Наше заявление с просьбой о предоставлении постоянного вида на жительство было направлено в иммиграционную службу Квебека при содействии мадам Вантурелли, нашего адвоката, которая с рвением взялась за наше дело. Для неё мы были больше, чем просто клиентами. Подружившись с матерью, она от всей души желала, чтобы мы остались в Канаде.
Нам сказали, что вся процедура займет около года и даже выдали памятку, в которой подробно разъяснялись бюрократические этапы, через которые предстоит пройти нашему заявлению, чтобы мы были в курсе и при желании могли сами отслеживать ход дела. В ней была изложена и суть дела, указаны дата приема заявления и место, куда мы должны будем явиться в назначенное время. Мать прицепила памятку магнитом к холодильнику, хотя мы и без этого выучили ее наизусть. Я смотрела на этот листочек каждое утро, стараясь совладать с чувством, присущим каждому беженцу, — желанием или необходимостью срываться с места и идти неизвестно куда. Прибавьте к этому неуверенность в удачном исходе дела и вы поймете, что это за беспокойство, с которым я просыпалась каждое утро. Я знала, что дату принятия окончательного решения изменить не удастся, и хотя до нее было еще далеко, все равно волновалась.
В стрессовом состоянии мне предстояло прожить 365 дней, прежде чем я узнаю, оставят нас или нет! Целый год пребывания в полном неведении относительно шансов получить положительный ответ. Казалось, что это так долго. Если нам откажут, мы потеряем целый год жизни. Год — это слишком долго для ожидания, но вполне достаточно, чтобы освоиться и пустить корни на новом месте. А если речь идет о ребенке, который ищет спокойное место для жизни, — это долго вдвойне! Если нашим мальчикам еще раз придется переезжать, последствия будут ужасными!
Должна ли я была привязываться к этой стране — ведь через год нас могут разлучить? Я не знала и не хотела знать, потому что чувствовала, что уже полюбила эту землю, с такой колоритной осенью и белоснежной зимой. Я поняла это зимним утром, после того, как ночью выпал снег. Мохнатые хлопья снега тихо опускались на землю, напоминая ласки матери на коже своего ребенка. Как это было великолепно! В одной ночной сорочке я открыла дверь, чтобы вдохнуть свежий, новый для меня запах. Так вот как пахнет канадская зима.
Все было белым. Ни единого следа случайного прохожего на чистом, нетронутом пространстве. Снега выпало до лодыжек. Я сделала несколько танцевальных па, чтобы развлечь себя и согреться. Однако к чувству радости вдруг примешалась и ностальгия. Сначала я не поняла, откуда взялась эта внезапная грусть. И тут я вспомнила…
Это было в 1998 году, когда мы еще жили в Алжире. Тогда тоже ночью пошел снег. Он-то и во Франции редкость, но для Алжира это был исключительный феномен. Я была так взволнована, что решила разделить радость с близнецами — им тогда было по два года. Мы вышли на балкон.
На самом деле было совсем не холодно. Мы стояли и смотрели на белые от снега крыши домов.
Элиас и Риан раскрывали ладошки, пытаясь поймать снежинки, и смотрели, как они тают. Я была взволнована до слез и подумала тогда, что больше никогда не увижу снега, потому что считала себя узницей в Алжире. Я объясняла малышам, что этот снег — подарок небес и они должны воспользоваться случаем посмотреть на него, потому что другого случая уж не представится. Почти все время алжирцы задыхаются от жары, пыли и копоти от разорвавшихся бомб, поэтому эта снежная аномалия казалась своего рода перевязочным материалом для ран, причиненных стране.
В то утро вместо того, чтобы помочь мне забыть боль, снег напомнил о ней.
Когда же я перестану плакать? Возможно, когда закончу писать? И снова воспоминания испортили мне счастливый момент. Да, я хотела остаться здесь. Я хотела каждый год радоваться первому снегу зимой. Теперь зима стала моим любимым временем года.
После нескольких месяцев, проведенных в центре, нам предоставили квартиру на верхнем этаже того же здания по умеренной арендной плате на целый год. Какая удача! Воспоминания о переезде туда еще свежи, словно это случилось вчера. Надо было видеть нашу радость: нам казалось, что мы попали в дом своей мечты! Мы порхали с места на место, как пташки перед восходом солнца. В отличие от нас с Мелиссой, мальчики ходили медленно, внимательно осматривая все закоулки. Для них все здесь было непривычным. Столько пространства! Для малышей эта квартира была похожа на дворец! В комнатах средней величины семья из шести человек могла жить вполне нормально. Кухня была обставлена по последнему слову техники, словно витрина магазина. Мать тоже не скрывала радости. Наконец-то сбылась ее мечта!
Вселившись в эту квартиру, мы получили собственное пространство. С широкой, почти детской улыбкой мать изучала каждую из комнат, чтобы определить ее назначение. Я же не выдвигала особых требований. Единственное, чего я хотела, — так это чтобы в моем уголке было светло. Во время многочисленных переездов я всегда старалась выбрать себе самое освещенное место, вне зависимости от размеров. Даже если мне достанется крошечная комнатушка, я не расстроюсь. Главное, мне нужен был свет — то, чего мне больше всего не хватало в жизни. Проблемы возникли с Мелиссой, которая должна была делить комнату со мной. Наше помещение было меньше того, которое решили отдать близнецам, и она стала возражать. Я пыталась внушить ей, что мальчикам нужно больше места, чем нам. В спор вмешалась мать, заявив, что нам с Мелиссой будет вполне достаточно маленькой комнаты. Большую она отдаст близнецам, а сама будет спать с Захом.
Внезапно мне показалось, что надо мной загорелась табличка с надписью «Выход». Вот так всегда. Во всем, что происходило с нами, присутствовал некий сомнительный привкус, словно напоминание, что это лишь временная передышка на нашем тернистом пути.
Я прислонилась к стене, чтобы обдумать запасные варианты. Наша семья вышла из ада, эта передышка, которую нам подбросила судьба, была как нельзя кстати. Поэтому я решила извлечь максимум пользы из этого, а все из-за моей склонности остерегаться хороших вестей. Когда все идет хорошо, я продолжаю беспокоиться, потому что знаю — хорошее не может длиться вечно. В каком-то смысле я ждала беды, говоря себе: «В любом случае, мы не дома, мы всего лишь в гостях».
У нас не было денег, чтобы сразу обставить квартиру по своему вкусу, поэтому все переделывалось постепенно. В первую неделю после переезда мы шутили насчет скромности интерьера, который больше походил больничный. Шутки ради я говорила матери или сестре: «Доктора Картера вызывают в операционный зал. Доктор Картер, вы где?» Мы смеялись. Вскоре все, в том числе и близнецы, поддержали эту шутку. Но мало-помалу больница превратилась в дом. И пусть стены не были украшены должным образом, нам было здесь действительно уютно. Третий этаж здания центра, где и располагалась наше жилье, назывался «Хризалида». Прекрасный символ того, что именно мы должны были сделать: родиться заново и начать новую самостоятельную жизнь[21]. Когда мы жили на нижних этажах, мы пребывали в коконе, нас окружали заботой, защищали, ухаживали за нами. Мать с тоской подумывала о том, что настанет день, и нам придется оттуда уехать. Я знала, что она будет скучать по обитательницам центра, потому что боялась снова оказаться одна.
Квартира обходилась нам недорого, знакомые и подруги тоже находились рядом. У нас было целых двенадцать месяцев, чтобы встать на ноги. Наша жизнь налаживалась: мать записала близнецов в начальную школу, а Мелиссу в среднюю. Сестра всегда была способнее меня в учебе! Я тоже могла вернуться в школу, но мне следовало пройти повторно курс двух классов, потому что магрибский аттестат о незаконченном среднем образовании в Квебеке не котировался.
Это было так унизительно! Тем не менее, это не единственная причина, почему я решила не учиться дальше. Во-первых, у меня не было ни смелости, ни усидчивости, как у моей сестры. Во-вторых, я отдавала себе отчет в том, что пособий, выдаваемых матери, не хватит на оплату жилья.
Не откладывая на потом, мать стала подыскивать новое жилье, но никто не готов был принять семью из шести человек, живущую на одно пособие. Я не воспринимала эти отказы как поражение и относилась к ним как к статистике. Так пришла к простому заключению. Двое работающих людей в семье будут более достойной рекомендацией для хозяев. К тому же при поиске жилья предпочтительнее иметь дело с консьержем и умалчивать об истинном количестве детей.
Я сразу сделала все необходимое, чтобы получить разрешение на работу: заполнила требуемые бумаги, и нужный документ мне выслали по почте без проволочек. Не думала, что все будет так просто.
Я стала работать в баре кафе. Мой хозяин, ливанец шестидесяти лет, отнесся ко мне великодушно, словно к родной дочери. Мне было уютно в такой атмосфере. Я также нашла общий язык со своим непосредственным шефом, тоже ливанцем. Со временем мы стали одной командой. Клиентам нравился уровень нашего обслуживания, здесь они получали хороший заряд оптимизма. Я считала себя везучей! Но один из моих тогдашних друзей уехал работать в другой город, и без него пропал интерес к работе. Теперь я осознала, что это было одной из причин, почему я оставила работу в баре.
Когда я рассказала об увольнении матери, она отнеслась к этому спокойно, видя лишь позитивную сторону. Мать сказала, что в любом случае у меня есть первый опыт работы на земле Квебека и очень скоро я подыщу другое место.
Несколько дней я отдыхала. Вставала по утрам поздно, сидела в Интернете, помогала матери. Большую часть времени я проводила дома, поэтому не могла игнорировать памятку иммиграционной службы на дверце холодильника. Приближение срока сводило меня с ума. Мои младшие братья уже начали разговаривать с квебекским акцентом. Как я могла сказать им, что неизвестно, разрешат ли нам здесь остаться? Не могу больше видеть, как этих маленьких человечков перебрасывают с места на место. Эта страна так им понравилась! Здесь они наконец почувствовали себя дома! От подобных мыслей хотелось плакать.
Три месяца спустя я пришла устраиваться на работу в ресторан с потрясающей атмосферой, «У Майка», находившийся рядом с домом. Но был здесь один, и очень существенный, недостаток. Мне предложили работу с неполной занятостью по минимальной временной ставке, а значит, полученного жалования будет недостаточно, чтобы подписать контракт на аренду жилья в будущем. Я задумалась. И решила, что все равно лучше работать неполный день, нежели продолжать сидеть дома. Во время обеденного перерыва управляющая напомнила мне, что я должна носить на службе белую блузку и черные брюки. Эти вещи я могла купить в магазине одежды в маленьком торговом центре. Времени, чтобы туда наведаться, хватало впритык. Женщина пятидесяти лет быстро меня обслужила и в тот самый момент, когда я выходила из магазина, она сказала:
— Приходите еще.
Эти слова эхом отозвались в голове. Обернувшись, я ответила:
— Возможно, раньше, чем вы думаете. Если, конечно, у вас есть для меня работа. — И, заметив ее заинтересованный взгляд, добавила: — Могу я поговорить с заведующей магазином?
В тот день я была одета неважно, покрашенные в рыжий цвет волосы были плохо уложены. Вряд ли я производила хорошее впечатление, но все же решила попробовать. Продавщица вернулась в сопровождении заведующей — крупной женщины лет шестидесяти, с яркой, запоминающейся внешностью и благожелательным взглядом.
— Мы ищем девушку, которая могла бы занять должность опытного продавца-консультанта. У вас есть опыт?
— Нет.
— Нестрашно, я научу вас. Скажите, что привело вас к нам?
— Говоря по правде, мне нужна была белая блузка и черные брюки. Сегодня я начала работать в ресторане «У Майка», неподалеку отсюда.
— Тогда почему вы спрашиваете о работе у нас?
— Если честно, я хочу снять квартиру, но зарплата в ресторане меня не устраивает. Мне нужно жалование получше, чтобы сводить концы с концами.
Я чувствовала себя очень неловкой, понимая, что никто не захочет нанимать на работу столь прямолинейную особу.
— Мне нравится ваше французское произношение, к тому же вы производите хорошее впечатление. Я вам предлагаю работу на полный рабочий день из расчета десять долларов в час. Это вам подходит?
— Мадам, это как раз то, на что я надеялась, — откровенно призналась я. — Спасибо.
— Ну, тогда завтра выходите на работу.
Я проработала в этом бутике год: несколько месяцев простым продавцом, затем старшей в бригаде милых девушек, живших неподалеку от меня. Это были трудные времена, я постоянно испытывала давление и стресс, но я горжусь полученным опытом. Я очень привязалась к моей заведующей. Несмотря на разницу в возрасте, мы нашли общий язык и стали, как сестры. Мы вместе обедали, часто звонили друг другу, а после закрытия, случалось, оставались болтать в свое удовольствие.
Но я никогда не забывала о роковой дате, нависшей над нами дамокловым мечом. Мы должны были подготовиться к этому сложному периоду. Мать получала пособие, я хорошо зарабатывала, благодаря чему мы наконец понемногу смогли встать на ноги. Для нас это было настоящее чудо.
В указанный срок, третьего октября, нас известили о том, что судебное заседание о предоставлении нам постоянного гражданства назначено на десятое октября. Последняя неделя была самой тягостной в моей жизни. Я мало спала, придумывая возможные сценарии развития событий. Какие вопросы нам будут задавать? Сколько времени все это продлится? Захотят ли они выслушать нас? Возможно, нам скажут:
— Возвращайтесь к себе домой!
Домой? Знать бы только, где он, этот дом. Нигде! Для французов мы были арабами, в Алжире все мои знакомые называли меня француженкой. По возвращении во Францию снова стали арабами. И что? Когда, наконец, мы пустим корни, ведь без них не может полноценно существовать ни один человек?
Мне не нравилось, что наша судьба находилась в руках совершенно посторонних людей, которые ничего о нас не знали. А то, что судья получил на десяти страницах отчет, излагающий нашу историю, мало что меняло. Наши приключения были настолько невероятными, что он вполне мог усомниться в их подлинности. Я так хотела, чтобы мои браться почувствовали себя в безопасности, чтобы их жизнь походила на жизнь их сверстников, которые не задумывались о завтрашнем дне. Я видела, как они легко освоились в этом квартале, завели друзей и старалась не думать о завтрашнем дне. Если нам откажут, я буду очень страдать, но это ерунда по сравнению со страданиями малышей. Я не могла даже представить, какие последствия будет иметь такое решение для их судеб.
Наступило памятное утро 10 октября 2002 года. Через несколько часов судья приступит к рассмотрению вопроса о нашем дальнейшем пребывании в стране. Этому дню суждено было стать самым напряженным за всю мою жизнь.
В судебном зале, в леденящей душу атмосфере, нас ожидали судья, его ассистентка — женщина с суровым взглядом — и наш адвокат мадам Вантурелли. Каролина, наша подруга из центра, тоже пришла поддержать нас. Ее присутствие успокаивало меня.
Мы вшестером ждали, когда нам станут задавать вопросы. Атмосфера нервозности накалилась до предела — казалось, до нее можно было дотронуться. От каждого из нас потребовали положить руку на Коран и поклясться говорить только правду. Присягнув, я обратилась с молитвой к Богу: «Ты нужен нам сегодня! Не забывай и защищай нас, прошу тебя!» Судья опрашивал мать в течение нескольких часов, но она спокойно ответила на все его вопросы. Если он и пытался поймать ее на лжи, то это ему не удалось. Когда ассистентка судьи вдруг заявила, что женщины в Алжире имеют право на развод, адвокат посчитала нужным вмешаться — ведь ее муж тоже был родом из Алжира. Уверенным тоном она подтвердила, что алжирские женщины не могут развестись без согласия супруга. Потом был объявлен перерыв до трех часов. Эта пауза позволила нам восстановить силы.
В условленный час мы снова предстали перед судьей. Тот вызвал мальчиков. Они вошли в зал гуськом. Зах завершал шествие. Их попросили назвать имена и возраст. Близнецы за словом в карман не лезли. Элиас вдруг подошел к судье, и тот, несколько растроганный, посадил его к себе на колени и принялся спрашивать о нехороших алжирских бородачах. О Боже, это была катастрофа! Сначала Элиас придерживался правды, но после, я не знаю почему, стал все больше преувеличивать, не в силах совладать с разыгравшейся фантазией. Я была совершенно сбита с толку! А ведь Элиас, бедняжка, думал, что помогает нам!
— А потом мой отец стал бросать гранаты в господина бородача! Одну, вторую, третью! Пока не убил! — заключил он к большому удивлению судьи.
Я вместе с Мелиссой и Каролиной расплакалась. В зале стало шумно, и судья попросил Каролину вывести детей.
Ну, вот и все, мы пропали…
Как только возобновился порядок, судья продолжил допрос. Мать отвечала как всегда, вкладывая в ответы всю свою душу. Когда эстафету приняла ассистентка, ее вопросы стали более резкими и колкими.
— Почему вы не обращались за помощью во французскую полицию?
— Они не смогли бы нам помочь, ведь не было конкретного подозреваемого, чтобы предъявить обвинения, — ответила мать тоном отчаявшегося человека.
— Почему вы не потребовали убежища во Франции?
Разве это было логичным — просить убежища в собственной стране, которая не в состоянии вас защитить? Я была в бешенстве. Мне хотелось наброситься на нее за то, что она ставила под сомнение каждое слово матери. Но я взяла себя в руки.
— Я пыталась попросить убежища, но мне отказали, поскольку я родилась во Франции.
— Знаете ли вы, что активность террористов в Алжире пошла на спад? — Ассистентка нанесла удар с другой стороны.
— Террор продолжается, просто эти факты пытаются скрыть, чтобы не будоражить общественность на западе. Но зайдите в Интернет или почитайте арабские газеты. Вы увидите, что все еще не кончено.
Мать нервничала, но я была довольна, что ей удалось сдержаться и не закричать.
— Скажу вам одну вещь: все, что я здесь говорила, — это правда. Я не выбирала такую жизнь, ни для себя, ни для своих детей. Мне приходилось принимать решения, потому что я была в отчаянии, в панике. Возможно, вам это кажется неразумным и глупым, но могу заверить вас, я всегда действовала во благо детей. Все, что сделала, я бы сотню раз сделала снова, если бы это потребовалось. Ассистентка судьи слушала с удивлением. Судья посмотрел в сторону Мелиссы.
— Мадемуазель, вы можете сказать что-то в поддержку вашей просьбы?
— Да, я могу заверить вас, что моя мама говорит правду. То, что мы пережили, может показаться невероятным, но именно так все и было.
— А вы, мадемуазель, что скажете? — спросил судья, поворачиваясь ко мне.
Мои руки тряслись. Глубоко вдохнув, чтобы прочистить горло, я произнесла:
— Обычно просят Бога сжалиться над живущими на земле людьми, потому что наши жизни в его руках. Однако сегодня наша судьба зависит от вашего решения… — Я говорила, не обращая внимания на слезы, которые текли по щекам: — Я не прошу вас сжалиться над матерью, над сестрой или мной, пожалейте моих братьев. Они еще маленькие, а столько пережили. Они заслуживают права на лучшую жизнь — такую, какую они узнали здесь.
Мы больше не могли сдерживать слез! Судья размышлял, уставившись на наши бумаги. Постепенно нам удалось успокоиться. В зале установилась тишина, которая казалась гнетущей, но никто не осмеливался нарушить ее. Прочистив горло, судья заговорил:
— Мадам, большая часть вашего рассказа кажется мне правдивой…
Я уже подумала, что мы выиграли, но он продолжил:
— …но некоторые аспекты заставляют меня сомневаться…
Теперь я решила, что мы проиграли. Я уже перебирала в голове другие варианты выхода из ситуации, но тут снова услышала.
— Тем не менее, я верю, что ваша жизнь была полна трудностей…
Я больше не слушала. Он говорил слишком долго, слишком! Мне не терпелось услышать его решение. «Пусть скажет, что нам отказано, и покончим с этим!»
— Принимая во внимание перенесенные вами страдания, я даю вам право остаться в нашей стране. Добро пожаловать в Канаду, мадам!
Я не верила своим ушам! Боже, неужели это возможно? Вихрь эмоций подхватил меня. Хотелось кричать, плакать, прыгать от радости! Мы бросились друг другу в объятия. Теперь помощница судьи не казалась мне такой суровой, она тоже плакала от переполнявших ее эмоций. Она ведь просто выполняла свою работу.
Таким был один из самых волнующих моментов моей жизни, о котором я до сих пор вспоминаю со слезами радости. Наконец-то в нашу семью пришел мир. Нам не нужно больше убегать, скрываться. Мы могли строить новую жизнь. Я была счастлива. Мне было двадцать два года, и передо мной открывались новые волнующие перспективы.
Здесь игра слов: Хризалида — сказочное существо, добрая фея с хрустальными крыльями; также хризалида — куколка бабочки. (Примеч. пер.)