Пока мне не исполнилось восемь лет, отец ограничивался лишь прикосновениями ко мне. Потом он перестал брать меня на колени, чтобы моя мать ничего не заподозрила. Сдерживать его натиск становилось все сложнее. Его ночные визиты стали реже, слава Господу! Но все же они были, и этого вполне хватало, чтобы отравлять мое существование! Я не помню, насколько часты они были, но помню точно, что изнасиловал он меня трижды. Трижды! Теперь я боюсь этого числа. И это в восемь-то лет! Мы еще жили во Франции в то время. Мои глаза наполняются слезами, и написанные строчки расплываются передо мною.
Мать тогда поехала в Алжир на свадьбу родственника, имени которого я уже не помню. Обычно я убегала на улицу, когда отец был дома. Но в тот день шел дождь — пришлось сидеть дома, отчего я стала более уязвима. Конечно, я была бдительна и уж никак не считаю себя виновной в том, что произошло! Разве у него было на это право?.. Мои мысли путаются! Тошнит. Не знаю, какие подобрать слова, чтобы это описать. Как передать весь ужас, который он заставил меня испытать? Я боюсь слов, боюсь их. Они способны вызывать образы, от которых я столько времени безуспешно пытаюсь убежать. Я боюсь, что, постоянно вызывая их, я навсегда утрачу себя, разбившись на тысячи частей. Я боюсь быть сломленной и уничтоженной. Я боюсь снова пережить это.
Итак, шел дождь. Гром и молнии разрывали серое небо. Дождевые капли пронзали воздух и со стуком падали на крышу. Прижавшись к окну, я восхищенно наблюдала за грозой, которая вполне соответствовала моему состоянию: я злилась оттого, что вынуждена сидеть дома наедине с этим человеком. Вдруг я услышала его тошнотворное дыхание за спиной и обернулась. Он стоял в дверном проеме столовой. Я даже не удивилась — я знала, что так или иначе, но он воспользуется отсутствием моей матери. Она была слишком далеко, чтобы почувствовать мое отчаяние, слишком далеко, чтобы услышать мой крик о помощи.
Единственным препятствием между нами был стол. Я хотела убежать, но его безумный взгляд пронзил меня насквозь, словно я была прозрачная. Это был такой же жуткий взгляд, как у героя Джека Николсона в фильме «Сияние». Что ему нужно от меня? Казалось, он потерял рассудок. Может, он решил меня убить?
Он сделал несколько шагов в мою сторону. Я следила за его движениями, чувствуя, как сильно бьется сердце и в висках пульсирует кровь. Если он зайдет справа от стола, я побегу влево. И наоборот. Главное, не дать ему подойти слишком близко. Я не знала точно, что у него на уме, но ощущала каждой клеточкой, что мне угрожает опасность.
Потеряв терпение, он обогнул стол и бросился за мной. Я побежала к лестнице во всю прыть и взлетела наверх. Колени дрожали от страха, и, чтобы удержаться, я хваталась за перила, как вдруг поскользнулась на старом, протертом ковре. Он сразу схватил меня. Я отбивалась изо всех сил, но все было напрасно. Он потащил меня в ванну и, бросив на пол, навалился сверху. Я чувствовала, что вот-вот разорвусь. Других слов у меня нет. Он разрывал меня! Я больше не существовала, как не существовали мои слезы, мольбы, все было напрасно. Только острая душевная боль, такая же невыносимая, как и физическая боль между бедрами. Нет, это чудовище больше не имело права называться моим отцом! Но бежать мне было некуда, я могла только закрыться в себе, чтобы защититься от его попыток, чтобы оказаться там, где никто не найдет меня, подальше от монстра, который живьем разрывал меня на части.
Когда он оставил меня в покое, я, плача, поковыляла к себе. Впервые в жизни я рыдала так горько. Никогда не чувствовала себя настолько грязной. Поднимаясь с пола, я почувствовала, что ладонью попала во что-то мокрое. Увидев красные от крови пальцы, решила, что поранилась, отчасти это была правда (рана в моей душе до сих пор кровоточит!). Осмотрев себя, я поняла, что кровь у меня на бедрах. Только тогда я осознала, что именно произошло.
Это была среда. Выскочив на улицу, я долго бежала, не разбирая дороги. Потом, перейдя на шаг, долго и бесцельно бродила. Словно потерявшийся зомби. Дождь стихал, становясь похожим на тот, что шел сегодня за окном. Это успокоило меня. Казалось, он смывает с меня грязь и утешает, как мать, купающая ребенка.
Несколько дней спустя из Алжира вернулась мать. Я повсюду следовала за ней по пятам — настолько нуждалась в ней.
Мне не хотелось еще раз испытать подобное. Было стыдно, и то, что случилось, стало моей тайной. Я боялась того, что может произойти, если я заговорю. Отец предупредил меня, и он не шутил. Но чего я боялась больше всего — он пригрозил навсегда разлучить меня с матерью и отдать приемным родителям. Я бы не пережила этой разлуки, этого разрыва. Перечитывая эти строки, я начинаю дрожать и чувствую тошноту. У меня нет сил, я на грани, не могу больше быть той, кем являюсь, — я словно душа, заключенная в теле, которое ей больше не принадлежит. Когда меня видят улыбающейся и воодушевленной, люди даже не подозревает о моем прошлом. Но для этого я вынуждена постоянно бороться сама с собой.
Я делала все возможное, чтобы избегать этого человека. Я проводила почти все время вне дома. Старалась не оказываться наедине с ним. Мои друзья стали больше значить для меня. С ними я чувствовала себя в безопасности, они помогали забыть то, чего я стыдилась, ведь отчасти я винила себя в том, что произошло.
Мой отец перестал быть моим отцом. Я боялась его, избегала. Я возненавидела его всеми фибрами души. Он потерял в моих глазах уважение.
А вот еще одно воспоминание о нем, которое лишь подтверждает, что он достоин презрения.
14 июля 1990 года. Мне уже исполнилось десять лет. Этот праздничный день[4] был очень жарким. Мой старший брат Амир проводил каникулы вместе с нами в Париже. Как обычно по субботам, вечером мать собрала нас на барбекю в саду позади дома. В тени раскидистых деревьев я чувствовала себя счастливой. Со стороны казалось, что вполне нормальная семья собралась на трапезу. Мать великолепно готовила печеную домашнюю колбасу! Амир, Мелисса и я ждали начала праздничного обеда, истекая слюной от нетерпения.
— Мама, когда же мы будем есть? Уже шесть часов вечера! Я голодна.
— Скоро, мой ангел. Если твой отец не появится здесь через пятнадцать минут, начнем без него.
Сказано — сделано. Через пятнадцать минут мать поставила перед нами тарелки с таким долгожданным печеным мясом. Это был грандиозный ужин с блюдом, которое я обожала, в обществе самых дорогих мне людей. Я чувствовала себя, как в раю. Тем более что рядом не было отца. Его отсутствие позволило нам наслаждаться минутами счастья, расслабиться, не боясь его вспышек гнева. Амир не знал о таких качествах отца: он ни разу не был свидетелем ужасных сцен.
После еды нам разрешили пойти к моей подруге, которая жила на соседней улице возле площадки для фейерверков. Было девять часов вечера, и мы с нетерпением ждали начала спектакля. Наконец первая вспышка осветила небо. Огни, разноцветные и ослепительные, сменяли друг друга. «Ого! Ух ты!» — кричали восхищенные зрители. Последние огненные зигзаги и звуки петард заставили нас зааплодировать. Да, это было незабываемое шоу, а в детских глазах оно казалось грандиозным и феерическим.
Мы вернулись домой в приподнятом настроении, хотя и со слипающими от усталости глазами. Мать, наслаждаясь чаем с мятой, ждала нас в салоне. Праздник закончился, и я поднялась к себе в комнату.
Посреди ночи меня разбудил странный звук из сада. Я прислушалась: несколько незнакомых людей говорили о чем-то наперебой, слышались вскрики и ругательства. Я поспешно подошла к окну. Огромная луна освещала сад. Кричал какой-то человек. Я узнала своего отца!
— Не трогайте меня! Не трогайте меня!
Я различила маленькую женскую фигуру — без сомнения, это была моя мать, а рядом еще трех человек. Двое полицейских — мужчина и женщина — с трудом удерживали моего отца, который извивался всем телом, стараясь вырваться. Неподвижная, закрыв руками лицо, мать просто стояла и ждала, что будет дальше. Может, она надеялась, что они заберут его? Не знаю, о чем она думала тогда, но я этого желала от всей души. Он этого заслужил. Я кипела от гнева и стыда.
— Пустите меня, говорю же, пустите! — кричал отец. Он говорил очень громко, язык у него заплетался.
— Мсье, вы пойдете с нами в полицейский участок.
— Не пойду. Оставьте меня в покое!
— Немедленно успокойтесь, иначе мы вынуждены…
— Ладно, я спокоен… Вы можете идти. Полицейские повернулись к моей матери, чтобы узнать ее мнение.
Я не понимала, что происходит. Почему отец кричал? Почему его хотели отвести в участок? Он нарушил закон? Если он избил мать, как это часто бывало, почему они оказались в саду?
Я решила пока не выходить из комнаты. В это время я услышала, как мать говорит безразличным тоном:
— Вы можете идти. Теперь, когда он успокоился, думаю, все будет хорошо. Спасибо вам за помощь.
Как всегда, она боялась радикальных поступков по отношению к отцу. Ее пассивность — возраст уже позволял мне это понимать — вызывала у меня приступы гнева. Я не хотела быть такой же покорной женщиной, как она тогда. Так хотелось, чтобы она научила усмирять агрессию, душившую меня.
Хлопнула дверь. Мать поднималась, плача и вздыхая, а за ней шел отец, который ее о чем-то просил, что было необычным и не предвещало ничего хорошего. Любопытство победило, и я вышла им навстречу.
— Что случилось, мама?
— Твой отец пьян в стельку! — испуганно ответила мать. — Он валялся у ворот, и я вынуждена была обратиться к полицейским, чтобы они помогли ему подняться и зайти внутрь.
— Самия, Самия, помоги мне, — жалобно просил отец.
— Чем я провинилась перед Всевышним? За что он послал мне подобное испытание? Не разговаривай со мной больше! Ты просто сумасшедший! Я так больше не могу… я не могу так больше! Посмотри на себя! Мне стыдно за тебя!
Чем ближе я оказывалась к отцу, тем отвратительнее был его запах. Это было невыносимо.
— Мама, от него воняет навозом. Это невозможно выдержать.
Она внимательно посмотрела на жалкого вида мужчину, который продолжал ее умолять, и отпрянула.
— Боже, что это такое? Быть этого не может! Нет!
— Что такое, мама?
— Твой отец наделал себе в штаны! Как маленький ребенок! Вот почему от него так несет!
— Не подходи к нему, мама! Он не заслуживает твоего внимания! Пусть сам выкручивается!
— Я не могу его оставить в таком виде! Он не в coстоянии держаться на ногах.
Отец ждал, неподвижный, с глупым, растерянным видом.
— Самия, Самия, — опять раздался его жалобный голос.
И мать сдалась. В который раз она поставила его на первое место. Она забывала себя, шла к нему на помощь, уступая всем капризам этого недостойного человека, который не заслуживал ни малейшего сочувствия! Она встала перед ним на колени. Я ненавидела и своего отца, и мать за ее поведение. Все это меня раздражало до невозможности. Я должна была сделать что-то, чтобы она изменила свое отношение не только к нему, а в первую очередь к себе.
Только хорошенько вымыв его в ванне, на что ушло не так уж мало времени, мать смогла перевести дух.
Я не удивилась, что она пришла ко мне. Закрыв двери на двойной поворот замка, мать молча смотрела в окно, на место, где все произошло. Я с уважением отнеслась к ее молчанию, но это не могло продолжаться целую вечность.
— Мама, ты должна с ним развестись, — прервала я ее размышления. — Его поступок непростителен. Я уже не говорю о его жестоком обращении с тобой. У тебя свирепый муж, который не способен держать себя в руках. Рано или поздно он убьет тебя. Ты и так слишком долго его терпишь.
Я напомнила матери о том, что ей довелось вынести, об атмосфере страха, в которой росли ее дети. Перечисляла обиды, избиения, крики, разбитую о стены дома мебель. Моя речь становилась все эмоциональнее, но мать ограничивалась лишь словами, которые произносила нейтральным, отсутствующим тоном:
— Я знаю, я знаю…
Слышала ли она, что я ей говорю? В любом случае, она сама прекрасно знала, как невыносима ее жизнь. Было очевидно, что ей не следовало выходить за него замуж и тем более продолжать жить с ним. Она должна бросить его как можно быстрее. Но была ли она способна на такой шаг? Сомневаюсь.
— Такое впечатление, что я вся вымазана в дерьме, — сказала она, глядя в пустоту.
— Идем в твою комнату — там воняет меньше, — предложила я.
— Прекрасная идея, идем.
Открывая двери, мы столкнулись лицом к лицу с Абделем. Из одежды на нем не было ничего, кроме черных трусов. Мать велела оставить нас в покое, и мы продолжили путь. Она зажгла в комнате свет, я вошла следом за ней. Я должна была убедить ее развестись, поэтому продолжила настаивать с удвоенной силой.
— С чего это вдруг он вернулся пьяным? Впервые вижу его в таком состоянии!
— Впервые потому, что он часто возвращается домой поздно. Он пьет уже давно, и чем дальше, тем больше.
— Ты никогда мне об этом не рассказывала!
— А зачем? Ты и так знаешь слишком много из того, что происходит между твоими родителями. Я хотела уберечь тебя от тех ужасных сцен, которые мне приходится выносить. Ребенок не должен видеть, как избивают его мать. Мне так бы хотелось быть для тебя примером человека с сильным характером, примером, которому хочется подражать, но…
Говоря эти слова, она подошла к окну, выходившему на переднюю часть дома. То, что она там увидела, сбило ее с мысли.
— Смотри! Наша машина перегораживает улицу. Никто не сможет проехать. Что делать? Я ведь не умею водить. Кто нам поможет сейчас, посреди ночи?
— Но ты можешь попробовать. Не думаю, что это очень сложно.
— Я никогда этого не делала.
— Но попробовать-то можно!
Мать вышла из дома. В потемках я наблюдала за ее силуэтом. Мотор фыркнул и тут же заглох. После нескольких безуспешных попыток запустить двигатель она вышла из машины и подняла руки к небу как знак совершенной беспомощности. Но она, по крайней мере, попыталась, и я гордилась ею. Я увидела, как она подошла к соседнему дому, в котором еще светились окна, позвонила в дверь. На часах было три часа утра.
Через некоторое время в окне показалась голова соседа.
— Самия? Что случилось?
Мать объяснила ему ситуацию, и он помог переставить автомобиль.
Почувствовав головокружение, я вернулась в кровать. С чего бы это мне стало плохо? От переизбытка эмоций или просто от бессилия что-либо изменить? Я хотела, чтобы мать вернулась как можно быстрее. Рядом с ней мне стало бы намного лучше. Я не хотела больше разговаривать, тем более, что добавить к сказанному все равно уже нечего. Я просто не хотела оставаться одна. Я хотела заснуть, ничего не боясь.
Вернулась мать, принеся с собой в комнату сомнительный запах. Она выглядела смущенной.
— Сосед переставил машину. Представь себе, что именно в машине Абель и обделался. Там так воняет. Сосед, конечно, все понял, но промолчал.
— Бедолага.
— Еще я заметила вмятину на кузове. Абдель куда-то врезался. Только бы он никого не покалечил.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. От мысли, что мой отец мог сбить человека, по спине поползли мурашки.
— Мама, что мы будем делать? Что теперь будет?
— Я не знаю, Нора. Если бы ты только знала, как мне надоела такая жизнь. Как я от всего этого устала.
Она легла рядом со мной и обняла меня. Так мы и уснули.
Теперь все это уже в прошлом, но тогда мы не знали, как много нам еще предстоит пережить!
Мать не потребовала развода, и жизнь продолжилась, такая же мрачная, по крайней мере, в стенах нашего дома. Я жила лишь в мечтах, иногда писала стихи. Недавно я нашла одно из них.
Со временем я стала обращать внимание на мальчиков. Мне нравились их забавы, в которых я пыталась принимать участие. С гордостью признавалась самым близким подругам о своих тогдашних влюбленностях. Первая была, когда мне исполнилось семь лет.
К одиннадцати годам мой интерес значительно усилился. Может, это гормональный рост? Или оттого, что я испытала на себе сексуальные действия раньше, чем другие мои сверстницы? Не знаю.
До сих пор вспоминаю этого красивого светловолосого парня с черными глазами, который жил на соседней улице. Встречая его, я таяла, как снег. Мне нравились его локоны, ниспадавшие на лицо. Если он бросал на меня быстрый взгляд, я краснела. Сидя на своем мопеде, он смотрел на меня и проверял, заметила ли я его. Его взгляд ужасно смущал меня. Мы с ним так и не обменялись ни единым словом. Он просто улыбался мне, уступая дорогу, и я была счастлива.
Позже я рассказу вам о моем первом самом большом друге.
Когда мне исполнилось двенадцать, я подверглась очередному акту насилия! На этот раз отец воспользовался непредвиденным отсутствием матери и Мелиссы. Несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны, он своего добился, как регулярно добивался этого от матери. Возможно, я подсознательно думала, что таков удел всех женщин.
Но я знала, как мне защитить себя, по крайней мере, психологически. Я убегала на свою обетованную полянку. Там, среди громадных деревьев, я слышала, как будто шум воображаемой реки, в водах которой отражается яркое солнце. Таков был мой способ убе-жать от реальности. Я хотела бы умереть в этом выдуманном мире.
Потом это произошло в третий раз. Говорят, где два, там и три. Он подкрался и проник в меня сзади. Боль была такая сильная и внезапная, что я потеряла сознание. Именно с этого момента я стала одержимой мыслью о мести и о том, как удалить его из моей жизни. Я была готова даже на преступление, до такой степени чувствовала себя униженной.
Если бы я была выше на десять сантиметров и тяжелее на несколько килограммов…
В течение нескольких месяцев я набирала вес и силы, чтобы оказать ему должное сопротивление. Но какой же одинокой я чувствовала себя…
Постепенно я наловчилась избегать контактов с отцом, но терять бдительность было слишком рано. Однажды, принимая ванну, я услышала его шаги. О, небеса! Я забыла запереть двери! В панике я выскочила из воды, но поскользнулась и упала, ударившись подбородком о кафель. Мое падение наделало много шума, который услышала мать и прекратила разговор по телефону.
— Нора! Что там такое?! — закричала она. — Если ты поранилась, попроси, чтобы Абдель тебя посмотрел, а то я боюсь крови.
Превозмогая боль, я добралась до двери, закрыла ее на задвижку и вернулась в ванну. Подбородок пронзала острая боль, которая шла от головы до кончиков пальцев. Открывать рот я могла только с большим трудом. Голова кружилась то ли от горячей воды, то ли от падения, то ли от страха перед отцом.
Я молча молилась. «Господи, сделай так, чтобы он не вошел сюда. Он не должен войти. Мама, прийди, пожалуйста. Ты нужна мне. Ты, а не он! Только не он!»
Подергав за ручку, он стукнул в двери.
— Нора? Все в порядке? — спросил он притворно озабоченным голосом.
Отвечать было больно, но я выдавила из себя слова:
— У меня все в порядке.
— Да что там произошло в конце-то концов? — не унимался он.
— Ничего, я просто упала. И все! Он продолжал настаивать:
— Открывай, я посмотрю, что с тобой.
— Нет, все хорошо, говорю же тебе.
Приняв ванну, я спустилась в гостиную, где меня ждали родители. Мать снова звонила подруге, но, увидев меня, вынуждена была прервать разговор.
— Нора, покажи, пожалуйста, что у тебя. Ты не ушиблась?
— Немножко. Подбородком.
— Дай посмотрю.
Она подняла глаза на мое лицо и вскрикнула от ужаса, роняя трубку телефона.
— Со мной все в порядке, мама. Крови нет, — успокаивала я.
— Тебя необходимо отвезти в больницу!
— Зачем? Мне не нужно в больницу.
— По крайней мере, они правильно наложат пластырь, — ответила мать строгим тоном, чего раньше я за ней не Замечала.
— Ты сама можешь это сделать. Без всякой больницы.
— Я хочу убедиться, что твоя челюсть не сломана, — сказала она голосом, не допускающим возражений.
Ее руки тряслись. Почему она так нервничала? Мы поехали в больницу.
— Как получилось, что ты упала? — спросил отец.
— Забыла взять с собой мыло, — сглотнув, ответила я как можно более естественным тоном.
— Почему ты не открыла мне дверь, когда я об этом просил?
— Потому что я уже была в ванне. — Я чувствовала себя Красной Шапочкой, которая повстречала в лесу Серого Волка.
— И что? Разве я не твой отец? «Ты в этом уверен? А жаль».
В больнице подбородок начал кровоточить. Мне наложили временный компресс. Чем дольше я ждала своей очереди, тем серьезнее казалась полученная травма. Никогда бы не поверила, что в подбородке может быть столько крови. Два врача, мужчина и женщина, которые разговаривали с сильным немецким акцентом, уложили меня на стол в манипуляционной.
— Фотите знать, как мы фаш фудем лечить? — спросила женщина.
— Нет, не хочу!
— Это не штрашно. Я покажу инструменты.
— Не надо мне ничего показывать, прошу вас!
С раннего детства вид крови или даже вид медицинских инструментов повергал меня в панику. Этот страх всего, что связано с медициной, конечно, объясняется той «игрой в доктора», которой подвергал меня отец.
Видя мое яростное сопротивление, мужчина пришел на помощь своей коллеге.
— Фольно не фуфет. Мы просто наложим фам финт.
Я была в отчаянии. Я не хотела никакого бинта, а этот слепящий свет от лампы-рефлектора, казалось, проникал прямо в мозг. Я видела, как руки доктора приближаются к моему лицу, как пальцы сжимают иглу. Словно завороженная, я не могла отвести взгляда от их блестящих глаз в прорезях масок. Это было выше моих сил. Я кричала, плакала, умоляла и даже грубила. Срывала на этих двух людях всю накопившуюся за последнее время злость. Травма на подбородке стала последней каплей, переполнившей чашу. Болел не подбородок, болела моя душа. Ведь это произошло из-за него. Из-за него я бросилась закрывать двери, как сумасшедшая.
Дорого же обошлась мне моя ванна.
День взятия Бастилии — главный государственный праздник Франции. (Примеч. пер.)