ТАЙНА ОЗЕРА ЗОЛОТОГО - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
– Утром, утром покажу, – добавила она и повернулась на другой бок.
Потеряла покой Полинка. Ходила задумчивая. Отвечала невпопад. За столом могла к еде не притронуться. Все думала, вспоминала детали встреч с Анной-Унной, сопоставляла. Братья переглядывались с матерью, мол, не влюбилась ли их маленькая сестренка в кого. Хотя и не было никого в деревне подходящего, но все же…Дня через три Полинка не выдержала и поведала все матери. Как она и предполагала Дарья не на шутку переполошилась. Наотрез отказалась смотреть шкатулку и велела немедленно отнести, где взяла. Полинка долго и терпеливо объясняла ей, как случилось, что она оказалась у нее, что этому предшествовало и так далее и тому подобное. Кое-как, успокоив мать, Полинке все же удалось показать ей портрет, нарисованный в коробочке сердечком.– Нет… никогда не видела, – уверенно проговорила Дарья после его долгого изучения.
– А что ты вообще про Анну-Унну знаешь, что помнишь? – Полинка села перед матерью и приготовилась слушать.
– А что я могу знать… Мы пришли сюда, когда тебе два годика было, стало быть, тринадцать лед назад. Анна–Унна всегда здесь жила, вроде бы и родилась здесь… Я, дочь, мало что знаю. Тебе Деда Макара надо поспрашивать. Он здесь самый старый, если ты прошлым интересуешься. Знаешь его, нет?
– Это что за речкой-то живет… белый такой?
– Он папку помогал лечить… – вздохнула Дарья
На следующий день чуть не с утра Полинка отправилась на другую сторону деревни. Маленький, заросший крапивой домик был последним на единственной улице. Он и стоял особнячком, и не было к нему ни дорожки, ни тропинки. Дед Макар словно и не выходил вовсе из своей избенки.«Жив ли!?» – подумала Полинка, когда начала стучать в ветхие ворота.Ей долго не отвечали. Никто не выходил, не откликался.«Ввдруг помер!?» – опять подумала Полинка, и как раз в это время кто-то прямо из-за ворот тихо проговорил:– Че тебе, девонька?..
– Дедка Макар? – спросила Полинка.
– Макар, Макар, – игривым голоском отозвался дед, – думала, помер? Нет, живу еще пока, – мягко говорил старик, открывая ворота.
– Мне спросить тебя надо, дедка, – волнуясь, начала торопливо Полинка.
– Об чем, ягодка!? – дед хитро щурился.
– Я про Анну-Унну хочу поспрашивать тебя.
– Про Аннушку!? – дед сразу стал серьезным и строгим. – А пошто у тебя к ней интерес!? – он опять стал смотреть с прищуром, но уже не смеялся.
– Ну… меня многое… что интересует… – запинаясь, начала было Полинка, но потом замолчала, полезла в карман жакетки и достала блестящее сердечко.
– Вот дедка, посмотри, знал ли ты когда-нибудь ее, – и раскрыла кулон.
Полинка заметила как дедка вздрогнул, а его глаза так и впились в маленький портрет. Сдвинув брови, он смотрел на него до тех пор, пока от напряжения у него не выбежали мутные слезины из глаз.– Где ты это взяла? – наконец произнес он.
– Анна-Унна дала, – спокойно сказала Полинка.
– А-а, тогда все ясно. Ну и что же тебе хочется узнать, милая?
– Все, дедка, все, что ты сам помнишь и знаешь, – решительно ответила Полинка.
– А зачем?
– А затем, чтобы знать. Я хочу все о ней знать.
Дед Макар долго смотрел на Полинку, потом снова взглянул на портрет и, кивнув головой, проговорил: – Ладно, расскажу, пусть память о ней поживет подольше.Он повернулся и, тихо шаркая ногами, обутыми в пимы пошел к домику.– Пошли, девонька…
Внутри вся изба деда Макара была в травах. Трава была буквально повсюду. Вдоль стен висели венички, пучочки, она была разложена на печке, на лавках и на столе. Живые росли в горшках на единственном окне. Запах стоял как на сеновале.– Проходи, милая, проходи, садись. Не бойся, это все полезные травки. Каждая травинка – витаминка! Вот здесь, вот сюда и садись. Начну говорить, слушай, устанешь, скажи. Хорошо, девонька? Ты ить Гайдановская будешь!? – в глазах у него опять появились искорки.
Полинка кивнула.– У тебя самой судьба-то шибко крученая. Но это потом, и… главное, сама все узнаешь…, ишь бойкая-то кака…, ох-хо-хо, – дед закряхтел, усаживаясь на свою широкую лавку, осторожно сгреб подвяленную траву к центру стола, положил руки и, глядя на Полинку с прищуром, опять спросил:
– Это хорошо, что у тебя к Аннушке добрый интерес. Я ить знаю не много. Расскажу, что сам видел и от других слышал… Аннушка-то при мне родилась, а ее мать, – он снова взял в руки овальный кулон, – ее мать мы чуть более года-то и видели.
Он надолго замолчал, бродя по своей памяти, как по густому туману.– Но если ты хочешь знать все, – опять проговорил он, – то надо начинать с ее отца – Игната…, Игната Чалина, – он опустил голову и, покачав головой, добавил, – с его озорника…
– Когда он точно появился, Игнат-то в нашей деревне, сказать не скажу, а вот что-то в то время было… То ли что-то вроде царского указа или еще чего, не помню. Мне было… – дед задумался, – в общем, уже коров пас… И появился он не враз, как это обычно бывает, а как бы по частям, что ли. Вначале лишь мелькнул, словно чиж пролетел и не видать. Или как нарочный со срочной депешей… Потом показал себя подольше. Потом еще и еще… И времени-то прошло не шибко много, а уж всем казалось, что он давным-давно здесь живет. И кажда собака его знат и кажда курица. Как-то вдруг его стало так много, что редко в какой избе, за столом или на завалинке его не вспоминали. Кака сила забросила его в наш медвежий угол, так никто толком и не понял. Одни говорили, что, мол, беглый из Сибири. Другие, что от суда, дескать, бежал, третьи – от дружков, стало быть, лихих скрыватся. А только появился и все тут. Поселился у Спирьки. Был такой глухонемой Спиридон. Знаш, нет как дорога-то вбегат в деревню, болотинка маленька, мосток?
Полинка тотчас кивнула.– Так вот, там где сейчас мосток, там запруда была. А где болотина, стало быть, озерцо, даже не озерцо – лужа одним словом. На той стороне одинокая изба стояла. Щас ее нет, одна крапива да кусты повырастали. Сгорела. А тогда на том месте изба Спирькина стояла. Рядом сарай, дальше навес. В сарае Спиридон кадки ладил да бадейки. И в запруде-то их и замачивал. А как без этого… Под навесом материал держал. Ни семьи не было, ни дружков. Зашибать любил крепко. Иной раз неделю-две пьет. Иссохнет весь как тень ходит. Но за работу возьмется, сделат иной раз бадейки – залюбуешься: легкие, прочные, досочка к досочке, да еще резьбу с края пустит – хоть на ярмарку, хоть куда тебе. Баба лишний раз с удовольствием по воду сходит.
Полинка вздохнула и слегка завозилась.– Не торопи, девонька. Память надо как бабу каку, кхе-кхе, уговаривать.
– Я не тороплю, дедка, говори.
– Ну вот, я и говорю, как они сошлись, как поладили, одному Богу известно, – дед торопливо перекрестился в угол. – Первое время Игнат присматривался. Из избы не выходил. В лавку Спиридона посылал. А тот рад радешенек, в какие-то времена у него дружок завелся. Без ног летал… А как-то раз и сам вышел. Вышел и всех баб мужних да молодух в смущенье ввел.
Таких ладных да баских они сроду не видали. Ростом высок, худощав. Красна, как огонь шелкова рубаха. Сапоги, что твое зеркало, кудри как у цыгана черные и до плеч. Глаза, словно в масле и с прищуром. Лицом чист, губы в улыбке и с румянцем по щекам.Заохали бабоньки бедные, заахали. А он касачем поверх смотрит да все рубахой колышит… Не устала еще, девонька, слушать-то меня, нет?Полинке, честно говоря, хотелось побыстрее узнать про портрет в овальном сердечке, да про Анну-Унну, но она решительно закрутила головой, дескать, нет, не устала.– Ну, слушай дальше. Дальше-то интереснее будет… Так вот, девонька, с тех пор как он, Игнат-то показался на глазах, так покой в нашей деревеньке и кончился. С полудня они со Спирькой уже у лавки. Мужикам-то робить надо бы, кому там в лес, кому сруб рубить, кому на озеро, а Игнат сманиват их водкой-то, угощат. А мужик ить любит, когда задарма. Нахлебаются так, а к вечеру обязательно мордобой. Ох, и горазд был Игнат на кулаки. Лупил, только зубы летели, да кости трещали. А по ночам в Спирькину избу бабенки блудливые стали похаживать. Ну, это милая пока не для твоих ушей, – дед лукаво сморщился.– Но главное, Игнат старателей стал перехватывать раньше Петра Новожилова – «Жилы», как в народе прозвали. Лавку-то с амбарами он держал. Людишки с гор к нему приходили за провиантом да всякой всячиной. Вот Игнат и стал золотишко у них на деньги выгоднее Жилы обменивать. Подпаиват, да выведыват где, да что…
Жила мужиков подговорил. Ну, те навалились всем миром, да Игната вместе со Спирькой-то так уходили, что до конца лета ни тот, ни другой не казали больше себя. А со снегом Игнат-то и пропал. Словно и не было.Дед, охая, встал, прошелся по избе, чем-то пошуршал, позвякал, вернулся с ковшом:– Испей девонька кваску, у меня он на травах настоян, – старик сморщился в лукавой улыбке. – Ну, слушай дальше. Вернулся Игнат, едва весна взялась. Да не один, и на трех подводах. С ним молоденький инженер по горному делу при мундире с пуговицами. Взяли еще наших двух мужиков и в горы подались. А вот вернулись двое – Игнат да Спирька глухонемой. Во как, девонька. Интересно, нет?
– А как же остальные с инженером!? Сгинули что ли? – Полинка с интересом слушала деда.
– Вот про то не знаю, не ведаю. Потом и жандармы приезжали, по дворам ходили, да все про Игната спрашивали. А кто что знал?.. А вот теперь твой прямой интерес, девонька, – дед посерьезнел и голосом, и глазами.
– Третий раз Игнат появился уже года через… нет, пожалуй, два. И опять не один и не на трех подводах, а как купец знатный. В мягкой коляске да с людьми верховыми. И начал строиться. Вот прямо где сейчас поскотина за колодцем…
Полинка кивнула.– Вот на том самом месте-то и началась стройка. Мне уж тогда наверно как тебе лет-то было, на девок поглядывал. Полдеревни мужиков нанял Игнат-от, да с собой привез людей. Копали, лес валили, доску распускали, тес тесали… Дел много было. Меня пристроили мох драть, глину месить, да так на подхвате где…
К осени дом невиданный поставили. Десятка три, а то и поболее одних окон с резными наличниками. В два этажа и на обе стороны с крытыми балконами. Одних печей – пять. Одна кухонная да четыре для обогрева – голландские. Сарай долгий, да конюшню на десять коней, да амбар, да баню… С Петром Новожиловым задружился, тот начал добро ему в новый амбар свозить. Три артели мужиков собрал да в горы отправил со Спирькой. Видать по золотишко… К снегу дом был готов. А позже, в аккурат к «Николе-зимнему», и привез он ее… деву-красу…Дед Макар потянулся через стол и бережно взял в руки раскрытый кулон. Поднес к глазам и принялся который раз вглядываться в маленький портрет. Он глядел, а Полинка затаив дыхание, ждала, что будет дальше.– Мороз был. Я целый день топил круглые печки-голландки. Дров на протопку уходила уйма. Она как вошла в дом, – у деда блеснули глаза, – будто свечей добавили. Все стало сиять да звенеть. Красива была иль нет, я не знаю, только, кто взглядывал на нее, уже больше глаз не отводил, забывал все на свете.
Дед поднялся, опять чем-то погремел в другой части избушки, вернулся.– Немного осталось сказывать-то, потерпи. Я ить говорю, девонька, а сам будто снова ее вижу, на душе теплеет… Кто така!? Кого спросишь! Все звали ее Марией Карловной. По нашему-то плохо говорила, все молчала да грустила. В церковь не ходила. Редко-редко, когда попросит конюха коляску запрячь да прокатить ее до Среднего озера. Посмотрит, говорят, на воду-то, потрогает ее ручкой эдак, – дед поводил в воздухе своей сухонькой ладонью, – и велит назад ехать. А в следующую зиму, после Рождества она и родила… девочку.
– Анну!? – не выдержала Полинка.
– Анну… – старик поднял печальные глаза на гостью. – Анну… – повторил он.
Когда Мария тяжелой еще ходила, Игнат опять за старое принялся. Чуть не каждый день пировал, а после с кулаками кидался. Всем доставалось и ей тоже, сердешной. Бил ее, несмотря на положение. Полила дева слез много.А как ребенок родился, мужик совсем спятил. Девок блудных стал в дом таскать, вином поить да безобразничать…Вот и допировался. С неделю в доме дым коромыслом тогда стоял. А к ночи стекла полетели, визг, вой, грохот, пальба. Собаки по всей деревне завыли. Сторожем-то при доме был Данил Наймушин, Царствие ему Небесное, давно уж как помер, вот он то и рассказывал, что видел как со второго этажа, вместе со стеклами и рамой, под страшный визг вылетела детска люлька и прямо в сугроб. А за ней и Мария выпала. Да выпала неловко, повредила себе что-то. Данил подбежал наклонился к ней, а она дергается, еле дышит. Потом отошла, стала ему в руки туес вогульский-то совать да про ребенка спрашивать. Тут до Данила и дошло, что в люльке-то ребенок. Затащил Марию в сени, а сам к сугробу, смотрит – точно ребенок. Выкатился из люльки-то прямо в снег и пишит как мышонок. Схватил он ребенка-то да опять в сени, а Марии уже нет. Забоялся в дом-то входить вот и отнес люльку к себе в сторожку. А вскоре дом-то и заполыхал как свеча. Ветерок подсобил. Быстро все сгорело. Тот пожар-от как сейчас помню.– А Мария!? – в волнении спросила Полинка.
– Все сгорели, девонька, как один… Лошади и те… Анна сначала у Наймушинских жила. Потом ее бездетная Клава Рычкова к себе взяла. Клавдия померла, Анна у старухи Копыловой жила. Как ходить стала все на старом пожарище играла. Измажется в саже как чертенок, дети ей проходу не давали, камнями кидались, крапивой жгли, травили всяко, как могли. А она улыбатца да одно свое – «унна», да «унна». И не крапива ее не брала, ни кака друга боль.
Сначала с бабкой все по покойникам ходили, ну кто помер. Потом одна стала ходить. Придет, увидит мертвого и сразу оживат. «Разговариват» с ним, гладит, прихорашиват, а сама все «унна» да «унна». Начнут покойника зарывать, она выть, как по самому близкому…Бабка померла, стала в баньке на конном дворе жить. Тогда ей уже лет двенадцать-тринадцать было. Там и прожила всю жизнь…– А что же в ней такое было дедка!? Почему она знала!?.. – видя, что дед Макар затих, глядя на кулон с грустью.
– А кто его знат… От Бога все… От Бога сила така… Одно забират, друго дает, – повернулся в угол. – Прости мя грешного, что всуе тя поминаю… – торопливо перекрестился.
– Как это!? – опять оживилась Полинка.
– Иван Лаптев почти слепой был, а слух потерял, снова видеть стал…. Не знаю, девонька не знаю.
Он опять взял в руки кулон.– Это Мария? – быстро переключилась Полинка, почувствовав, что дед Макар закончил свой рассказ. – Мать Анны-Унны!?
– Она родимая! Она горемычная! – после некоторой паузы проговорил старик. И тихо добавил: – Хорошо, что ты зашла, девонька…
* * *Сколько Полинка себя помнила, столько и слышала про эту страшную и таинственную Черную деревню. О ней всегда говорили поздними вечерами, при зажженной керосиновой лампе и шепотом. Мужчины сосредоточенно и дымно курили, молча поглядывали на темные окна. Женщины горько вздыхали, ежились как от холода, прятали руки под передники и, прислушиваясь к посторонним звукам, боязливо поглядывали на мужчин. Дети, лежа на печах или полатях, слышали не все и мало что понимали. Они, затаив дыхание, ловили каждое оброненное слово, по-своему его домысливали, перессказывали и в страхе жались друг к дружке. У них всегда получалось гораздо страшнее и таинственнее. Так все и жили с некой тайной, которую никто не хотел, да и боялся разгадывать, а она от этого еще больше обрастала загадочностью.Полинку, как ни странно, не пугали обросшие домыслами детские небылицы. Ее обижало, что как только она навостряла свои ушки, взрослые прекращали разговоры на эту тему и виновато отводили глаза. Конечно, в ней еще больше пробуждалось любопытство, поскольку услышанные фрагменты она воспринимала как что-то вроде страшной сказки для взрослых. Ей безумно нравилось, что у этой взрослой сказки все время было продолжение. И каждый раз продолжение было страшнее и интереснее ранее слышанного.. Она и сама не могла понять, что каждый раз, когда она слышала что-нибудь новое о загадочной деревушке, ей все больше и больше хотелось побывать там и увидеть все самой.Вот и стало для Полинки с раннего детства главным желанием побывать в самой этой «сказке», побывать и разгадать все тайны и загадки, связанные с ней.Годы сменялись. Она подрастала. Сказка превратилась в еще более загадочную легенду. Интерес усиливался. И не просто интерес. С какого-то времени она почувствовала, как ее туда тянет. Она чувствовала, а порой ей даже казалось, что она на самом деле слышит какой-то давний, забытый голос… Этот голос приходил всегда перед сном. Он не пугал, не тревожил, а наоборот будто баюкал ее, ласкал, наговаривал что-то непонятное, но доброе…Полинка помнит, как сильно напугалась мать, когда призналась, что слышит голос… Помнит, как у матери расширились глаза, и она долго ничего не могла сказать, все прижимала ее к себе и гладила.Два года назад, когда отец, наконец, подарил свое старенькое ружье Бориске, Полинка уговорила младшего брата охотиться вместе. Незаметно с каждым разом они все дальше и дальше уходили к горам. Они были, пожалуй, одни, кто решался охотиться, уходя за Талый камень и дальше вдоль седловины долгого отрога ближнего к деревне хребта.В начале Бориска противился ходить в сторону гор, однако, чем ближе к ним они охотились, тем удачливее.Деревенские барышни Полининого возраста откровенно посмеивались над ней, а парни никак в толк не могли взять, почему же так манит девчонку тайга!? По ним, сидела бы у печки, как все, да ждала, когда дорастет до замужества. А то шарашится по горам да болотам, спит в шалашах да избушках и не моется неделями! Одним словом, дикарка да и только!Полинка понимала, что она сильно отличается от деревенских девчат, у которых одни парни на уме. А она с причудами. Да, ей нравится по тайге ходить и все время новое видеть, засыпать у костра под журчание речушки или шепот елей, есть сырое мясо, свежевать зверюшек, что Бориска убивает или ловит. А как иначе, если вокруг тайга!?Между тем брат с сестрой все дальше и дальше подбирались к загадочным горам. И каждый раз удивляли добычей. Удивляли и в трудные, неудачливые сезоны, когда редкий охотник хоть что-нибудь приносил из леса. У Бориски с Полинкой всегда были трофеи. Вслед им пойдут и более опытные ребята и настоящие охотники, а вернутся пустыми. И ягод там всегда было больше, чем в других ягодных местах.Особого значения Полинка этому не придавала. Все эти странности она относила на удачу и легкую руку. Однако это продолжало повторяться.Когда она впервые заговорила с Бориской о своем желании поискать Черную деревню и хоть одним глазком взглянуть на нее, то поняла, что немного поторопилась.– Ты… че!? – невероятно испугавшись, закричал брат. – Ты… в своем… уме!? Ты хоть знаешь, что это за место!? Оно проклятое!? Там, – перейдя вдруг на шепот, продолжал он, – там покойники живут! Мне сказывал Пашка Зырянов, а он слышал от своего деда. Так вот, они там ходят с закрытыми глазами, вытянув перед собой руки… На что натолкнутся, все щупают… А живых людей…