Торжественный бас отца Мефодия безжалостно ломал тишину:
— Аз, нижепоименованный… — затем следовала небольшая пауза, чтобы работные, каждый про себя, произнесли имена — …обещаюсь и клянусь всемогущим богом и перед святым евангелием…
Хор голосов повторял сказанное. От страшной клятвы колючий холодок обволакивал сердце. От предчувствия недоброго мрачно и тоскливо становилось на душе. А священник не переставал трубить, вселял страх и покорность в людей.
Замолкло последнее «аминь». Из сотен грудей вырвался откровенный вздох облегчения, освежающим ветерком прошуршал по щебенистым склонам.
Под конец отец Мефодий закатил проникновенную проповедь для полного порядка в таких важных делах, как начало работы в интересах самой государыни. Подавленные работные угрюмо смотрели в шахтное жерло, будто стояли на краю могилы.
Потом говорил Беэр, медленно, с растяжкой, старательно вдалбливал каждое слово в головы работных, часто повышал властный голос. В прищуренных глазах, в опущенных уголках губ работные улавливали нескрываемое презрение к ним. Зимней стужей тянуло от бригадировой речи.
— Надлежит вам выказать раденье в работе на пользу ея императорского величества. За нерадение и лень с вас взыщется сполна. Никто да не дерзнет ослушаться воли начальников своих! Своевольников, воров и их укрывателей ждут самые тяжкие кары. Поможет бог вам в труде для блага и процветания нашей благодетельницы императрицы! С богом на работу!
Зашевелилась и распалась толпа. На свои места стали офицеры и доглядчики. Работных разбили на несколько групп. Одни спустились в шахту, другие остались наверху для устройства подъемных воротков, дробления поднятого из шахты камня.
По-волчьи клацали железные молотки, скрежетал, как живой, сердился на людей крепкий, упругий камень, глухо стучали по дереву топоры, шаркали пилы.
Всю смену Беэр безотлучно просидел возле работных в тени парусинового навеса. От блеска самородных металлов сладко жмурил глаза. «Сия гора — природный кладезь, — думал он. — Богатства несметные. Через успешную добычу металлов государева милость сама собой придет. До генеральского чина — рукой подать. Надобно поспешить в работах…»
На другой день Беэр собрал горных офицеров и строго приказал:
— Выдайте работным голицы, чтобы мозолей меньше набивали. За смену каждому из них набирать по рукавице самородных металлов.
Нелегкий урок задал бригадир. От зари до зари содрогалась гора от взрывов. Непрерывной дробью сыпались удары молотков. В собственном поту купались работные, а при сердитых окриках доглядчиков все же набирали без мала по полной рукавице золота и серебра.
Ехать бы Беэру в другие места горной округи по неотложным делам, да сил не хватало оторваться от чародейки-горы. А тут, как нарочно, подвернулся случай, чтобы задержаться на несколько дней.
Богатства Змеевой горы зажигали огоньки и в глазах работных. Одни думали про себя: «Полрукавицы, пожалуй, хватит на обзаведение одежкой и на прибавку к харчу не на один год». Другие смелее дерзали в мыслях: «Утаи добычу за три-четыре дня, и крылья вырастут. Лети вольным орлом в степь к киргиз-кайсакам или в царство бухарское. Живи, как душа просит, о хлебе-соли не думай, не изводи себя постылой горной работой…»
Но как подступишься к земным сокровищам? Неусыпны строгие доглядчики. После шабаша, перед уходом с горы, у работных не то что одежонку до ниточки прощупывали, а и в волосах, в складках кожи шарили, в рот и непотребные места заглядывали…
Ваське Коромыслову и двадцати лет не минуло, а в бергайерах ходил три года. Не велик ростом, но силой не обижен Васька. К тому же голову имел светлую и способную на выдумки. Не захочет работать Васька — никто не заставит. Любого проведет. Как-то на Пихтовском руднике долотом и кайлой откалывал от стен забоя руду. К концу смены и половины урока не выполнил.
Доглядчик подошел, зло набросился:
— Ты што, волчья отрава, так робишь? Где твоя руда?
Васька, словно не его касалось, спокойнехонько ответствовал:
— По крупице руду ковыряю. Ишь порода-то какая слабая. Обвалу как бы не вышло…
— Брешешь ты, негодник. Порода тутошняя кремню под стать.
Доглядчик не из слабых был. Со злом схватил увесистый молоток, что есть силы шарахнул по стенке забоя. Вниз сорвался многопудовый камень, за ним со звоном потекла мелкая каменная россыпь. Доглядчик с матерной бранью едва успел отпрянуть в сторону. Не знал, что несколько дней Васька подкалывал камень со всех сторон долотьями и клиньями и оставил его висеть на ниточке, а чтобы незаметно было, все щели забил мелкой щебенкой.
Доглядчик снял Ваську и поставил в другой забой, где руду добывали шурфованием: сверлили дыры, в них вставляли пороховые запалы и взрывали. На другой день приказчик пришел и едва не с кулаками набросился на Ваську.
— Ты смеешься, мерзавец! Пошто урок не выполнил?
А Васька в ответ говорит:
— Порода тутошняя крепче железа. Взрыв не берет ее.
Для примера заложил в запальные дыры порох. Взрыв вышел резкий и хлесткий, как из мушкета. Только камень в стене недвижим остался.
Доглядчик долго придирался к работе. Вроде все идет по порядку. Запальные отверстия глубиной подходящие, проделаны где положено. И все же убрал Ваську за неспособность и неудачливость с подземной работы.
Васька, как вылез наружу, от радостного смеха захлебнулся. Летнее солнце приятно опалило лицо. Воздух чистый, сухой — не то что в подземелье. И дыши им сколько хочешь, вволюшку.
Доглядчик так и не догадался, что Васька лишь половинную часть пороха закладывал, оттого и камень не крошился.
На поверхности горы Васька работал не хуже других. Но те, кто поверил, что он утихомирился потому, что попал на глаза высокому начальству, просчитались. Васька брал дальний прицел.
Однажды в полдень, проходя мимо, доглядчик заметил, что Васькин кадык часто и судорожно бегает. Будто кто душит Ваську за горло. Доглядчик смолчал, спрятался за спины работных и стал исподтишка наблюдать.
Васька легко выдал себя. Выдернул из голицы руку, вроде хотел пот с лица смахнуть. Доглядчик сейчас же узрил, как что-то блеснуло и погасло в раскрытом Васькином зеве.
И так несколько раз…
После смены Ваську в компании нескольких работных привели к лекарскому ученику. Тот старательно прощупывал, мял тощие животы. А к Ваське будто прилип. Налил полную глиняную кружку чего-то жидкого сказал:
— Болезнь в животе у тебя. Испей до дна, все пройдет.
Васька покорно выпил и было задал тягу. Три солдата и доглядчики стали поперек дороги.
— Не спеши! Приказ его превосходительства бригадира Беэра — сидеть здесь всем час-другой.
Васька сидел и удивлялся: зачем понадобилось поить его какой-то солоноватой водицей? Хотел других спросить, поены ли они, да вдруг нестерпимо поманило в кусты. И снова перед Васькой солдаты.
— Куда же мне… в ладошки? — слезно взмолился Васька.
Солдаты вывели его из лекарской палатки, указали на большой деревянный ушат.
— Сюда велено…
Вслед больше никто не выходил. Понял Васька, что только его одного напоили зельем, остальных работных в палатку приводили просто для виду. Заметался, как угорелый, от неумолимой догадки: «Выходит, и золотишко из брюха вынесло?..» Васька было бросился к бадейке, услужливо предложил:
— Давайте, служивые, отнесу подальше и выплесну!
— Велено в целости оставить, — холодно отрезали солдаты и повели Ваську к самому Беэру.
Никогда в жизни Ваське не случалось стоять перед таким высоким начальником, потому немало сробел от холодного пронизывающего взгляда Беэра.
— Говори, мерзавец, сколько покрал золота из урочных добыч. Куда припрятал? Да без утайки у меня ответствуй!
Васька в ноги упал, притворно запричитал: