ТАЙНА ОЗЕРА ЗОЛОТОГО - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 9
– Теперь пайву, – продолжил Голос. – Во-от, ладненько, десять шагов вперед и не пытайся оглянуться.
Сделав десять шагов, Павел услышал легкий шорох, испуганно сбрякали котелок с кружкой, ложка. Потом зашуршало, захрустело, просыпалось…Павел стоял подавленный. Он отказывался верить в происходящее. Кто-то захватил его врасплох и теперь выворачивал все его вещи, грабил, судя по звукам, средь бела дня: «Да ладно, в живых бы остаться… Погулял нынче по тайге!… Не успел из дома выйти, как все…, вылазь, приехали… Ружье жалко…»– Как там на фронте? – вдруг неожиданно спросил Голос.
– А что на фронте? Вроде нормально, – Павел с трудом проглотил липкую слюну. Он уловил некоторое напряжение в Голосе.
– Точнее не можешь?!
– Ну, это… сколько… дней пять назад передали, что наши начали наступление под Ржевом, этого… Западного фронта, кажись. Еще юго-восточный фронт нанес контрудар по фрицам… Танковая армия начала на Дону… Подводная лодка потопила транспорт немцев… – Павел волновался точно на уроке.
– Что значит наступление!? – в голосе был одновременно и испуг, и металл. – А… Москва!?.. Москва чья!?.. Разве не под германцем!? – голос сорвался и зазвучал растерянно.
Павел слышал, что его ответы не нравятся Голосу.Сзади усилилось шумное сопение и какие-то глухие удары, словно кулаком о землю.– Значит, сломалась хваленая германская машина, е… вашу мать! – едва разобрал Павел.
Наступила долгая пауза. Комариный звон усиливал напряжение.– А ты…, ты почему не на фронте!? – наконец, вновь заговорил Голос злорадно и резко.
– У меня это… бронь у меня, – выдавил Павел, поняв, наконец, в чем дело.
– Бронь!? – опустошенно и бесцветно повторил Голос, и все опять стихло.
С началом войны не мало было таких, кто бросился наутек или забился в щель, скрываясь от мобилизации. Кто это делал по политическим соображениям, видя в немецкой власти новый порядок и возврат к старому режиму, а кто просто из-за страха за собственную жизнь подался в самые глухие места пережидать лихолетье страны.– Ладно, ступай, не трону… Повернешься, когда тихо станет. Да, дальше не ходи. Хотя как знаешь. Я предупредил, решать тебе.
Павел еще долго стоял, боясь повернуться и застать Голос. Но вот, кажется, совсем стихло, и он деревянно повернулся. В глаза бросилось ружье, и у Павла сразу отлегло на душе. Нутро пайвы чернело пустотой. Шляпки грибов были разбросаны, мешочки с крупами, сухарями оказались сильно похудевшими. Пропало кое-что из вещей… Павел не верил глазам. Голос всего лишь ополовинил его, даже оставил несколько патронов!Торопливо уложив обратно все в пайву, Павел пустился наутек.Еще до войны, в ремесленном, Павел только и слышал «бдительность» да «бдительность». Со всеми вместе он слушал и кивал, подшучивал и вот попался. Теперь не смешно.«Так отчего ж он не советовал идти дальше!?» – Павел замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. Оглянулся. Никого. «Ну и что теперь? Назад, домой!? Ровесники на фронте воюют, а я профукал дезертира! Это надо же! Рассказать Сашке Хно-Хно, будь он жив, не поверил бы, а то и разговаривать перестал…»Оглядевшись еще раз, Павел поправил ремни пайвы и решительно пошел дальше по сухому руслу. Теперь он шел тихо и осторожно, вглядываясь и вслушиваясь, принюхиваясь и чуя затылком. Ручей петлял, подсовывал под ноги то валежины, то скользкие мшистые камни, то вдруг перегораживался упругими кустами, в общем, дорога как дорога. Павел шел строго по схеме деда Аристарха.Лишь в сумерках остановился на ночлег. Готовя ужин, он опять вспоминал неприятные минуты, по сути, своего пленения. Корил себя, отмахивался от комаров, которые ожесточились и рвали его на части в преддверии скорого дождя, проклинал Галину–стерву и вообще все на свете. Короче говоря, срывал плохое настроение на всем, что было под рукой, пока не накормил себя и не уложил на мягкое пихтовое ложе.«И все же зимой лучше, – засыпая, думал Павел, слушая вкрадчивый шелест начавшегося дождя. – Во-первых, лыжи, а это скорость, продукты не портятся, охота и днем, и ночью, не вымокнешь, а главное, нет этой твари сосущей – комаров да мошкары».Утром, пройдя кедровую гриву – мрачное, темное царство гигантских деревьев, он вышел на большую, по горным меркам реку. Это была сильная, полнотелая река с красивыми перекатами и буйно заросшими берегами. Аристарх называл ее Хул-ва – рыбная река по-вогульски. Павел прошел ее правым берегом до горелой сопки и решил осмотреться. Подъем оказался неожиданно трудным. Густые кусты малины и шиповника изодрали его по грудь. Черные, полусгоревшие стволы повергнутых пожаром деревьев изломали ноги и спину. После ночного дождя кусты вмиг вымочили его до нитки. Вдобавок бешеные атаки оводов чуть не вывели Павла из себя и не заставили повернуть назад.Зато когда он добрался до каменистой вершинки и глянул вперед, забыл обо всем! Перед ним развернулась невиданная по размаху и красоте панорама. Сиреневой, гигантской волной вскинулся и застыл горный хребет, что еще вчера тускло синел вдали. Его острые, скальные вершины скребли тяжелые серые тучи, подчеркивая величие и могучесть огромного массива.Восхищенно, во все глаза Павел смотрел на горы и опять, как и зимой переживал смешанные чувства, в которых была и радость, и гордость, и… страх. Он опять чувствовал, как горы одновременно и манят, и пугают.Стальной лентой, упруго выгибаясь, резко ломаясь на крутых поворотах, убегала к горам река. Она-то и показывала малоприметный «дефект» в монолите Каменного Пояса – узкое, еле заметное ущелье, которое походило на рану в могучем теле Камня. Словно сказочный богатырь своим исполинским мечом рассек поперек Пояс, нанеся эту незаживающую рану, из которой по сей день бежит рекой его кровь.До самого вечера просидел Павел на вершинке сопки, и только когда солнце скользнуло за горы, спустился к реке. На берегу, причем далеко не сразу Павел почувствовал запах дыма. Запах был еле уловимым. Он спускался по реке из ее верховья. Стало быть, где-то там, ближе к горам находятся люди. Это и насторожило, и обрадовало Павла. Еще бы, он больше не хотел неожиданных встреч, однако то, что люди не таятся и открыто себя ведут, судя по дыму, немного успокаивало.Весь следующий день, пока Павел продолжал идти вверх по реке, запах дыма становился все более и более отчетливым. А после полудня он увидел и сам дым. Светло-серые клубы поднимались над берегом тяжело, вяло. Приподнявшись на несколько метров, они упирались во что-то невидимое и начинали вытягиваться, расползаться над рекой точно легкое, многослойное покрывало. Небо не пускало в себя дым. Оно само было мрачным и тяжелым.Павел поежился и достал на всякий случай из пайвы брезентовую накидку. «Что они там жгут такое!? Точно специально дымят!» – думал он, осторожно продвигаясь дальше. Странно, что вместе с увиденным дымом в него стала медленно вползать тревога: «Такой дым бывает, когда горит что-то сырое. Огня нет, а дым валит».Вскоре Павел в этом убедился. Перед самым ущельем, откуда, бойко подпрыгивая на перекатах, выбегала река, на правом ее берегу стояла маленькая избушка. Желтые стены и обилие щепы вокруг говорили, что она появилась совсем недавно. Напротив ее у самой воды и дымил этот огромный костер. Павел хорошо слышал раздраженное шипение и пощелкивание его чрева. Огня не было. Но именно это и не нравилось Павлу.От соседних кустов отделилась зеленая охапка и, подойдя к костру, обрушилась на него. Тотчас возник невысокий мужичок в коротенькой черной телогреечке и рваной шапке.Павел невольно откачнулся назад и присел. Мужичок отряхнул руки, что-то хрипло проговорил, громко плюнул и, достав из-за пояса топор, опять пошел к кустам. Его вид мог озадачить кого угодно.Павлу удалось рассмотреть заросшее лицо, но судя по движениям, мужичок был гораздо моложе своего внешнего вида.«Странно все это! – думал Павел. – И избушка, срубленная уж больно не на месте и не верно. Все голо. Вокруг камни да кустарник. Ни один охотник не поставил бы в таком месте избушку. Опять же собак не видно. И место не рыбное, вся река в перекатах… А вот дров, эк-кая поленница, чуть не на год запасец-то… И мужичок совсем не таежный. Топор держит не ловко, рубит не ладно… Что-то все здесь не так!»Пока Павел рассуждал, мужичок опять притащил охапку свежих веток и ухнул в костер. Снова сплюнул, но на этот раз присел на корточки и полез в карман телогрейки. Через минуту он уже сам дымил, как маленький костерок. Курил.Меленько, по-осеннему стал накрапывать дождь. Еще сильнее потемнело. Дым от костра отдельными клочьями стал прижиматься к самой воде.Когда мужичок, скрипнув массивной дверью, скрылся в избушке, Павел позавидовал. По всему было видно, что хозяин избушки один. И далеко не здоровяк. Но тревога не отпускала, удерживала, нашептывала про опасность, напоминала о недавней встрече с Голосом. Павел осторожно приблизился к избушке. Дождь разошелся вовсю, и уже не робкие капли, а мощные струи выбивали звук из всего, что могло звучать. Гудела проложенная в крыше береста, барабанила пайва за спиной Павла, вместе с костром шипела трава… Но был еще какой-то звук, не дождевой… Павел прижался к стене избушки и улыбнулся, внутри ее кто-то пел. Это было неожиданно и… располагающе. Сквозь щели помимо голоса пробивался еще и аппетитный запах ухи. Сглотнув вмиг набежавшие слюни, Павел осторожно приблизился к маленькому, в четыре ладони оконцу.Теперь хорошо было слышно, как мужичок гнусаво напевал что-то знакомое без слов. И вдруг неожиданно для себя Павел решился. Завернув ружье с патронташем в брезент и сунув все это в поленницу, Павел взялся за ручку двери…– А-а! – испуганно вскрикнула темнота избушки. Послышался грохот чего-то упавшего. – Что!? Кто это!? «Меченый», ты!? Костик, все отыграю, падлой буду… Кто это!?
– Здорово, хозяин! – немного растерянно проговорил Павел, ошеломленный реакцией мужичка.
– А-а, это кто!? – опять послышалось из темноты.
– Я Паша.., Павел.
– Какой в ж… Павел!? – уже с меньшим испугом донеслось из глубины жилища. Темный угол закряхтел, завозился и перед Павлом предстал тот самый маленький мужичок.
– А-а, пацан… Ты один? – вдруг неожиданно спросил он и быстро выглянул в дождь.
– Один, – ответил Павел, все еще удивляясь быстрому перевоплощению хозяина избушки.
– Значит, гость! – радостно воскликнул мужичок и распахнул свой редкозубый рот. – Это здорово, как ты назвал себя? Во-во, Павел, Павлухо, дали в одно – подставь друго ухо!
Он вдруг весь подтянулся, заходил упруго, уверенно, по-хозяйски.– Парашу к нашему шалашу, Павло, раз тебя к нам занесло! – мужичок вскинул заросший подбородок, чуть закатил маленькие глазки, театрально наклонился и подал Павлу изогнутую ладонь, произнеся не без удовольствия: – Собственно Жора!
– Здорово, – повторил приветствие Павел и пожал сухонькую, костлявую руку нового знакомого.
– Ты точно один, не врешь? – вновь встрепенулся мужичок.
– Один, – расплылся в улыбке Павел.
– Вот теперь верю, хороший ты мой… – и Жора неожиданно обнял Павла. Затем начал суетиться по хозяйству. Он раздул угли в очаге, напоминающем вогульский чувал, где стояли закопченный котелок литров на пять и чуть глубже такого же объема черный мятый чайник.
– Окуньков, а, Павлушок-корешок? – светился хозяин. – Ушицы, а?
Павлу было немного не по себе это радушие, он чувствовал за ним что-то нехорошее. Все еще звучали в ушах «Меченый» и «Костик». Кто они такие!? Или это одно лицо. Тогда где этот «Меченый»?– А ты, Жора, один здесь живешь? – осторожно спросил он хозяина.
– Один, один, – торопливо и немного испуганно ответил Жора.
– И что же ты здесь делаешь? – рассматривая обстановку, опять поинтересовался Павел. Внутри избушка оказалась грязной и захламленной. Под ногами чувствовалась щепа, стружка, валялись ветки, разбросанные вещи. Из «мебели», кроме длинного, тесаного стола, крепкой лавки и широких нар ничего не было. Павла удивили два железных кольца, вбитых в глухую торцевую стену почти в самых углах. Такие кольца обычно забивают в столбы ворот для привязи лошадей и разгрузки воза с сеном. В кольца были продеты длинные, крепкие веревки.
– Я то!? Чалюсь.., то есть, при деле… Я, знаешь ли, Павлушок на посту, – и Жора опять выказал свои редкие, черные зубы. – На ответственном посту, – добавил он.
– Как это!? – не понял Павел.
– Начальство, то есть мой руководящий состав определил меня сюда.
– А что за организация? – не унимался Павел.
– Павло, за такие вопросы можно срок схлопотать…, пардон, я конечно опять шучу. Давай-ка лучше, дорогой мой юный гость, отведай-ка ушицы.
– Не откажусь.
Ближе к вечеру дождь выдохся, тучи выжимали из себя остатки влаги. Если прислушаться, то было слышно, как монотонно барабанят последние капли щепу под скатом крыши, но гостеприимный хозяин заглушал собой все, он то напевал, то говорил почти без умолку. Павел слушал, но не все разбирал. Он сразу понял, что Жора побывал в лагере. Его синие от татуировок руки, где среди прочего красовалось криво выведенное «Жора» и половинка солнца с лучами, были узкие, с длинными пальцами, которые все время двигались. Они, казалось, жили своей жизнью помимо воли хозяина. Не переставая шевелились, что-то щупали, прижимались, терлись друг о дружку.Павел чувствовал, что настала пора уходить.– Ну, спасибо за угощение, давно такой ухи не ел, – начал он раскланиваться, встав из-за могучего стола.
– Как спасибо!? Павлок! Да ты что, родной!? Поживи, хавки хватит!.. На ночь-то глядя!? – Жора явно занервничал. Он еще пуще засуетился, засновал вокруг Павла, продолжая его уговаривать, что-то сулить. Мужичок чуть не вешался на своего гостя. Видя старания хозяина, Павел острее почувствовал опасность и был непреклонен.
– Ну ладно, хрен с тобой, – в отчаянии махнул рукой Жора и сдался, – давай тогда на посошок, что б дорога твоя.., как говорится скатертью… – Откуда-то из угла Жора достал высокий берестяной туес, из которого испуганным зверьком торчало горлышко четверти, и стал громко булькать, разливая по кружкам мутную жидкость. Резко ударило бражным духом. – Хотел позже с устатку, когда все дела сделаю… Держи, – он подал гостю кружку и взялся за свою. – Жаль с тобой расставаться, парень.
Павел растерялся. Нет, ему, конечно, приходилось пить и не только брагу, но и самогон первой крепости, но чтоб вот так в тайге, с незнакомым…– Ой, да Вы никак еще маленькие!? – Жора кольнул Павла своими мокрыми глазками и выгнул губы. – Может тогда чайку с ягодками, а!?
Павел глубоко вздохнул и крупными глотками выпил.– Сеанс! – удовлетворенно изрек хозяин и поставил свою нетронутую кружку на стол. – Я чуть погодя.
Пожав на прощанье узкую Жорину ладонь, Павел закинул пайву, повернулся к двери, взялся за ручку и.., потеряв равновесие, а потом и сознание, завалился на бок.…– Ты че…, «фуфлыга» дешевая…– Костик, да за него «Сыч» столь отвалит!..
– Ставь «Богодула» на кон по-хорошему.., ставь, «Патефон», ты меня знаешь!.. Давай сюда «гадалки»…
Павел изо всех сил цеплялся за какие-то скользкие то ли ветки, то ли веревки, опирался на шаткие выступы и срывался. Он пытался полнее вздохнуть, но какие-то обручи, надетые на его грудь, мешали это сделать. Глаза слиплись и ни в какую не хотели открываться.Совсем рядом слышались голоса. Один грубый, густой, другой… знакомый. Павел напрягался, но тут же голова взрывалась от боли, и он опять летел куда-то в неизвестность…
– Слушай, Костик, клянусь, б… буду, век воли…
– Заткни «гудок».., если забыл, щас напомню!
– Ну что ты, Костик, должок это… святое… Но ты пойми меня… Этот Богодул на большее тянет.
– Ну, если не хочешь по хорошему…
Павел пришел в себя оттого, что кто-то говорил над ним, грубо гладил его по голове и вместе со словами обдавал отвратительным запахом гнилозубого рта.-…Мой, теперь… мой мальчик!.. «Патефон» тебя вчистую проиграл, а я выиграл, и ты стал моим! – хриплый, простуженный голос вползал в Павла вместе с вонью. Чуть дальше у входной двери подвывал Жора. Ему было больно вдвойне. Больно от каменных кулаков Меченого, который все же навестил своего старого дружка Жору-Патефона, чтобы напомнить про должок. И гораздо больнее от утраты случайного фарта в виде этого пацана-богодула. Жора тихо скулил, а Костя-Меченый уже прикидывал барыши, что даст ему продажа «живой силы» их хозяину по кличке «Сыч».
Окончательно придя в себя, Павел дернулся, пытаясь резко встать, но, издав слабый стон, обмяк, его руки и ноги были умело привязаны к топчану.«Как это!?.. Почему!?.. За что!?.. – голова опять попыталась взорваться болью, но на этот раз выдержала и лишь упруго застучала, забила, заколола в висках тупой иглой… – Что они со мной сделают!?.. Ведь не убьют же!?.. Зачем им меня убивать!?.. Пусть грабят, но зачем убивать!?.. Что значит проиграл-выиграл!?.. Господи!..»– Завтра с утреца и пойдем… – продолжал обдавать невыносимым запахом черный силуэт, склонившийся над Павлом. – А пока лежи себе, отдыхай.
Павлу опять стало казаться, что он спит. Ну не может же быть, чтобы с ним поступали вот так запросто. Напоили каким-то зельем, привязали, повели… «Что тут, Советской Власти нет!?.. – в отчаянии подумал он и тут же себе ответил: – Видимо нет!..»
Часть 3
Справка:В 1938 году вышел правительственный приказ: «На основании предписания ГУЛАГа НКВД СССР от 5 января за N 1241293 сего числа приступить к формированию Управления Северо-Уральского лагеря НКВД и его периферии».К 1940 году создано было 40 колоний.Весной 42-го в одной из колоний на Северном Урале произошел бунт, который затем вылился в массовый побег заключенных. На свободе оказалось около трехсот уголовников. Организатором бунта был заключенный – Сычев Степан Михайлович, по кличке «Сыч». Более месяца Органы отлавливали урок, возвращая их за решетку. Кто сопротивлялся, расстреливали на месте.Однако не всех удалось найти. Когда, сметая все на своем пути, лавина озлобленных, ошалевших от бунтарского куража людей вырвалась из лагеря, вслед за ними ушла и мгновенно растворилась в тайге группа из семнадцати зеков. Эти семнадцать человек вопреки здравому смыслу ушли еще глубже в тайгу и далее в горы. Их следы потерялись сразу, как только они достигли ближайшего урмана.Для руководства НКВД так и осталось загадкой вся эта нелепая затея с внезапным бунтом и почти бессмысленным побегом.А суть случившегося как раз и состояла в организации побега именно этих семнадцати человек. И устроил все это Сыч, маленький, невзрачный мужичок с длительным сроком отсидки.Сев под старость лет в общем-то по глупости, Степан Михайлович первым делом занялся подсчетами. И так, и эдак выходило, что ему до освобождения даже при самом благоприятном раскладе лагерных обстоятельств никак не дотянуть. Нехитрая арифметика выкатывала ему две восьмерки. На воле стариков в восемьдесят лет еще можно встретить, но не за решеткой. Короче говоря, мужичок с Мотовилихи крепко задумался.Молчаливый от природы здесь он и вовсе перестал разговаривать. Бывало только на перекличках и открывал рот. Многие принимали Сыча за глухонемого. Угрюмый, нахохленный, с выражением полного равнодушия на своем изрытом оспинами лице он заведомо отталкивал от себя всякого, кто решался с ним поладить.Между тем в глубине маленьких, спрятанных за мохнатыми бровями глаз, как и у всякого зека, тлел огонек надежды. А у Степана Михайловича не просто тлел, мерцал, а время от времени, от внезапно пришедшей умной мысли и огнем вспыхивал. Но годы шли, а ничего подходящего пока не представлялось. За молчаливость и исполнительность с учетом возраста Степана Михайловича поставили каптерщиком при своем бараке. Для зека на Севере это была фантастическая удача.Степан Михайлович слегка переоборудовал пространство каптерки, и получилось вполне уютное, чистенькое, аккуратное помещеньице. Посередине – печка-сушилка, по стенам полки, крючки для вещей и белья, перегородка, за которой верстачок для ремонта обувки, на оконце, прикрывая решетку, шторка из новых портянок.С утра до вечера Степан Михайлович шил, подшивал, чинил, готовил дратву, точил инструмент, сушил одежду, считал и выдавал по ведомости, продолжая держать свое хозяйство образцово.Вот и усмотрели уголовные авторитеты в тихой и чистенькой каптерке удобный притон для себя – «хавиру» или «малину» на их манер. Зачастили. Первое время хозяина выставляли за дверь, но потом поняли, что мужичок безвредный и не трогали. Так Степан Михайлович стал невольным участником их «заседаний», сидя себе за перегородкой и занимаясь своим делом.И вот однажды случилось то, что и повлекло за собой серьезные перемены и в судьбе Степана Михайловича, и самого лагеря.Очередной сходняк «полноты» пришелся на субботу – банный день. Выдав моечные принадлежности бараку и приготовив все необходимое для «совещания», Степан Михайлович хотел было пораньше уйти, но неожиданно задержался. Сходка авторитетов началась с очередной «разборки».Некий «Сиплый» – худой, высокий зэк с приблатненными манерами давал «показания». Свистящий голос доходяги походил на игру испорченной гармони, из которой натужно, со свистом вырывался воздух, прихватывая на ходу случайные звуки. Парень натужно сипел, держа ответ перед ворами. Его голос то пропадал, то резко вырывался, затрудняя улавливать смысл сказанного. Голова закидывалась кверху, лицо багровело, а шея превращалась в пучок натянутых жил.С первых слов Степан Михайлович мало что понял, да его и не касалось, что там за перегородкой.…– Че, фрайерок, «закон» забыл!?.. Закосить удумал!? – слышал Степан Михайлович из своей схоронки.– Так это… уважаемые, – сбивчиво и торопливо засипел испуганный зэк, – я ведь гол… как… но во.., зуб даю…
– Эй, не о том звенишь, – тот час перебивали его, – мы тебе последняя инстанция. Тебе придется не просто должок вернуть, но и себя заложить по полной программе.
– На воле… у меня, – опять начинал Сиплый.