ТАЙНА ОЗЕРА ЗОЛОТОГО - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 13
– Ну… внутри, под землей, не знаю, может в пещере или еще где, только бабушка говорила под землей, был, нет!? – Полинка вскинула свои шелковистые брови и смотрела на Павла будто целилась из двух стволов, прожигая парня насквозь своими черемушинами.
У Павла опять округлились глаза и открылся рот.– В пещере? В пещеру проваливался в прошлом… марте, – ошеломленный Павел сглотнул липкую слюну и глубоко вздохнул: «Вот девка дает!»
– А сюда… сюда зачем шел, в долину эту!? Бабушка Хаснэ сказывала, что ты искал меня, мою сестру и золото, будь оно неладное. Так, нет!?
Павла аж качнуло. В горле стало как в печке.– Погоди, погоди, так ты и есть одна из племянниц деда Аристарха Мездрина, стало быть!?
Полинка медленно поднялась.– Я вообще-то Гайданова, но если по отцу… родному, – она бросила виноватый взгляд на притихшего Бориску, – тогда Мездрина, выходит…
– Ну вот, – облегченно произнес Павел, – одно дело сделано, – он засуетился, полез за ворот рубахи, вытащил пухленькую «ладанку» и, сняв кожаный ремешок с шеи, протянул Полинке. – Это вам с сестрой от Аристарха Мездрина, брата вашего отца, то есть вашего дяди, – Павел растянул губы, но получилась гримаса, мало похожая на улыбку. – Он, это… помер в прошлом году.
– Что это!? – с недоумением проговорила Полинка, принимая мешочек от Павла. Когда на ее ладошку выкатились желтоватые окатыши, похожие на малюсенькие картофелины, красивые брови вновь подскочили к верху. – Это и есть золото!? Зачем оно мне!? – тихо выговорила она и подняла на Павла глаза.
– Зачем, зачем… Мне велено было, я передал. Да, насколько я понял, это даже не деда Аристарха золото, а вашего отца, кажется Егора Трифоновича, он когда-то своему брату Аристарху его передал со знакомым вогулом, так-что выходит подарок и отца вашего.
Павел вдруг почувствовал, как ему стало легко, едва он распрощался с золотом. Он был рад, что оно досталось по праву этой хорошенькой девчушке, дочке того, кто его и добыл.Полинка сдвинула брови, медленно отвернулась и отошла на несколько шагов от ребят.Павел с Бориской переглянулись.– Вот те на-а, чудеса да и только! – Павел даже повеселел. – Что скажешь, брат Борис!?
– А в каком это святилище ты побывал!? – вопросом на вопрос ответил тот.
– Да это так, чисто случайно. А вот откуда в такой глуши старушка прознала о том, что сказала Полинка, это брат настоящие чудеса, я тебе скажу.
Павел хоть и хорохорился, но был страшно растерян. И было отчего. Все, что произошло с ним за последний год, походило на какие-то сплошные приключения, граничащие с «чертовщиной».И теперь вполне обьяснимо, от кого старушка узнала о его посещении той злополучной пещеры с удивительным свечением – через молодого вогула. Но как она могла знать, что он будет искать племянниц деда Аристарха, вот уж поистине «чертовщина»!?Страна воюет с германцем, каждый день умирают люди, а здесь происходят чудеса.– Послушай, Полина, – Павел подошел к девушке, – может старушка Хаснэ что-то еще говорила!? Ну откуда мне знать, что делать, убейте меня не понимаю!
Полинка, не поднимая головы, долго молчала, потом заговорила тихо, медленно, как говорят страшно уставшие люди:– Она и про меня все… И что удивительно, я по-вогульски почти не знаю.., а с ней говорила и говорила как на родном языке.
– Во-во, – не удержался Бориска и заговорил скороговоркой, оглядываясь на пустую избу, – гляжу чешешь и чешешь, даже я ничего не понимал. И хоронила ее точно не первый раз это делала!
– Я и сама теперь удивляюсь!
– Подождите, подождите, хорошие мои, что делать-то будем!? Поля, ты вспомни пожалуйста, когда, в какой момент старушка Хаснэ заговорила о том, что я знаю, куда идти и что делать, вспомни!?
И опять Полинка надолго задумалась. Павла даже стало раздражать ее молчание.– Я точно не помню, бабушка рассказывала как она впервые попала сюда совсем молоденькой со своим мужем… Солвалом, которого Власть убила много лет назад.
– Ну и что!? – не выдержал Павел.
– Она говорила, что это место, эта долина очень священна для вогулов, что здесь находятся самые главные их…
– Понятно! – опять не выдержал Павел.
– А раньше, – Полинка закрыла глаза и заговорила еще медленнее и тише, слегка покачивая головой, словно стала читать молитву, – когда только-только появились первые люди, в этой долине была удивительная жизнь. Было много еды и солнца. Люди сначала чтили своих духов и приносили им богатые дары, но потом обленились и перестали замечать и духов, и самого Великого Нуми-Торума – главного вогульского божества. Тогда тот решил наказать людей и наслал на долину дожди. Дожди шли и днем, и ночью, шли много-много дней и залили ее. Людям пришлось подниматься на скалы, откуда, опомнившись, они стали молиться духам и небу. Но Торум не слышал их и продолжал заливать долину, пока она не превратилась в море. Люди умирали, но продолжали молиться. Тогда их услышал Мир-Суснэ-Хум (за миром смотрящий), Великий Мир-Суснэ-Хум, сын Номи-Торума и Калтась. Он превратился в огромную белую птицу и рассек своим острым крылом плотные тучи, а могучим клювом пробил в горном хребте узкое ущелье. В долину хлынуло солнце, а через ущелье стала уходить вода.
Полинка затихла. Она молчала, но продолжала покачивать головой, словно баюкая только что рассказанную легенду.– Значит, было море, – через некоторое время проговорил Павел. Он сцепил пальцы в замок и возбужденно заходил взад-вперед перед притихшими ребятами. – Значит, море!… Ну что ж, тогда я знаю что делать и куда идти! – в его голосе слышался металл. – Айда, мои хорошие, пошли! – решительно произнес Павел и забросил за спину пайву.
К тайнику Хно-Хно ребята добрались в конце третьего дня пути. Перевалив хребет не в самом удобном месте, они потеряли много сил и времени. А дальше, дремучая и непредсказуемая тайга вымотала их окончательно. Павел часто плутал, делал лишние петли, но в конце концов довел свою маленькую группу до схрона.Содержимое ящиков – аккуратненькие, точно кусочки мыла, пачечки аммонала были в том же состоянии, что и три года назад, когда Павел с Хно-хно их прятали.Взяли один ящик. Он, казалось, стал еще тяжелее, чем был раньше. Сначала несли его на длинной жердине, потом волоком на двух длинных гибких шестах, когда переходили реку вброд, Павел одевал его на спину как пайву, приладив к нему лямки.Хоть и было тяжело и голодно, тем не менее дорога показалась Павлу короче, чем в тот первый раз, и они вскоре оказались перед ущельем.Бориска вызвался сходить и разведать, что там творится у избушки, оставив, пожалуй впервые одних Павла с Полинкой.– Как ты думаешь, получится?– осторожно спросила девушка, едва Бориска затерялся в листве деревьев.
– Не знаю, – честно ответил Павел и пожал плечами.
– Но ведь мы делаем доброе дело, не так ли Павлик?! – еще осторожнее проговорила Полинка.
По тому, как дрогнул у нее голос Павел понял, что девушку мучают те же сомнения, что и его. Всю дорогу его не покидали мысли в правильности принятого решения. Он перебрал все «за» и «против». Понимал, что никакими силами не остановить зло, творимое в долине. Сегодня не собрать людей, мужчины либо на фронте, либо не могут покинуть рудник. Что негодяи на прииске наглеют с каждым днем, крадут, мучают и убивают людей здесь совсем далеко от войны. А дальше будет еще хуже. Права старая вогулка, пока есть такой соблазн как золото, будет горе и будут беды. Вода остановит, должна остановить… Другого способа нет.И тем не менее…– А как же лес!? Звери, птицы, их норы!?.. – под самый корень резала Полинка Павла.
– Да я тоже об этом все время думаю, – не глядя на девушку, так же тихо и печально отвечал Павел. – В первую очередь, как мне кажется вода будет подниматься по своему руслу и быстро дойдет до прииска, а вот уже потом, если загородь получится высокой, то пойдет и по тайге.
– А люди.., как ты думаешь, Павлик, людей-то они отпустят, если вода подойдет!?
– Так не в цепях же они…
– Жалко, если лес пострадает.., и дома под воду уйдут… Я родилась на этом прииске..,– теперь Полинка остро почувствовала это. – Там и мама.., – девушка опустила голову, – родная которая…
Павлу стало жалко Полинку, ему захотелось обнять девушку, прижать к себе крепко-крепко и никогда больше не давать ее в обиду.
– …Вообще из людей там один мужик, – начал Бориска отчитываться о проведенной им разведке, – с ним лошадь хромая, на берегу лодка дырявая, он ее чинит. Ни собаки, ни кого другого больше нет. Бородат и черен как головешка.
– Ладно, отдыхай и потерпи. Стемнеет, мы костерок разведем и просушишься.
– А-а, это незачем, так обсохну, да и дождю быть нынче, ишь, как ветки клонит, да и тучи прижимает. Гроза будет.
– А вот это было бы кстати, – задумчиво произнес Павел и стал прилаживать лямки к ящику.
Оставив далеко от ущелья ребят, Павел отправился к «сове», когда стало совсем темно. Перейдя реку, он поднялся выше по склону и теперь осторожно, нащупывая рукой каждый выступ, каждый камень, шарашился, как сказал бы его отец, в полнейшей темноте. Даже река внизу перестала блестеть. Становилось душно. Ведь и впрямь гроза будет. С каждым шагом вес ящика становился все больше. Лямки вгрызлись в плечи и выворачивали их в разные стороны. Ноги выгибались, дрожали от напряжения и усталости.Как бы накануне не изучал Павел предстоящий путь, не пробегал мысленно по скальным выступам и карнизам, ночью оказалось все по другому. В полной темноте ему то казалось, что он уже прошел «сову», то еще подбирается к ней, карабкается к ее правому «глазу»-пещерке, а то вдруг чудилось, что с противоположного берега в него целится из винтовки огромный, бородатый мужик и вот-вот пальнет.Когда под ногами появился узкий уступ, уходящий дальше и выше, Павел перевел дыхание: «Кажется плечо «совы.» Он привалился спиной к почти отвесной каменной стене. Прямо под ним сонно нашептывала невидимая река. Избушка осталась за поворотом ущелья: «Значит скоро сама голова. Только бы не свалиться!» – он боялся, что карниз сузится, и ему не пройти с ящиком. Плотно прижимаясь к скале, Павел дошел-таки до обширного углубления и только теперь почувствовал, что сил больше не осталось. Не снимая ящика, он завалился в нишу, которая оказалась вполне глубоким, в несколько шагов гротом. Уняв дрожь в ногах и немного отдохнув, Павел стал готовиться к главному…За его спиной в рваном скальном проеме все сильнее и настойчивее трепетали всполохи приближающейся грозы. Далекий небесный рокот будто торопил Павла. Прислушиваясь то к раскатам грома, то к ударам собственного сердца, он готовил к действию «адскую силищу». На ощупь он размотал жесткий, капризно ломкий бикфордов шнур и осторожно утопил взрыватель в брусочке «хозяйственного мыла». Достал коробок спичек, перевел дыхание и… замер. В голове был хаос. Мелькали фрагменты реки, слепая, старая, слепая вогулка, Полинка с Бориской и… бескрайнее море, похожее на те тучи, что он видел зимой с перевала…Когда вспыхнул, раздраженно зашипел, забрызгал искрами кончик шнура, Павел попятился…Взрыв почти совпал с очередной вспышкой молнии. Павел был уже у реки, когда земля всем телом вздрогнула, сзади утробно ухнуло, загудело, затрещало, и это было страшнее, чем гром с неба. Ослепительно яркий зигзаг молнии высветил медленно сползающую к своему подножию гигантскую скалу, которая по мере сползания делилась и делилась на более мелкие скалы, куски, камни… Несколько запоздав, стала рассыпаться и противоположная скала. Огромные, острые камни со всего маху врезались в спящее русло Хул-вы, перерубая ее нежное течение поперек. А сверху валилось и валилось, нагромождаясь друг на друга все, что «могучая силища» смогла сдвинуть с места и столкнуть вниз.* * *Отправив людей на перехват ускользнувших ребят, Сыч с Патефоном отправились взглянуть на Меченого.Картина действительно оказалась жутковатой. В мягких лучах вечернего солнца, словно в братском объятии, слились две противоположности – человек и зверь. Сыч помнил о страхе Меченого, видел как тот частенько шарахался от любой собаки, и вот от нее и довелось умереть, вернее от волка. Причем кажется именно от того волка, что они встретили в первый день прихода сюда. Вот ведь что бывает! Сыч устало присел рядом, почти равнодушно разглядывая обнявшуюся парочку.Перехватив могучую шею человека, волк так и не разжал пасти, сдох в схватке. Не было ни крови, ни порезов. Огромный человек намного превосходил плоское, драное тело зверя, а не выдержал, и Сыч знал почему. В этом-то и был весь ужас происшедшего.– Ну что ж, как говорится – каждому свое, – после долгой паузы нарушил тишину пахан и принялся освобождать от волка своего бывшего напарника. Затем бесцеремонно и деловито стал расстегивать пуговицы на его телогрейке, задрал грязную рубаху и снял толстенный и, судя по усилиям, тяжелый пояс – скрученную в несколько раз тряпицу. Прикинув ее вес на руке, удовлетворительно кхэкнул и подвязался им сам. Это было личное сбережение Меченого, отборное самородчатое золотишко, с которым тот не раставался даже на ночь. Вот и все, что мог сделать Сыч для своего теперь бывшего подельщика.
– Немного рановато откинулся Меченый, поспешил малость, – почти шепотом проговорил Сыч и, повернувшись к Патефону, громко добавил: – Зарой его, чтоб по-людски было.
Патефон, печально наблюдавший за уверенными действиями Сыча и в тайне жалея, что сам не догадался прошмонать Костю, вздрогнул.– А… это.., а зверюгу!?
Почти всю ночь просидел Сыч за столом, внимательно разглядывая в тусклом свете жирника то рукоятку ножа, то его оттиск в подсохшей глине. Время от времени он откладывал нож и тянулся к кулону, и тогда глаза его становились теплыми и влажными. Повздыхав, он опять принимался за глиняный слепок и нож.На лавке у дверей тонко, с присвистом похрапывал Патефон. Сыч запретил ему покидать избу.Многое он передумал за эту уже по-осеннему темную и длинную ночь.Утомившись от воспоминаний, успокоив сердечную рану, Сыч полностью переключился на нож. Он заметил, что когда брал его в руки, его начинало мелко трясти. Он понимал, что эта вещь – некий ключ к… его будущему. Именно тайны, сокрытые в этом ноже, должны привести к переменам в его судьбе, открыть путь к его настоящему счастью. Он станет моложе и еще пошикует на этом свете.Так и не став глубоко верующим, Сыч легко предавался суеверию. Приметы и наговоры, случайные совпадения и непонятные явления несли в себе некую знаковость и были для Сыча руководством к действию. Он был убежден, что его ожидает невероятное будущее! Все приметы говорили об этом.Разглядывая оттиск на глине, Сыч легко узнавал ландшафт долины. Особенно отчетливо извилистой трещинкой поперек долины пробегала Хул-ва. Тонкими ниточками были отмечены притоки главной реки, проходы в хребтах, отдельные горы, озера и так далее.Виделось и местонахождение прииска. Но более всего Сыча интересовали непонятные знаки, нанесенные то в одном, то в другом месте ландшафта. Некоторые из них были нацарапаны поспешно и неаккуратно, другие основательно и, видимо, гораздо раньше. Кто-то будто специально вводил путаницу, как определил для себя Сыч. Но тогда зачем?Помимо самих знаковых изображений Сыч внимательно изучал то место, где был нанесен тот или иной знак, легко представлял местность и уже по этой совокупности определял важность того, что имели в виду авторы этих царапин.Тем не менее к рассвету Сыч определился.Нельзя было сказать, что он был уверен в своем выборе, но по его рассуждениям получалось, да и чутье подсказывало, что эти две пары перекрещенных линий, дающие форму ромба, не что иное, как обозначение… тайника.Короче говоря, Сыч вспыхнул, и как всегда с ним происходило в подобных случаях загорелся страстным желанием опередить время, поскорее заглянуть и проверить свои предположения на месте.И вновь уже который раз утомленное от перевозбуждения сознание Сыча стало рисовать несметные сокровища вогул.В ореоле пламени светильника засверкали, заиграли своими гранями камни-самоцветы самых невероятных, самых причудливых форм и оттенков. Из-за огня жирника проявлялись силуэты каких-то изысканных украшений, невиданных изделий, кубков, ваз, кувшинов, чаш… Все это сияло, блестело, манило своим безумным богатством. Сыч верил и не верил. Наконец, не выдержав, протягивал к ним руки и больно обжигался… Вскрикнув от боли, он почти тут же принимался смеяться над собой, а через какое-то время опять принимался за «карту».Перед самым утром, растолкав Патефона, Сыч велел тому быстро собираться.Прииск еще тонул в плотном тумане, а они уже торопливо шагали вверх по течению Хул-вы.Первое подтверждение тому, что «карта» не обманывала, был характерный зигзаг реки с последующим правым притоком крупного ручья. На глиняном оттиске именно так и выглядела конфигурация реки и притока, вот только не указан был цвет ручья. А ручей был бурого цвета с затхлым запахом болота.– Ну вот, Жора-Патефон, пока идем правильно, – оживленно проговорил Сыч, осторожно пряча хрупкую «карту».
– А куда мы, Сыч!? – робко попробовал выведать планы пахана напарник.
– Узнаешь, скоро все узнаешь, милый, если получится, озолочу, я же обещал.
Путь вдоль ручья оказался сложным и тяжелым. К полудню оба вымотались. А к концу дня неожиданно вышли на болотный простор.Болото раскинулось широко, вольготно, а посередине – островок, возвышенность, на которой разрушенным средневековым замком торчали три скалы-башни, хищно поглядывающие с высоты на все окружающее.Сыч полез за картой, долго сверялся, наконец, довольно кхекнув, стал снимать котомку.– Все, Жорик, на сегодня все, здесь и заночуем.
– Ты смотри, сколь комара-то, а, Сыч, че это с ними, не начало же лета, – Патефон активно отбивался от наседавших кровопийц веником из ивовых веток.
– Это милый, болото, отсюда и комар, и ветра нет, стало быть к дождю… Ты давай займись костром и хавкой, а я поближе посмотрю на болотце, – Сыч взял топор и отправился по зыбкому берегу.
– И гляди-ка… морошки-то здесь, морошки!.. – Патефон вытянул тонкую шею и обозревал окрестности болота. – Точно кровью все залито, а, Сыч!?
– Типун тебе на язык ботало, – отмахнулся тот, однако почувствовал как легкий озноб пробежал по спине.
Хватило одного взгляда, чтобы понять, насколько болотце не шуточное. Между пушистых кочек зияли «окна», как разинутые пасти затаившихся чудищ, терпеливо ожидающих своих жертв. Чахлые, сухие деревца, криво торчащие на кочках, напоминали скелеты их прежних жертв.Сыча покоробило от увиденного. Он с детства боялся топких болот и далеко их обходил: «Ладно, утром ладом поищем проход к этим скалам, должен же он быть…»Отоспавшись, Сыч в хорошем настроении принялся разведывать пути-дороги к скалистому островку. Но как бы они ни искали с Патефоном, ни шарашились, ни чавкали болотной жижей, ни ломали ног, не нашли, хоть и сделали полный оборот вокруг болота. На что и ушел целый день.Но Сыч не унывал. «Главное, – думал он,– пока все в чику». Он с уважением думал о вогулах, разглядывая неприступный островок. «Как же они тогда сами-то туда попадают, ни тропы, ни слег…, странно!?»– Шабаш на сегодня, а завтра, Жорик, – Сыч сделал длинную паузу, чтобы напарник прочувствовал важность сказанного, – завтра на лесоповал дружок, не утратил навык-то, а?
С рассвета в два топора искатели сокровищ валили длинные жердины, таскали и укладывали в штабель на край болота. Вечером начали прокладывать гать. Едва не до темноты укладывали они жерди по топи, мимо страшных окон, осторожно пробовали, где надо набрасывали ветки и уже по ним гатили будущий проход к островку.Перед сном на Сыча вдруг навалилась какая-то непонятная тоска. Забыв про усталость, он задержался у костра и сидел, глядя на мерцание углей, слушал их звонкое постреливание. Грел душу.Сыч не любил раскисать и впадать в уныние. Долгие годы научили его бороться и брать от жизни все, что можно взять, иначе это сделают другие. А если человек начал рассуждать, непременно появятся сомнения, потом приходит хандра и тогда любое дело накрывается. И происходит это в том числе и от… старости.Да, от старости и ничего тут не попишешь! Сыч поворошил веткой угли. Шумным экспрессом пронеслись его лучшие годы, а что осталось!? А остались статьи, сроки, лагеря и старость. И вдруг нежданно-негаданно судьба словно в насмешку, в одночасье свалила на него и свободу, и невероятное богатство! И это тогда, когда и жить осталось немного, и желаний и возможностей поубавилось…Сыч встал. Его начинали донимать эти липкие мысли. Они наваливались кодлой и ломали, выворачивали, рвали на части.«Эх, если бы чуточку пораньше!.. Если бы тогда, – он достал из внутреннего кармана кулон-сердечко и торопливо раскрыл его, – расшибся бы, но нашел Ее! Нашел и сделал королевной, царицей каких не видывали.., осыпал, завалил бы Ее золотом и сверкальцами!»Патефон каждый раз вздрагивал и открывал глаза, когда Сыч произносил что-то невнятное или просто когда не спал. Он боялся его. Боялся, что пахан окончательно тронется и «нечаянно» порешит его.Жора так пока и не понял, что замыслил Сыч. Что-то ищет, но что и зачем!? Притащил его на жуткое болото, устроил лесоповал. Что-то будет завтра… И Патефон засыпал, чтобы снова вздрогнуть, проснуться, понаблюдать тусклым взором за Сычем и опять заснуть.А Сыча сон не брал. Прошлое и предчувствие грядущих событий не давали ему покоя. Несколько раз он пытался заснуть, но какая-то сила поднимала его и будоражила новыми мыслями.Наметился рассвет. Слева плавно обозначился частокол кривых сушин на бледном небе, а справа продолжала держаться темнота. Вот только теперь Сыч почувствовал, что если не успеет дойти до шалашика, то уснет на ходу. Но едва он приготовился нырнуть в укрытие из веток, как совершенно отчетливо услышал шаги – ритмичное болотное хлюпанье. Эти звуки были едва слышимы.Сон моментально слетел. Сыч потянулся за карабином и через минуту вглядывался туда, откуда слышались шаги.Рассвет набегал быстро. Проявились контуры далеких гор, четче обозначились скалы на островке. А вот само болото продолжало тонуть в плотном низком тумане, который точно одеялом накрыл и мохнатые кочки, и страшные, топкие «окна», на половину срезал карликовые деревья.Поверх «одеяла» что-то двигалось. Сыч не сразу понял, что это человек, поскольку видел только его половину – голову и плечи. «Органы.., падлы!..» – первое, что рвануло в его голове и рикошетом отдалось по всему телу. Бухнуло и тяжело заходило сердце: «Выследили, твари!..» Он кинулся к шалашу будить Патефона, но тот уже сам выползал из укрытия и вглядывался в туман.– Погоди, Сыч, погоди, – Жора-Патефон словно подслушал мысли пахана и говорил тихим шепотом, – нет, это не за нами.., это кто-то из местных. Видишь горбатый, это пайва на спине, и без шапки.., не-ет это должно быть вогул.
У Сыча подогнулись ноги и он медленно сел на оставшийся лапник. Всего за несколько секунд он снова побывал зэком, если не холодным трупом. Вот она истинная цена его положения и состояния.– Смотри, смотри, Сыч, а ведь он прямо по болоту чешет, – прошептал в крайнем удивлении Патефон, – он че святой что ли!?
– Как по болоту!? – равнодушно спросил Сыч, продолжая сидеть. У него не было сил ни думать, ни подняться.
– Остановился… – продолжал комментировать Патефон продвижение незнакомца, – он что-то почувствовал, может нас, а Сыч!?
«Да заткнись ты! – хотелось тому прикрикнуть на напарника. – Не видишь, как мне хреново!» Но в следующий момент до Сыча все же дошел смысл сказанного Патефоном. Это придало сил, и он поднялся.