Друзья распрямили замлевшие спины.
Насколько хватал свет факела, по сторонам и впереди зияла пустота. То была выработка. Таких Алексей видывал немало. Своды выработки высокие — факелом не достанешь — мерцали холодными слюдяными огоньками.
Федор громко крикнул:
— Э-эй! Кто здесь есть живой?
Где-то в глубине выработки послышался едва уловимый шорох, звякнули цепи.
— А ну, выходи сюда!
На свет вышли люди. По виду все одинаковые: со сгорбленными спинами, длинными запыленными бородами — попробуй отличить таких друг от друга! И все-таки Федор с высоко поднятым факелом медленно пошел к одному из колодников.
— Ты ли, Иван?
— Федор! — Соленый порывисто бросился вперед и тотчас присел от боли в руке, прикованной к тачке. Потом жарко заговорил:
— В который раз спасибо тебе, Федор! А Васька-то — вихрь! Ей-богу вихрь: сорвался и вылетел в шахтную дыру! И Ваське тоже спасибо!..
Остальные бородачи стряхнули оцепенение и громко вразнобой забубнили:
— Не Васька — един человек не узнал бы про нас!
— Безвестными были бы наши косточки!
— Теперь от души отлегло. Увидели вас, и в жизню вера вернулась.
Федор и Алексей поспешно расковали колодников. Как малые дети, прыгали колодники от счастья, разминали отерпшее от цепей тело. «Воля каждой живой твари мила, а человеку подавно…»
Мысли Федора перебил Соленый:
— Что делать дальше? Руки-ноги свободны и душа просится на простор. В руднике никак вода разыгралась?
— Откуда тебе знать?
С довольной усмешкой Соленый пояснил:
— Мы так навострились — летучая мышь пролетит в штольне — слышим. Стенку в лаз вы разбирали — тоже слышали. Думали, стражники идут… Скажу тебе, Федор, не ушел я тогда, как ты ослобонил. В Белоярской меня словили… Теперь мы покажем свой теремок. В ентовом направлении рудная выработка пошла. В ней и копаемся. А то — наши лежки. Дабы солома не выбивалась, камнями обложили. Под головами и боками — тоже камни. Хрусткие постельки.
Посредине выработки — плоская каменная плита, ниже ее — каменные столбики.
— Стол и стулья наши, — пояснил Соленый.
Взмахом факела Федор случайно выхватил из темноты кусок каменной стены, на ней высечен крест.
— А это что?
Соленый взял в руки факел. Свет побежал дальше по стене.
— Вон, смотри. Видишь — не один тут крестик-то. Каждый покойничка показывает. На моих глазах пятнадцать душ из подземелья на небеса вознеслось. Вон там Савелий Смыков почивает… там Фрол Тихобаев. А то последняя могила. Баба в ней, Дарья Звонарева. Так и не узнали толком, за что ее швырнули сюда… Свободнехонькими, без цепей лежат — начальство на других те цепи надело. Одному Савелию навечно кольцо обручальное подарили. Рука так опухла, что железный обруч на ней словно перекисшим тестом затянуло. Пожалели руку-то…
— Неужели так и схоронили без исповеди и святого причастия? — со страхом спросил Алексей.
Соленый промолчал и нырнул в узкий каменный коридор.
Оттуда крикнул:
— Пошли сюды!
В конце коридора — большая полукруглая ниша. Ее стены затянуты холстом. На холсте смутные лики святых. В центре ниши, перед образом Христа, два высоких каменных подсвечника. Со свода свисла цепочка с лампадкой.
— Наша церковь. При надобности сюда со стражниками опускается священник. С христианским покаянием отходит душа от, человека-то.
Обратно по каменному лазу колодники шли с юношеской легкостью. Наскучали по свободной ходьбе без цепей. Проворно, искусно заложили лаз камнем.
По штольне по-прежнему катились потоки холодных вод. Федор сказал:
— Пожалуй, пора и расходиться. Вот вам веревка. Пойдете штольней до выхода в Корболиху. Пустошью проберетесь к избе Алексея. Там переоденетесь, возьмете толчи и тотчас идите в разные стороны. Ночная темнота поможет вам.
Потом полушепотом к Соленому:
— Ступай в ущелье, где поселок Незаметный был. Поблизости надежно укройся. Навещать тебя стану часто. После что-нибудь придумаем. Счастливого пути!
Колодники в голос изрекли:
— Спасибо, робяты! Вовек не забудем такой услуги. А коли в беду попадете, через огонь протянем руки для выручки!
Смолкли всплески воды под ногами ушедших колодников. Федор с товарищами еще стояли на месте. Душу каждого наполняла не тоска прощанья, а озорное мальчишеское желание кричать и смеяться от дерзкого и удачного поступка.
— Не пальцем, а всем рукавом утерли нос начальству! — В голосе Федора — нескрываемый восторг. Товарищи оживленно подтвердили:
— В петлю заскочит начальство, когда пропажу распознает!
— Намотает на ус, как работных в тайном подземелье заживо хоронить!
И странно, почему-то в эти минуты Федору вспомнились раскольники-самосжигатели. Он не удержался от скрытого упрека: «Напрасно сгинули. Могли бы за себя и за людей постоять».
Спасательная команда Федора выбралась наверх раньше некоторых других. В лицевой счет команды записали пятерых спасенных, а в формулярные, или послужные, списки — похвальные слова за усердие при спасательных работах.
Лекарь Фридрих Гешке — саксонец. Когда-то на родине имел невесту и мечтал стать доктором медицины. Судьба опрокинула все его планы. Гешке в то время не прошел в доктора по конкурсу, а невеста предпочла в мужья немолодого, но богатого и с громким именем адвоката. Уязвленный до глубины души, Гешке покинул родину с твердым намерением вернуться туда лишь для того, чтобы занять свое место в фамильном склепе.
Он уехал в Россию. Служба в разных петербургских ведомствах скоро наскучила — не было настоящей медицинской практики.
В горькие минуты крушения жизненных планов Гешке поклялся у праха родителей, что не свяжет свою судьбу ни с одной женщиной.
Со смертью Фридриха Гешке, единственного мужского отпрыска в семье, прекращается один из древних родов саксонских медиков. Гешке хорошо понимал тяжесть своей вины перед родителями, дальними предками и, чтобы смягчить ее, решил украсить семейную усыпальницу надгробием под стать княжескому. Этой мыслью только и жил Гешке. В душе постоянно вынашивал проект надгробия. Одно из надгробий представляло сонм ангелов, толпящихся на глыбе черного с белыми жилами мрамора неровных волнистых очертаний. В руке каждого ангела — крохотное скульптурное изображение родичей Гешке. Место каждому определялось, разумеется, по старшинству. Были и другие проекты. Всех около трех десятков. Запечатлены они на больших листах добротной бумаги. В свободное время Гешке извлекал листы из заветного сундука и с упоением занимался усовершенствованием проектов. Сам автор пока ни одному из них не отважился отдать предпочтение и потому над каждым трудился вдохновенно.