ТАЙНА ОЗЕРА ЗОЛОТОГО - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 14
– Ну-ка пойдем, Жорик, по тихому, проверим, что за фрайерок там шастает.
По тихому не получилось. Первые же шаги выдали их с головой. Предрассветное утро крайне чувствительно к звукам.– Сыч, он повернул назад.., уходит… – Патефон перешел на тихий голос. – Может левее возьмем и перехватим у леса!?
– Нет, не успеем, Жорик, он лучше нас знает эти места. Давай-ка пойдем, посмотрим, должно быть там дорога… Будь оно неладно это болото.
Искать пришлось долго. Окончательно рассвело. Выглянуло солнце, туман исчез, а Сыч с Патефоном все лазили по берегу болота, громко матеря все на свете, и все напрасно. Никакой дороги, даже признаков тропы или прохода между окон не было и в помине.– Он, падла, почти все болото прошел, а, Сыч!? И обратно!.. – удивляясь и не веря в то, что видел собственными глазами накануне, говорил мокрый, запыхавшийся Патефон.
– Ничего не понимаю, может все-таки… Ох уж мне эти вогулы, все-то у них не по-людски…
Обсохнув, искатели сокровищ продолжили укладывать жердины, гатить дорогу к островку. Оставалось самое трудное и опасное место.– Слушай, Жорик, – осторожно начал Сыч, перед тем как им отправиться через болото, – ты человек проверенный, надежный, поэтому я доверяю тебе самое ценное, что у меня есть на сегодня. – Пристально глядя на напарника он снял с себя оба тяжеленных пояса. – Одень, ты моложе и легче меня. Закончим дело – отблагодарю, ты меня знаешь.
– Да ты че, Сыч, а вдруг я.., – Патефон закрутил головой.
– Не-е, никуда ты не денешься, одевай, да вяжи крепче, я проверю. И не дури, понял, нет!?
Патефону показалось, что он по колено ушел в мох, едва затянул на себе второй пояс: «Сколь же здесь золота! Будь у меня – давно бы пузо грел на юге!..»– Ну что, давай, Жорик, бери жердь в обе руки и без спешки…
Переход хоть и по уложенным жердям оказался опасным и страшным, особенно у самого острова. Тонкотелые жердины легко прогибались, едва на них ступала нога, счавкав, они глубоко уходили в мягкую бездну, притапливали кочки, на которые опирались.Патефон шел первым. Он дрожал всем телом, был насквозь мокрым от пота и мучительно не смотрел в черноту окон. Если бы не котомка на плечах и дополнительный вес на поясе, он чувствовал бы себя гораздо увереннее, примерно как вчера, когда они только готовили гать.Сычу было труднее. Он шел тяжело и крайне осторожно. У него не было той прыти и сноровки, что у Патефона. Сыч знал, что если, не дай Бог, он завалится, Патефон спасать не будет, а вот Жорика придется вытаскивать.Оказавшись на острове, Сыч сразу приступил к поиску того, что предполагал найти. У него аж лицо заострилось. Первым делом Сыч кинулся к скалам.Пробравшись через плотную стену вереска, затем через низкорослый соснячок, оба неожиданно вышли на небольшую, свободную площадку, посередине которой чернело давнее костровище. Три разновысокие скалы, угрюмо уставились на внезапных гостей. Склонясь к ним своими вершинами, они разглядывали их в полном равнодушии. Каменные гиганты, до половины заросшие мхами и лишайниками, походили на заколдованных, сказочных чудищ. На другой стороне этой площадки было некое сооружение из полугнилых жердей, на которых висели какие-то выцветшие, разлохмаченные тряпицы. Подобными тряпицами были обмотаны и деревянные истуканы, что опиралсь на жерди, другие лежали на земле, третьи почти сгнили и на них уже росла мелкая трава. Те, что стояли, были в рост человека, они свирепо, хоть и безглазо «смотрели» на людей, точно угрожая вдруг ожить и схватиться с незванными гостями. На сосенках были развешаны оленьи черепа с рогами. Место было гнетущим и тревожным.– Во дают дикари… Да, Сыч!? – то ли спрашивая, то ли удивляясь, полушепотом произнес Патефон.
– Ладно, на глупости-то пялиться, ищи, Жорик, ищи…
– А что.., что искать-то!? – Патефон с недоумением уставился на Сыча.
А Сыч и сам не знал, что надо искать. Ведь короба, сундуки да кадушки со сверкальцами не в кустах же спрятаны. Да и в кадушках ли? А главное, точно ли, что значок на глиняной «карте» означает клад с вогульскими сокровищами!?– Ну-у, я точно не знаю… Ищи то, что человеком оставлено или спрятано, ищи, ищи, Жора…
И начался шмон по всем правилам. Минут пять спустя Жора-Патефон уже кричал с другого конца острова, звал Сыча.– Смотри, это, – показывая на два низкорослых кедерка, спрашивал он, – это ты ищешь!? Да нет, ты на ветки смотри, на ветки.
На нижних ветках одного из кедров, как на опорах покоились две широкие доски. Когда их достали то оказалось, что это лыжи-голицы, только не совсем обычные, а тяжелые и широкие, вырубленные из цельного дерева вместе с вздернутыми носами.– Вот, Жорик, вот на чем они по болотам ходят! – воскликнул Сыч, разглядывая лыжину. – Такие носы от тепла и сырости никогда не разогнутся.
– Так ты это искал!?
– Да нет, хороший мой, ищи, ищи дальше…
Только к вечеру удалось отыскать то, что годилось для главной находки – узкий, низкий вход в одну из скал. Точнее, это был лаз, пройти через который надо было сильно пригнувшись. Но наступление сумерек остудило Сыча от горячего желания немедленно исследовать пещеру. Тем более, что и его, и Патефона слегка покачивало от недосыпа и голода.– Как там наши старики говорили? Утро вечера мудренее, не так ли, Жора? – Сыч был в общем-то рад, что пока все шло, как надо. Удалось найти остров, в точности как на карте три разновеликих конуска в центре впадинки, пещеру, вобщем все как надо, кроме… Сыча никак не покидала легкая досада, что кроме их рядом с болотом крутится какой-то вогул. Досада переросла в тревогу.
– Ну ты что не понял, Жорик, – Сыч слегка прикрикнул на напарника, – я почему про утро говорю.., ладь костер, Патефончик, прямо вот здесь же, быстренько давай, шевелись, милый.
– А где дрова-то, Сыч!? – Патефон развел руками. – Здесь же ничего нет для хорошего костра.
– А истуканы на что!?.. Лучших дров я не вижу. И жерди вон как насквозь просохли все сюда, все в огонь.
Когда костерок разгорелся, почти стемнело. Ленивые языки огня мягко, бесшумно облизывали рубленые лица идолов, ярко вспыхивали, прикасаясь к тряпицам. Поплыл горький, едкий запах горелого сукна.– Ну, тряпки-то мог бы снять, а, Жорик, – Сыч сморщился от неприятного запаха.
– Щас, быстро прогорит, – бодро отвечал Патефон, поднося на плече очередного истукана.
Неожиданно появился ветерок. Причем он врывался в межскальное пространство небольшими порывами и беспокоил огонь, лохматя его, пригибая к земле, раздувая внутренний жар. Ветерок крепчал, становясь все более упругим и продолжительным.– У-у-ф-ф! – неожиданно донеслось откуда-то сверху.
Сыч вопросительно глянул на Патефона, а тот уже смотрел на него с тем же недоумением.– У-у-ф-ф! – опять пронеслось над головами людей и многократно отразилось от скал. На этот раз то ли вздох, то ли стон был настолько явственным, что у Сыча внутри похолодело. Он закрутил головой, вглядываясь в наступившую черноту.
– Смотри, Сыч, они лыбятся! – тонко пискнул Жора, дрожащей рукой показывая на костер. Он был сильно перепуган этими стонами и приседал при каждом.
Сыч посмотрел в костер. Грубые лица идолов обуглились и изменили выражения. Теперь, глядя на них, казалось, что они расплываются в улыбках, появились щелки в тех местах, где должны были быть глаза. От порывов ветра лица точно дышали, они то раскалялись до бела, то ярко краснели, выбрасывая из себя огненные языки…Глядя на гримасничанье истуканов, Сычу хотелось разбросать и потушить костер, но не мог, лишь каждый раз вздрагивал после очередного «стона», который обязательно отражался на огне.– Сыч, что это? Кто так!? – жался к нему Патефон. – Мож стрелить из винтаря!?
– Куда стрелить-то дура!? – спрашивал Сыч и не узнавал своего голоса.
– Не знаю? – жал плечами тот. – Откуда я знаю!
Ветер усилился, он рвал в клочья костер, громче и все более грозными становились звуки. Теперь стон напоминал раскатистый рык.– Сыч, охренеть! Это ж конец света! Мама родная! – дрожа всем телом, тонко выкрикивал Патефон.
– Это… скалы так поют… Ветер проходит меж их вершин и получается такой звук, – стараясь держаться увереннее, отвечал Сыч. Он хоть и догадался о происхождении этих звуков, но все равно было жутко и тревожно. – Давай в пещеру, Жора, давай пошли, пошли, там хоть ветра не будет.
Набрав побольше бересты и дров, Сыч с Патефоном нырнули внутрь скалы. Сразу стало тихо и тепло. Распалив бересту, а потом и смоляной корень, они огляделись. После проема пещера расширялась и круто, если не вертикально, уходила вниз. Перепад был значительным. Старое, толстенное бревно с зарубками служило лестницей. И судя по его изношенности, можно было судить о частоте посещения пещеры.Сыч уже было приготовился спускаться по бревну, но его вдруг пронзила мысль, от которой даже испарина на лбу выступила. «А ведь так и есть, стоит убрать бревно и никто не выберется из этой ямы, хоть заорись, хоть царапайся, вон стены-то какие гладкие… Без лестницы не выбраться!»– Нет, – повернулся он к напарнику, – давай-ка ты первым, Жорик. Потом мне все как есть расскажешь. А я подожду тебя, покараулю лестницу.
– Что расскажешь? О чем ты!? – Патефон сделал шаг назад и едва не выронил смоляную корягу, что держал на вытянутой руке. – Зачем караулить, от кого!? Ты.., ты меня одного посылаешь… в эту дыру!? Я… я не могу.., Сыч!
– Жора, ты много говоришь! Делай, что велят и еще поживешь. Там, мой хороший, нас ждет с тобой неожиданный интерес… Как найдешь, сразу назад и мы подумаем, как будем забирать этот «интерес». Теперь понял!? Да и возьми с собой побольше бересты.
Когда Патефон спустился вниз, то стал совсем маленьким и походил на затравленного зверька в ловушке. Огонь в его руке горел неровно, колыхался, с него капали горящие капли и долго не гасли на полу. Дым почти не чувствовался, пещера хорошо вентилировалась.– Сыч! – сорванным голосом прокричал он снизу. – Ты это.., дождись меня, дождись, слышишь, нет!..
– Да куда я без тебя, родимый! Конечно дождусь. Топай давай, корень-то быстро прогорит…
Овальная дыра, в которой исчез Патефон, еще какое-то время мерцала оранжевыми отсветами, но вскоре погасла и стала черной, напоминая болотное «окно».Сыч был в легком смятении. Он сомневался в своем решении – послать этого пугливого заморыша на такое дело!..«Но что делать? Ждать, а чего ждать!? Этот перепад с лестницей вполне может оказаться ловушкой. Стащить бревно вниз за собой сложно, а вот вверх проще, нет, правильно, что послал Патефона, – рассуждал Сыч, делая три шага в одну и три в другую сторону. С каждой минутой росла тревога. – Ну увидит там Патефон то, что и во сне не приснится.., ну и что?.. Делиться с ним?.. Эт уж не-ет!.. «Рижьем» можно.., а вот камешки.., они камешки!.. На хрен вокзальному воришке, который всю жизнь чужими узлами да чемоданами кормился, камешки!? – продолжал рассуждать Сыч. – А вот убивать его, брать грех на душу под старость лет… не буду… Пусть фрайерок поживет».Неожиданно Сычу показалось, что прошло уже много времени, хотя две небольшие коряги, что он подпалил от бересты только-только догорали. Легкая тревога с уходом Патефона теперь вовсю билась в голове, пытаясь достучаться до сознания, но несмотря на это немыслимо хотелось спать, а точнее расслабиться, дать телу отдых.Сыч подбросил еще один обрубок истукана: «Поди уже светает…» Он опустился на четвереньки, потом сел, привалился спиной к каменной стене и задремал.Дикий вой поставил Сыча на ноги. Он не сразу узнал голос Жоры-Патефона, который, судя по шевелению лестницы-бревна, уже карабкался кверху. Костерок почти прогорел, но Сыч хорошо рассмотрел то, что пред ним предстало… Увидел и сделал шаг назад!..Человек, вскарабкавшийся по лестнице, мало походил на Жору. Он был весь в крови, грязный, в рваной одежде, с выпученными глазами, которые ничего не видели, а главное, он не переставал орать во весь голос.– Что.., что случилось.., Жорик! – Сыч кинулся к своему напарнику. Но тот неожиданно грубо и довольно сильно оттолкнул его и бросился дальше к выходу из пещеры.
Когда Сыч пришел в себя и выскочил вслед за ним, Патефон был уже далеко. Он пробирался через кустарник, продолжая орать. Он бежал к болоту и догнать его было невозможно.Шагов десять по прямой Патефон еще сделал, но когда гать из жердей изменила угол, повернула немного в сторону, Жору по инерции занесло, и его очередной шаг пришелся прямо в чернеющее бездной «окно», которое услужливо «распахнулось», впуская в себя столь долгожданную добычу и моментально «захлопнулось».В сизом свете Сычу было видно, как Патефон с головой исчез в болотной жиже, потом, словно опомнившись, как рыболовный поплавок выскочил по грудь и, окончательно придя в себя, закрутил головой и отчаянно замахал руками, хватаясь за все, что было под руками. Теперь до Сыча дошел совсем другой истошный крик, жалобный, человеческий, предсмертный. Но болотная топь, словно капкан: попался, не отпустит.Как не спешил Сыч, как не торопился спасти… свое золотишко, что осталось на Патефоне, не успел. Крупные пузыри да сытое содрогание черной болотной массы – все, чем ответило ему болото…Теперь взвыл Сыч. Взвыл громко, коротко, хрипло. Взвыл, как раненый зверь, обреченный на скорую смерть.Начавшийся ночью ветер принес сильную грозу, которая завершала лето.Сыч как во сне добрался до прииска, ввалился в избу и рухнул на свой топчан. У него больше не осталось сил. К нему заходили, что-то говорили, долго с удивлением смотрели на него, уходили. А он вроде и спал, и в то же время все слышал, но не понимал, потому что не мог даже думать.Прошел день, а за ним еще одна ночь. Сыч проснулся или пришел в себя, когда мутное, серое оконце впускало сквозь себя очередное утро. Тело казалось настолько чужим и тяжелым, что тяжело было даже моргать.Пролежав еще какое-то время без всяких мыслей, он, наконец, стал чувствовать присутствие в избушке еще кого-то.«Странно, кого это занесло!?» – Сыч с трудом просунул руку в карман и нащупал ручку нагана. Что-то живое заполняло его избушку. Кто-то хотел ему зла.– Кто здесь!? – огромный язык с трудом шевельнулся. – Говори, а то пальну! – превозмогая боль, он приподнялся и, опираясь на локоть, оглядел темные углы избы. Ему показалось, что снаружи о стены избушки кто-то мягко трется и тихо шепчет.
Охая, Сыч опустил ноги с лежанки и тут же их вскинул, забыв про боль.«Что за чушь, откуда здесь вода!?» – он опустил руку и похолодел.В голове что-то упруго лопнуло, а глаза ослепила яркая вспышка… Тело передернуло, крутануло и однобоко вытянуло, оставив тонкий свист в голове. Правая рука безвольно повисла, рот перекосило, а глаз наполовину закрыло веко.С минуту Сыч прислушивался к себе. Левая рука привычно двигалась, а вот правая не хотела, была неловкой и совершенно чужой. То же происходило и с ногами.Встав, наконец, с топчана Сыч почувствовал холод воды только левой ногой. Добредя до дверей, он уже представлял, что увидит, открыв ее.Так и оказалось. Везде, куда хватал глаз была вода. Она залила весь прииск. Черные избы, как огромные неуклюжие птицы, присели на воду и устало затихли. Одни из них сидели в воде глубоко, другие едва коснувшись.Вокруг плавало много бревен, дров, всякого деревянного мусора.Торопливо буруня перед собой воду, к возвышенным местам брели люди. Слышался грубый мужской мат, визгливые женские возгласы да галдеж подростков. Они перемешались между собой и сразу было не разобрать, где недавние каторжане, а где их душегубы-охранники. Несчастье враз примирило всех.На какое-то время у Сыча мелькнула мысль о своих тайниках. Он повернул голову в сторону нужника, но того не оказалось на месте. Старая, сбитая из нескольких досок характерная построечка покачивалась на боку далеко от своего места прописки, где Сыч хранил свои главные запасы. «Там же несколько пудов золота…» – довольно равнодушно подумал он и отвернулся.Сыч не знал, что теперь делать. Не знал, не мог и главное совершенно ничего не хотел. Он как-то враз осознал, что устал. Устал от всего, что видел вокруг. Устал от жизни. Устал жить.Подволакивая правую ногу, Сыч вернулся в свою избушку и взобрался на топчан.Сначала он достал серебряное сердечко, раскрыл его и, растянув кривой рот, надолго замер, глядя на прекрасный портрет. Затем, непривычно левой рукой вытащил из правого кармана кривой и пузатый наган. И в самый последний момент вдруг вспомнил… отца.От глухого хлопка избушка вздрогнула и оторвалась от земли. По-стариковски скособочась, она плавно закачалась на воде и медленно поплыла куда-то.* * *Если смотреть с огромной высоты из-за туч, то «Золотая долина», ранее напоминающая ожерелье, набранное из серебряно-платиновых скальных хребтов, значительно изменилась. В ее нижней, северной части появилось еще одно украшение – озеро. Это украшение органично включилось в суровый горно-таежный ландшафт, окончательно завершив его ансамбль.Отныне горы, тайга и вода зажили единой, согласованной судьбой. Даже их цвет и тон, меняясь в зависимости от времени суток или погоды, дополняли друг друга, сохраняя тем самым удивительное единство, еще более совершенную природную гармонию.И с высоты человеческого роста неожиданно возникшее озеро не могло оставить равнодушных к своей диковатой красоте и необычности.В тихую безветренную погоду, стоя на берегу в любой его части, очаровываешься отражением в воде острозубых скальных вершин, склонившихся над озером, с их массивными горными склонами, покрытыми изумрудом вечнозеленой хвои и луговым разноцветьем, отражением в нем белоснежных облаков, которым посчастливилось проплыть над этой удивительной и необыкновенной по красоте долиной.Необычно и по особому прекрасно было озеро, когда непогода в гневе волновала и пенила его, рвала воду, швыряла ее на острые прибрежные камни. В это время озеро чернело и кипело от бессилия и злости. Чернели скалы и тайга. Мрачнела сама долина.Но проходила непогода, наступал вечер, и приходил покой и умиротворение. Уставшее за день солнце заливало долину теплым золотистым светом. И тогда редкий охотник или турист-бродяга, взглянув на озеро, не воскликал в изумлении: «А ведь оно золотое! Озеро-то зо-ло-тое!»
Часть 4Первый официально зарегистрированный случай пропажи людей в районе озера Золотого пришелся на август сорок шестого года. Сначала пропала небольшая экспедиция из трех человек – геолога и двух коллекторов. Затем исчезли еще двое из числа тех, кто ушел на поиски пропавших. Это были люди пермской геологоразведочной партии.На депешу из областного управления руководство районных органов власти ответило, что по поводу пропажи людей в горах занимаются, и отказалось от помощи центра. И действительно, мало кто из сотрудников районных органов сомневался в том, что с первой группой геологов из трех человек произошел несчастный случай. Что могло произойти в горах, рассуждали они, ну заблудились или утонули, провалились куда-нибудь, зверь, наконец, напал… Да мало ли что могло произойти… Дело невесть какой сложности.Короче говоря, решили не отвлекать от работы серьезных людей и откомандировали в район происшествия молодого сотрудника старшину Полякова.Двадцатичетырехлетний Валентин Поляков мало походил на представителя власти. Невысокий, крепкий, в глазах пытливость и внимательность – вот, пожалуй, и все, что хоть как-то могло относиться к его теперешней профессии. Остальное – врожденная стеснительность, скромность и улыбчивость, обилие веснушек на молочной коже, круглое с румянцем лицо и коротким вздернутым носом совершенно не сочеталось с газетным образом представителя всесильных Органов. А между тем Валентин Поляков был фронтовик, кавалер Боевого ордена и двух медалей, одна из которых «За отвагу». Под конец войны командовал отделением армейской разведки. Был душой однополчан. Вернувшись, домой, он неожиданно встретился с такой жестокостью, ненавистью и алчностью людей, отсидевшихся в тылу, какой не видел, пожалуй, и на фронте.Валентину хотелось учиться, но сытые чиновники с напускным сожалением ковырялись в его неграмотности, цинично намекали, что наука не для него, что его место на стройке или в лучшем случае за баранкой автомобиля. И выпроваживая за двери, жарко шептали на ухо, спрашивая, что из трофейного он привез с фронта, тогда, дескать, есть о чем говорить. Похожее происходило почти везде, где у власти находились тыловики.В городе открыто процветал бандитизм и грабежи. Едва темнело, как во всех домах накрепко запирались двери и окна. Особенно лютовала молодежь, выросшая в военное время. Шпана вводила в страх и ужас даже бывалых фронтовиков.Как ни странно, но Валентину вдруг снова захотелось на фронт, где было все просто и ясно, где для него всегда была работа, связанная с риском и смертельной опасностью. И неожиданно, в первую очередь для себя, он оказался в милиции. И сразу окунулся в привычную атмосферу, где откровенно говорили о врагах и хоть что-то делали для защиты простых людей. Валентин будто снова вернулся на передовую.Получив необходимые документы и подробный инструктаж, старшина Поляков выехал сначала в Пермь. Ему хотелось встретиться с очевидцами трагедии, точнее, с теми двумя, что живыми вернулись с поиска и, конечно, с самим бывшим начальником партии.Юрий Логинов, бывший начальник, оказался его ровесником. Он был сломлен происшедшей трагедией и никак не мог настроиться на беседу.А вот разговор с Михаилом Малыгиным и Константином Пермяковым, с теми, которым удалось вернуться в лагерь, и озадачил Валентина, и насторожил.Первым начал рассказывать Михаил Малыгин.– …Пошли налегке. Все четверо. Взяли самое необходимое, поскольку задача стояла – найти вилюевскую группу. Всем нам тогда было невдомек, что же такое могло случиться, чтобы самый опытный из партии Кирилл Иванович и пропал, вернее не вернулся в срок!? Я его знал еще до войны. Это был грамотный и бывалый полевик. Где только он ни был…
Шли быстро, чуть не бегом, понимали… Их первую стоянку мы обнаружили уже к полудню, а на второй сами встали на ночь. Дожди закончились, в горах было сухо и ясно. Ночевали, а с рассвета на второй перевал-тягун вышли, его перевалили и вот она эта Хул-ва-речка. И опять их стоянка. Вдоль реки повсюду осколки свежие – пробы брали у останцев. Пошли еще быстрее. А к вечеру неожиданно и распахнулась эта долина…Признаюсь, ничего подобного не приходилось видеть! Вытянутая в эллипс, вся словно золотом усыпанная, лист осины да березы свое дело сделал. А скалы в закатных лучах как гигантские слитки! В северной части долины между гор – озерцо небольшое улеглось, точно, кто специально его соорудил. Главное к месту. Не было бы озера, и долина не так нарядно смотрелась… Вода, правда, подкачала. Она была бурой от обилия топляка на дне.На берегу-то мы и нашли их последнюю стоянку. Судя по углям и золе, костру было дней пять, не меньше. Справа в полусотне шагов от стоянки обнаружили пробный шурфик, за ним метрах в двадцати еще один и еще. Видимо Кирилл Иванович что-то почуял, как он сам часто говорил. Тогда нам показалось, что они увлеклись и роются где-то недалеко, забыв о приказе и сроках. Нетерпеливый Митька Ерин пальнул дуплетом, за ним и я выстрелил, потом кричали до хрипоты. Думали, кто его знает, вдруг еще живы где… Вот на этом и все о вилюевцах. Потом с нами начало твориться Бог знает что…Михаил вдруг умолк и опустил глаза. Пауза затянулась, и Валентин хотел, было нарушить молчание, но сдержался.– Пускай Костя теперь, – проговорил, наконец, Михаил и стал раскуривать папиросу.
– Так и мне… – нерешительно проговорил высокий, неуклюжий Костя. Он привстал со стула, но потом медленно опустился и через паузу добавил: – Тогда, когда в первый раз мы стали рассказывать следователю, так тот лишь улыбался и ничего не писал.
– Говори, Костя, мне все интересно, даже ваши сны. – Валентин принял более удобную позу для слушания и повторил: – Говори, как было.
– Я… и не знаю… как начать-то, – робко проговорил Константин, глядя себе под ноги, – сам-то я Его не видел, Его, ну и всего этого…
– Костя, ты начни по порядку и не торопись, – услужливо поправил Валентин, боясь сбить парня с мысли.
– Ну, когда в первую ночь у озера я проснулся… от холода, – Костя, поежился. Его брови сошлись, лоб нахмурился, – смотрю, а Митя с Володькой у костра сидят. Еще вроде бы спать да спать, поскольку только светать начало, а они распалили костер и сидят как-то необычно. Ну, я встал, сходил по нужде, что-то их спросил, а они молчат, и только потом заметил, что сидят с ружьями и все время по сторонам головами вертят. Я их опять спросил, мол, что случилось, а они спи, говорят, а у самих зубы стучат. Я еще удивился – у костра, а трясутся. А когда совсем рассвело, и Михаил встал, – Костя мотнул головой в сторону Малыгина, – тогда они нам все и рассказали.
– Я со сна ничего не заметил, – вновь заговорил Михаил, – а после чая ребята видимо отошли и, перебивая друг друга, давай рассказывать такое, что мы с Костей их на смех подняли. Все ждали, когда им надоест и они, наконец, сознаются, что это шутка, розыгрыш… – и Михаил опять полез за папиросами.
– Митька, он веселый был, постоянно шутил, горазд лишний раз подтрунить над кем-нибудь, вот мы по началу с Костей-то и не поверили. Но опять же Володька, молчун и тугодум, полная противоположность Митьке и туда же, слово в слово за ним… Мы так и не верили пока… не нашли их…
– А что же они вам говорили, – не выдержал Валентин и осторожно направил рассказчиков в нужное русло.
– Так про это… Про чудовище… И это.., про людей на воде.., то есть про привидения, что ли…
– Как.., к-какое чудовище?!.. – Валентин едва сдержался, чтобы не заулыбаться.