будут, – тонко хихикая, добавил услужливый Патефон.
– Во-во, еды у нас в обрез.
– Ну, дети тайги, чьи и откуда, как сюда попали? – продолжая держать за шиворот, начал допрос Меченый.
– Ой, Костик, – опять тоненько взвизгнул Патефон, – а это-то девка, пацанка, век воли…
– Как девка!? Не может быть!
Меченый завертел в руках как безвольных манекенов то одного, то другого пленника.– Я тебе говорю пацанка! Да вот эта, вот, разуй чичи-то, – радуясь и повизгивая, выговаривал Патефон. – Смотри сюда! – и он сорвал с головы одного из пареньков что-то вроде фуражки без козырька. Едва фуражка слетела, как на плечи пацаненка водопадом рухнули вниз и рассыпались по плечам темные, с красивым блеском волосы.
– Вот те на! – у Меченого округлились глаза. Он никак не ожидал столь разительного перевоплощения. Он даже выпустил девчушку из своих железных клещей.
– Ну, а я что тебе говорил!? – продолжал прыгать подле него Патефон.
– Ты смотри, и впрямь девка! А ну-ка, скинь с себя лишнее, я посмотрю точно-нет девка! – похотливо блеснул глаз Меченого.
– Ну не бойся, говорят сымай, значит сымай, – опять встрял Патефон.
– Смотри-ка и ведь что интересно, какая ладненькая!.. – продолжал пялиться на девчушку Меченый.
Когда у самого берега над головой как гром в ясный день прозвучал страшный голос, ноги у Полинки сами подогнулись, и она от страха едва не села прямо в воду. А возможно и села бы, если бы ее крепко не схватили за ворот.Шум переката, громкое хлюпанье бредущих ног, блестевшая тысячами солнышек рябая вода отвлекли ребят и они потеряли бдительность. И вот на тебе, вляпались.Полинка дернулась, попыталась вывернуться из-под руки, но силища державшего была недюжая. Рядом задергался и Бориска. Крепкие руки держали их, как держат щенят, легко и прочно.Дальнейшее происходило как в бреду или во сне. Их выволокли на высокий берег и, продолжая все так же обидно держать за шиворот, стали разглядывать какие-то черные, заросшие бородами мужчины.Очнулась Полинка, когда маленький, чумазый мужичок сорвал с нее шапочку и залился звонким колокольчиком. А тот громадный, что держал их, неожиданно отшвырнул от себя Бориску, стал ее ощупывать и сдирать одежду.– Меченый, а ведь это первачок, а!? – прыгал и широко выказывал остатки зубов щуплый с синяком в поллица. – Потом я, да, Костик!? Скажи!?