[100, с.58].
Кажется уже, что в этих древних мифах идея судьбы доведена до немыслимой крайности и что здесь не может быть и речи о проявлении какой-либо свободы или независимости от злого рока. Причем, сказанное относится не только к людям, но и к богам, чье могущество часто оказывается весьма ограничено. В трагедии Эсхила "Прикованный Прометей" старшая Океанида спрашивает Прометея:
- Кто ж у руля стоит Необходимости?
- Три Мойры, Эвмениды с долгой памятью.
- Так значит, Зевс им уступает силою?
- Что суждено, не избежит и Зевс того. [126, с.249,250].
У Еврипида в трагедии "Геракл" Тезей восклицает:
Как... смеешь ты, ничтожный смертный,
Невыносимой называть судьбу,
Которой боги подчиняются?
Могучий же Геракл лишь сетует: ...Не думал,
Что мне придется плакать, но судьбе
Теперь, как раб, я повинуюсь. [38, с.401,403].
Римляне заимствовали греческую концепцию судьбы и даже в некотором смысле усилили ее. Так, Вергилий в "Энеиде" описывает, по сути, одну лишь действующую силу - рок, с которой традиционные боги Олимпа вступают даже в определенное логическое противоречие. У Энея еще более пассивное отношение к жизни и ходу истории, чем у героев Гомера. Эта идея сознательного подчинения судьбе, воспетая стоиками, становится почти официальной философией Римской империи. [105, с.365,366]. "Рок побеждает, сестра! - говорит Турн перед поединком с Энеем. - Теперь нельзя уже медлить! Бог нас зовет и злая судьба - так пойдем же за ними". [19, XII, 676,677]. Единоборство героев до мельчайших деталей сходно с рассказом Гомера:
Сам Юпитер меж тем, уравняв между чашами стрелку,
Взял весы и на них возложил противников судьбы:
Кто из двоих обречен, чья склонится к гибели чаша...
[19, XII,725-727].
Но все же диалектика жизни, так или иначе, требует и в данном случае некой своей противоположности. И хотя в греческих мифах неизбежность судьбы - печальное правило, и в них есть место для некоторых исключений.
Богини судьбы Мойры однажды открыли Зевсу тайну, что будущий сын его первой супруги, богини мудрости Метис станет повелителем над всем миром и свергнет его с престола Олимпа. Зевс испугался, но сумел избежать грозной судьбы: он проглотил Метис, после чего из его головы родилась богиня Афина-Паллада. [96, с.351].
И в другой раз судьба уготовила Зевсу быть свергнутым его будущим сыном. Тайну эту знал только прикованный к скале титан Прометей, который грозил Зевсу, что тот не избегнет своей участи. Действуя силою и уговорами, Зевс, наконец, выведал, что такой жребий вынули Мойры для сына морской богини Фетиды, которую он уже намеревался взять себе в жены. Жребий заключался в том, что кто бы ни был мужем Фетиды, у нее родится сын, который победит отца. Узнав это, Зевс благоразумно отдал Фетиду в жены герою Пелею. [57, с.97-100].
Однако это был все-таки Зевс, самый могущественный и коварный из богов. Геракл же, хотя и был сыном Зевса, но - от смертной Алкмены. Он умер, как и всякий человек, и лишь после смерти был принят в сонм олимпийских богов. Вместе с тем и Гераклу удалось однажды провести судьбу. У его друга Адмета умерла жена, прекрасная Алкестида. Некогда Мойры определили, что сам Адмет избежит ранней смерти, если кто-нибудь согласится умереть за него. Все жители города, даже больные и старцы, отказались сойти преждевременно в мрачное царство Аида. И тогда Алкестида согласилась принять смерть за Адмета. Узнав об этом, Геракл сразился с крылатым богом смерти Танатом, одолел его, и вернул Алкестиду из царства теней.
Никто из смертных не мог вернуться из Аида, однажды вошед туда. Но, вопреки судьбе (или, напротив, благодаря ее благосклонности?), это делали Геракл, Орфей и Одиссей. Орфей спускался туда, чтобы попытаться вернуть свою любимую супругу Эвридику. Как известно, он не был столь успешен, как Геракл, но все же, по крайней мере, сам остался жив. Хитроумный Одиссей достиг царства мертвых, чтобы узнать свою судьбу от тени прорицателя Тиресия. И ему это благополучно удалось. Отсюда мы можем осторожно заключить, что даже в греческих мифах, чье повествование перенасыщено примерами действия неумолимого рока, иногда присутствует и едва уловимый элемент человеческой свободы.
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
2.3.1. ВВЕДЕНИЕ
От Гераклита (VI-V вв. до Р.Х.) до Плотина (III в. по Р.Х.) многие греческие и римские философы высказывались о богах и о судьбе, необходимом и случайном, свободном выборе и свободе как таковой. Несмотря на обилие замечательных идей, с которыми выступили эти "мудрейшие из мудрых", без Божьего откровения и Святого Писания все их заключения носили характер неуверенности и предположения. Символическим вступлением к настоящей части обзора могут послужить слова Протагора из его введения к книге "О богах" (V в. до Р.Х.): "О богах я не умею сказать, существуют ли они или нет и каковы они по виду. Ведь много препятствий для знаний - неясность дела и краткость человеческой жизни"...
2.3.2. СОЛОН, ГЕРАКЛИТ И АТОМИСТЫ
В ранней греческой философии (до Сократа) прослеживается та же склонность к отрицанию свободы человека, что и в греческих мифах. Среди прочих древних авторов, Геродот и Плутарх сообщают замечательные сведения о Солоне (VII-VI вв. до Р.Х.). Особенно для нас любопытна легендарная встреча Солона с Крезом, защищая историчность которой, Плутарх писал: "Это предание, как известно, засвидетельствовано столькими лицами и, что еще важнее, так соответствует характеру Солона, что я не решаюсь отвергнуть его". [86, т.1, с.183].
Итак, Солон, по просьбе лидийского царя Креза, приехал к нему в Сарды. Крез, богатейший человек своего времени, постарался произвести впечатление на непритязательного грека, однако ему это не удалось. На вопрос царя, знает ли Солон более счастливых людей, чем Крез, гость с готовностью перечислил имена нескольких греков, достойных граждан, умерших славной смертью. Крез, почитая себя любимцем богов, вознегодовал. Солон же пояснил, что благополучие человека ненадежно и счастье изменчиво, кто знает, что судьба пошлет ему завтра. А потому блаженным человеком может быть назван лишь уже умерший доблестный муж, но никак не еще живущий. Спустя некоторое время Крез в битве с Киром потерял свое царство и все богатство, а его самого возвели на костер для сожжения. И тогда он вспомнил слова мудрого грека и трижды воскликнул: "О Солон!" Победитель Кир заинтересовался столь необычным поведением приговоренного к смерти и, после объяснения ему причины оного, помиловал Креза, ибо и сам ощутил страх перед судьбой и зыбкость своего сегодняшнего счастья. [23, I,32,86; 86, т.1, с.183-186].
Очень поучительно сопоставление версий Геродота и Плутарха о данном событии, поскольку у первого знаменитого автора повсюду в его "Истории" присутствуют непререкаемые оракулы, а второй - серьезный защитник свободы человека.
Теперь отметим важное отличие в подходах к проблеме в греческих мифах и в формирующейся философии. Если для мифов характерен фатализм, то для философии - детерминизм. Кратко определим суть этих учений.
Фатализм предполагает, что события в жизни человека и общества определяются судьбой. Что бы люди ни предпринимали против предписанного ей, осуществление определенных событий в будущем неизбежно. Другими словами, человеку заранее открывается конечный результат, причем предшествующие этому причины совершенно не важны и даже могут быть многовариантными (когда некто пытается судьбы избежать).
Детерминизм же учит, что всякие события происходят согласно с естественными законами, в соответствии с причинно-следственными связями. Детерминизм не оставляет места никакой вариантности или случайности; это строгая обусловленность событий предшествующими причинами. Как отметил один автор, на судьбу человек может, по крайней мере, сетовать и роптать, и хотя бы таким образом проявлять свою свободу; абсолютный детерминизм же выставляет дело так, что даже сами сетования и ропот были неизбежны в силу причинной необходимости...
Гераклит, как мы уже упомянули, был первым среди философов, употребившим слово "судьба". Он предвосхитил некоторые идеи стоиков: все происходящее в мире - только следствия определений судьбы, сутью которой является Логос, наполняющий собой вселенную. [166, p.789]. Гераклит также остался навсегда в памяти человечества благодаря своей метафизике, которую в Новое время использовал Гегель для создания диалектического метода. Гераклит учил, что крайности, или противоположности, постоянно переходят друг в друга. Гармония возникает только от соединения этих противоположностей: добро невозможно без зла, без болезни мы не ценим здоровье, сытость удовлетворяет только после испытанного чувства голода, отдых приятен после тяжелого труда и т.п. Следуя Гераклиту, о теме нашего исследования можно было бы сказать так: учение о предопределении позволяет лучше оценить и понять свободу человека, а учение о свободе воли показывает его ограниченность и недостаточность, требуя его дополнения доктриной предопределения...
Основатели атомизма, Левкипп (V в. до Р.Х.) и Демокрит (V-IV вв. до Р.Х.), были строгими детерминистами. Они открыли, что все в мире состоит из атомов, которые находятся в постоянном движении. Даже душа и ум человека, согласно атомистам, - суть собрание неких гладких и сферических атомов. В мире Левкиппа и Демокрита нет места случайностям и свободе, над всем господствует природная необходимость. "Ни одна вещь не возникает беспричинно, но все возникает на каком-нибудь основании и в силу необходимости", - эти слова приписываются Левкиппу. Демокрит также отрицал возможность случайных событий. Атомисты, тяготея к материализму, старались объяснить мир без Первопричины и его конечной цели. [91, с.78]. Этакий холодный и безрадостный космос, где атом стукается об атом лишь строго по предшествующим механическим причинам.
2.3.3. СОКРАТ, ПЛАТОН, АРИСТОТЕЛЬ
Сократ (V в. до Р.Х.) был первым гением, который принес с собой понятие свободы в греческую философию. До него все философы-натуралисты разрешали в основном проблему, что есть природа. Сократ осмысливает вопрос, кто есть человек. Найденный ответ наполнен уже почти христианским смыслом: сущность человека - это его душа (разум и нравственное поведение личности). Сократ открывает, что человек при любых обстоятельствах внутренне может оставаться свободным. Свобода, по Сократу, - это egkrateia, или самообладание, господство над физическими инстинктами. Подобно тому как Бог ни в чем не нуждается, свободный человек Сократа стремится к тому же, его физические потребности минимальны.
Проблему зла Сократ связывает с разумом, а не с волей. Эта его идея становится общепринятой в античной философии и будет оспорена только уже в христианскую эпоху. Человек поступает дурно вследствие незнания или непонимания того, что есть благо. Поэтому добродетель отождествляется со знанием, а зло - с невежеством. [92, т.1, с.65-68]. Кстати, подобную мысль можно встретить и в Библии, например, в Притчах: "Помысл глупости - грех" (Прит. 24.9).
Сократ верил в Бога как в высший разум, который поддерживает и направляет мир. Возможно, Бог напрaвлял и самого Сократа через его знаменитый to daimonion. Платон в "Апологии Сократа" приводит слова учителя об этом феномене: "...Мне бывает какое-то чудесное божественное знамение... Началось у меня это с детства: вдруг - какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет". [84, т.1, с.85]. Голос сей был чем-то очень важным в жизни Сократа. Не случайно его ученик Платон столь часто упоминает об этом в своих диалогах ("Феаг", "Евтидем", "Алкивиад I", "Федр", "Теэтет"). Любопытно отметить, что даже таинственный голос не нарушает учения Сократа о внутренней свободе человека. В ситуациях выбора голос предостерегал Сократа, отнюдь не заставляя делать то, что "необходимо".
Платон (V-IV вв. до Р.Х.) также признает, что человек обладает свободой выбора. В 10-й книге "Государства", в мифической истории об Эре, он рассказывает о загробном существовании душ людей. При этом Платон предпринимает, возможно, первую в истории философии попытку примирить противоречивые учения о судьбе и свободе. В этом мифе у Платона души умерших людей сами определяют будущее существование, тем самым реализуя свою свободу выбора. Платон отмечает, впрочем, что каждая душа в основном выбирает то, что соответствовало ее привычкам прошлой жизни. Этим саркастическим замечанием он, вероятно, подчеркивает, что человеческая свобода не абсолютна. Выбрав свое будущее (жизнь человека, занимающего любое общественное положение, от царя до нищего, или вообще - жизнь животного), души подходят к Мойрам, невозмутимо закрепляющим их выбор, который после этого уже нельзя изменить. Затем души пьют воду из реки забвения и, ничего не помня о прошлом, рождаются в новой, выбранной ими жизни. [84, т.3, с. 413-420]. Таким образом, по Платону, несмотря на полновластие Мойры (судьбы), человек сам делает ключевой выбор, и этот выбор - так или иначе свободен. Платон продолжает здесь линию Сократа и намекает, что только подлинное знание, любовь к мудрости (философия) делают выбор человека правильным и наилучшим.
Это то, что Платон говорит в конце своего "Государства". Сами же принципы, на которых основывается его "идеальное общество" предполагают государство ужасающей несвободы, и я, конечно, никому не желал бы жить в придуманной Платоном утопии. Впрочем, это вопрос уже не философии, а политики.
Аристотель (IV в. до Р.Х.) - третий великий философ античности, поддержавший идею свободы человека и направление Сократа о тождественности добродетели и знания. В интерпретации Аристотеля это учение выглядит следующим образом. Если бы человек обладал одним только совершенным разумом (nous), то он всегда поступал бы наилучшим образом, сообразуясь с тем, что есть благо, или добродетель. В таком случае, действия его, впрочем, были бы обусловлены знанием этого блага. Но поскольку человек имеет несовершенную мятежную душу, он часто делает выбор неверный, следуя страсти, а не разуму. В этом несовершенстве природы человека и коренится его свобода, которая едва ли, по Аристотелю, является чем-то положительным. [118, т.2, с.520].
В "Метафизике" VI,3 Аристотель разграничил события "необходимые" и "привходящие" (случайные). Он пишет, что науки о случайном нет. В то же время это реальный фактор нашей жизни, часто в основе осуществления необходимого лежат случайные события. [10, т.1].
В "Никомаховой этике", кн. III Аристотель говорит о произвольных и непроизвольных поступках. Источник произвольного он признает в самом человеке. Другими словами, люди способны делать сознательный выбор (proairesis), без этого не может существовать добродетели. [10, т.4]. Размышляя о психологических нюансах сознательного выбора, Аристотель, по мнению некоторых комментаторов, приближается к христианскому пониманию термина "свобода воли". [92, т.1, с.158].
С другой стороны, бог Аристотеля - ничего не творит и сосредоточен только на самом себе, ничуть не заботясь о мире. Тут не может быть и речи о каком-либо предопределении. Бог, по Аристотелю, есть "неподвижный двигатель" (to kinoun akieton), Первопричина движения всего сущего, но не более того.
Таковы, в самом кратком изложении, мысли трех величайших философов Древней Греции о свободе и необходимости. К V-IV вв. до Р.Х. очевиден значительный прогресс в разработке проблемы, особенно если сравнивать с греческой мифологией.
2.3.4. КИНИКИ, ЭПИКУРЕЙЦЫ, СТОИКИ
Кинизм был основан Антисфеном, но больше известен его ученик Диоген (IV в. до Р.Х.), благодаря которому, собственно, это учение и стало заметным явлением в философии. Диоген прославился своим экстравагантным поведением. Несмотря на знатное происхождение, он жил подаянием и домом ему служила бочка. Диоген сам себя сравнивал с собакой (kuon), и, вероятно, отсюда произошло наименование этой философской школы. Киники в вопросе свободы превзошли всех своих великих предшественников. В ее утверждении они не знали меры. Свобода человека, по их мнению, не должна ограничиваться ни государством, ни браком, ни даже рамками приличия. Такая свобода (anaideia), по сути, была разрушительной стихией, и только обаяние самой личности Диогена удерживает многих от однозначно негативной оценки кинизма.
Диоген по-своему стремился к добродетели и нашел ее в безразличии и освобождении от страха перед всем тем, что посылает судьба, будь то некие блага или невзгоды. Эта концепция получила свое продолжение и развитие у стоиков. Ярким примером ее применения на практике является легендарная встреча Диогена и Александра. Великий полководец спросил, не желает ли философ какой-нибудь милости. Диоген, в это время нежившийся под лучами солнца, попросил только: "Не заслоняй мне свет".